Воейков Михаил Илларионович – д.э.н., профессор, зав. сектором Института экономики РАН

Введение

Сто лет назад началась Первая мировая война, в которой участвовала и Россия. И вот через сто лет оглядываясь назад, многих интересует вопрос: какова была Россия тогда? Мощная европейская держава с успешно развивающейся экономикой или, как говориться, колос на глиняных ногах? Это ключевой вопрос для нашего современного мировоззрения. В ответе на него сталкиваются многие полярные точки зрения или подходы. Из большого спектра выделим лишь два, наиболее популярных и наиболее неправильных. Первый подход принадлежит так называемым консервативно-либеральным демагогам, которые считают, что Россия к началу ХХ века представляла успешно развивающуюся страну, уверено входящую в семью европейских держав. И если бы не большевики и Октябрьская революция, то Россия вместе с европейскими странами оказалась бы победительницей в мировой войне и сегодня мы жили бы так же благополучно как Голландия или Франция. Таким образом, этот подход сводит все беды и трудности российского развития ХХ века к вине большевиков и Русской революции. Другой полярный подход принадлежит консервативно-националистическим демагогам, которые считают, что во всем виноваты враги народа и России (немцы, евреи, татары, масоны и пр. и пр.). Войну Россия проиграла только из-за предательства отдельных личностей в окружении русского царя и антипатриотической пропаганды большевиков. Русская революция с этой точки зрения представляет собой жидо-масонский заговор, который чуть было не развалил великую империю. Но большевики быстро исправились и, несмотря на свою социалистическую фразеологию, стали проводить национально ориентированную политику создания мощной державы. И. В. Сталин с этой точки зрения великий национальный герой.

Конечно, я несколько обострил эти позиции, далеко не все исследователи вопроса выражаются столь прямолинейно. Но вопрос состоит именно в этом – нужна ли была революция для успешного развития России? Поэтому ответ на этот вопрос заключается, прежде всего в том, чтобы прояснить положение с экономическим развитием России 100 лет назад. Представляла ли тогда Россия быстро развивающуюся экономику или была одной из беднейших стран Европы? В содержательной и весьма фундированной статье Г. Ханина приводиться много достоверных цифр и данных, свидетельствующих в пользу последнего мнения[1]. Все цифровые выкладки в этой статьи вполне убедительны. Однако это вопрос нельзя решить только цифрами. Да, Г. Ханин прав, что «после отмены крепостного права экономическое развитие России ускорилось, хотя и незначительно. Вместе с тем, относительное место России в рассматриваемый период непрерывно ухудшалось, и отмена крепостного права только замедлила этот процесс… По душевому ВВП все годы Россия занимала среди крупнейших европейских стран последнее место, далеко отставая даже от наиболее отсталых среди них (с. 79-80). Но почему это происходило? Только ли что «России не везло на царей» как пишет Г. Ханин, считая, что «тупой антисемитизм властей и их неверие в конкурентные способности русского народа сдерживали привлечение в экономику финансовых ресурсов и предпринимательских талантов» (с. 94-95). Но это вызывает и следующие вопросы: почему не везло на царей, почему были тупые власти? В статье Г. Ханина нет ответа. И чтобы ответить на эти вопросы надо понять природу общественного строя царской России и соответственно природу Русской революции. Вот этим мы и займемся.

В общественном мнении есть устоявшийся стереотип или догма, что крестьянская реформа 1861 года дала мощное развитие капитализма в России, да так, что к началу ХХ века страна превратилась если не в самое развитое государство Европы, то в достаточно созревшее и процветающее капиталистическое общество. Скажем сразу, что такой стереотип весьма далек от реального положения дел и был сформирован советской историографией в конкретных политических и идеологических целях. Но почему-то эту советскую традицию охотно подхватили нынешние либеральные демагоги, правда, с другой целью.

