Журнальный клуб Интелрос » Альтернативы » №2, 2013
Эпштейн Давид Беркович - д.э.н., профессор, главный научный сотрудник Северо-Западного НИИ экономики сельского хозяйства РАСХН (Санкт- Петербург)
Нередко в современных публикациях социалистической направленности речь идет о необходимости диктатуры пролетариата как условия сохранения и воспроизводства социализма как первой фазы коммунизма – не только применительно к советскому периоду, но и на будущее. Но правилен ли этот тезис, не изменился ли мир таким образом, что требование диктатуры пролетариата, выдвинутое классиками, уже не является обоснованным? Попробуем рассмотреть этот вопрос теоретически, стремясь избегать упрощенных черно-белых трактовок и учитывая уже имеющийся опыт осуществления диктатуры пролетариата.
Понятие диктатуры определенного класса как типа государства в марксизме подразумевает два взаимосвязанных аспекта: 1) оно фиксирует тот класс, интересы которого господствуют в обществе, 2) оно фиксирует то, что это классовое господство в существенной степени основано на государственном насилии, что явственно проявляется, когда имеет место серьезная угроза господству интересов. Отсюда понятия «диктатура буржуазии», «диктатура пролетариата». Господству буржуазии уже несколько сот лет, и буржуазное государство к середине ХХ века научилось прибегать к насилию лишь в исключительных случаях. Поэтому в политической практике и в обыденном сознании эти два аспекта буржуазного государства (господство интересов буржуазии и насилие для его обеспечения) разъединены. Государства же, провозглашавшие своей целью господство интересов рабочего класса и всех трудящихся, возникли в результате острейшей классовой борьбы и гражданских войн, они существовали лишь несколько десятков лет и поэтому вынуждены были прибегать к насилию и включать в себя элементы насилия (монополия одной партии и одной идеологии) как системные. Поэтому в обыденной практике и во многих теориях эти два аспекта социалистического государства (господство интересов рабочего класса и применение насилия) объединились, слились. В результате понятие «социализм» стало ассоциироваться в обыденном сознании с терминами «диктатура», «антидемократизм», «тоталитаризм»[1]. Не пришла ли пора разорвать эту связь, тем более что, во-первых, помимо термина «диктатура» имеются такие термины как «господство» (определенного класса), «гегемония», «приоритет интересов», которые не имеют указанной выше двойственности, и, во-вторых, антидемократизм, как показал опыт, подрывает возможности осуществления реального господства, приоритета интересов трудящихся? Обратимся к историко-логическому аспекту.
Мы исходим из того, что по своему смыслу диктатура пролетариата – это особая форма государства в период перехода от капитализма к социализму (в период захвата, удержания власти, построения и функционирования социализма), обеспечивающая господство интересов трудящихся[2]. Ее необходимость продиктована наличием весь этот длительный исторический период глубоких классовых различий (в общем смысле – между имущими и неимущими, богатыми и бедными, управляющими и управляемыми), которые потенциально могут привести к потере господства трудящихся и приоритета их интересов, к возврату эксплуататорских экономических отношений, к потере социализма. Собственно, это и произошло в СССР[3]. Правда, возникает вопрос, почему при капитализме государство не только не позиционирует себя как «диктатура буржуазии» или «диктатура капитала», а, наоборот, настаивает на, якобы, вполне демократическом, правовом характере буржуазного государства[4]. Причина тут не только в том, что буржуазные политики и ученые стремятся скрыть истинный характер государства, но и в том, что буржуазия при капитализме – это имущий класс. Капитал позволяет буржуазии вполне демократически проводить в государственный аппарат своих сторонников и проводников его интересов, подкармливать многочисленный слой экспертов, ученых, журналистов, требуя за это немногого – не подвергать всерьез сомнению существующий строй. Наличие свободных денежных средств и деловой опыт позволяют значительному числу капиталистов, мелких и средних буржуа идти непосредственно во властные органы, избираться в парламенты, участвовать в деятельности политических партий на различных уровнях и достаточно жестко контролировать политическую ситуацию. Кроме того, они, как правило, получают хорошее образование, в том числе, гуманитарное, что облегчает им выполнение этих задач. Иное дело – возможности рабочего класса и большинства трудящихся управлять государством, вырабатывать научное понимание своих интересов и проводить их в жизнь при социализме. Пока человек остается рабочим, он не может профессионально участвовать в управлении страной, а управление страной требует именно профессионального участия. Уровень образования рабочих, как правило, существенно ниже, чем у профессиональных политиков. Интересы рабочих представляют другие слои: часть интеллигенции, государственные служащие, политики. Также интересы рабочих могут представлять политические партии. Но их верхние эшелоны также состоят не из рабочих, хотя, возможно, часть партийных руководителей вышла из рабочих. Если способности позволяют рабочему включиться в политическую деятельность, посвятить себя ей целиком, то по характеру деятельности он перестает быть рабочим, и мы вновь приходим к ситуации, когда контроль за осуществлением интересов рабочих проводят не рабочие. Разумеется, выходцы из рабочей среды могут надолго сохранять преданность классу, из которого они вышли, и это было одной из основ сохранения социализма в СССР сравнительно длительный период. Но это не снимает общего противоречия, состоящего в том, что подавляющее большинство трудящихся не может непосредственно контролировать государственную власть и осуществление ею интересов трудящихся. Не меняет принципиально ситуацию и участие трудящихся в управлении на уровне местных органов, и даже включение значительного процента рабочих в высшие органы государственной власти[5]. Поэтому государственное управление обязательно должно в максимально возможной степени дополняться деятельностью различных самоуправляемых ассоциаций и участием работников в управлении производством при социализме[6]. Это смягчает указанное коренное противоречие, но не снимает его.
Управление государством требует профессиональных знаний и профессионального подхода. Если этих знаний нет, то на практике достаточно скоро представители рабочих оказываются под влиянием профессиональных политиков и управленцев, прежде всего – руководителей партий, выступающих представителями интересов рабочих. Для разрешения этого противоречия и для осуществления интересов трудящихся на исторически длительный период требуется особая форма государства, названная Марксом диктатурой пролетариата[7].
Власть, опирающаяся на насилие
Однако исторически диктатура пролетариата (ДП) – это прежде всего термин периода революционного восстания и особенно – периода удержания власти силой. Это власть, опирающаяся на революционный пролетариат и на вынужденное насилие по отношению к прежним господствующим слоям и классам и их, условно говоря, «обслуге» на период подавления сопротивления этих слоев, вплоть до завершения строительства основ социализма. Получить государственную власть на сколько-нибудь длительный период в крупном государстве развитого капитализма (в так называемом ядре или полупериферии мировой экономической системы, пользуясь термином И. Валлерстайна) мирным путем, без насилия, пролетариат в XIX и первой четверти XX века не мог, несмотря на значительную долю в населении и определенные успехи в борьбе за всеобщее, равное и прямое избирательное право. Это показывал вполне определенно опыт политического развития Европы и США. Победить мирно пролетариат не мог не только в силу ограниченности демократических прав, но и в силу несравненно большего политического опыта буржуазного государства, поддержки его большинством буржуазных и мелкобуржуазных слоев, интеллигенцией, частью рабочего класса. Вспомним хотя бы следующее положение из «Манифеста коммунистической партии»: «…пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии».
Маркс в «Критике Готской программы» сделал на основании анализа опыта Парижской Коммуны вывод о необходимости диктатуры пролетариата на «революционный период превращения капиталистического общества в коммунистическое»:
«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»[8]. Нередко западные авторы, и не только они, полагают, что Маркс при этом имел в виду лишь то, что рабочий класс приходит к власти после падения капитализма, но не имел в виду использование им насилия, однако эта трактовка противоречит необходимости восстания рабочего класса как наиболее вероятного способа его прихода к власти[9]. Да, Маркс допускал возможность мирного перехода власти к рабочим при высокой развитости демократических традиций и институтов, при успехах в организации рабочего класса, но было бы неверно утверждать, что он отрицал революционный путь в принципе.
