Ольга Серебряная (р. 1975) -- арт-критик, переводчик. Окончила философский факультет СПбГУ, живет и работает в Санкт-Петербурге.

В жизни наших городов нет ни пессимизма, ни марксизма,

никаких веяний, а есть застой, глупость, бездарность.

Антон Чехов. Записные книжки

Маргиналия 1. Начну с маргиналии -- хотя отлично понимаю, что наиболее оригинальным (в контексте последних пятнадцати лет развития философско-культурологического письма) было бы начать прямо с сути дела. Пальцев на одной руке хватит, чтоб пересчитать тех из ныне здравствующих интеллектуалов, кто так и поступает. Причины такого плачевного положения вполне понятны: чтобы начать с сути дела, нужно прежде, чтобы это дело было. А вот с этим как раз проблемы.

Непосредственность обращения к сути дела уже довольно давно загромождается в нашей (то есть академически-глобальной) культуре непомерно разросшимся «джентльменским набором» тем, предлагаемых к обсуждению. Список их может определяться административно, коллегиально, календарно, событийно -- как угодно, но уж если ты философ, то будь добр, выскажись в современную эпоху о проблеме терроризма, Холокоста, биоэтики, искусственного интеллекта, социальной справедливости, этической оправданности абортов, смерти Большой Истории, сломе нарратива, идеологической конструкции власти -- всего и не перечислишь. И сделай это в рамках легко опознаваемой методологии, и будет еще лучше, если в исследовании удастся скрестить сразу несколько методологий (получится междисциплинарно). Вот и в случае настоящего номера «Неприкосновенного запаса» тема определена «по-джентльменски» -- так что сразу приступить в ее рамках к сути дела возможным не представляется. И не то чтобы меня совсем не волновал режим, сложившийся в нашей стране за последние восемь лет. Однако гораздо больше меня как автора волнует то, что я не вижу в этом режиме ни внятной идеологической конструкции, ни сопровождавшего его становление краха либерализма, ни возможности хоть сколько-нибудь осмысленно прокомментировать идентичность его олицетворения -- мистера Путина. Хуже того: как философ я даже не понимаю, что подразумевается под словом «власть». Законодательная? Исполнительная? Судебная? Власть в смысле Ницше? И так происходит сегодня с любым вопросом, поставленным в свободном философско-культурологическом пространстве. Если на Западе это ничем, кроме скуки, не грозит, то в России может привести к полной утрате чувства реальности. О том, чтобы начать с сути дела, не приходится даже мечтать.

Так что я решила не ломать канонов и стереотипов и не нарушать устоявшихся академических требований. Даже форму для изложения избрала самую что ни на есть махрово-академическую. Конец маргиналии

На правах рукописи

Специальность 09.00.13 - религиоведение, философская антропология и философия культуры

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Научный руководитель

Маргиналия 2. Затрудняюсь указать фамилию.

С одной стороны, научный руководитель, занимавшийся моим профессиональным воспитанием в студенческие годы и очень многому меня научивший, уволен из университета. Официальной причины увольнения я не знаю, но, по сути дела, уволили его потому, что он в некотором роде сошел с ума. Точного диагноза я тоже не знаю (да и вряд ли он обращался за ним в соответствующие учреждения), но выражается его сумасшествие в том, что он вот уже несколько лет выходит из дома только для того, чтобы купить еды или занять денег на то, чтобы ее купить. На телефонные звонки и звонки в дверь не отвечает. К такому положению привело его последовательное применение изобретенного им метода интеллектуальной гигиены по отношению к упомянутому выше «джентльменскому набору» актуальных тем.

С другой стороны, доцент, назначенный на должность моего научного руководителя Ученым советом, заявил мне со всей откровенностью, что учить он меня не будет, потому что я и так уже все знаю и умею, но что пообщаться со мной по-человечески как с интересной женщиной он всегда готов. Он и в самом деле приятный собеседник, этот доцент.