В советский период нужно было научно оправдать социалистический характер Октябрьской революции и дальнейшее строительство социализма в экономически и культурно очень отсталой стране. Ведь, с научной точки зрения делать социалистическую революцию в по сути феодальной стране, толком не прошедшей этап капиталистического развития, было бы противоречиво. Вопрос, таким образом, сводился к определению степени развитости капитализма в России к 1917 году. Логическое объяснение этого феномена с позиций советской историографии могло бы быть следующим. Февральская буржуазная революция сильно запоздала в силу исключительных особенностей российского капитализма, но высокая степень развития последнего предопределила быстрый переход к социалистической революции. Можно даже говорить о значительной растянутости буржуазной революции, начиная отсчет с крестьянской реформы 1861 г. Революцию 1905 г. можно принимать за кульминацию этого процесса и февраль 1917 г. как уже окончательное утверждение господства буржуазно-капиталистических отношений, приобретение ими соответствующей политической оболочки. Конечно, растянутость революции на 50-55 лет довольно большой срок, но по историческим меркам и для условий России об этом можно как-то говорить. Все это, хотя и с трудом, можно объяснить, если исходить из гипотетического предположения, что российский капитализм к 1861 г. был уже достаточно развит, и крестьянская реформа лишь юридически оформила существующие повсеместно буржуазные отношения, а к 1917 г. он не просто занимал господствующее положение, но и был даже изрядно перезрелым. В общем, надо было верить словам В. И. Ленина, что следствием крестьянской реформы явилась «смена одной формы общества другой – замена крепостничества капитализмом».[2] Нынешние либеральные идеологи вполне с этим согласны с той лишь разницей, что революцию, считают они, совсем не надо было делать. Русский капитализм и так был хорош и успешно развивался. Таким образом, все упирается в доказательство степени развитости капитализма в России к началу ХХ века.

Отечественные историки советского периода, которые довольно много занимались вопросами генезиса капитализма в России и перехода от феодализма к капитализму, все свои дискуссии и изыскания проводили в рамках ленинской формулы, что в России капитализм был среднеразвит. В работе “Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов” В. И. Ленин писал о “сравнительно развитом капитализме в промышленности”, правда, тут же отмечая “чудовищную отсталость деревни”.[3] И в 1920 г. он продолжал держаться этого определения российского капитализма: “Без известной высоты капитализма у нас бы ничего не вышло” - писал Ленин в замечаниях на книгу Н. Бухарина “Экономика переходного периода”.[4] Эти положения, в общем и целом просуществовали в отечественной исторической литературе и до сего дня.

Проблема генезиса капитализма

Отечественные историки еще советского времени весьма противоречивы и далеко не едины в определении основных моментов генезиса капитализма а России: развитие товарного производства и обмена, капитализма в аграрном секторе, промышленного переворота, первоначального накопления капитала, начала и завершения индустриализации, перехода от мануфактуры к фабрике и т. д. Так, Н. М. Дружинин считал, что “реформа 1861 г. завершила собой процесс первоначального накопления”[5]. Однако после этой крестьянской реформы крупной машинной промышленности в стране создано не было и даже не появились отдельные “гиганты индустрии”. Проблема индустриализации вообще не стояла в повестке дня реформы 1861 года. А как можно говорить о завершении накопления капитала, если он никуда не используется? Капитала просто не было, как и не было его первоначального накопления. Также и о промышленном капитализме нельзя говорить без индустриализации. Более того, М.И. Туган-Барановский пишет, что результатом этой реформы «явилось значительное сокращение производства. Многие заводы долгое время не могли оправиться от удара, нанесенного им реформой, а некоторые совсем прекратили действия»[6]. Вот так. И далее Туган-Барановский приводит таблицу, где показывает конкретное сокращение численности фабрик и производства чугуна сразу после 1861 г. Так, производство чугуна на Урале сократилось с 14226 тыс. пудов в 1861 г. до 12399 тыс. пудов в 1867 г. Лишь к 1870 г. стал восстанавливаться дореформенный уровень промышленного производства. Более того. В.П. Воронцов приводит данные о сокращении численности рабочих на фабриках и заводах Европейской России с 560 тыс. человек в 1861 г. до 417 тыс. человек в 1877 г. И делает следующий примечательный вывод: «Вместо исполнения своей исторической миссии, вместо непрерывной деятельности в сфере воспитания народа для новой формы труда, наш капитализм думает, по-видимому, ограничиться жуированием»[7]. Поэтому вызывает сомнение фраза Г. Ханина, что «отмена крепостного права обеспечила… ускорение экономического развития России и прогрессивные изменения в структуре ее экономики, повышение образовательного уровня населения» (с. 78). Об этом можно говорить не как о прямом следствии реформы 1861 г., а лишь как о длительном процессе, проявившемся лишь к началу ХХ века. Да и то, о каком образовательном уровне населения можно говорить, если его подавляющее большинство было просто неграмотным.