Даже К. Каутский в предвоенный период (до 1914 года) пишет о захвате власти в результате революции как наиболее вероятном способе прихода к власти рабочего класса и его партии[10]. А захват власти означает применение силы против прежней власти и, тем самым, отбрасывание прежней законности.
В. И. Ленин неоднократно выражал следующую мысль: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть»[11]. Это подчеркивание диктаторского характера борьбы за власть было связано с тем, что в тот период, тем более в сравнительно отсталой, недемократической стране иным путем, без применения насилия, не останавливающегося перед законами буржуазного государства, власть не взять и не удержать, за, возможно, редчайшими исключениями, каждое из которых требует особого анализа.
Разумеется, диктатура пролетариата – это не только насилие и, с учетом хозяйственных и культурных задач будущей революционной власти, не главным образом насилие[12].
Но специфика ДП состоит в готовности в переходный период, пока не сложились и не победили окончательно новые производственные и социальные отношения, применить насилие для сохранения власти, для осуществления интересов пролетариата и большинства трудящихся. Причем это насилие может выходить за рамки имеющегося на данный момент законодательства (не только прежнего, буржуазного), в особенности – в революционный период и в ранних фазах послереволюционного периода (после взятия власти). Захват власти, арест ее руководителей, запрещение буржуазных партий, закрытие контрреволюционных газет, разгон контрреволюционных демонстраций, а позднее – лишение определенных слоев избирательных прав, введение цензуры, монополия на средства массовой информации, монополия одной партии и одной идеологии – все это действия, формы и методы, как бы критически мы к ним сегодня ни относились, направленные на сохранение приоритета интересов рабочего класса, на нейтрализацию определенных преимуществ и возможностей буржуазии и сторонников капитализма. Эти формы и методы имели место в России с ноября 1917 года, а позднее в СССР, и были проявлением диктатуры пролетариата, как минимум, в начале существования советского государства.
Разумеется, классовое насилие оформляется государственной властью в какие-то относительно устойчивые юридические формы, но это нередко делается под возникшие потребности и далеко не всегда проходит все требуемые этапы законодательного оформления.
Нередко именно этот момент не ограниченного законом насилия в диктатуре пролетариата вызывает протест, возражения и попытку обойти, опустить его, сводя к утверждению, что всякая государственная власть, пока сохраняются классы, носит классовый характер, а потому является диктатурой господствующего класса, а насилие здесь второстепенно. Дескать, в капиталистическом государстве по определению – диктатура буржуазии, а в пролетарском – диктатура пролетариата. Но речь-де здесь идет не о насилии, а лишь о классовой сути всякого государства. Тем самым молчаливо постулируется, что буржуазия, якобы, со временем не переступает юридические нормы, выработанные в государстве. Однако весь исторический опыт и становления, и существования капитализма как раз показывает, что эта сущность классового господства как диктатуры и ни перед чем, ни перед каким законом не останавливающегося насилия жестко проявляется в тех случаях, когда власти буржуазии или даже ее частичным экономическим интересам что-то серьезно угрожает – внутри страны или извне, на ранних этапах развития капитализма или в современном мире. Великая Французская революция, наполеоновский период, Парижская Коммуна, антисоциалистические законы в Европе XIX века, русские революции, многочисленные интервенции США в Латинской Америке в XIX и XX веке, убийство К. Либкнехта и Р. Люксембург в 1919 году в революционной Германии, уничтожение коммунистов и профсоюзных деятелей в 20-е и 30-е годы в США, фашистские диктатуры в Италии, Германии, Испании, свержение Пиночетом президента С. Альенде в Чили[13] и т. д. – все это примеры диктатуры буржуазии на практике, не останавливающейся перед нарушением законности и совершением контрреволюционных переворотов.
Но самые свежие и весьма яркие примеры классового насилия, не останавливающегося не перед чем, являет Россия с 1992 года. Длительный период управления страной на основе не законов, а произвольных, никаким законодательным органом не одобряемых указов Ельцина, кровавые разгоны демонстраций населения в начале 90-х годов, незаконный роспуск Съезда народных депутатов и Верховного Совета (парламента 1992–1993 гг.), расстрел парламента танками и штурм его спецназом в 1993-м, повальные нарушения законов в ходе приватизации, выявившаяся фальсификация результатов президентских выборов в 1996 году и подтасовки в период всех последующих выборов, «назначение олигархов» и раздача им государственной собственности, постоянное манипулирование телевидением… Этот перечень – лишь краткая иллюстрация того, что такое диктатура буржуазии в период, когда ее власть недостаточно укрепилась, когда она опасается массового сопротивления, смены строя или даже смены праволиберального курса.
Таким образом, понятно, почему после взятия власти пролетариатом на определенный период необходима именно диктатура в полном смысле этого слова[14].
Перечислим те основные элементы диктатуры пролетариата, которые, как показал исторический опыт, сохраняются на достаточно длительный период и после захвата власти и последующей острой классовой борьбы за ее удержание, причем не только связанные с насилием:
1) монополия (или законодательно оформленная руководящая роль) одной партии и социалистической идеологии;
2) цензура или жесткий контроль печати, радио, телевидения и других СМИ;
3) найм управленцев ассоциированным пролетариатом, привлечение рабочего класса и других слоев трудящихся к непосредственному участию в управлении на всех уровнях;
4) высокая доля представительства рабочих в законодательных и исполнительных органах самого высокого уровня;
5) включение положений о приоритете интересов рабочего класса, трудящихся в государственной политике в конституцию и другие основополагающие законодательные акты, их осуществление;
6) включение положений о благосостоянии и свободном всестороннем развитии каждого индивида как цели государства в конституцию и другие основополагающие законодательные акты страны;
7) обеспечение государством планомерного развития и контроля экономики в интересах всех трудящихся;
8) ограничение дифференциации доходов различных классов и социальных групп социально приемлемым уровнем, не снижающим стимулов к труду и экономической инициативы, осуществление принципа «кто не работает, тот не ест»;
9) государственная поддержка социально не обеспеченных слоев населения;
10) бесплатное среднее и высшее образование,
11) предоставление поддержки в получении среднего и высшего образования выходцам из семей рабочих, крестьян, другим категориям трудящихся, занятых непосредственно в материальном производстве не управленческим трудом, с целью выравнивания стартовых социальных условий.
Из названных одиннадцати пунктов пять первых направлены на сохранение политического господства рабочего класса, а шесть последующих – на достижение социальных целей социализма.
О монополии одной партии при диктатуре пролетариата
О монополии партии (или руководящей роли) одной партии и социалистической идеологии Маркс, Энгельс, Ленин непосредственно этими словами не писали, но они, безусловно, признавали и одобряли действия по укреплению единства воли пролетариата в период борьбы за власть. Так, Маркс одобрительно пишет о закрытии буржуазных газет Парижской коммуной, о разгоне выступавшей против власти Парижской коммуны демонстрации 22 марта 1871 года[15]. В России ситуация гражданской войны также острейшим образом ставит вопрос о единстве централизованного управления страной. Поэтому большевики установили норму представительства в Советах для рабочих в пять раз большую, чем для крестьян, изгнали восставших левых эсеров из правительства, запретили деятельность правых эсеров и меньшевиков и исключили из Советов их представителей в июне 1918 года. Ленин с негодованием разъясняет протестующему Каутскому необходимость этих «отступлений от чистой демократии» в период гражданской войны[16]. Большевики резко выступили в ноябре 1917 года против идеи «однородного социалистического правительства» как на деле ведущей к поражению пролетариата. Но и после окончания гражданской войны еще длительный период вопрос о власти стоял необычайно остро. «Если эксплуататоры разбиты только в одной стране – а это, конечно, типичный случай, ибо одновременная революция в ряде стран есть редкое исключение – то они остаются все еще сильнее эксплуатируемых, ибо международные связи эксплуататоров громадны. Что часть эксплуатируемых из наименее развитых средне-крестьянских, ремесленных и т. п. масс идет и способна идти за эксплуататорами, это показывали до сих пор все революции, Коммуна в том числе (ибо среди версальских войск, о чем «забыл» ученейший Каутский, были и пролетарии).
