Уже давно стало неприличным повторять мнение Людмилы Ивановой из легендарного телемоста «Женщины говорят с женщинами» (Ленинград — Бостон). К тому же оно не соответствует действительности: дискурс о сексуальности, пусть отчасти, но все-таки коррелирующий с западными genderstudies, в Советском Союзе был, принимая форму то научно-популярных книг о взрослении («Психология ранней юности» И.С. Кона), то диссертации о пантомиме («Пантомима в обучении киноактера» Е.В. Харитонов).

В статье русская поэзия 1990-х годов рассматривается с точки зрения изменения представлений о гендере и гендерной идентичности. Неподцензурная русская поэзия 1950—1980-х годов, которой во многом наследует постсоветская поэзия, была сравнительно равнодушна к гендерной проблематике, поэтому открытие гендера как одного из центральных предметов внимания для новейшей поэзии происходит именно в первое постсоветское десятилетие — во многом с опорой на поэтическую традицию русского модернизма. В эти же годы происходит рождение новой гей-литературы (хотя у нее были отдельные предшественники — в лице, например, Евгения Харитонова), где вопрос о гендере ставится с особой остротой.

Революция 1917 года была следствием парадигмального перехода от классической онтологии с ее стабильностью, базировавшейся на дуализме природы и разума, объекта и субъекта, мужского и женского, к радикальному конструктивизму, т.е. следствием отказа от прежних оснований и принятия допущения о реальности как вариативной, событийной, контингентной, в которой привычные оппозиции расслаивались и пересобирались в новые конфигурации.