Конечно, крестьянская реформа в потенции содержала импульсы для развития капитализма, но все случилось не сразу и довольно противоречиво. После реформы 1861 г. можно говорить лишь о начале процесса накопления капитала, и то с большой степенью условности. Ибо к началу первого этапа индустриализации в последней четверти того века собственного капитала в стране было мало. На этот период приходится лишь начало “первоначального накопления”, которое было прервано Первой мировой войной. После войны, в 1920-е годы вопрос о средствах для экономического развития страны встал опять в повестку дня. Вспомним дискуссии тех лет в советской литературе о “законе первоначального накопления”, которое опять же осуществлялось в основном за счет аграрного сектора. И только индустриализацию 30-х годов ХХ века можно считать естественной формой реализации процесса накопления капитала для экономической модернизации производственного потенциала страны.

В пользу тезиса о том, что к началу ХХ века первоначальное накопление капитала не было завершено или не было достаточным, говорит интенсивное проникновение в страну иностранного капитала. Так, по имеющимся данным, в 1914 г. 42,6% всего акционерного капитала основных банков России составлял иностранный капитал[8].

Одним из немногих из советских историков, кто достаточно четко выступил против положения о зрелом капиталистическом обществе в России накануне Первой мировой войны был М. Я. Гефтер. Он, в частности, назвал большим упрощением считать, что “капитализм полностью созревает в недрах феодального общества еще до начала буржуазных революций”. И тем более эта схема не применима к России, где “в общественном и прежде всего в аграрном строе которой доминировало крепостничество - притом не только в дореформенное время, но в определенной мере и в первые пореформенные десятилетия”.[9] Если вчитаться в эту фразу, особенно в три слова “первые пореформенные десятилетия”, то по М. Гефтеру получается, что крепостничество в аграрном секторе “доминировало” до самого конца ХIХ века. Ибо, первые десятилетия - это никак не меньше 20-30 лет после 1861 г. То есть, и к 1891 году, по М. Гефтеру, в общественном строе России доминировало крепостничество. Если политическая власть до 1917 г. находилась в руках феодальной аристократии, то, следовательно, ни о каком господствующем положении капитализма после реформы 1861 г. говорить не приходится. Этого требует элементарная логика.

Да и вообще, формации в один год не образуются, это длительный процесс, занимающий столетия. Можно вполне утверждать, что всю вторую половину ХIХ в. экономические отношения даже в промышленности характеризовались полукрепостническим состоянием. Причем, как верно замечает историк А. М. Анфимов, “полукрепостнические отношения не следует понимать как равнозначные “полубуржуазным”. Это те же крепостнические отношения, правда, модифицированные капитализмом…”.[10] Значит, период после Великой реформы 1861 г. ушел на то, чтобы сделать рабочих из крепостных действительными рабочими, продающими свою рабочую силу на свободном рынке труда. Прав в этом вопросе и Н. М. Дружинин, когда утверждает, что “незавершенность капиталистического переустройства в 60-х годах ХIХ в. породила буржуазно-демократическую революцию 1905 г.”[11] Однако напомним, что эта революция вырвала лишь некоторые уступки у феодальной системы, царизма. То есть, “незавершенность капиталистического переустройства” растянулась и до 1917 г., а возможно и дальше.

Некоторые советские историки хорошо показали, что даже на промышленных предприятиях Урала к началу ХХ века сохранялись некапиталистические уклады. Так, В. В. Адамов утверждал, что в этот период вся российская промышленность была многоукладна. Он приводит мнение комиссии Д. И. Менделеева, посетившей Урал в 1898 г., о большой степени натурализации в промышленности Урала: “Почти повсеместное господство старого дореформенного принципа “иметь” все свое от рабочего до последнего гвоздя”. В. В. Адамов также отмечал, что лишь в конце ХIХ - начале ХХ веков в прессе и литературе был поднят вопрос “о путях и средствах ликвидации крепостнических порядков и реорганизации промышленности Урала на капиталистических началах”.[12] А надо сказать, что в начале ХХ века Урал продолжал концентрировать существенную долу национального промышленного производства. Так, в 1910 г. из 173 действующих железоделательных предприятий страны 94 (или 54%) размещались на Урале.[13] То есть, более половины промышленных предприятий основного индустриального ядра (металлургия) даже в начале ХХ века не было охвачено капиталистическими отношениями в точном и полном смысле этого слова.

Г. Ханин считает, что в 1890-1913 гг. «именно в этот период была создана в России тяжелая промышленность» (с. 85). Это очень смелое и сомнительное утверждение. Конечно, промышленность в этот период развивалась и она даже несколько быстрее других секторов экономики. Но доля тяжелой промышленности в структуре российской экономике к 1913 г. оставалась очень низкой. Так, по добавленной стоимости эта доля составила в 1913 г. 8%, а доля сельского хозяйства – 50,7%, доля легкой промышленности – 6,9%, торговли – 8,1%.[14] Стало быть, тяжелая промышленность совсем незначительно превышала легкую и была даже ниже торговли. Поэтому говорить, что в стране была создана тяжелая промышленность просто не приходится. Ведь, когда говорят о создании тяжелой промышленности, имеется в виду не просто статистические данные, а иное качество экономики, делающее ее индустриальной. Промышленность создается после индустриализации, а не до нее.