Два приведенных факта являются достаточным свидетельством краха российской академической науки. Необходимым условием нормальной академической жизни является передача «нерва» научной проблематики от учителя к ученику. Такая связь оказалась в условиях «нового режима» полностью утраченной. У кого-то не было учителей, а у тех, у кого они были, нет теперь учеников. Конец маргиналии

Защита диссертации не состоится

Общая характеристика работы

Актуальность диссертационного исследования. В преддверии региональных, думских и президентских выборов в условиях неопределенности преемника актуальность экзистенциальной аналитики российской истории последних восьми лет представляется несомненной. Если раньше, в условиях стандартной электоральной процедуры, имелась возможность пользоваться для прогнозирования их результатов методиками, давно выработанными мировой политической наукой, а в условиях определенности преемника -- приступать к прямым действиям по его избранию, даже и не проводя таких исследований, то после отмены порога явки и графы «против всех» рассуждать о возможном исходе выборов можно исключительно философски.

С большой долей вероятности можно предположить, что в результате думских выборов состав высшего органа законодательной власти страны останется неизменным. Примерно с той же долей вероятности можно полагать, что некоторые передвижки в нем все же произойдут. Если предположить, что какое-то количество избирателей все же посетит места голосования в день выборов (а допускать обратное было бы теоретически неверно, поскольку некоторое количество людей может забрести туда по ошибке, совершенно не подозревая о том, что там происходит), то в высшей степени актуальным представляется вопрос о мотивах, способных побудить граждан предпринять такой шаг (а в некоторых случаях и довольно длительную прогулку). Поскольку указанные мотивы нельзя сводить к чисто физиологическим (к каковым относится, например, неудержимая тяга посетить избирательный участок после распития пива в расположенном неподалеку от него парке -- случай нередкий, особенно в крупных городах), то для ответа на вопрос о мотивах потребуется произвести анализ мышления пришедших. Одним из факторов, оказывающих непосредственное влияние на мышление избирателей, является, несомненно, их личный опыт -- в том числе, и накопленный ими в течение последних лет. Таким образом, именно экзистенциальная аналитика новейшей российской истории способна пролить свет на вопросы, вот уже год не дающие покоя верхушке политической журналистики нашей страны, а также гражданам, которые с неослабевающим интересом читают отечественные публикации о возможном преемнике и исходе думских выборов.

Маргиналия 3. Написала и порадовалась. Каких-нибудь шесть-семь лет назад не приходилось и мечтать о том, что этот раздел реферата можно с такой легкостью чем-то заполнить. Чтобы докопаться хоть до какой-то актуальности, аспирантам-философам приходилось сравнивать свои работы с «классической философией» -- в надежде, что по сравнению с Декартом и Лейбницем что угодно покажется актуальным. Некоторые искренне вздыхали о былом, ведь когда-то материалы для этого раздела с избытком поставлял очередной (или внеочередной) пленум ЦК КПСС. Что ж, можно радоваться: понятие актуальности снова определило себя до чрезвычайности. Когда в течение целого года множество взрослых образованных мужчин и женщин только и делают, что горячо обсуждают в печати возможную кандидатуру преемника, сомневаться в актуальности этого вопроса не приходится.

Действительно, «чтойность» следующего президента может во многом определить дальнейшую жизнь каждого из нас. Страшно подумать, что будет, если он окажется не мирным дзюдоистом, а страстным сторонником разведения аллигаторов в северных реках. И ничего не попишешь -- будем разводить. Правда, только в том случае, если не возьмемся определять собственную жизнь самостоятельно.