При таком положении вещей предполагать, что при сколько-нибудь глубокой и серьезной революции решает дело просто-напросто отношение большинства к меньшинству, есть величайшее тупоумие, есть самый глупенький предрассудок дюжинного либерала, есть обман масс, сокрытие от них заведомой исторической правды»[17]. А требование равноправия буржуазных и пролетарских партий, свободы слова для всех – это и есть попытка сводить вопросы революции к отношению большинства и меньшинства, равносильная – Ленин вполне прав – поражению революции.
В условиях острой классовой борьбы за власть коммунистам России пришлось отказываться не только от многопартийности, но и от принципиального наличия фракционности в партии, причем принятая на Х съезде, по инициативе Ленина, резолюция «О единстве партии» так и не была отменена ни после победы в гражданской войне, ни далее. В этой резолюции подчеркивается необходимость «единства воли авангарда пролетариата» как основного условия успеха диктатуры пролетариата»[18]. По отношению к некоммунистическим партиям и организациям рабочего класса Ленин настаивал на бескомпромиссной борьбе с «реформизмом и политикой центра», то есть на борьбе за главенство, гегемонию коммунистической партии[19]. Положение о руководящей роли, о главенстве коммунистической партии после взятия власти подчеркивалось в резолюции II Конгресса Коминтерна, проходившего в 1920 году[20].
Правда, позднее, в 1937 году в работе «Преданная революция» Л. Д. Троцкий отрицал необходимость монополии одной партии, утверждая, что это было временным явлением гражданской войны: «…большевистская партия имела монопольное положение и в первый период советской эры… Запрещение оппозиционных партий было временной мерой, продиктованной условиями Гражданской войны, блокады, интервенций и голода. Правящая партия, представлявшая в тот период подлинную организацию пролетарского авангарда, жила полнокровной внутренней жизнью: борьба группировок и фракций до некоторой степени возмещала борьбу партий… Запрещение фракций (в 1921 году – Д. Э.) мыслилось, опять-таки, как исключительная мера, которая должна отпасть при первом серьезном улучшении обстановки»[21]. В действительности острота, сложность положения на протяжении длительного периода после гражданской войны, тем более, в отсталой стране, сложности построения новой экономики естественно порождают опасения, что многопартийность и свобода политического выбора в скором будущем обернутся потерей власти для революционной партии: большинство вполне может предпочесть партию более прагматичную и склонную к классовым компромиссам.
Вопрос о наличии нескольких революционных партий (или фракций в одной партии) и их взаимодействии – это иной вопрос, но здесь все решает практика. Если удается достичь согласия, то на этот период наличие нескольких революционных партий допустимо. Но при этом должна вырабатываться и проводиться единая политика. Если же допускается политическая борьба между революционными партиями в период после захвата власти, то она неизбежно начинает переходить во взаимную и все обостряющуюся критику, в обращение к массам как средству разрешения противоречия. При этом вокруг одной из позиций группируются не только сторонники революции, но и ее враги. Разногласия усиливаются и перерастают в вопрос о жизни и смерти новой власти[22]. При этом побеждает одна из сторон, разумеется, не обязательно та, которая в перспективе лучше способна защитить интересы пролетариата. Однако при этом единство руководства восстанавливается. Это вполне подтверждает история революций в России, Китае, Германии и других странах. Поэтому тезис о монополии или руководящей роли одной революционной партии в ходе осуществления диктатуры пролетариата – это следствие понимания остроты классовой борьбы. То же относится и к монополии на определенный период социалистической идеологии и необходимых для ее осуществления мер по ограничению распространения иных идеологий. Но на какой период необходимы эти ограничения демократии? Ведь по сути дела, как мы увидим, они ставят под сомнение достижение целей социализма.
Кто реализует диктатуру пролетариата на практике?
Уже Парижская коммуна – первая реальная попытка осуществления диктатуры пролетариата – подтвердила, что диктатуру осуществляет отнюдь не только и не столько рабочий класс, в особенности на верхних уровнях управления, сколько профессиональные политики, а также пользующиеся авторитетом представители революционной интеллигенции и мелкой буржуазии, военные. В составе Совета Коммуны выявились три партии – прудонисты, бланкисты, неоякобинцы, которые при решении кадровых вопросов стремились провести своих представителей[23]. Разногласия между партиями и их слабая готовность к борьбе за сохранение власти сыграли существенную роль в поражении Парижской коммуны. Маркс говорит о роковой ошибке коммунаров, состоявшей в том, что они не пошли немедленно на Версаль, чтобы «раз навсегда покончить с заговорами Тьера и его «помещичьей палаты»»[24].
Для победы в восстании и следующем за ним периоде острой классовой борьбы, для удержания власти необходимо наличие опытной и боевой, сплоченной политической партии. Иначе более сильный и более опытный, действующий более профессионально противник – буржуазная власть и ее сторонники – одержат быструю победу. А поражение пролетариата в восстании чревато десятками и сотнями тысяч жертв, как показал опыт Парижской коммуны и последующих революционных восстаний. Таким образом, неизбежно решающая роль в осуществлении диктатуры пролетариата в период восстания и удержания власти, и тем более – в период дальнейшего строительства, принадлежит политическим партиям. Более того, особо важную роль играет в период восстания и удержания власти узкая группа политических руководителей партии. Разумеется, в революционный период партия опирается на массовую поддержку рабочего класса и его союзников, на их энтузиазм и революционную энергию и самодеятельность, она привлекает трудящихся к активной работе на местах, к выдвижению своих представителей в выборные органы и к борьбе в этих органах за дело социализма и одновременно за выполнение директив партии. Тем не менее, во главе осуществления диктатуры пролетариата стоит революционная партия (или партии) и ее (их) руководство. Это руководство отнюдь не обязательно состоит в большинстве из рабочих, скорее наоборот – оно состоит преимущественно из представителей революционной интеллигенции.
Эта важная совокупность фактов в определенном смысле ставит под сомнение само понятие диктатуры пролетариата: оказывается, диктатуру осуществляет пролетариат отнюдь не «сам по себе», он является в данном случае исполнителем решений сравнительно малочисленных партий и их вождей, взявших на себя представительство и защиту его интересов: «В эпоху капитализма, когда рабочие массы подвергаются беспрерывной эксплуатации и не могут развивать своих человеческих способностей, наиболее характерным для рабочих политических партий является именно то, что они могут охватывать лишь меньшинство своего класса. Политическая партия может объединить лишь меньшинство класса так же, как действительно сознательные рабочие во всяком капиталистическом обществе составляют лишь меньшинство всех рабочих. Поэтому мы вынуждены признать, что лишь это сознательное меньшинство может руководить широкими рабочими массами и вести их за собой»[25]. Можно ли вообще в таком случае говорить о диктатуре пролетариата?
Вопрос о соотношении диктатуры класса и диктатуры партии и ее вождей теоретически был поставлен давно, как минимум, в 1918 году. Тогда представители правых партий России и других стран, а также часть социал-демократов, в том числе левых, говорили о подмене большевиками диктатуры пролетариата диктатурой партии и ее вождей. Так, Роза Люксембург писала в сентябре 1918 года о ситуации в России: «Господствует и управляет несколько десятков энергичных и опытных партийных руководителей. Среди них действительно руководит только дюжина наиболее выдающихся людей, и только отборная часть рабочего класса время от времени собирается на собрания для того, чтобы аплодировать речам вождей и единогласно одобрять предлагаемые резолюции. Таким образом – это диктатура клики, несомненная диктатура, но не пролетариата, а кучки политиканов»[26]. Аналогичную точку зрения высказывал Каутский и другие правые социал-демократы. Сегодня некоторые современные авторы полагают, что Р. Люксембург и К. Каутский были правы в этой критике теории и практики диктатуры пролетариата, а Ленин не прав. Например, С. Бобров пишет: «Если по Марксу интересы трудящихся масс выражаются отмирающим государством диктатуры их передового отряда, т. е. отмирающим государством диктатуры организованного в господствующий класс пролетариата, то, в силу сложившихся обстоятельств, Ленин саму диктатуру пролетариата решает осуществлять через диктатуру уже его передового отряда – партии. Представители РКП(б) открыто заявляют об этом в Коминтерне, заслужив при этом вполне справедливую критику, поскольку в сущности это был явный отход от марксистских (научных) позиций. Вероятно, в тех конкретных условиях это было единственное спасение от неминуемого отката в капитализм уже в самом ближайшем будущем. Но проблема в том, что это не было обозначено как временная мера, как изгиб, как флуктуация, внутри общей закономерности развития общества с последующим выравниванием курса, с обеспечением условий для последующего неизбежного перехода к господству в обществе непосредственно пролетариата, организованного в господствующий класс»[27].