Таким образом, следует признать совершенно несостоятельным общераспространенное утверждение, зафиксированное в «Советской исторической энциклопедии», что господство капиталистического строя в России приходится на период 1861 - 1917 гг. И что этот период “делится на две стадии: прогрессивного, восходящего развития (1861 - конец 19 в.) и стадию империализма, гибели капиталистической системы эксплуатации (начало 20 в. - 1917)”.[15] Нелепость этого положения просто вопиющая. По мнению авторов, капитализм восходяще развивался до конца Х1Х века, т. е. до начала первого этапа индустриализации. Но что же это был за “капитализм” без индустрии, без крупной машинной промышленности, без рабочего класса и сильной буржуазии? Далее, на зрелую стадию капитализма авторы этой, с позволения сказать, энциклопедии отводят 17 лет, когда капитализм не только стал зрелым, но перезрел и уже готов был, якобы, ликвидироваться. И это в России, которая позже других стран вступила на капиталистический путь развития и буквально тут же его и закрыла, несмотря на то, что все остальные страны мира до сих пор преспокойно развиваются в лоне капиталистического способа производства. Хотя многие из них начали свой путь к капитализму на 2-3 сотни лет раньше России. Таким образом, конечно можно говорить, что развитие капитализма в России после отмены крепостного права в потенции должно было бы усилиться. Но и это произошло не сразу и не просто. До господства же капитализма было еще очень далеко.

Развитие капитализма в аграрном секторе

Теперь рассмотрим вопрос – как обстояло дело с капитализмом в сельском хозяйстве. Прежде всего заметим, что нельзя распространять господство (подчеркнем, не развитие, а именно господство) капиталистического строя в России на период второй половины и конца ХIХ века, не объяснив - куда девалась община. Ведь более 80% населения страны в начале ХХ века составляло сельское население и все или почти все это население было охвачено общинными и натуральными производственными отношениями. По имеющимся данным историков, 83,2% крестьянской земли в Европейской России в 1905 г. было в общинном пользовании.[16] В этих условиях не было свободного товарного оборота земли и не было свободного рынка труда. Конечно, какие-то моменты капитализации аграрного строя имели место (отрицать это невозможно), но они были или незначительными, или локальными. “Если капиталистические элементы русской деревни были относительно локализованы, - писал М. Я. Гефтер, - то крепостнический уклад является фактически всероссийским”.[17] Академик Н.М. Дружинин в одной из своих работ специально отмечал: “Аграрный вопрос и ликвидация сословной неравноправности крестьян оставались в центре внимания не только революционных социалистических партий, но и либерально-реформистских течений вплоть до социального переворота 1917 г.”[18] Тем самым признается, что 80% населения страны до самого 1917 г. находилось в “сословной неравноправности”, т.е. не освободилось еще от пут феодализма.

Столыпинские реформы начали процесс капитализации деревни, но и он не был ни последователен, ни закончен. И, по общему мнению специалистов, эти реформы потерпели поражение. А. Анфимов на основе тщательного и детального анализа делает такой вывод: “Официальные государственные акты позволяют высказать утверждение, что столыпинский вариант земельной реформы в России потерпел крушение еще при жизни Столыпина”.[19] Другой крупный отечественный историк И. Д. Ковальченко, который, заметим, по вопросу капитализации аграрной сферы придерживался противоположной позиции, чем Анфимов, тем не менее после тщательного анализа всех современных “мифов и реальностей” столыпинской реформы делает тот же самый вывод: “Проведенный анализ показывает, что столыпинская аграрная реформа по сути провалилась еще до Первой мировой войны”.[20] В этой связи следует признать ничем не обоснованным и крайне устаревшим мнение некоторых историков (как старых, так и новых), что “на основе столыпинской реформы ликвидируется поземельная община”, высказанное еще в 1951 году академиком Н. М. Дружининым.[21] Это искусственно притянутое мнение, как и многие другие такого же рода, высказывалось лишь с одной целью – показать или провозгласить (ибо доказать это было невозможно) высокую степень развития капиталистических отношений в России в начале ХХ века. В двусмысленное положение попадают некоторые современные исследователи, которые, с одной стороны, в угоду идеологической ангажированности стремятся оправдать и похвалить столыпинские реформы, а с другой стороны, стремятся сохранить научную объективность. Так, В. М. Кудров подробно изложив ход столыпинской реформы, пишет: «Хотя эти реформы не были завершены, успех был очевиден: 22% общинных крестьянских хозяйств были переведены на фермерское землеустройство». И буквально на следующей странице констатирует «провал столыпинской аграрной реформы в России»[22]. Однако в нормальном русском языке слова «успех» и «провал» являются антонимами, а не синонимами. Как эти две взаимоисключающиеся оценки совмещаются в одной и той же голове либерального исследователя – уму непостижимо. Однако, закончим рассмотрение пресловутой столыпиской реформы заключением крупнейшего отечественного специалиста по аграрной истории В. П. Данилова: «Столыпинская реформа слишком откровенно была направлена на сохранение помещичьего землевладения»[23]. Таким образом, даже если эта реформа удалась бы и никто бы ей не мешал, ждать от нее развития капитализма в деревне также не приходится, ибо в ее механизме не предусматривалось ликвидации помещичьего землевладения, основного оплота феодальных отношений, «крепостничества и азиатчины».