Все говорит за то, что не возьмемся. И это праздное любопытство заранее подчинившихся, повсеместно понимаемое как единственно возможное выражение гражданской заинтересованности, есть основополагающая черта нового режима. И что особенно печально, черта сама по себе не столь уж новая. Конец маргиналии

Степень разработанности темы. Проблема, ставшая предметом данного диссертационного исследования, рассматривается в контексте основных стратегий философских исследований двух предыдущих столетий. Сама возможность вопроса об экзистенциальной аналитике истории так или иначе обсуждается в работах таких классиков философской мысли, как Иммануил Кант, Георг Вильгельм Фридрих Гегель, Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг, Эдмунд Гуссерль и Мартин Хайдеггер. Именно в трудах последнего наиболее полно разрабатывается проект, связанный с отказом от попыток дедуцировать содержание мышления об истории из определения конституирующих сознание субъекта элементов, на что не оставлял надежду даже Гуссерль.

Маргиналия 4. Этот абзац скопирован мною из автореферата моей однокурсницы (с любезного ее разрешения, разумеется). Ради соблюдения соответствия теме мне пришлось заменить в нем лишь три слова. Подозреваю, что по той же самой методике писались в последние годы большинство российских авторефератов. Мне, конечно же, скажут, что сама форма автореферата -- устаревшая и не отвечающая специфике гуманитарных специальностей (в особенности это касается, конечно, философских дисциплин, где почти любая проблема начинается если не от Фалеса, то уж точно от Платона) -- так вот, сама эта форма как бы поощряет столь безобидное «цитирование».

Аргумент бесспорный. Мне непонятно другое: почему в течение многих лет, когда над наукой не висело никакого идеологического контроля, в академической среде не было сделано ни одной сколько-нибудь энергичной попытки отказаться от авторефератов и изменить процедуру присвоения степеней?

С тем, что Ученые советы в их современном виде -- последнее место, где будут обсуждаться поставленные в диссертации вопросы, спорить никто не станет. В 1997 году мне довелось присутствовать на защите, в ходе которой член Ученого совета, доктор наук, упорно вменял диссертантке в вину, что она пишет в автореферате «трансцендентальный» (работа была о Канте). После долгих прений (долгих потому, что велись они по необходимости в чрезвычайно вежливой форме) диссертантке удалось выяснить, что этот почтенный доктор был уверен, что правильным написанием термина является «трансцентальный». Он даже собственноручно написал это на доске. После чего прения разгорелись: орфографический вопрос был единственным, в котором остальные члены совета чувствовали достаточную компетентность.

Однако зачем каждый из них принуждал и принуждает себя еженедельно выслушивать пересказы работ, о содержании которых он не подозревает, а качество оценить не имеет возможности, остается совершенно непонятным. Нормальной реакцией психически здорового человека и честного ученого была бы активная деятельность, направленная на реформу устаревшей системы защит. Насколько я знаю, этот вопрос даже не поднимался. Во всей этой мучительной процедуре у диссертанта имеется только одна цель -- степень. Одна она и у членов Ученого совета -- покой. Поразительный для интеллектуалов конформизм. Со стороны диссертанта граничащий даже с продажностью.

Но печально даже не это. Последний раз, когда я интересовалась у вновь испеченного кандидата, что принесет ему степень, завоеванная путем немыслимого самоотрицания, мне ответили: «Двести рублей прибавки к зарплате». Можно отыскать экзистенциальные мотивы любой продажности -- но труднее всего понять столь низкооплачиваемую.

И это тоже определяющая черта нового режима. Интеллигенция не только не перестала делать то, что ей говорят, -- она даже не сообразила, что ей в течение почти пятнадцати лет ничего не говорили, и продолжала автоматически совершать прежние отправления и ритуалы. Как у Аристотеля: «Автоматизм же свойственен и всем прочим [помимо человека. -- О.С.] живым существам, и многим неодушевленным предметам; например, мы говорим: лошадь пришла сама собой (aytomatos)». Конец маргиналии

Цель исследования находится в полном соответствии с последними требованиями государственной идеологии суверенной демократии. В статье «Национализация будущего» Владислав Сурков ставит перед отечественной гуманитарной наукой четко определенную цель: «Нужно утвердить собственные позиции в философском, социо- и политологическом дискурсах Запада».

