Статья посвящена формированию и функционированию образа Александра II в качестве царя-мученика в последней четверти XIX века. Интерпретация покушений на императора, а затем его убийства 1 марта 1881 года в качестве добровольной жертвы за «грехи» русского народа и даже «сораспятия c Первомучеником Христом» была удачной находкой проповедников Православной российской церкви, позволявшей говорить о цареубийстве не как о глубочайшем политическом кризисе, но как об акте «спасения» России. В таком качестве образ царя-мученика активно использовался как в официальном дискурсе власти, так и в публицистике, не только консервативной, но и либеральной. Вместе с тем настойчивое и постоянное использование этого образа имело неожиданный эффект в виде слишком буквального его прочтения, т. е. прямых требований канонизации Александра II, создания икон с его изображением и проведением крестных ходов с портретами императора. Во второй части статьи высказывается ряд гипотез о том, почему канонизация убитого императора, которая, казалось бы, логично вытекала из дискурсивной стратегии объяснения цареубийства и находила поддержку среди верующих, оказалась не нужна политической элите Российской империи. В историческую память России Александр II вошел как царь-освободитель, а не как царь-мученик.