Даже революция 1917 г. (и Февраль, и Октябрь) не разрушила общину в деревне, хотя и расшатала. Хотя на какое-то время после революции общинные настроения в деревне, действительно укрепились. По-настоящему обезземеливания крестьянства провел деспотическими методами И. Сталин в начале 30-х годов уже ХХ века. Однако остатки общинного уклада в деревне (и не только там) в определенном смысле просуществовали в России весь ХХ век.

Итак, основное население страны жило в деревне и занималось сельским хозяйством, несмотря на бурное развитие промышленности. Показатели товарности крестьянского сельскохозяйственного производства свидетельствуют о преобладании натуральной формы производства. Так, известные историки-экономисты Н. Д. Кондратьев и П. И. Лященко дают примерно равный процент товарности сельскохозяйственной продукции в первом десятилетии ХХ века: 33,3% (Н. Кондратьев) и 26,0% (П. Лященко). Причем, последний отмечает при этом, что середняки и бедняки, производя половину всего хлеба, давали его товарность лишь 14,7%.[24] Иными словами, несколько более 85% производства подавляющего большинства населения страны оказывалось натуральным. Дореволюционная русская деревня, объединяющая абсолютное большинство населения страны и тем самым доминирующая во всех сферах русской жизни, была опутана не капиталистическими, а еще феодальными отношениями. И сегодня совершенно справедлив вывод П.И. Лященко, сделанный им еще более полувека назад: “Гвоздем аграрных отношений и через 40 лет после реформы, так же как и в 1861 г. оставалась борьба крестьянства против помещичьих латифундий”.[25]

Таким образом, говорить о сильном проникновении капитализма в аграрный сектор дореволюционной России просто не приходится. Главная проблема в аграрной сфере состояла в малоземелье подавляющего числа крестьянских семей. То количество земли, которым владели крестьяне, не могло обеспечить их выживаемость. По имеющимся данным в центральных губерниях России на крестьянский двор приходилось в среднем 7-8 десятин земли (1 десятина = 1,09 га).[26] Тогда как для нормального воспроизводства крестьянского хозяйства нужно было в 2 раза больше, т. е. 14-15 десятин. Необходимость перераспределения земли, в первую очередь помещичьей, и составляла основную материальную предпосылку русской революции. Вот где и лежит основная причина русской революции.

Степень развитости капитализма

Теперь настало время рассмотреть самый главный вопрос темы – степень развитости российского капитализма к началу ХХ века. Многие историки и экономисты, когда рассуждают о развитии капитализма в России не различают собственно капиталистическое развитие и экономический рост или экономическое развитие. Так, в обобщающем многотомном труде по истории экономики СССР читаем: “Об уровне развития капиталистической экономики России можно судить по следующим показателям: в 1913 г. по уровню промышленного производства Россия занимала пятое место в мире, по добыче нефти, вывозу древесины, производству пиломатериалов - второе, по выработке хлопчатобумажных тканей (суровых) - третье, по продукции машиностроения, по производству кокса и сахарного песка (из отечественного сырья) - четвертое, по производству чугуна, железной руды, цемента, выплавке стали - пятое, по добыче угля - шестое”. И из всего этого делается такой вывод: “Развитие капитализма в России подготовило необходимые материальные предпосылки для социалистической революции и строительства нового общества”.[27] Из более свежих сочинений можно привести такое мнение: “Рост промышленного производства, отвечавший в России почти исключительно потребностям внутреннего спроса, отражал степень капиталистической эволюции всего народного хозяйства. При этом абсолютные его размеры характеризовали масштаб передовой капиталистической сферы экономики страны, а показатели промышленного производства на душу населения указывали на глубину проникновения капитализма в толщу производственных отношений, степень подчинения им всего народного хозяйства и распространения его на территорию страны”.[28] Очень странная логика у этого историка. Если считать производство на душу населения, значит проникать “в толщу производственных отношений”. Но ведь производственные отношения находятся отнюдь не в душе населения. Количественные показатели экономического роста не свидетельствуют о цели этого роста и тем более не могут характеризовать социальную форму экономики. Как раз эти показатели “на душу” в России резко отличались от европейского стандарта в меньшую сторону, что хорошо и убедительно показал в своей статье Г. Ханин.