Автор работы делает все от нее зависящее, чтобы «вернуть покоряющее обаяние отечественной культуры» (ibid.), а также распространить его на область гуманитарной науки. Знаменитая во всем мире «загадочная русская душа» переносится данным исследованием из сферы исключительно литературной в сферу научно-философскую.

Маргиналия 5. Сегодня принято говорить, что одним из итогов постсоветского периода российской истории можно считать крах либерализма. Стоит, однако, хоть немного высвободить либерализм из тесных политико-экономических рамок, в которые это понятие в подобных рассуждениях помещают, как станет очевидным, что либерализм в России даже не появлялся. Основанием либеральных теорий в политике и экономике является понятие свободного индивида, и свобода его выражается в самостоятельности мышления (через которую фундируется затем необходимость политических и экономических свобод).

Эта азбучная историко-философская истина (см. Джона Стюарта Милля) в нашем отечестве внимания не удостаивается. Потому и либеральные свободы, дарованные нам пока еще действующей конституцией, так и остались в российском обиходе грудой бессмысленных новогодних подарков: дарить вроде бы надо, потому что так принято, а о функциональности дара дарители обыкновенно не задумываются. Каждый знает, где оказываются по прошествии определенного времени все эти новогодние обезьянки, петушки и свинки. Там же следует искать теперь и российские либеральные свободы. Ведь чего ради придуманы были эти свободы? -- Ради защиты самостоятельных изъявлений свободно мыслящих индивидов. Но защищать оказалось нечего. И лучше всего это иллюстрируется на примере отечественного отношения к «философскому, социо- и политологическому дискурсам».

Философия (как и в некотором роде другие гуманитарные науки и литературная практика) впрямую связана с событием мышления философствующего (пишущего, рассуждающего). Философия -- личное дело, стоящее вне всякого контекста, и в цивилизованном мире этим контекстом в качестве такового защищаемое.

В России это дело рассматривается из противоположной перспективы. В начале 1990-х мне часто приходилось совершать длительные поездки на поезде -- из Петербурга в Восточную Сибирь. Если кто не знает -- такое путешествие и при новом режиме занимает почти четверо суток. Довольно быстро я поняла, что честно отвечать на вопрос попутчиков, чему я учусь в университете, нельзя. Потому что, едва заслышав слово «философия», каждый из них по мере сил обругает ту несусветную муть, которой меня учат, после чего спросит: а жить-то, по твоему мнению, как надо? Это всегда был тест. Стоило мне ответить «как считаешь правильным -- так и живи» -- и на меня обрушивался шквал ругательств. Дело мое, говорилось мне, бесполезно, потому что даже неученый русский народ -- и тот знал, как надо жить. Соответственно, все зло на земле происходит исключительно из этих стремлений жить своим умом, когда давно известно, что…

Разумеется, на более высоком уровне грамотности этот «русский народ» оборачивается «русской философией». На данном этапе российской истории -- философией Ильина. А на будущих, надо думать, стройными рядами государственных райтеров и рерайтеров, которые утвердят-таки российские позиции во всех возможных дискурсах Запада.

Так или иначе, новый режим в этом аспекте ничем не отличается от старого. Ни тому ни другому как-то не приходило в голову, что мышление (как, впрочем, и деторождение) бессмысленно поощрять или запрещать на государственном уровне: если мысль имеется, то она самостоятельна и автономна -- то есть утверждает свои собственные, а не суверенно-российские позиции. Словом, новый режим продолжает по-старому не понимать древнюю мудрость Жванецкого: есть вещи, которые надо делать самому. Конец маргиналии

Задачи исследования состоят в том, чтобы указать -- на основании экзистенциального опыта -- основные черты «нового режима», сложившегося в России за последние восемь лет. Особенное внимание уделяется отражению нового режима в академической, корпоративной, публично-литературной и приватно-маргинальной среде.