На самом деле позиция Боброва, выдвигающего идею «перехода к господству в обществе непосредственно пролетариата, организованного в господствующий класс», является утопической и потому не выдерживает критики. Вполне очевидно, что «непосредственно», то есть без партий и вождей, без слоя профессиональных управленцев никакого «господства в обществе», начиная примерно с середины XIX века (в результате развития политической системы капитализма), ни один класс осуществлять уже не может. Это относится в равной мере и к пролетариату, и к буржуазии[28]. Без политической партии, руководимой опытными вождями, рабочий класс остается «классом в себе», не способным существенно изменить свое политическое и экономическое положение.
Поэтому Ленин был вполне прав, когда в работе «Детская болезнь левизны в коммунизме» опроверг противопоставление диктатуры класса – диктатуре партии, а диктатуры партии – диктатуре вождей простой ссылкой на практику цивилизованных стран: «Всем известно, что массы делятся на классы…, – что классами руководят обычно и в большинстве случаев, по крайней мере, в современных цивилизованных странах, политические партии; – что политические партии в виде общего правила управляются более или менее устойчивыми группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных, выбираемых на самые ответственные должности лиц, называемых вождями. Все это азбука. Все это просто и ясно… Люди много слыхали и твердо заучили нападки на «вождей», противопоставление их «массе», но подумать, что к чему, выяснить себе дело не сумели.
Расхождение «вождей» и «масс» особенно ясно и резко сказалось в конце империалистской войны и после нее, во всех странах… Монопольное положение Англии выделяло «рабочую аристократию», полумещанскую, оппортунистическую, из «массы». Вожди этой рабочей аристократии переходили постоянно на сторону буржуазии, были – прямо или косвенно – на содержании у нее. Маркс завоевал себе почетную ненависть этой сволочи за то, что открыто клеймил их предателями… Победа революционного пролетариата невозможна без борьбы с этим злом, без разоблачения, опозорения и изгнания оппортунистических, социал-предательских вождей; такую политику и повел III Интернационал.
Договориться по этому поводу до противоположения вообще диктатуры масс диктатуре вождей есть смехотворная нелепость и глупость… Нападки на «диктатуру вождей» в нашей партии были всегда: первый раз я вспоминаю такие нападки в 1895 году, когда формально еще не было партии, но центральная группа в Питере начала складываться и должна была брать на себя руководство районными группами»[29].
Таким образом, как показал Ленин, принципиальное противопоставление диктатуры пролетариата и «диктатуры вождей», «диктатуры партии» в период гражданской войны и борьбы за удержание власти, также как и их отождествление с диктатурой пролетариата – это нонсенс, бессмыслица; тем более ошибочны попытки опереться в этом вопросе на Маркса, который приложил колоссальные усилия к становлению Первого Интернационала как международной партии пролетариата. Но при этом термин «диктатура партии» не несет нового теоретического смысла, Ленин его употреблял лишь постольку, поскольку его употребляли его оппоненты. Поэтому Сталин был прав, когда писал, что Ленин не отождествлял диктатуру пролетариата и диктатуру партии[30]. Правда, признание, что «…под «диктатурой партии» Ленин понимал диктатуру («железная власть») над «помещиками и капиталистами», а не над рабочим классом»[31] не помешало Сталину в тридцатые годы осуществлять насилие и над рабочим классом, и над партией, и над ее вождями, что было, безусловно, извращением принципов и социализма, и диктатуры пролетариата.
Но мы не должны при этом обходить вниманием другой вопрос – в какой мере партия, оказавшаяся в результате политического развития представителем рабочего класса и всех трудящихся, способна и далее правильно выражать их интересы. В революционный период и массы, и рабочий класс видят, узнают – в той мере, в какой они вовлечены в политическую жизнь, – какая партия действительно защищает их интересы, и они идут за этой партией. В предреволюционный период они получают политический опыт, наблюдая борьбу многих партий и участвуя в ней при наличии возможностей. Но где гарантии после победы в революции и после установления диктатуры пролетариата, которая неизбежно на определенный период исключает конкуренцию политических сил, что партия или партии, пришедшие к власти, действительно остаются выразителями интересов пролетариата? Тем более, после тяжелой гражданской войны и запрета наличия фракций, как это было в России? Отметим, что сам по себе социализм, по своему определению, отнюдь не исключает ни конкуренцию различных точек зрения, различных фракций и даже различных партий. Но де-факто они исключаются на определенный период логикой борьбы за взятие и удержание власти, за ее сохранение в период проведения национализации и борьбы с господством буржуазной идеологии в культуре.
Опасные последствия ликвидации демократических свобод для трудящихся Р. Люксембург красочно характеризовала еще в 1918 году: «С подавлением свободной политической жизни во всей стране, жизнь и в Советах неизбежно все более и более замирает. Без свободных выборов, без неограниченной свободы печати и собраний, без свободной борьбы мнений, жизнь отмирает во всех общественных учреждениях, становится только подобием жизни, при котором только бюрократия остается действующим элементом...»[32]. Эта картина вполне подходит для описания тех политических процессов, которые имели место в тридцатых годах, а отчасти и в семидесятые – восьмидесятые годы в СССР.
Совершенно очевидно, что какие-то гарантии могут заключаться в политическом опыте того поколения партийцев, которое создавало партию, боролось за интересы трудящихся до революции, боролось и победило в революционный и послереволюционный период. Но этот опыт исчерпывается, видимо, сроком активной политической деятельности одного поколения, то есть примерно двадцатью пятью – тридцатью годами[33]. Но теоретически, сам по себе, революционный опыт поколения гарантирует партию лишь от злонамеренных действий в ущерб трудящимся, но он не гарантирует ни от теоретических и практических ошибок, ни от злоупотреблений властью отдельных руководителей. Единственное, что может создать, – правда, не гарантии, но хотя бы необходимые условия для выработки партиями политических решений, соответствующих интересам рабочего класса, интересам общества и общественного развития, – это демократия, то есть политическая свобода выбора в обществе и партиях: свобода выбора партии, свобода выбора идеологии, свобода выбора представителей в государственные органы из многих кандидатов для каждого гражданина страны. Получается весьма драматическое противоречие: по существу, такая политическая демократия после взятия власти, вплоть до завершения становления социализма, означала бы отказ от диктатуры пролетариата и переход к какой-то иной форме государства (отказ от монополии одной партии и идеологии). С другой стороны, по истечении некоторого периода диктатуры пролетариата необходимым условием действий руководства страны в интересах рабочего класса и всего общества становится отказ от диктатуры пролетариата.