Развитие экономики России в рассматриваемый период действительно было значительным, но это еще не выводило страну в ряд высокоразвитых капиталистических стран. По среднедушевому доходу страна оставалась в разряде отсталых стран мира. Так, по данным известного американского исследователя П. Грегори Россия в 1913 году имела доход на душу населения, равнявшийся 50% немецкого и французского, 20% английского и 15% американского. К 1913 г., - продолжает анализ П. Грегори, - относительная позиция Российской империи ухудшилась из-за быстрого роста населения и сравнительно низких темпов роста объема производства между 1861 г. и 1880-ми гг. И такой вывод делает ученый: “Относительная отсталость экономики России очевидна”.[29] Имеющиеся данные свидетельствуют даже об увеличении отставания России от стран Запада. Так, если в 1830 г. российский ВНП на душу населения составлял 70 % от среднеевропейского, то в 1913 г. он составил даже 60 %.[30] Экономическую отсталость России отмечали и некоторые советские историки. Так, И. Ф. Гиндин писал еще в 1970 году: “С 1861 по 1890 г. по темпам роста фабрично-заводской и горной промышленности Россия опережала Францию и Англию, а в 1890-1913 гг. – Германию и даже США. Однако в 1913 г. повысившийся удельный вес российской промышленности в совокупной промышленной продукции пяти указанных стран оставался незначительным”.[31] И хотя автор по традиции того времени пишет о “капиталистической” России, но тут же и оговаривается, что российский капитализм “не мог совершить скачок в своем развитии и преодолеть вековую отсталость”, что “тяжелое наследие крепостничества и азиатчины по рукам и ногам сковывало развитие страны”.[32]

Есть и более обобщенные данные. А.Г. Вишневский приводит темпы прироста валового национального продукта на душу населения за 1870-1913 гг. по основным странам. Так, среднегодовые темпы прироста были (в процентах): Россия – 1,0; США – 2,2; Великобритания – 1,1; Германия – 1,6; Франция – 1,4; Италия – 0,7; Япония – 1,7. Россия, хотя и развивалась почти как западные страны, но по темпам прироста опережала только Италию. Поэтому вывод А.Г. Вишневского о том, что «в целом, несмотря на ускоренное промышленное развитие, преодолеть отрыв от западных стран не удавалось, возможно, он даже увеличивался» [33], следует признать вполне убедительным. Все это подтверждается и данными Г. Ханина. И в финансовом отношении, несмотря на знаменитую реформу С.Ю. Витте, Россия ничем похвастаться не могла. Имеющиеся данные говорят, что доля России в мировом экспорте даже понизилась с 5,2% в 1885 г. до 4,5 % в 1913 г. и по объему в стоимостном выражении была меньше английской в 3,3 раза, США – 3,1 раза, Германии – 3 раза, Франции – 1,7 раза. Рубль, даже став золотым, «на международную валютную арену практически не вышел… Имевшийся на этот счет потенциал золотой валюты так никогда и не был реализован».[34] Более того, некоторые современные исследования убедительно показывают противоречивость денежно-финансовой реформы С. Ю. Витте. В ее результате, - пишет А. Н. Дубянский в статье с характерным названием «Денежная реформа С.Ю. Витте. Негативные аспекты введения в России золотого рубля», - российский долг увеличился в 1,3 раза, в стране разразился промышленный кризис, выросли арендные платежи за землю, что ударило по крестьянству, произошло понижение зарплаты сельскохозяйственных рабочих и в целом реформа оказалась незаметной и непонятной для российской общественности. «Таким образом, - делает вывод автор этого исследования, - путем разорения российской экономики денежная реформа С.Ю. Витте толкнула страну в бездну революции»[35]. Конечно, не один С. Ю. Витте с его реформой виноват в пришествии революции 1905 или 1917 года, для нее были и другие веские основания. Но конкретно-исторические современные исследования, подобно вышеприведенному, показывают полную несостоятельность идеологизированных утверждений следующего образца: «В целом денежно-финансовая реформа С. Ю. Витте стала локомотивом «русского экономического чуда» в конце ХIХ-начале ХХ вв.»[36]. Реформа С. Ю. Витте не стала и не могла стать «локомотивом», ибо чуда в действительности никакого не было. При интенсивном экономическом развитии Россия также была далека от передовых индустриальных стран Европы как и в 1861 году. В стране не было собственного капитала для проведения индустриализации. Вот в чем состояла основная проблема модернизации России и превращения ее в развитое капиталистическое (буржуазное) общество.