Маргиналия 6. Пару месяцев назад инструктор по вождению спросил меня (пока я ехала в полной безопасности по прямой), стало ли лучше жить за последние пятнадцать лет.

-- А что изменилось, кроме ассортимента в магазинах? -- спросила я.

-- И то правда, стало лучше. Только теперь постоянно приходится перенаправлять взятки, -- ответил он. Конец маргиналии

Теоретические и методологические основания исследования. Теоретически работа опирается на понятие «экзистенциального», господствующее в современной интеллектуальной среде. Основным вопросом для этой среды является опять-таки орфографический: как правильно -- экзистенциальный или экзистенциональный? Исследование подтверждает, что правильный вариант -- первый, но автор при этом отказывается всерьез обсуждать хайдеггеровскую проблему экзистенциальной аналитики, а предпочитает заранее покориться мнению общественности (с которым будет -- сто из ста -- солидарен и Ученый совет) и понимать «экзистенциальное» как «жизненное».

Методологически исследование основывается на понятии поколения, предложенного для анализа собственной историчности человеческого бытия ( Dasein) еще в проекте экзистенциальной аналитики Хайдеггера («Бытие и время», §74): собственному бытию Dasein (как бытию-к-смерти) раскрывается ситуация, в которой конечная свобода человеческого бытия выражается в «уже-выбранности» выбранного. В бытии-в-мире (как событи и-с-другими) историческое бытие Dasein определяется как судьба. Судьба человека в своем поколении и с ним и создает его полное собственное (то есть аутентичное) историческое бытие.

Маргиналия 7. Чтобы перевести весь этот терминологический лес на человеческий язык, можно сослаться и на другого философа, Лидию Гинзбург: «Историко-литературные работы удаются, когда в них есть второй, интимный смысл. Иначе они могут вовсе лишиться смысла». Сказанное в полной мере относится к любым историческим исследованиям. Подлинно историческое исследование исходит из понимания «сделанности», «уже-кем-то-выбранности» исходной ситуации и человеческого характера ее разворачивания. Нужно понять, что к анализу российской «власти», например, бессмысленно применять идеологический анализ за полным отсутствием у нее какой-либо идеологии, а к анализу российской рекламы -- бартианские техники демифологизации (просто потому, что наша реклама никаких мифов в себе не содержит). Точно так же как не имеет смысла устраивать в российских университетах close reading семинары на немецкий манер -- потому что для начала нужно, чтобы студенты прочитали хоть что-нибудь хотя бы бегло.

Говоря еще проще, новый режим удастся исчерпывающе охарактеризовать лишь тогда, когда появятся внятные описания житейских феноменов, по-разному составляющих жизнь нескольких живущих ныне поколений. Для этого потребуется анализ вещей, а не пустопорожнее, ничем не регулируемое применение ученых слов, безнадежно захватившее сегодня российскую гуманитарную науку (и «вещи» эти окажутся в корне отличными от тех, для описания которых были изобретены столь популярные ныне «слова»).

Нужно заметить, что нечто похожее на описанную мною программу делает, на мой взгляд, Андрей Левкин в своем проекте «Новые описания» -- только вот вряд ли кто в научной среде воспринимает его проект как научно-гуманитарный. Конец маргиналии

Новизна исследования состоит в том, что оно ограничивается авторефератом.

