В этом году исполняется 210 лет кафедре политической экономии МГУ и 110 лет со дня рождения одного из ее руководителей, выдающегося отечественного ученого-экономиста ХХ века, крупнейшего теоретика и мыслителя Николая Александровича Цаголова. По его «Курсу политической экономии» училось несколько поколений студенческой молодежи. Идеи знаменитой университетской школы вновь оказываются в самом центре полемики по наиболее узловым вопросам мирового и социально-экономического развития. Мы публикуем статью о нем его сына - известного экономиста, профессора Международного университета в Москве, академика РАЕН и Международной Академии менеджмента, члена Союза писателей России Георгия Николаевича Цаголова.

ОТЕЦ И ПОЛИТЭКОНОМИЯ

Большое видится на расстоянье.

С. Есенин

Полвека спустя

В конце марта текущего года в газете «Российские вести» на первой странице под рубрикой «Важное на неделе» была опубликована следующая информация: ««Сквозь призму времени: к 50-летию «Курса политической экономии» и 110-летию Н.А. Цаголова» - так называлась Международная научная конференция, состоявшаяся 25 марта в здании экономического факультета МГУ на Ленинских горах. В ней приняли участие свыше 100 ученых из разных стран. Они приехали, чтобы не только отдать дань отечественному корифею социально-экономической мысли ХХ века и основному труду авторского коллектива под его руководством, но и спроецировать центральные идеи знаменитого учебника на понимание сегодняшних проблем. Среди выступавших с докладами видные теоретики: академик РАН А. Д. Некипелов, профессора А. В. Бузгалин, С. С. Дзарасов, А. А. Пороховский, В. Н. Черковец, Г. Н. Цаголов и многие другие. В адрес участников конференции поступили многочисленные приветствия с разных континентов.

В ряде выступлений отмечалось, что политическая экономия, отодвинутая в сторону с началом либеральных реформ в России, - наука, насчитывающая 400 лет. В последнее время к ней вновь обращен повышенный интерес, что вызвано обострением экономических проблем. Многочисленные ученики Н. А. Цаголова, создавшего знаменитую университетскую школу, с благодарностью вспоминали великого ученого, обладавшего удивительно притягательными, разносторонними и незаурядными человеческими качествами, непревзойденного лектора, гражданина, жизнелюба и оптимиста».

Николай Александрович не дожил до капиталистического переворота в нашей стране. В его трудах не ставились проблемы сегодняшнего дня. Он не был особо обласкан советскими властями, хотя и получал правительственные награды, а на склоне лет даже орден Ленина. Преданный научной истине, а не карьерным соображениям, он нередко вступал в острые споры с титулованными экономистами своего времени по принципиальным вопросам. Ревнивых противников и недоброжелателей в партийно-государственных и научных верхах у него хватало, чем объясняется то, что он не удостоился званий академика и даже члена-корреспондента Академии наук СССР. В отличие от некоторых коллег его фамилией не названы столичные проспекты или научные учреждения.

Почему же память о Н. А. Цаголове прочно сохраняется и спустя десятилетия ему посвящаются конференции в МГУ, Вольном экономическом обществе России, Институте экономики РАН? Почему о нем написано уже столько книг, а в литературе о политэкономии советского периода ему отводится больше чем другим места? Почему идеи и методология написанного свыше полувека назад в совершенно иной системе социальных координат учебника по политической экономии приковывают к себе столь пристальное внимание и сегодня?

Чтобы дать ответ на эти вопросы необходимо предварительно хотя бы вкратце рассказать об этом неординарном человеке.

Когда сын пишет об отце (или наоборот) риск субъективного фактора велик. Впрочем, где его нет? Опасность такого рода автор сознавал в полную меру, стремясь ее избежать. Удалось ли это – судить не ему. Взяться за перо побудили три обстоятельства. Во-первых, о политэкономии сужу не как сторонний наблюдатель. По этой специальности я защищал кандидатскую и докторскую диссертации. Преподавал предмет в МГУ, других высших учебных заведениях нашей страны и за рубежом. Во-вторых, вследствие родственной близости знаю об этом человеке и то, что неведомо другим. В-третьих, хотел бы высказать некоторые соображения о том, о чем давно говорится, но пока еще почти ничего не сделано и не найдено решения - путях обновления политэкономии.