Таким образом, сделаем вывод, что “российский капитализм” как не смог преодолеть “наследие крепостничества и азиатчины”, так и не смог провести индустриализацию и создать крупное машинное производство и вывести страну из экономической отсталости. Россия в начале ХХ века оставалась в ряду самых отсталых европейских стран. Значит, господствовали не капиталистические отношения, хотя они и были в изрядной доле, а отношения “крепостничества и азиатчины”. Кстати говоря, эти отношения на российской почве оказались весьма устойчивыми и следы их удивительным образом сохранились до сего дня.

Однако главное - нельзя путать экономический рост и социальную форму этого роста, то есть нельзя путать развитие производительных сил и развитие производственных отношений. Полезно различать экономику и капитализм. Конечно, одно должно соответствовать другому и история это подтверждает. Но это соответствие не происходит автоматически с каждым пунктом развития техники и технологии производства. Естественным образом производственные отношения более или менее отстают от своего материального базиса и соответствуют ему лишь в конечном счете. Поэтому следует признать грубой методологической ошибкой, когда показателем промышленного производства на душу населения определяют степень развитости капитализма.

При этом необходимо иметь в виду, что значительную долю национального дохода России в начале ХХ века давало именно сельское хозяйство. По обобщенным данным в 1913 г. на долю сельского хозяйства, лесоводства, рыболовства и охоты приходилось 54-52% (по подсчетам разных экономистов) национального дохода страны, а на промышленность, строительство и транспорт - 34-36%. Иными словами, индустриальный сектор отнюдь не доминировал в дореволюционной России и темпы его развития, даже временами значительные, не создавали в стране даже «среднеразвитого» капитализма.

Заключение

Россия, пытаясь стать равноправной европейской державой, нуждалась в серьезной и глубокой модернизации. После реформы 1861 года капитализм в стране не смог занять доминирующего места. Главная причина этого состояла в непоследовательности и противоречивости самой реформы, сохранении феодальных и крепостнических отношений, невозможности осуществления индустриализации.

В стране не было развитой промышленности, не было индустриальной инфраструктуры. Все это надо было создавать. А для этого необходимы огромные капитальные вложения, которых в стране не было. С. Ю. Витте и начал индустриализацию с развития железнодорожного строительства, которое стало бы импульсом для развития отраслей металлургии, машиностроения и в целом всей промышленности. Однако, железнодорожное строительство после 1900 г. захлебнулось из-за острой нехватки средств. Если в среднем за год строилось железных дорог в России в 1896 - 1900 гг. по 3100 верст, то в 1901-1903 гг. по 1902 версты, а в 1908-1913 гг. уже по 719 верст. Индустриализация страны, начатая при Витте, очень быстро захлебнулась. Таким образом, русская революция 1917 года не прервала индустриализацию, а явилась объективно неизбежным моментом самой индустриализации, которая была закончена уже в 30-х годах ХХ века. Феодальные социально-экономические отношения не позволяли национальному капиталу создать необходимые накопления. Потому-то и был так силен иностранный капитал.

История перед страной ставила вопрос: или развиваться по пути европейской модернизации, т. е. проводить индустриализацию или скатываться на периферию мировой экономики. Царское правительство не смогло найти собственных накоплений для индустриализации. Весь талант С. Ю. Витте, прекрасно понимавшего историческую необходимость индустриального развития для страны, ничего не смог сделать в условиях по существу феодальных отношений.

Конечно, крестьянская реформа 1861 г. – это великая реформа по своему замыслу и охвату, по потенциалу, который мог бы там содержаться, но главное, по шуму, который она произвела. Но результат ее оказался очень скромным, несмотря на все старания советских исследователей представить его грандиозным. Стало быть, новая система была новой лишь по названию, в сущности же оставалась старой, феодальной системой. Для развития буржуазных, тем более капиталистических отношений эта реформа дала не много.