Маргиналия 8. Мой сошедший с ума научный руководитель тоже умудрился защитить ненаписанную диссертацию, однако кроме автореферата он успел сочинить еще и семистраничное введение к ней. Конец маргиналии

Тезисы, выносимые на защиту , определяются личным опытом автора и анализом жизненных перипетий лично знакомых автору людей. В течение анализируемого периода я несколько раз меняла социальный статус, придя в конечном итоге к маргинальному существованию «временно неработающей» как наиболее комфортной и эффективной социальной позиции. Мой круг общения в течение этих лет оставался практически неизменным. До 2001 года я существовала почти исключительно в академической среде, затем, с 2001-го по 2002-й -- в среде домашней. В 2003--2004 годах я работала в среднего размера корпорации, в 2004/2005 году сделала попытку возобновить академическую деятельность, каковая закончилась полной неудачей. Личный опыт и опыт моих сопластников привел меня к следующим выводам относительно «нового режима»:

-- Новый режим не является режимом политическим в старом, словарном смысле этого слова. Все без исключения «политические процедуры и институты» не имеют в нашей стране политического смысла. На выборах никого не выбирают (или выбирают кого надо), подписи в подписных листах политических партий ставятся потому, что «жалко бедного студента» или «знакомый попросил», парламент не является местом для дискуссий, суды не являются инстанцией справедливости, то есть политика в ее классическом понимании попросту отсутствует. Любой «анализ политических сил» является при таком раскладе бессмысленным и проводится (когда проводится) по каким угодно мотивам, но только не по научным.

-- Новый режим есть явление чисто биологическое, поскольку представляет собой самоорганизующуюся активность белковой массы, направленную на самосохранение и воспроизводство. Собственно, поэтому «общность», «тенденции» и «предпочтения», рождающиеся в недрах этой массы, определяются чисто статистически: в какой-то момент времени значительная часть «населения» начинает покупать квартиры и их ремонтировать (рост строительного рынка и рынка недвижимости), потом наблюдается несомненный бэби-бум, затем -- бум автопродаж. Далее можно прогнозировать (в соответствии с порядком жизненного цикла фертильного поколения) бум покупок дачных участков, рост спроса на образовательные услуги и так далее, вплоть до роста спроса на погребальные услуги. Все эти тенденции никем не создаются, а рождаются непосредственно из жизненных потребностей отдельных людей, которые, при всей сознательности, способны лишь слегка их модифицировать (скажем, не просто купить квартиру, а купить квартиру в определенном районе). Социальная стабильность режима основывается исключительно на базовом стремлении людей жить, а основной задачей человеческой жизни в условиях нового режима является изыскание наиболее безболезненных способов для ее обеспечения. При этом то, что называется теперь «властью», абсолютно изоморфно тому, что именуется «населением», -- просто представители власти сумели обеспечить себе донельзя облегченный способ жизнеобеспечения.

Простоте жизни соответствует простота господствующего языка ее описания: основной формой словесного выражения текущих отношений стал при новом режиме мат, к настоящему времени получивший не только литературную и публицистическую, но и внутрикорпоративную легитимацию.

-- Новый режим характеризуется невиданным градусом свободы и толерантности: каждый позволяет делать другому все, что не препятствует его собственной свободе. Правда, указанная свобода никому не гарантирована, то есть возможны случаи, когда гражданин лишается свободы или собственности, даже если он не препятствовал свободе другого. Однако каждый такой случай будет с необходимостью иметь биологическое (или, как теперь принято говорить, «экономическое») объяснение: например, вас могут задержать, потому что у задержавшего вас милиционера случился напряг с деньгами, работодатель может запросто лишить вас половины зарплаты (все равно же она «серая»), потому что его жене вздумалось лететь в Гоа. В одном журнале мне, например, недоплатили однажды 20 рублей гонорара, потому что главной редакторше вздумалось купить с утра йогурт -- а тут как раз мой гонорар в сумочке в конвертике лежал.

Если вносимые теперь в Думу законопроекты не являются похмельной выдумкой какого-нибудь очередного политтехнолога (посмотрите, мол, какая у нас оголтелая Дума, надо бы переизбрать!), то их тоже можно объяснить житейскими сложностями депутатов: аборты надо запретить, потому что гинекологи стали слишком мало получать, наркоманов лечить принудительно, потому что у милиции и наркологов доходы снизились (автомобильные кресла для детей до 13 лет и госмонополию на спирт даже и упоминать не стоит -- и так все ясно).

