С недавних пор ставший уже брендом так называемый «прагматический консерватизм» занял прочные позиции на рынке идей, воззрений и других идеологических полуфабрикатов, где успешно конкурирует с «либеральной демократией». Собственно, выбор на этом рынке не отличается разнообразием — либо то, либо другое. Ни третьего, ни четвёртого, ни вообще чего либо другого людям, находящимся в поисках ответа на вопрос «как жить дальше, во что верить и под каким знаменем-«измом» строить светлое будущее?» не предлагается.

Если вам нравится «абсолютная свобода» во всех её проявлениях и если вас устраивают её апофеозы — однополые союзы, суррогатное материнство и далее по списку, путь один — в либералы. Если же напротив — привлекают традиции, строгость, иерархия, «сильный вождь» и в качестве бонуса к нему ежовые рукавицы — вы консерватор. Выбирайте.

Далее речь пойдёт всё же о втором явлении. Для того чтобы начать, предоставим слово самим сторонникам идеи «прагматического консерватизма».

Известный тележурналист, ведущий авторской программы «Однако» и главред одноименного журнала Михаил Леонтьев, назвавший идеи «динамического консерватизма» своевременными и назревшими, определяет истоки пропагандируемого им миросозерцания следующим образом:

«...это политическая реакция на безумную, ничем не сдерживаемую, трансграничную агрессию разрушения, «расчеловечивания» социума и индивида. Тоталитарная гендерная революция, имеющая целью создание универсального «общечеловека», требует стирания граней не только между мужчиной и женщиной, но между исторической памятью и амнезией, между культурой и дикостью, искусством и безобразием, в конечном счете, межу Добром и Злом. Наша реакция — это политический и этический протест, это попытка предложить Россию как одну из последних цивилизаций, сопротивляющихся этой революции, в качестве оплота и знамени этого набирающего по всему миру силу протеста...»[1].

Далее М. Леонтьев утверждает, что цель консерватизма — это отказ от меркантилизации общества, культурной глобализации, этического нигилизма в пользу общества, где ценятся традиции, строгое следование этическим нормам, охрана национальной культуры, иерархичность.

Безусловно, нам есть против чего протестовать. Важные проблемы современного общества определены достаточно точно. Невозможно не соглашаться с тем, что наш мир превратился в подобие глобального Рынка. Этот Рынок подчинил себе все сферы нашей жизни, и даже политику, науку и искусство. Рынок подчинил общество своим законам: пользуется спросом не то, что полезно, а то, что приносит большую прибыль; спрос повышается и понижается путём узаконенного обмана — маркетинга и рекламы, и спрос на вредящие нам товары, такие как алкоголь и табак, повышается искусственно, ухудшая здоровье всего общества; даже люди превращаются в товары, о чём свидетельствуют слышимые отовсюду лозунги «Продай себя как можно дороже!», и ценность человека определяется не его человеческими, душевными качествами, не его порядочностью и непосредственностью, а лишь соответствию запросам работодателей или клиентов, которые должны захотеть его «купить». Маркетизация привела общество к тому, что в нём царит не дух солидарности и взаимоуважения, а дух конкуренции и соперничества. В нашем обществе невозможно быть самим собой, ведь для того, чтобы самореализоваться и найти место под солнцем нужно быть тем, кем тебя хотят видеть. Вынужденная реакция человека на этот глобальный Рынок, на котором он себя продаёт — это цинизм, ведущий нас к пропасти коллективного невроза.

Нельзя игнорировать и упомянутые Леонтьевым проблемы так называемой «гендерной теории». В обществе, где отрицаются объективные истины, что мужчина — это мужчина, а женщина — это женщина, а вместо этого предлагается самому выбирать себе пол, вместе с этим отрицается разница между здоровьем и патологией, разумом и безумием. Невроз вроде трансексуализма возводится в идеал, что приводит к растущему числу новых трагедий.

Значит, протест в самом деле назрел. Чтобы предотвратить новые трагедии мы должны сойти с неолиберального пути и встать на новый рельсы. Но сначала мы должны понять: подходит ли нам тот путь, который предлагают нам традиционалисты.