Эта реформа никакого начала буржуазной формации не положила, да и по своей сути не была буржуазной. Как писал И. Валлерстайн, «правильный подход заключается в том, что исторический капитализм возник в результате действий земельной аристократии, трансформировавшей себя в буржуазию»[37]. Российские же помещики так и оставались земельной аристократией до 1917 г. и реформа 1861 г. никак не побудила их трансформироваться в буржуазию, они и не собирались это делать. Прекрасной иллюстрацией отсутствия каких-либо буржуазных интенций у российских помещиков является пьеса А. П. Чехова «Вишневый сад» (1903 года). Новый российский предприниматель, купец Лопахин говорит помещице Раневской, владелице вишневого сада: «Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал. Вам говорят русским языком, имение ваше продается, а вы точно не понимаете. Я вас каждый день учу… И вишневый сад и землю необходимо отдать в аренду под дачи… Поймите…». Помещица Любовь Андреевна Раневская: «Дачи и дачники – это так пошло, простите… Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом»[38]. А ведь это был господствующий класс в стране, который не видел и не понимал необходимости трансформации феодальных отношений в буржуазные. Как верно писал А. Гершенкрон, «для индустриального развития требуется не только расширение внутреннего рынка, не только появление обширного класса буржуазии, но также радикальные изменения в национальном характере российских людей»[39]. Хотя последнее утверждение А. Гершенкрона, что изменение национального характера было необходимо перед (before) индустриальным развитием, не точно. Ибо характер (т.е. нравы, привычки, поведение, психология и т. п.) меняются не до, а в процессе и после индустриализации и урбанизации. Пока еще в истории изменения условий материальной жизни меняют людей, а не наоборот. А вот в отношении капитализма А. Гершенкрон прав, для его появления нужна не только индустриализация, но и новые люди.

И думается, более правы были народнические писатели конца ХIХ века, когда называли последствия реформы «больше игрой в капитализм, нежели проявлением его действительных отношений». И почему-то очень актуально и сегодня звучат слова В. П. Воронцова, сказанные им еще в 1882 г.: «Мы переняли с Запада все атрибуты и орудия капиталистического производства и меньше всего само производство»[40]. Вот и сегодня в России с атрибутами капитализма все нормально, а с производством как-то не очень.

Почему так важно сегодня выяснять было ли капиталистическое общество в России к 1917 году или нет? Может быть лучше и проще оставить все эти проблемы историкам, а самим идти вперед и создавать нормальное общество для людей. Но это общество должно носить какое-то научно выработанное название, т.е. обладать типичными характеристиками и свойствами. Например, феодальное общество означает грабеж и разбой на дорогах, мздоимство на всех уровнях чиновничьей иерархии, раздробленность регионов и стремление центра к неограниченной власти. Буржуазное (капиталистическое) общество означает развитие частной инициативы в экономической сфере, разделение властей, парламентскую демократию, зависимую от величины капитала и т. д. Какое общество было в России 100 лет назад и какое сложилось после революции 1917 г.? Понять природу российского общества в 1914 г., значит понять природу Русской революции и, следовательно, объяснить достижения и неудачи советского общества. Как бы это не было бы странным, но изучить российское общество второй половины ХIХ века, означает понять и современное российское общество. Как-то Ф. Бродель заметил, что «для историка понять вчерашний и понять сегодняшний день – это одна и та же операция»[41].

Общества могут быть разными, а задача общественной науки определять какое общество имеется, что получается и что возможно в ближайшей перспективе. Так, если в результате преобразований 1990-х годов их идеологи хотели вернуться к естественному состоянию России до 1917 года, думая, что тогда-то и было нормальное буржуазное общество, варварски разрушенное большевиками, то эти идеологи крупно ошиблись. Весь наш анализ показывает, что никакого нормального буржуазного (капиталистического) общества к тому времени в России просто не было. И возвращаться можно было только к феодальному состоянию общества, т.е. к варварству и азиатчине, тенденция чего очень отчетливо просматривается во многих современных явления нашей жизни. Это ренессанс воинствующей религиозности, патернализм, усиление федерального центра за счет регионов (усиление имперских настроений), коррупция, разбой и многое другое того же плана. Хотя полностью возвращение России к феодальному состоянию сегодня очевидно невозможно. Отсюда очень противоречивая политика центра, напоминающая хаотические движения человека, попавшего в совершенно неожиданную и малознакомую обстановку, которая постоянно дарит ему по выражению того же В. П. Воронцова «реприманд за репримандом». Однако, социальная наука должна разъяснять эту обстановку и что обычно в таких ситуациях надлежит делать.