Корни и брат

17 июля 1904 году в Северной Осетии в селении Вольно-Христиановское (ныне город Дигора) в семье священника Александра Харитоновича Цаголова появился третий ребенок, которого назвали Николаем. Семью хорошо знали. Пятеро старших братьев Александра Харитоновича преуспевали на ниве предпринимательства, а его младший брат славился в адвокатуре. Александр Харитонович был еще и просветителем, учителем церковно-приходской школы. Не смирившись с фальшью тогдашних служителей культа и царившей в окружавшей его действительности несправедливостью, он позже снимет рясу и, окончив за два года экстерном юридический факультет Московского университета, также займется адвокатской практикой. Сначала во Владикавказе, куда переберется со всеми домочадцами, потом в Москве.

В то время во Владикавказе жили и другие известные представители цаголовского рода – адвокат Амурхан Харитонович, писатель и публицист Георгий Михайлович. Дом Цаголовых стал центром интеллектуальной жизни города. Под его гостеприимной кровлей собирались писатели, адвокаты, художники, врачи и студенты, живо обсуждавшие проблемы развития страны и края. Будучи ребенком, подростком и юношей, Николай встречался здесь с весьма интересными людьми.

После Николая у Александра Харитоновича и его супруги, дочери священника Пелагеи Зурабовны (девичья фамилия Джиоева) появятся еще двое детей. Все пятеро закончат высшие учебные заведения и, что называется, выйдут в люди. А их первенца – Георгия (1897-1919) – ждет необычно яркая, хотя и трагическая судьба.

Еще в годы учебы во владикавказской гимназии Георгий осваивает основы марксизма, временами проявляя мятежный характер. На выпуске он писал сочинение по литературе на тему «Лучшее – враг хорошего». Его работа идейно резко выделялась из общей массы и вызвала недоумение экзаменационной комиссии, хотя, учитывая безупречный слог и грамотность, удостоилась хорошей оценки. «Что ты написал?», - спросили Георгия. В ответ услышали, что крылатую фразу придумали консерваторы, что без стремления к совершенству не было бы прогресса и открытий. Сентенция, по его мнению, проповедует отказ от борьбы за лучшую жизнь…

На обороте одной из сохранившихся фотографий, которую Георгий прислал своей любимой девушке в студенческие годы, сохранилась надпись: «Будь счастлива счастьем других».

Вслед за своим отцом Георгий поступает на юридический факультет Московского университета и, сблизившись с большевиками, становится членом городской организации РСДРП(б). Высокий интеллект, ораторские и организаторские способности вскоре выделяют его из общей массы. В феврале 1917 года 19-летний юноша-студент бесстрашно участвует в разоружении захвативших Манеж воинских частей, агитируя солдат перейти на сторону революции. Затем по распоряжению руководства партии возвращается на малую Родину. Его избирают членом Владикавказского Совета рабочих и солдатских депутатов.

В октябре 1917 года Георгий возглавляет революционно-демократическую партию «Кермен», развернувшую борьбу за установление Советской власти на Кавказе. Под непосредственным руководством легендарного Степана Шаумяна, координировавшего действия большевиков всего региона, он со своим отрядом наносит поражения частям Белой гвардии. Высказываются мнения: «Георгий – будущий Ленин Кавказа».

Однако к началу 1919 года Терская область оказалась отрезанной от Советской России. Вслед за Красной армией последним из Владикавказа отступал и Георгий со своим отрядом. В горах они попали в плен, где он заболел тифом. Друзьям удалось выкупить его, перевести в родное селение и спрятать. Но это не спасло. Известный писатель Николай Тихонов позже расскажет о его последних минутах: «Сарай указали казакам предатели. И когда пули пробили сарай, он встал и поднялся на крышу и увидел казаков. И они перестали стрелять, а он соскочил с крыши и стал перед ними. Ему было двадцать один год и девять месяцев... Он им сказал: - Да, я большевик, я Георгий Цаголов. Да, я – свободный осетин. Что вы идете с оружием против трудящихся? Я сам жил, как барин, я сам рос на жирных цыплятах. А теперь погибаю за равенство народов и за вас в том числе, трудовые казаки»[1].

На теле Георгия мать насчитала 19 штыковых ран. Его именем названы улицы и музей, сложены песни, написано в Большой Советской энциклопедии. Столь ранняя кончина старшего брата нанесла Николаю глубокую душевную рану. С годами она возможно и зарубцуется. Но невосполнимая потеря для всей семьи не могла не наложить свой отпечаток на его мировоззрение, укрепить чувство долга в борьбе за достижение общественных идеалов, высоко поднять планку Человека. В то же время 15-летний юноша получил жестокий урок о классовой борьбе, познал, как в огне гражданской войны сгорают лучшие люди.