Для этого предоставим слово им самим. В статье «Апология консерватизма»[2] Д. Куликов и Т. Сергейцев постулируют некую политическую программу, претендующую на некую консервативную панацею: «Мы должны проектировать будущее России как страны, имеющей имперскую форму организации и императорскую власть, в большинстве населения православную, но при этом многоконфессиональную (в части традиционных религий) и многонациональную (в имперской традиции Византии и Ордынского государства как способа сосуществования и соразвития разного). Это и есть наше византийское наследие.»[3] Для этого мы должны взять «курс на создание открытого политического сословия (не партии или партий), принадлежность к которому будет давать право занятия любых государственных должностей в политике, государственном управлении и стратегических сферах экономики. (...) Развитие неимущественных прав и привилегий как основы воспроизводства политического сословия. (...) Невозможность обогащения как мотива для государственной службы. Жёсткий профессиональный ценз для политиков и госслужащих. Специальная реформа систем обучения, образования и подготовки для этих целей. Резкое сокращение аппарата и упрощение процедур за счёт развития институтов ответственности.»[4]

Им вторит и главред Леонтьев[5]: «Для консерваторов естественно неприятие революции (в смысле насильственного свержения власти) как приемлемого способа реализации социальных и государственных задач. В этом смысле революция - это катастрофа, последствия которой изживаются огромной ценой. При этом мы понимаем, что такая революция есть результат неспособности власти разрешить назревшие проблемы и противоречия (т. е. подавть её – Д.П.). Для консерваторов, безусловно, желаемы и необходимы революции "сверху". Революция "сверху" и есть, по сути, консервативная революция (...) Консервативная революция подразумевает, естественно, опору на традиции, её синтез и модернизацию традиции...»

Теперь попробуем проанализировать эту программу. Опираясь на слова самих консерваторов, можно выделить основные тезисы их программы:

1)         создание некого «политического сословия»;

2)         поиск идеального общественно-политического строя в существовавших тысячу лет назад Византии и Орде, то есть реализация имперского принципа с политическим центром и титульной нацией;

3)         революция «сверху», которая утвердит этот идеальный строй (даже против воли большинства);

4)         установление государственной идеологии на базе одной религии (православия) и срощение церкви с государством;

5)         возрождение принципа «политической благонадёжности», существовавшего в годы контрреформ Александра III.

Теперь попробуем всё это осмыслить. Начнём с «политического сословия». Что это такое и с чем его едят, авторы статьи не поясняют. Но одно известно точно – без принадлежности к этому сословию путь к государственной и общественной деятельности будет заказан. Возникает вопрос – как в это сословие попасть? Ведь существует немало одарённых, ответственных и инициативных граждан, идеально подходящих для такой деятельности. Будут ли иметь доступ к этому сословию одарённые люди, не являющиеся православными или этнически русскими? Очевидно, что доступ в «политическое сословие» авторы статьи хотели бы предоставлять только своим единомышленникам, ибо всем тем, кто по какой-либо причине их идеи не разделяет, они вообще готовы отказать в праве называться достойным общественно-политической деятельности.

К чему приведёт создание «сословия», в котором окажутся только прошедшие проверку на верноподданничество – предсказать легко. Члены сословия превратятся в огромную инертную безынициативную массу. Нельзя забывать, что истина рождается в споре. Лидер государства, каким бы одарённым он ни был, вполне может ошибаться как в мелочах, так и в генеральных вопросах, хотя бы потому, что лидер, к сожалению, всего лишь человек. Таким образом оппозиция необходима (и не обязательно в качестве непримиримого врага власти, но даже в виде дружественного оппонента и советника).

Я молчу о том, что Леонтьев и коллеги рисуют нам идеальную картину, а в реальности «политическое сословие» с высокой долей вероятности превратится в закрытую касту олигархов, маскирующих под маской патриотизма, державности и верности традициям свои шкурные интересы. А если вспомнить некие «неимущественные права и привилегии», которые обещают идеологи, то картина становится и вовсе устрашающая. Значит ли это, что имеющее неимущественные права «политическое сословие» получит неограниченную ничем власть над большинством, которое всех неимущественных прав будет лишено? Как бы там ни было, это неминуемо ведёт к социальному неравенству и кастовости (как мы выясним позже, консверваторы, опираясь «Философию неравенства» Н. А. Бердяева, совсем не против общественного неравенства и отрицает социальную справедливость).

От размышлений о «политической сословности» перейдём к имперским амбициям консерваторов. Как отмечалось выше, это означает жёсткое разделение граждан по этническому и конфессиональному признаку. Имперская форма предполагает иерархию национальностей и религий – одна главная, все остальные второстепенные. Общая для всех идеология строится на том, что «главные» терпят «второстепенных», как это было в Орде. Это приведёт к тому, что «второстепенные» будут жить с мыслью: «К нам не относятся как к равным, а значит, сегодня нас великодушно терпят, а что будет завтра?» Да и кому понравится такое унижающее великодушие? Великодушие не нужно никому. Всем нужно равенство. Рано или поздно это выльется в крупный межнациональный конфликт. Тем более что разве комфортно чувствовала себя княжеская Русь в составе пресловутой Орды? Комфортно было унизительно полагаться на милость чужеземных ханов и терпеть убийства своих князей? Если да, то откуда взялась Куликовская битва и в конечном итоге стремление Руси к независимости? На этот вопрос консерваторы ответили бы в духе «что можно Юпитеру, остальным нельзя», подразумевая под Юпитером, разумеется, русских.