В целом приходится признать, что вопрос о необходимости того, что партия или партии, пришедшие к власти, действительно надолго останутся выразителями интересов пролетариата, и о роли демократии в партии и обществе как необходимых для этого условиях не был со всей необходимой остротой поставлен Лениным в послереволюционный период. При этом вопрос о борьбе с бюрократизмом и в партии, и в государственном аппарате, о необходимости расширения прав рабочих организаций стране ставился партией и Лениным неоднократно, но обстановка гражданской войны вынуждала жестко ограничивать спектр принимаемых мер. Общепартийная дискуссия воспринималась, и не без оснований, как один из факторов усиления борьбы буржуазии с партией. Например, в ходе дискуссии о профсоюзах в 1920–1921 гг. Ленин говорил: «…В рабочих организациях мы будем расширять демократизм, отнюдь не делая из него фетиша; … делу борьбы с бюрократизмом мы будем уделять сугубое внимание; …мы будем особенно тщательно исправлять всякие ненужные и вредные крайности бюрократизма, кто бы на них ни указывал… Про внутренние разногласия в Цека говорили, по слухам, чудовищные вещи. Около оппозиции ютились (и ютятся, несомненно) меньшевики и эсеры, которые раздувают слухи, придают неслыханно злобные формулировки, сочиняют небылицы с целью всячески опорочить, придать грязное истолкование, обострить конфликты, испортить работу партии. Это – политический прием буржуазии, в том числе мелкобуржуазных демократов, меньшевиков и эсеров, которые кипят бешеной злобой на большевиков и не могут не кипеть по причинам слишком понятным. Всякий сознательный член партии знаком с этим политическим приемом буржуазии и знает ему цену...»[34]. Корни бюрократизма Ленин видел в неразвитости культуры, общеэкономической отсталости страны, слабости промышленности, в обстановке гражданской войны, в «запертости» экономического оборота и т. д., но не в монопольном характере управления страной коммунистической партией[35]. Поставить под сомнение эту монополию Ленин не считал возможным в тот период, и это было оправдано. Но поставить вопрос об ограниченности периода этой монополии было, на наш взгляд, возможно. И если бы этот вопрос был поставлен, то его решение, видимо, заставило бы существенно изменить то представление о диктатуре пролетариата, которое сложилось в партии к завершению гражданской войны, и о ее формах.
Троцкий до изгнания из СССР, начиная с 1920 года (в частности, в «Новом курсе» в 1924 году), справедливо ставил вопрос о необходимости большей демократии в партии, о зажиме критики верхами партии, о необходимости демократического выяснения разногласий, не приводящем к образованию фракций[36]. Но он не видел (во всяком случае, не писал), что без возможности дискуссии и оппонирования не только в партии, но и в стране реальной возможности преодоления бюрократизации партии нет.
Во что же должно быть со временем преобразовано государство диктатуры пролетариата, если и без существенной демократизации, и при демократизации, но с отказом от приоритета интересов пролетариата в организации государства оно в равной мере теряет шансы остаться выразителем интересов рабочего класса и всех трудящихся? Попытаемся ответить на этот вопрос теоретически, учитывая уже имеющийся опыт существования социалистических государств, а также изменения, произошедшие, начиная со второй половины XX века.
Формы государства при капитализме и социализме
Обобщая известный исторический опыт капиталистических и социалистических стран, мы можем назвать следующие формы государств: 1) диктатура буржуазии, 2) диктатура пролетариата, 3) общенародное социалистическое государство, 4) правовое социальное государство. Поясним.
Диктатура буржуазии характерна для капиталистических государств вплоть до конца второй мировой войны. Диктатура пролетариата характерна для стран, где произошли социалистические революции, и для ряда государств, которые появились как итог победы СССР во Второй мировой войне и / или под прямым воздействием СССР и национально-освободительного движения в странах Азии (Китай, Вьетнам, Северная Корея), стран Восточной Европы. Общенародное социалистическое государство – результат развития социализма в СССР к середине семидесятых годов. Мы остановимся далее на том, насколько оправдано было это название.
Правовое социальное государство – результат демократического и революционного движения в странах Западной Европы после первой мировой войны и также во многом результат победы СССР с союзниками во второй мировой войне и национально-освободительного движения. Оно представляет собой не просто временный компромисс буржуазии и трудящихся, а определенный конвергентный (смешанный, с существенными элементами капитализма и социализма) тип государства, который характеризуется контролем и регулированием экономики и социальной сферы преимущественно в интересах всего общества. Правовые основы социальных государств охарактеризованы в их конституциях. Вопреки многочисленным предсказаниям о том, что социальное государство перестало или перестанет существовать после очередного мирового экономического кризиса, этого не происходит, о чем говорит примерно в два раза более низкая, чем в России и США, дифференциация доходов населения стран Европейского Союза, высокая доля социальных расходов государства.
Вернемся к государству диктатуры пролетариата. Вправе ли мы характеризовать период с конца двадцатых годов до XX съезда КПСС, развенчавшего культ личности Сталина и закрепившего демонтаж сталинской репрессивной системы, как период функционирования диктатуры пролетариата? Или извращения и террор, допущенные по отношению к партии, к рабочему классу, ко всему народу, полностью исказили позитивное содержание диктатуры пролетариата как типа государства, переходного от капитализма к социализму? Нижеследующие факты явно говорят о том, что и в сталинский период шел процесс построения социалистического государства:
– недопущение реставрации капитализма в стране;
– победа над фашистской Германией;
– построение мощной государственной индустрии и технической базы индустриализации сельского хозяйства;
– развитие науки и культуры (хотя и имели место периоды борьбы с определенными отраслями науки и культуры);
– рост доходов рабочего класса и всего населения в предвоенный период (хотя и имело место снижение уровня доходов в начальный период индустриализации);
– постоянное повышение доступа трудящихся к образованию и медицине;
– высокий рост уровня образования в стране;
– высокие темпы роста продолжительности жизни населения[37] (при крайне негативном влиянии волюнтаристского проведения коллективизации, вызвавшего огромные жертвы среди крестьянства);
– действие социальных лифтов, обеспечившее приход к управлению страной на всех уровнях выходцев преимущественно из рабочих и крестьян;
– быстрое восстановление народного хозяйства после войны на базе общественной собственности и невиданно быстрый рост на этой основе экономики и доходов населения.
Признание позитивного движения, движения к социализму и реализации позитивного содержания диктатуры пролетариата в 20-е – 50-е годы ни в какой мере не означает примиренческого отношения к преступлениям сталинского режима или забвение его жертв. К сожалению, никакая форма государства сама по себе не гарантирует ни от ошибочных, ни от преступных решений руководства, ни от их негативных последствий этих решений для населения. А диктатура, существенное сокращение демократии, как вполне понятно и показано выше, создают для таких решений дополнительные возможности. Это особенно следует учитывать сторонникам неизменной диктатуры пролетариата на все времена.
В этой связи совершенно ребяческими, не учитывающими реальные факты, выглядят утверждения о несоциалистическом («государственно-капиталистическом») характере построенного в тридцатые годы в СССР государства. Они базируются на том, что, якобы, государство было совокупным капиталистом, эксплуатирующим рабочий класс и все население, и господствовал всеобщий наемный труд у государства, у государственно-партийной бюрократии[38]. Указанные выше факты высокого роста доходов населения и сокращения дифференциации доходов, роста продолжительности жизни, культуры и науки, развития образования и здравоохранения и т. д. доказывают, что руководство страной во многом действовало в интересах всего общества и достигло существенных позитивных результатов[39]. При этом постоянный приток в руководство выходцев из рабочих и крестьян доказывает, что форма найма в СССР скрывала отношения ассоциированного участия работников в централизованном непосредственно общественном производстве. Что касается прежних и сегодняшних анархических мечтаний о «непосредственно рабочем управлении» всеми предприятиями как об основной форме управления экономикой, помимо государственного плана и государственных заданий, то эти утопические мечтания имеют очень слабое отношение к социализму, что было показано еще в 1918 году В. И. Лениным в полемике с анархо-синдикалистами.