Стоит, однако, добавить, что указанная незащищенность не является все же фатальной: от любой, даже самой серьезной беды можно более или менее дешево избавиться. В плане жизни это даже удобно, потому что деньги оказываются универсальным средством решения всех без исключения проблем, так что отпадает необходимость задумываться над каждой проблемой в отдельности (сытая белковая масса стремится к покою и «заморачиваться» не любит).

-- Корпоративная жизнь в условиях нового режима также подчиняется биологическому принципу самосохранения. Никаких внеположных целей и задач перед ней не стоит. Очень часто бизнесы образуются случайно, вне связи с профессиональной подготовкой бизнесмена и даже вразрез с его интересами, и естественным образом стремятся к автоматизации своего функционирования. Качество производимого продукта или поставляемых услуг имеет смысл лишь постольку, поскольку его снижение может угрожать существованию корпорации. Соответственно, работники корпорации также стремятся к минимизации усилий при максимально возможной оплате труда. Наиболее вредными в корпоративной системе работниками являются профессионалы, то есть люди, стремящиеся к работе и умеющие делать ее качественно. Они нарушают спокойный автоматизм корпоративной жизни, побуждая окружающий персонал к дополнительным действиям, а также требуют адекватной оплаты своего труда. Такие люди редко работают в корпорациях больше года. Возможно, имеются исключения. Однако ни мне, ни моим товарищам ни разу не приходилось с ними сталкиваться. Возможно, потому, что в подобных исключительных корпорациях никогда не требуются новые сотрудники.

По сравнению с корпоративной академическая жизнь требует от ее участника особой деликатности. От преподавателя вуза требуется, чтобы он ничем не выдавал своего понимания механики существования системы (ни взятки за экзамены и поступления, ни чудовищное качество преподавания не должны становиться предметом упоминания даже в самом узком кругу). Следует добавить, что полный переход вузов на корпоративные рельсы (или «коммерциализация») произошел не ранее 2001 года. До того преподаватели поддерживали свое существование не путем мелких поборов по любому поводу, как это происходит сейчас почти повсеместно, а либо посредством приобщения к административным ресурсам (типа распределения платных студентов и разнообразных прибавок к жалованью), либо посредством грантов. С уходом Фонда Сороса из России и общим удорожанием жизни последний путь стал невозможным (на гранты российских фондов можно разве что опохмеляться после защит). Однако автоматизм продолжает присутствовать в полной мере. Например, на философском факультете СПбГУ несколько лет назад были проведены, одна за другой, две конференции. Одна называлась «Виртуальное пространство культуры», а другая -- «Ритуальное пространство культуры». Однотипность названий объясняется разве что стремлением организаторов к минимизации усилий при составлении грантовой заявки.

Исключение составляют, конечно же, негосударственные академические учреждения. Однако и там есть свои проблемы. Как отметил Николай Копосов, один из руководителей Смольного института свободных наук и искусств, в своем докладе на прошлогодних Банных чтениях, «гранты ведут к репетитивности науки». Николай Евгеньевич, несомненно, прав -- только он забыл добавить, что их отсутствие ставит ученого перед перспективой голодной смерти. На каковую большинство ученых (в особенности, молодых) реагируют сменой деятельности.