Разобравшись с имперством, попробуем поразмыслить над «революцией сверху». Первое, во что мы здесь упрёмся – это абсурдность самого понятия «революция сверху». Социальная революция, то есть смена одного общественно-политического строя на другой, оправдана только тогда, когда большинство граждан страны не в силах мириться с ним и массово протестует. По логике вещей, протест будет настолько массовым только в том случае, если несправедливость старого строя очевидна и неприемлема для большинства. При этом новый строй (по крайней мере его идеальная, а не реальная картина) удовлетворяет опять же большинство. Так было во Франции, уставшей от чванливого самодурства Бурбонов, которым балы и танцы были интереснее нужд своего народа; так было на Кубе, уставшей от тирании Батисты, превратившего свою страну в бордель для богатых иностранцев. И, чего греха таить, так было в России в 1917 году, когда 90% граждан страны решили отстранить от власти неадекватный времени и месту режим Николая Романова.

Революция же «сверху» как антитеза революции «снизу» – это изменение общественно-политического строя в интересах меньшинства. Проще говоря, переворот. Да, иногда меньшинство может думать, что действует в интересах большинства, как, например, императрица Елизавета Петровна свергавшая бироновский режим. Но для народа ничего особо при этом не изменилось. И это в лучшем случае. В худшем в результате подобных переворотов к власти приходят персонажи вроде Пиночета, которые продолжают делать ровно то же самое, что делали их предшественники, заливая при этом городские площади морями крови. Революция «сверху» породит протест «снизу», потому что интересы «низов» интересуют «верха» меньше всего. Как мы увидим далее, наших консерваторов это ничуть не останавливает.

Далее следует остановиться на постулате государственной идеологии на основе религии. Как мы уже догадываемся, такая идеология будет принята только титульной нацией, для остальных же вызовет отторжение (которое им придётся некоторое время скрывать). Плюс ко всему, мы должны задаться вопросом: а вообще нравственно ли превращать веру в Бога в критерий политической благонадёжности? Во-первых, духовные вопросы для каждого человека находятся в сфере личного, глубоко интимного. Нельзя заставить человека вывернуть свою душу всем напоказ, и никто не имеет права лезть в душу другому. Нет места и принудительной вере. Как известно, верить в Бога не заставишь. Во-вторых, ответственные, неравнодушные и инициативные люди, настоящие гуманисты и активные созидатели светлого будущего ради всеобщего блага встречаются как среди верующих, так и среди атеистов. Точно так же их противоположности встречаются в обоих группах. Делать религиозность критерием человечности по меньшей мере нелогично. В-третьих, ханжи и лицемеры, движимые лишь своими корыстными интересами, с радостью наденут маски истинно верующих да ещё и начнут поучать всех остальных, верующих «недостаточно». Людовику Бурбону и Александру III такая вот «религиозность» не мешала устраивать пышные пиры и танцы, когда их подданные умирали от голода.

Мы уже упоминали об институте политической благонадёжности – этом диком атавизме феодальной эпохи. Согласно этому принципу, хорошим человеком следует считать только лишь того, кто громче всех кричит «ура!» правящему режиму. Кто кричит чуть тише – человек похуже. А кто молчит или не дай бог протестует – те вообще заведомо злодеи и нелюди, люди низкие, подлые и мелочные. Их можно лишать всех прав, ссылать куда подальше, а то и вовсе потихоньку уничтожать, ибо не достойны они землю топтать. В той или иной степени институт благонадёжности существовал и будет существовать при любом режиме, но только в периоды, когда у власти стояли консерваторы (Николай I, Александр III, Николай II) эта гнусность, жестоко высмеянная такими нашими классиками как Н. В. Гоголь, А. П. Чехов и М. Е. Салтыков-Щедрин, превращалась в государственную идеологию.

И настаёт время взглянуть между строк статей неоконсерваторов. О главном они молчат, прикрываясь красивыми словами о «государстве-семье» и «этике, управляющей рынком». Вместо себя они предлагают говорить своим идеологическим отцам – защитнику крепостного права К. П. Победоносцеву (1827-1907), «литературному бандиту» М. Н. Каткову (1818-1887). Их циничные антидемократические и антинародные высказывания сопровождают сладкие речи консерваторов.

«Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, – пишет Победоносцев. – та, к сожалению, утвердившаяся со времён Французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной.»

Теперь мы понимаем всё, что маскируется под обтекаемой формулировкой «политическое сословие». Диктатура верноподданнической элиты – вот это что! Худшая из диктатур диктатура хамелеонов и лицемеров. Патриархальные традиции – это для большинства, лишённого «неимущественных прав и привилегий» и права определять свою судьбу.