К середине пятидесятых годов в СССР произошли существенные изменения в классовой структуре общества, была сведена к минимуму (в личных подсобных хозяйствах) или к криминальным случаям частная собственность на средства производства, исчезли представители классов помещиков и капиталистов, существенно укрепилось единство советского народа. Поэтому вопрос о необходимости изменения в формах государственной власти был поставлен Н. С. Хрущевым в конце пятидесятых годов, на наш взгляд, вполне своевременно, тем более, что он хотел подвести конституционно черту под периодом сталинизма. Но фактически отказ от монополии одной партии и одной идеологии не произошел и, видимо, не должен был еще произойти, иначе катастрофа 1988–1992 годов произошла бы на тридцать лет раньше. Отказ от термина «диктатура» не означал отказа от использования диктаторских элементов. Диктатура, то есть монопольное управление государством, осуществлялась и в 60-е – 80-е годы не пролетариатом, не трудящимися непосредственно, а государственным аппаратом, под партийным руководством, но с опорой на все слои трудящихся и такие общественные организации, как профсоюзы, комсомол и т. д. Сам термин «общенародное государство» отражал в тот период достигнутую степень единства советского общества, когда подавлять систематически какие-то классы или социальные слои уже не было необходимости, но такие политические функции государства, как руководство экономикой на социалистической основе, социальными процессами, внешней политикой и обороной нуждались в развитии и совершенствовании[40]. Эти функции поддерживались большинством народа и были объективно необходимы всем трудящимся. Еще не был исчерпан потенциал централизованной плановой системы управления экономикой. Но к тому времени рабочий класс как класс, не имеющий собственности и ведущий борьбу за улучшение своих экономических и политических условий с другими классами, перестал существовать. Он представлял собой равноправную часть трудящихся, участвующую в управлении через своих представителей в советах различных уровней, через общественные организации и органы, через выходцев из рабочих семей в органах управления и в партии. Поэтому, с учетом произошедших изменений, точнее было бы, на наш взгляд, определить объективно сложившийся к тому времени тип социалистического государства как диктатуру трудящихся. Кстати говоря, первая статья Конституции Китайской Народной республики утверждает, что «Китайская Народная Республика является социалистическим государством народно-демократической диктатуры под руководством рабочего класса, базирующимся на союзе рабочих и крестьян»[41]. Таким образом, форма государства в КНР определена как народно-демократическая диктатура, при этом постулируется руководящая роль КПК[42].
Эти формулировки, а точнее, положение о руководящей роли КПК помогли китайскому руководству сохранить, на наш взгляд, социалистический курс в период перехода к рыночной экономике. В Конституции Социалистической Республики Вьетнам говорится, что Вьетнам – государство народа, для народа и во имя народа[43]. Там нет положений о диктатуре, но есть положение о руководящей роли Компартии Вьетнама в государстве и обществе. Аналогично, и в Конституции Кубы нет положений о диктатуре пролетариата, но есть положение о руководящей роли Компартии[44]. Кстати говоря, и в Конституции СССР 1936 года диктатура пролетариата уже не фиксировалась как форма государства. Она вуалировалась следующими тезисами: «Статья 1. Союз Советских Социалистических Республик есть социалистическое государство рабочих и крестьян. Статья 2. Политическую основу СССР составляют Советы депутатов трудящихся, выросшие и окрепшие в результате свержения власти помещиков и капиталистов и завоевания диктатуры пролетариата»[45]. И даже в Конституции РСФСР 1918 года диктатура пролетариата упоминается не как форма государства, а как «основная задача конституции», которая должна получить выражение в виде «мощной советской власти»[46].
В шестидесятые – восьмидесятые годы в СССР созрела необходимость кардинальных изменений в экономическом строе социалистического общества, а именно – необходимость отказа от жесткого централизованного планирования до уровня предприятий и предоставления предприятиям высокой степени самостоятельности и инициативы в сочетании с государственным регулированием возникающих рыночных отношений между предприятиями, необходимость разнообразия форм собственности при ведущей роли государства и государственной собственности в экономике. Из этого вытекала необходимость определенного допуска частной собственности, возможность появления крупных частных собственников, то есть буржуазии[47]. А наличие буржуазии по-новому ставит вопрос о типе будущего социалистического российского государства. Будет ли это диктатура пролетариата или нечто иное?
Диктатура пролетариата или демократическое государство трудящихся?
Новая фаза социализма, если бы в России удалось перейти к ней, означала бы сохранение частного предпринимательства, в том числе и отношений частного найма, но при государственном контроле и регулировании экономики. Иными словами: при социализме вновь появляются буржуазные слои, классы, использующие наемный труд. Вновь мы имеем противоречие интересов буржуазных слоев и наемных работников, трудящихся. Однако это будет уже иная ситуация по сравнению с капитализмом, если рабочий класс, трудящиеся массы и выражающие их интересы партии придут к власти и осуществят переход к регулированию экономики и всей общественной жизнью в интересах большинства. Экономические отношения могут быть социалистическими и при существенном наличии, но не господстве частной собственности, если общество контролирует и регулирует экономику в интересах всех классов, и прежде всего – в интересах большинства населения, в интересах тех, кто является наемным работником. Здесь есть определенный парадокс. Он состоит в том, что в первой фазе социализма, в послевоенный период, до конца восьмидесятых годов, жесткого противостояния интересов классов в СССР не было, но на более высокой стадии оно появляется вновь. И вновь становится актуальным вопрос, не является ли вновь необходимостью диктатура пролетариата как характеристика той власти, которая осуществляет социалистическое развитие.
Если для удержания социалистической власти вновь исторически необходим длительный период опоры на насилие, а не на демократические процедуры, не на массовое участие и поддержку широких масс рабочего класса, ИТР, крестьянства, то тогда лозунг установления диктатуры пролетариата – это лозунг сегодняшних социалистов и коммунистов. Но, как мы видели, это означало бы вновь необходимость монополии одной партии (или сначала группы близких по программам и стратегии партий), одной государственной идеологии, необходимость цензуры и т. д. Однако, как установлено выше: 1) диктатура пролетариата осуществляется отнюдь не пролетариатом и чревата бюрократизацией общественной жизни, грубыми нарушениями законности, которые приносят колоссальный вред социализму, и потерей рабочим классом и его союзниками способности к политической борьбе; 2) необходимым условием того, что руководящие партии действительно останутся выразителями коренных интересов рабочего класса, является демократическое устройство государства, обеспечивающее политическую конкуренцию партий и идей, когда смена власти происходит путем регулярных свободных выборов. К тому же за период перестройки и в последующие годы возможность смены властвующей партии в результате выборов стала вполне определившейся потребностью широких масс населения. Это подтверждает и высокая явка избирателей на выборах Государственной Думы в декабре 2011 года (60.1%) и президента в 2012 году (66%).
Могут ли демократическим путем победить партии, объявляющие построение социализма своей целью? С одной стороны, Россия, как и 100 лет назад, – капиталистическая полупериферийная страна, отстающая от развитых стран по производительности труда и уровню жизни в 5–10 раз. Имеют место колоссальный разрыв в доходах богатых и бедных, предпринимателей и большинства трудящихся, высокая степень эксплуатации рабочего класса, крестьянства, большинства бюджетников, ИТР. Власти усиленно подкармливают армию и полицию, добиваясь их отрыва от трудящихся. Коррупция пронизала все уровни власти. Несменяемая однопартийная власть обеспечивает себе необходимый результат на выборах, пользуясь административным ресурсом и давлением на СМИ. Интересы большинства трудящихся учитываются в последнюю очередь. Но, с другой стороны, уровень грамотности большинства населения весьма высок[48]. С момента развала страны прошло лишь двадцать лет. Многим из тех, кто вырос и получил профессию и образование в СССР, не более 40–45 лет. Это люди в зрелом возрасте, и они имеют реальную возможность сравнивать сегодняшнюю ситуацию с десятилетиями стабильного и устойчивого социалистического развития, при всех недостатках и проблемах того времени. Современные массовые опросы показывают серьезную ностальгию масс по советским временам[49]. Партия власти на выборах декабря 2011 – марта 2012 годов получила большинство лишь благодаря указанным административным факторам. И это при большом количестве дискутирующих социалистических групп и группок, при слабости большинства партий коммунистического и социалистического направления, их малочисленности. Эти факты говорят, на наш взгляд, что при определенной организационной работе шансы на победу у оппозиции партии власти есть, и они не малы. Надо учитывать также, что новая стадия социализма не требует уничтожения частной собственности, но она требует государственного регулирования социально-ориентированной экономики в интересах всех классов и слоев. А это регулирование выгодно не только трудящимся, но и широким слоям предпринимателей, оно невыгодно лишь олигархам, монополистам, преступникам, жуликам. Правда, для победы требуется другой уровень организационной и политической работы. Альтернативой является надежда на революционную ситуацию, которая позволит социалистической оппозиции взять власть. Но не окажется ли такая победа пирровой?