Начала жизни

В 1912 году Николай поступил в начальную школу при немецкой кирхе (церкви) во Владикавказе. По успеваемости ему не было равных в классе. Его старшая сестра (моя тетя) Надежда Александровна вспоминала, что однажды его возили по другим школам и как икону показывали в пример для подражания. Через несколько лет он переходит в ту же гимназию, в которой учился Георгий. Это было одно из лучших учебных заведений, из стен которого вышло и много других проявивших себя в самых различных областях знаменитостей, например, Евгений Вахтангов и Павел Лисициан.

Из всех предметов больше всего он увлекался историей и литературой. Помимо великолепно поставленного преподавания русского языка воспитанники гимназии изучали еще и немецкий, французский, английский и латынь. Отец с теплом вспоминал своих учителей, а как-то поведал и о шалостях того периода. После занятий группа приятелей шла на базар. Там у некого колоритного грека ими обычно покупались жареные семечки, орехи, каштаны, арахис и т. д. Хваля свою продукцию, грек уверял, что они у него самой лучшей жарки. В один день ребята спросили: «А есть ли у тебя жареные логарифмы?» Тот на секунду задумался, соображая, что это значит, а затем поднял указательный палец и уверенно пообещал: «Сегодня нет, а завтра будут».

Гимназию он окончил с отличием в 1920 году. Две свершившиеся на его глазах Революции и печальная участь Георгия поворачивают его сознание к социальной теме, определяя выбор специальности. Николай поступает на экономический факультет Владикавказского политехнического института, а через два года переводится в Москву в Институт народного хозяйства (позже названный именем Г. В. Плеханова). Получив диплом экономиста, Николай возвращается во Владикавказ, и в течение 1924–1926 гг. преподает политэкономию в Северокавказском педагогическом институте. В местной газете «Власть труда» появляются первые публикации 20-летнего Николая по злободневным вопросам. Изложение серьезных материй предмета сдабривается юмором, которым он обладал и оттачивал в дружеской и веселой компании своих сверстников.

В те годы ему с друзьями нравилось захаживать в привокзальное кафе, где буфетчиком работал парень армянин их возраста по имени Карапет. Тот хорошо их обслуживал, а часто и подсаживался к ним, чтобы составить компанию. Как-то он поведал, что ему нравится одна русская девушка, не обращающая на него внимания, и он не знает, чем ее привлечь. Друзья выдали совет: «Девушки любят стихи, напиши ей признание в любви в стихах, и она обязательно откликнется». Здесь скрывался подвох: им казалось, что для плохо знающего русский язык и не шибко образованного Карапета это нереально. Но любовь сворачивает горы. И вскоре буфетчик показал им сотворенные вирши. Один из куплетов того «шедевра» отец запомнил и любил повторять, когда хотел кого-нибудь рассмешить:

На вокзале есть буфет,

На буфете есть конфет,

Хочешь кушай, хочешь нет,

Тебя любит Карапет!

Шли непростые годы. Николай глубоко задумывается и об оборотной стороне социальных перемен. Многие состоятельные до того родственники и знакомые семьи пострадали от национализации и продразверстки. НЭП поправил дело, но деловые люди кожей чувствовали неопределенность их будущего. Разуверились в крутых преобразованиях и некоторые из прежде активных борцов за Советскую власть, проявлявшую все больше репрессивный характер. Старшие в семье решили держаться в стороне от политических баталий, рекомендуя тоже своим детям. Николай Цаголов не вступает в комсомол, а заявление о приеме в партию не подает до 1949 года.

В 1926 году он уезжает в Москву и поступает в аспирантуру Института экономики Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН). Годы учебы там вспоминались им как время интенсивного интеллектуального роста. Ученые еще пользовались относительной свободой. Отец особо отмечал значимость дискуссий на семинарах, вырабатывавших умелую аргументацию и полемический дар.

Три десятилетия спустя, уже став заведующим кафедрой политэкономии экономического факультета МГУ, он инициировал специальные семинары по «Капиталу». В конце 1950-х мне довелось участвовать в них. Вел их тогда сравнительно молодой и ныне здравствующий светлоголовый Виктор Никитич Черковец, будущий профессор, а затем и декан нашего факультета. Это была незабываемая школа логики. Как и многие другие студенты, я тщательно готовился к этим занятиям, а бывало, что и шел туда как на праздник творческой мысли.