Консерваторы играют на том, что здоровый человек не хочет жить в мире, где «всё продаётся, покупается и снова продаётся»; не хочет жить в мире, где на каждом шагу его ожидает ложь и неискренность; не хочет жить в мире, где царят цинизм, мизантропия и безразличие; не хочет жить в мире, где к людям относятся как к вещам — чисто потребительски; не хочет жить в обществе, где любой безумец бравирует своем безумием и заражает им здоровых, но легковерных людей; не хочет отказываться от самого себя, своих принципов и своего взгляда на жизнь в угоду работодателям и «работорговцам». И вот консерваторы создают иллюзию, что единственная альтернатива всему этому — это отказ от такой плохой демократии.

Конечно же, демократии они боятся, как огня. Потому что Народ для них — это масса плебеев и черни («Вы забыли вечное различие между рыцарями духа и чернью!» — Н. А. Бердяев, «Философия неравенства», труд, на который «консерваторы» ссылаются как на исток своей мудрости), зато сами они «рыцари» и «аристократы», присвоившие себе право исключительности. Чернь-де глупа, не знает чего хочет, управляется животными инстинктами, и её надо держать в узде (для их же блага — на том спасибо!), и лишь «духовные аристократы» спасут мир.

Это ложь!

Одно только это наводит на мысль, что душеспасительные идеи «консерваторов», так заманчиво разрисованные г-ном Леонтьевым - всего лишь маскировка для диктатуры государственной элиты, так же как либеральные идеи — красивый фасад диктатуры капитала.

В заключении мне хочется сказать вот ещё о чём. Среди моих знакомых и единомышленников, к чьему мнению я привык прислушиваться, немало тех, чьи убеждения можно считать консервативными. Обращаю внимание на то, что я пишу консерватизм без кавычек, в отличие от всех предыдущих случаев. Потому что это настоящий консерватизм, а не «прагматический» и тем более не «динамический».

Для любого здравомыслящего человека является очевидным тот факт, что без всего лучшего, что было в прошлом, без всех выдающихся достижений человеческой мысли развитие невозможно. Ни один здравомыслящий человек на станет сносить дом, чтобы построить полностью новый в том случае, если старый можно отреставрировать, реконструировать и если у него ещё крепкий фундамент. Более того, сознание того, что я перестраиваю очень древний, видавший многие времена, дом, будет греть мою душу. Это и духовно, и в то же время прагматично.

Здоровая революционность создаёт новшества и отбраковывает негатив, здоровый консерватизм сохраняет опыт. Это две составляющие гармоничного развития.

Предлагаемые же ультралиберальная (революционная) и ультрафундаменталистская (консервативная) модели — это крайности, превратившиеся в патологии. Их противопоставление ложное, основанное не на трезвом взгляде на жизнь как на развитие и эволюцию, а на изуродованной диалектике, которая противопоставляет одним явлениям другие, которые в действительности друг другу не противоположны, а являются сторонами одной медали. Обе модели в сущности препятствуют здоровому развитию. Обе они антинародны. Обе они лишь маски, прикрывающие стремление «элиты» взять контроль над большинством и эксплуатировать его. Ориентация их идеалов имеет чисто географические различия — одни на запад, другие на восток. Ни одна из них не является созидающей, в отличии от идеи построения здорового общества демократии и равноправия.

Почему бы нам не проявить истинный консерватизм и не сохранить гуманистическую мысль XIX и ХХ веков вместе со всеми её истоками — гуманистическими философскими системами Просвещения, Средневековья и Древнего Мира? Почему бы нам не проявить истинную революционность и не восстать против циничной и бездуховной постмодерновской культуры, тормозящей наше общественное развитие?

Неужели нам больше нечего сохранить из русской культуры? Почему именно Победоносцев и Катков выводятся истинными носителями русской национальной культуры, но не Станкевич, Добролюбов, Чернышевский или Герцен? Ведь эти люди гораздо более культурные. Эти и другие выдающиеся деятели русской культуры словом и делом послужили для преодоления постпетровской культурной катастрофы — разделения единого русского народа на два народа с разной культурой и разным самосознанием: привилегированного дворянства и непросвещённого крестьянства, даже не подозревающего о том, что у него есть помимо обязанностей ещё и права. Без воссоединения обоих народов, произошедшего в 20-х годах ХХ века, невозможна была бы наша жизнь в том виде, в котором она существует, и мы были бы совсем другими. Реакционеры же, как камни, тянули наше общество ко дну и тормозили его развитие.

Ну и конечно же, друзья, хватит пользоваться полуфабрикатами идей. Грош цена нашим «измам», если мы сердцем не прочувствуем, что такое здоровье, счастье и разум и не возненавидим безумие, жестокость и угнетение. Сплотившись против них под идеалом общества здоровья и развития, мы сможем победить ложь, проникающую в умы именно под видом таких «полуфабрикатов».

Павельев Давид Джемалович,

студент МГГУ им. М.А. Шолохова