Более того, наш российский опыт последних 25–30 лет вполне определенно показал, что именно демократическая сменяемость власти, не достигнутая пока, была бы наилучшим учителем масс и вместе с тем качественной гарантией от «чрезмерных» колебаний курса власти в России. Поэтому возврат к тезису о диктатуре пролетариата в будущей социалистической России мы считаем необоснованным, уводящим в сторону от возможностей мирного развития, которые пока и в малой степени не использованы.
Но мы вновь должны учитывать, что экономическая сила предпринимательских слоев существенно выше, чем наемных работников. Имеют место также особые интересы слоя государственных служащих, направленные на улучшение только собственного положения, которые противоречат общественным интересам. Поэтому, если государство не диктует жестко, в качестве законодательно оформленного приоритета, обоснованное ростом экономики повышение уровня доходов всех и, в особенности, наименее состоятельных слоев, социальную защищенность трудящихся, бесплатное образование и здравоохранение, развитие науки и переход к инновационной экономике, иные социальные цели, то предпринимательские слои вполне могут эгоистически существенно изменить характер общественной системы, коррумпировать и подчинить себе государственный аппарат, повышать свои доходы за счет трудящихся, как это происходит и сейчас. Противостоять этому возможно лишь в том случае, если долгосрочные интересы трудящихся имеют законодательно оформленный приоритет и жестко проводятся.
Если обратиться к названным выше пунктам, характеризующим диктатуру пролетариата, то в новых условиях два первых пункта (монополия партии / группы партий и идеологии) отпадают, но остаются необходимыми для осуществления долгосрочных интересов трудящихся оставшиеся девять пунктов. В новом социалистическом государстве на место первых двух пунктов приходит положение об обеспечении демократии. В целом мы получаем следующую совокупность положений, характеризующих приоритет интересов трудящихся:
– обеспечение демократических политических процессов в обществе посредством свободы слова, печати собраний, союзов, партий, свободных и прямых выборов в законодательные органы, а также в органы самоуправления;
– привлечение рабочего класса и других слоев трудящихся к участию в управлении на всех уровнях;
– высокая доля представительства рабочих и ряда других отрядов трудящихся (не руководящих работников) в законодательных и исполнительных органах самого высокого уровня;
– включение положений о приоритете интересов рабочего класса, трудящихся в государственной политике в Конституцию и другие основополагающие законодательные акты, их осуществление;
– включение положений о благосостоянии и свободном всестороннем развитии каждого как цели государства в Конституцию и другие основополагающие законодательные акты страны;
– обеспечение государством планомерного развития и контроля экономики в интересах всех трудящихся;
– ограничение дифференциации доходов различных классов и социальных групп социально приемлемым уровнем, не снижающим стимулов к труду и экономической инициативе;
– государственная поддержка социально не обеспеченных слоев населения;
– бесплатное среднее и высшее образование, бесплатное высшее образование;
– предоставление помощи в получении среднего и высшего образования выходцам из семей рабочих, крестьян, других категорий трудящихся, занятых непосредственно в материальном производстве не управленческим трудом, с целью выравнивания стартовых социальных условий.
Таким образом, необходимым и достаточным условием сохранения социалистического и социального характера развития общества становится проведение принципа приоритета интересов трудящихся. Это означает, что там, где интересы трудящихся вступают в противоречие с интересами предпринимательских слоев, приоритет имеют интересы обеспечения роста благосостояния и улучшения условий жизни и развития трудящихся, но не в ущерб экономическому развитию. То есть повышение доходов, начиная с определенного их уровня, должно быть обеспечено ростом производительности труда и экономической эффективности. Без реализации этого принципа нет социализма, нет стабильного контроля общества над социальными процессами.
Приоритет интересов трудящихся – это не диктатура пролетариата, так как опирается этот принцип не на насилие, а на признанные обществом демократические правила. Этот принцип по своему значению напоминает диктатуру пролетариата. Но это уже совсем иной политический институт, точнее, совокупность институтов. Он не предполагает политического монополизма той или иной партии или идеологии, отказ от демократии. Этот монополизм как раз препятствовал бы выявлению действительных долгосрочных интересов трудящихся. Он означает общественное признание и закрепление в основополагающем законодательстве приоритета целей повышения благосостояния и свободного всестороннего развития всех трудящихся классов и слоев общества по сравнению с интересами собственников капитала.
Назвать такой тип государства можно было бы демократическим государством трудящихся, подчеркивая и его демократичность, и направленность на осуществление приоритета интересов трудящихся.
Однако, если власть существенно и длительный период нарушает демократические процедуры, если демократическое волеизъявление становится в принципе невозможным, то такая власть заслуживает быть свергнутой. Но скорым шагом новой власти должно быть восстановление работы демократических институтов. И примерное наказание виновных в нарушении демократического характера государства, в том числе, чиновников и олигархов, осуществлявших насилие над массами.
[1] Й. Шумпетер, на наш взгляд, наиболее глубокий во второй половине XX века аналитик перспектив социализма, на основе опыта революций справедливо предсказывал, что социалистические революции могут и будут приводить к глубоким нарушениям демократии. Вместе с тем он считал, что социализм в принципе совместим с демократией и многопартийностью, если «подавляющее большинство людей во всех классах согласится подчиняться правилам демократической игры». С другой стороны, он не полагал наивно, что демократия означает непосредственную «власть народа». При этом социализм он определял достаточно широко, как «институциональную систему, при которой контроль над средствами производства и самим производством находится в руках центральной власти…» (Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: 1995. С. 226, 312–318, 322–350, 392).
[2] Буржуазные и «мейнстримовские» (общепринятые) теории в большинстве своем отрицают понятия «диктатуры пролетариата» и «диктатуры буржуазии», но говорят о наличии «левых» и «правых» «тоталитарных режимов», что связано с отрицанием роли классовых различий в формах государства. См., например: Ланцов С. А. Политология: учебное пособие. СПб.: Питер, 2011. С. 232–238. При этом мейнстримовские теории не утверждают, что демократия обеспечивает интересы большинства или социальную справедливость, они утверждают лишь то, что конкурентная демократия создает более благоприятные условия для выражения интересов конкурирующих элит и таким образом – различных социальных групп (Гаджиев К. С. Политология. М.: Логос. 2003. С. 103).
[3] Особая форма обеспечения господства интересов трудящихся необходима, видимо, до тех пор, пока экономические преимущества социализма не обеспечат ему столь явное превосходство в экономическом соревновании с капитализмом, что выступление против социализма будет рассматриваться как явная нелепость подавляющим большинством.
[4] «Диктатура – это монократия, которая в важнейших аспектах политической самоорганизации общества является антиподом демократии» (Гаджиев К. С. Политология. М., 2003. С. 278).
[5] Мы не отрицаем полезность и необходимость обеих форм вовлечения рабочих и широких слоев трудящихся в управление обществом.
[6] См. об этом подробнее: Абрамсон И. Г. Диалектика «засыпания» государства на переходе из «царства необходимости» в «царство свободы» / Государство и общество: философия, экономика, культура. Доклады на научной конференции 14–15 апреля 2005 г. М., ЛЕНАНД, 2007. С. 343–348.
[7] Для нее характерны такие формы и методы, которые основаны на определенном социальном неравенстве, на приоритете, даваемом организациям, представляющим интересы рабочего класса.
[8] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 27.
[9] «По словам Дрейпера… (Draper) Маркс использовал эту фразу («диктатура пролетариата» – Д. Э.) девять раз в различных контекстах, …один раз с Энгельсом… Последний использовал это выражение шесть раз… В резюме он пишет: «диктатура пролетариата для Маркса и Энгельса без исключения от начала до конца означала ни больше, ни меньше, чем «власть пролетариата», «завоевание политической власти рабочим классом», создание рабочего государства…, господство пролетариата, и больше ничего». Цит по: Монсон П. Кто виноват? К вопросу об ответственности Маркса и марксизма за практики СССР / СССР. Незавершенный проект. М.: ЛЕНАНД, 2012. С. 493‑494.
[10] Каутский К. Путь к власти. Политические очерки о врастании в революцию. М.: URSS, КомКнига, 2006. С. 111, 126.
[11] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 381.