-- Публичная литературно-интеллектуальная сфера при новом режиме тоже несет на себе отпечаток общебиологического принципа. Во-первых, для такой огромной страны, как Россия, сфера эта невероятно узка, что объясняется необходимостью совмещения участия в ней с интенсивной деятельностью, направленной на добывание средств к пропитанию. Чтобы сохранять физическую способность к публичной деятельности, от пролетария интеллектуального труда требуется либо невероятный аскетизм (часто чреватый некоторыми психическими сдвигами), либо невероятная работоспособность. Вторая черта интеллектуальной публичности, а именно ее постоянное тяготение к скандалу, тоже имеет биологическое объяснение: типичной реакцией усталой белковой массы на раздражение является скандал. Публичные дискуссии, ведущиеся интеллектуалами исключительно ради обсуждения отвлеченной темы или проблемы, практически не встречаются. Впрочем, причина такого положения дел была указана еще Аристотелем: для обсуждения отвлеченных тем требуется досуг, то есть время, свободное от биологической связанности. Такого времени у российских пролетариев умственного труда при новом режиме практически нет.

-- Отсутствие досуга замещается практикой изощренного гедонизма. Для выделения себя из общей живой массы человеческая ее составляющая повсеместно развивает в себе изощренность вкусов (преимущественно кулинарных). Никогда еще Россия не видела такого количества ценителей вин (которые из принципа откажутся употреблять бордо определенного года и не согласятся пить вина марки Sunrise, даже если пить больше нечего), знатоков сыров, фанатов кофе, суши-экспертов, разборчивых любителей маслин и смакователей виски. На более высоком уровне доходов изощренность вкуса распространяется на предметы одежды и обихода, на машины и путешествия.

При новом режиме гедонизм представляет собой для россиян человеческий полюс единства: мелкий предприниматель, наслаждающийся девятой «Балтикой» после многотрудного дня, и мелкий миллиардер, смакующий какой-нибудь столетний коньяк, приобщаются ежевечерне к Единому (функции которого исполняла некогда программа «Время»). Все они словно бы усвоили аргументацию Протарха из платоновского «Филеба»: «в самом деле, каким образом удовольствие, будучи тождественным самому себе, может не походить больше всего на свете на другое удовольствие?» В этом смысле Борис Гребенщиков в очередной раз очень точно уловил дух времени в одном из последних своих альбомов:

И все равно, who там у них наверху, --

Это гиньоль в горячем цеху.

Мальчик, скажи мне, где Крем и Карамель.

Крем и Карамель,

Так достигнут Великий Предел.

[…]

Разбудите меня, если здесь все-таки что-то случится.

Маргиналия 9. Вышеизложенные обстоятельства привели меня некоторое время назад к выводу практического свойства: мне представляется несомненным, что оптимальной формой социального существования интеллектуала при новом режиме является домашняя нетрудоустроенная жизнь или, другими словами, «дикий фриланс». Именно такой статус позволяет, с наименьшими потерями, сохранить чувство реальности и понятия о профессионализме, поддерживать средне-удовлетворительный уровень существования и выделять некоторое время на досужие занятия (наподобие писания подобных текстов).

Но как же жить в условиях оторванности от живого культурного и социального контекста? Подобный вопрос уже задавала Александру Кушнеру Лидия Гинзбург: «Кушнер ответил мне тогда, что не в том дело, что подключаться можно к содержимому жизни -- его хватает. Но точка зрения на жизнь -- чья она в таком случае? Она не может быть точкой зрения одного, данного человека, как не может быть язык человека его единоличным, не принадлежащим обществу языком. Может быть, писателю, лишенному литературного направления, достаточно выразить точку зрения социального пласта и своих сопластников (формула Герцена)». Конец маргиналии.

Апробация работы производилась в многочисленных застольных беседах, и основные ее выводы были одобрены собеседниками к опубликованию.

Структура работы. Работа состоит из введения, четырех глав, разделенных на параграфы, заключения и списка использованной литературы.

Основное содержание работы (опускается)

P.S. Автор предполагает развить изложенные в этой публикации соображения в автореферате своей докторской диссертации «Искусство как идеальный горизонт человеческого».

Размещено в Журнальном зале Интелрос по согласованию с редакцией журнала "Неприкосновенный запас".

Вернуться к "Содержанию" журнала "Неприкосновенный запас" № 6 (50) 2006 г.