Вехи творчества

Первые научные труды отца были посвящены весьма сложным аспектам капиталистической проблематики: циклическому развитию и мировому хозяйству. Они были напечатаны в теоретическом журнале «Под знаменем марксизма» в №№ 2–3 за 1929 г. и №№ 7–9 за 1930 г. В них содержалась полемика со многими видными идеологами той поры, в том числе с Н. Бухариным и Р. Люксембург. Было ясно, что появился перспективный экономист-теоретик, блестяще владеющий марксистской методологией. Не случайно название второй серии статей включало подзаголовок: «методологические заметки». Защиты кандидатской диссертации тогда не требовалось. Имя ученого создавалось такого рода публикациями.

После аспирантуры отец был направлен в Воронежский государственный университет и в 25 лет занял там должность исполняющего профессора. Его педагогический талант ярко светил, и вскоре он был приглашен заведовать кафедрой политической экономии Воронежского планового института.

В 1930-е годы началась волна массовых репрессий и идеологических проработок. Под флагом борьбы за «чистоту марксизма-ленинизма» утверждались казенные стереотипы, ущемлявшие творческую свободу. Н. Цаголов, как и многие другие ученые в несвободных тоталитарных обществах, оказался перед «выбором Галилея». Бежать за границу он не хотел. Тюрьма и ссылка также не прельщали. Приходилось идти на компромисс и ценой определенных уступок власти, но все же оставаясь вне рядов ВКП(б), получать некоторую свободу в научной деятельности.

Тем временем старшие и младшие его семьи перебралась в Москву, и он часто приезжал к ним, размышляя о более интересном поле деятельности в столице. Наиболее подходящим местом представлялся Институт экономических исследований Госплана СССР. По приглашению его директора в 1932 году он становится ученым секретарем этого учреждения. Координация научных исследований расширяет его теоретический кругозор. Продолжая изучение капитализма, он вначале публикует в № 5 и 6 журнала «Плановое хозяйство» за 1933 год исследование «Послевоенное развитие земледелия и обострение противоположности между сельским хозяйством и промышленностью в САСШ».

Затем вместе со своим приятелем по аспирантуре и коллегой по новой работе А. И. Ноткиным переключается на отечественную тематику, участвует в работе по составлению второго пятилетнего плана. Может тогда отца и озарила мысль о планомерном развитии как первооснове социализма. Возможно, это произошло позже. В любом случае столь богатая практика сыграла свою роль в дальнейших его теоретических построениях. Тем более что ему еще предстоит пару лет вывариться в котле сталинского Госплана.

В то время экономика Запада была охвачена небывалым по глубине кризисом, а наша развивалась по восходящей спирали. Во второй половине 1930-х годов Ноткин и Цаголов совместно издают немало трудов, но в разгар террора 1937 года Институт так оскудел, что его закрыли. Их обоих пригласили войти в группу экономических советников при председателе Госплана, которым тогда был В. И. Межлаук. Его вскоре арестовали и расстреляли. Главой назначили Н. А. Вознесенского. С ним это же случится 13-ю годами позже. Но пока шеф повысил статус советников и они работали, что называется, засучив рукава.

Однако это продолжалось недолго. Беспрекословное подчинение начальнику видимо не очень нравилось потомку вольнолюбивых горцев, и он не без конфликта переходит в Институт экономики АН СССР, где проработает два десятилетия (1939–1959).

В предвоенные годы Н. Цаголов занимался актуальной тогда проблемой решения основной экономической задачи СССР – догнать США по уровню промышленного производства в расчете на душу населения. Вышло несколько его статей на эту тему. Во время войны он находился в Грузии, где занимался вопросами использования местных ресурсов на нужды фронта. В 1944 году по вызову возобновившего работу в Москве Института экономики он возвращается в столицу.

Теперь уже Н. Цаголов обращается к исследованиям в области истории русской экономической мысли, сочетая это с курсом лекций по той же проблематике в стенах Финансового института (ныне Финансового университета при правительстве РФ). Наибольший интерес у него вызывал Н. Г. Чернышевский, который был не только великим писателем, но и оригинально мыслящим ученым-экономистом.

Уход от разработки практических вопросов экономики страны в указанную тематику был вызван не только желанием уменьшить риск подвергнуться гонениям, но и пониманием того, что без усвоения истории науки вряд ли можно достичь ее сияющих вершин. Отец не раз говорил мне, что специализация, конечно, весьма удобная вещь, но открытия в политической экономии невозможны без самых разносторонних знаний ее предмета. И после ряда теоретических изысканий и госплановской практики он с головой погружается в прошлое науки.