[12] «Диктатура пролетариата», – писал Ленин в «Великом почине», – не есть только насилие над эксплуататорами и даже не главным образом насилие. Экономической основой этого революционного насилия, залогом его жизненности и успеха является то, что пролетариат представляет и осуществляет более высокий тип общественной организации труда по сравнению с капитализмом. В этом суть. В этом источник силы и залог неизбежной полной победы коммунизма» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 14); «Диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 27).
[13] При этом в буржуазной России находятся журналисты, которые и через сорок лет готовы оправдывать Пиночета с помощью лживых утверждений о деятельности С. Альенде и его правительства. См.: Солонин М. Открытое письмо Юлии Латыниной // http://aglob.info/articles.php?article_id=2944
[14] «Необходимым признаком, обязательным условием диктатуры является насильственное подавление эксплуататоров как класса и, следовательно, нарушение «чистой демократии», т. е. равенства и свободы, по отношению к этому классу» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 266).
[15] Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 335–336, 351.
[16] Ленин В. И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // Полн. собр. соч. Т. 37. С. 287.
[17] Там же. С. 263.
[18] Протоколы Х съезда РКП(б). М.: Партиздат, 1933. С. 585.
См. также: http://publ.lib.ru/ARCHIVES/K/KPSS/_KPSS.html#010
Ленин отмечал также: «Ни один коммунист не должен забывать уроков Венгерской Советской республики. Объединение венгерских коммунистов с реформистами дорого стоило венгерскому пролетариату» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 205).
[19] «Партии, желающие принадлежать к Коммунистическому Интернационалу, обязаны признать необходимость полного и абсолютного разрыва с реформизмом и с политикой «центра» и пропагандировать этот разрыв в самых широких кругах членов партии. Без этого невозможна последовательная коммунистическая политика» (Там же. С. 207).
[20] Цит. по: Маккензи К. Коминтерн и мировая революция. 1919–1943. С. 227. http://lib.rus.ec/b/304613/read
[21] Троцкий Л. Д. Преданная революция.
http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl001.htm
[22] Троцкий хорошо описал эти причинно-следственные связи: «Не будучи еще способно удовлетворять элементарные нужды населения, советское хозяйство порождает и возрождает на каждом шагу спекулянтские и рваческие тенденции. С другой стороны, привилегии новой аристократии пробуждают в массе населения склонность прислушиваться к «антисоветским сплетникам», т. е. ко всякому, кто хотя бы шепотом критикует произвольное и прожорливое начальство» (Там же).
[23] См. соответствующие статьи в Большой Советской энциклопедии и Википедии.
[24] Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 336.
[25] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 236.
[26] Люксембург Р. «Русская революция. Критическая оценка слабости». 1922. Цитируется по статье: Бирюков И., Ивашкина И. Роза Люксембург и «русская революция». http://left.ru/2008/6/biryukov175.phtml
[27] Бобров Сергей. Диктатура партии или класса?
http://left.ru/2012/1/bobrov212.phtml
[28] Буржуазия рекрутирует из своих рядов активных представителей в политику и в государственные органы, нередко без прекращения бизнеса. Но в целом Й. Шумпетер сомневался, что буржуазия способна к серьезной политической борьбе: «Без защиты того или иного небуржуазного слоя буржуазия оказывается политически беспомощной и не способной не только вести за собой нацию, но даже защитить свои собственные классовые интересы. Короче говоря, она нуждается в хозяйской руке». Шумпетер Й. Цит .соч. С. 192.
[29] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 24.
[30] Сталин И. В. Cоч. Т. 8. М.: Государственное издательство политической литературы, 1948. С. 36–37.
Цит по: http://grachev62.narod.ru/stalin/t8/t8_03.htm
[31] Там же.
[32] Люксембург Р. Цит. соч.
[33] Если обратиться к опыту СССР, то надо учесть тот террор против старых партийных кадров, который был развязан, начиная с конца двадцатых годов. В этом случае никаких априорных гарантий уже с середины двадцатых годов дать было нельзя.
[34] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 300–302.
[35] «Эти корни двоякие: с одной стороны развитая буржуазия против революционного движения рабочих нуждалась в бюрократическом аппарате, в первую голову военном, затем судейском и т. д. Суды у нас классовые, против буржуазии. Бюрократизм не в армии, а в обслуживающих учреждениях. У нас другой экономический корень бюрократизма: раздробленность, распыленность мелкого производителя, его нищета, некультурность, бездорожье, неграмотность, отсутствие оборота между земледелием и промышленностью, отсутствие связи и взаимодействия между ними. В громадной степени это – результат гражданской войны… Но то, что было условием победы в блокированной стране, в осажденной крепости, обнаружило свою отрицательную сторону как раз к весне 1921 года, когда были окончательно выгнаны последние белогвардейские войска с территории РСФСР. «Запереть» всякий оборот в осажденной крепости можно и должно… Бюрократизм как наследие «осады», как надстройка над распыленностью мелкого производителя обнаружил себя вполне» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 230–231).
[36] «Мы являемся единственной партией в стране, и в эпоху диктатуры иначе быть не может… Партийное общественное мнение неизбежно вырабатывается в противоречиях и разногласиях. Локализовать этот процесс только в аппарате, преподавая затем партии готовые плоды в виде лозунгов, приказов и пр., – значит идти навстречу временным идейным группировкам с опасностью превращения их в длительные группировки и даже во фракции. Как же быть? Неужели нет выхода? Неужели нет места для партийной линии между режимом партийного «штиля» и режимом фракционного расщепления партии? Нет, такая линия есть… Требуется, чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности». Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М.: Политиздат, 1990. С. 179, 180.
[37] СССР по продолжительности жизни к 1960 году обогнал США. См.: Свободная мысль. 2012. № 1/2. С. 25.
[38] Против этой точки зрения вполне аргументированно возражает Троцкий в «Преданной революции». См. главу «Что такое СССР».
[39] См об этом подробнее: Эпштейн Д. Б. Непотерянное время, но потерянный шанс / «Застой». Потенциал СССР накануне распада. М.: Культурная революция, 2011. С. 115–183.
[40] Разумеется, этот термин противоречил известным марксистским положениям о государстве как орудии классового господства. Но, во-первых, эти положения не относились к победившему и развивающемуся на собственной основе социализм, а во-вторых, «общенародное государство» не исключает приоритета интересов рабочего класса, трудового народа.
[42] Там же (см. преамбулу).
[43] «Статья 2. Социалистическая Республика Вьетнам – государство народа, для народа и во имя народа. Вся государственная власть принадлежит народу, основу которого составляет союз рабочего класса, крестьянства и интеллигенции». http://worldconstitutions.ru/archives/26
[44] «Статья 1. Республика Куба есть социалистическое государство рабочих, крестьян и других работников физического и умственного труда». http://worldconstitutions.ru/archives/50
[45] Конституция (основной закон) Союза Советских Социалистических Республик. Утверждена Чрезвычайным VIII съездом Советов Союза ССР 5 декабря 1936 года.
http://ru.wikisource.org/wiki/Конституция_СССР_(1936)/Исходная_редакция
[46]«Основная задача рассчитанной на настоящий переходный момент Конституции Российской Социалистической Федеративной Советской Республики заключается в установлении диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства в виде мощной Всероссийской Советской власти в целях полного подавления буржуазии, уничтожения эксплуатации человека человеком и водворения социализма, при котором не будет ни деления на классы, ни государственной власти». Цит. по: Кукушкин Ю. С., Чистяков О. И. Очерк истории Советской Конституции. М., Политиздат, 1987.
http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/cnst1918.htm
[47] Подробно об этом см.: Эпштейн Д. Социализм, частная собственность и демократия.//Свободная мысль. 2011. № 11.
[48] В 2009 году 29% занятых в экономике имели высшее профессиональное образование, 27.5% – среднее профессиональное. Доля людей с высшим образованием в РФ выше, чем во всех странах ОЭСР, хотя качество образования, безусловно, резко снизилось по сравнению с советским послевоенным периодом.
[49] Более 45% отвечают, что сожалеют о распаде СССР, 40% не сожалеют и 15% не дают ответа. http://www.3vozrast.ru/article/nostalgia/televizor/1291/