В 1949 году Н.А. Цаголов блестяще защищает докторскую диссертацию «Дворянская и буржуазная экономическая мысль в период «крестьянской реформы»», изданную затем отдельной монографией в Госполитиздате. Совместно с А. И. Пашковым руководит научным коллективом, разрабатывающим это направление. Позже под их редакцией выйдет многотомный труд «История русской экономической мысли» (Соцэкгиз, 1958, 1959). Он так глубоко овладел этой тематикой и издал столько оригинальных работ, что недруги не раз пытались навесить на него ярлык: «Он, ведь, не экономист, а историк».

Однако все эти годы отец продолжает держать руку на пульсе времени. Он принимал активное участие в известной теоретической дискуссии 1951 года, обсуждениях работы И. В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952) и созданного на ее основе учебника по политической экономии под редакцией К. В. Островитянова, выпущенного в 1954 году. Накопленный багаж знаний в теории, истории науки и практике, умение выразить их в ясной и увлекательной форме закрепляют за ним славу мэтра экономической мысли, но одновременно вызывают и неприязнь у многих коллег по профессии.

Завистники не раз пытались подсидеть его. В грозные сталинские времена ряд сотрудников Института экономики, сговорившись между собой, пытались устроить ему идейный разгром, обвинив в «антинаучных антиленинских взглядах». В сложившейся ситуации демонстративное нежелание Цаголова вступать в Коммунистическую партию стало приравниваться к оппозиции с вытекающими отсюда последствиями. Он подал заявление. Тогда существовал годичный срок, после чего кандидат переводился в члены. Когда время подошло, противники дали волю своим страстям. Они утверждали, что кандидат не достоин перевода в члены партии. Многие, правда, выступали в его защиту. Но все же принималось решение повременить. Затем строились новые козни. Это было время, когда за академические ошибки можно было поплатиться не только свободой, но и жизнью, что и происходило со многими его знакомыми и друзьями. К началу 1953 года тучи сгустились, и он вряд ли бы уцелел, если бы не последовавшая вскоре смерть Хозяина. Лишь после этого недруги утратили опору, и отец, наконец, был принят в члены партии.

Помимо Института экономики АН СССР важным центром экономической науки считалась кафедра политической экономии экономического факультета МГУ. В 1943–1948 гг. ею руководил считавшийся флагманом экономической науки академик АН СССР Константин Васильевич Островитянов, а затем также весьма знатный ученый, ставший в 1953 году членом-корреспондентом АН СССР, упоминавшийся выше Анатолий Игнатьевич Пашков.

Назначение в 1957 году Н. А. Цаголова на должность заведующего этой ведущей в Советском Союзе кафедры политической экономии не могло произойти без инициативы руководства тогдашнего Министерства высшего образования СССР и согласования вопроса в идеологических верхах КПСС. После имевших до того место выволочек и проработок кому-то это показалось странным. Но нельзя забывать, что это было время хрущевской «оттепели» и в научной сфере, как и во многих других, зачастую поднимались люди иного, чем прежде склада.

Здесь в полную меру реализуется не только его научно-педагогический, но и организаторский дар. За почти три десятилетия последовавшей кипучей деятельности на этом посту была создана знаменитая университетская школа политической экономии, или «школа Цаголова», как ее чаще всего называли. Им организовывалось множество международных и общесоюзных конференций по наиболее актуальным вопросам развития политической экономии и идеологическим вопросам, воплощенных затем в коллективные монографии и сборники научных трудов, под его редакцией: «Закон стоимости и его роль при социализме». М.: Госполитиздат, 1959, «Критика современных буржуазных, реформистских и ревизионистских экономических теорий». М.: Соцэкгиз, 1960, ««Капитал» К. Маркса и проблемы современного капитализма». М.: Издательство Московского университета, 1968, «Ленин и развитие методологии политической экономии». М.: Издательство Московского университета, 1970, «Научные основы управления социалистическим производством» М.: Экономика 1972, «Адам Смит и современная политическая экономия». М.: Издательство Московского университета, 1979 и многие, многие другие.

Хит

Однако наиболее важным делом, прославившим кафедру, стал созданный под руководством отца двухтомный «Курс политической экономии», выдержавший у нас три издания (1963–1964, 1970, 1973–1974). Это был не просто читабельный и популярный учебник, но и выдающееся научное произведение, украсившее русскую экономическую мысль второй половины ХХ века. Поставленная им цель: воспроизвести логически взаимосвязанную и соподчиненную систему категорий и законов политэкономии в широком смысле слова. И это было сделано. Работа внесла немало нового в теорию капитализма и докапиталистических формаций. Но сенсационным прорывом стала разработка коммунистического способа производства. Творческий коллектив авторов «Курса…» состоял не только из преподавателей кафедры политической экономии экономического факультета, но и других кафедр МГУ и вузов Москвы, а также ученых институтов АН СССР, работников общесоюзных и государственных учреждений. Университетский «Курс…» вызвал большой научный и общественный резонанс как в СССР, так и за рубежом, где он издавался четырнадцать раз (на Кубе, в ГДР, ЧССР, ПНР, ФРГ, КНР, Турции, Греции, Японии). Предложенная кафедрой структура политической экономии социализма вызвала бурную дискуссию среди научной общественности.

В имевшихся учебниках, претендующих на научное отражение социализма, вначале описывалась общественная собственность на средства производства, а затем следовал анализ других компонентов системы: планирования, принципов распределения, использования товарно-денежных отношений и закона стоимости, хозрасчета и т. д. Отец считал такой подход неудовлетворительным, ибо как отдельное отношение собственность - юридическая категория. Ее экономическое содержание раскрывается в требующих уточнения реальных производственных отношениях.

Вместе с тем он отдавал должное сделанному до него в экономической науке, в том числе и «беллетристическому» подходу, позволявшему выявить, «добыть», как он выражался, категории и законы социалистической экономики. Но это все же был низший этап познания. В вышедших при его жизни в трех томах «Избранных произведениях» приводится следующий пассаж из выступления на дискуссии об оптимальном планировании в ноябре 1966 года: «Можно различать описательную, т. е. незрелую политическую экономию, и зрелую, т. е. теоретически развитую политическую экономию. Но, строго говоря, оставаясь в рамках описания явлений, политическая экономия не есть еще экономическая наука, ибо задачей науки является проникновение в сущность явлений, открытие экономических законов движения способов производства… Недостаток политической экономии социализма состоит не в том, что она, якобы чурается теории, а в том, что теория не сведена в систему. Созданию системы экономических категорий и законов социализма мешает известная недооценка метода восхождения от простого, к сложному, от абстрактного к конкретному»[2].

Узловой пункт усилий возглавляемых им ученых из университета был направлен на поиск «экономической клеточки» социализма. Для капитализма она была найдена Марксом – товар и товарная форма производства. Из нее рождаются деньги, затем капитал, прибавочная стоимость и т. д. Для социализма до отца так вопрос не ставили. В «Курсе…» дается следующее решение: исходной основой коммунистического способа производства (низшей стадией которого является социализм) является планомерная форма хозяйствования в масштабах всего общества. Именно из нее вытекают основной экономический закон и все другие черты и свойства социализма.

Иначе говоря, социализм, по своей сути, является не рыночной, а плановой системой. Исходным пунктом его служит не товар, создаваемый трудом частного производителя для последующего обмена и продажи, а непосредственно-общественный продукт, планово создаваемый непосредственно обобществленным трудом. Планомерность и выступает связующим моментом различных частей народного хозяйства. Таким образом, социализм начинается с сознательно организованного в масштабах всего общества производства, которое централизовано координируется.

По своей сути и генетике социализм противоположен капитализму. Не личная выгода, а общее благо выступает на передний план и является целью хозяйственной деятельности. Рынок и товарное производство на определенных этапах обслуживают задачи, решаемые новым строем производственных отношений. Но они являются временными инструментами, а не конституирующими основами этого способа производства.

С такой позицией далеко не все были согласны, в том числе влиятельный К.В. Островитянов, автор учебника «Политическая экономия», бывший директор Института экономики (1947–1953), а затем вице-президент АН СССР (1953–1962). В одной из публичных дискуссий, подвергая критике тезис о планомерности как исходной категории социализма, он в доказательство вынул из кармана ручку и, повертев ею, сказал: вот – товар, обладающий потребительной и меновой стоимостью, а планомерность такой определенностью не обладает. На что выступивший затем отец возразил: Маркс начинает анализ капитализма с товара, но не как с вещи, а с товарного отношения, отношения продавца и покупателя, которое тоже пощупать нельзя. «В отличие от Константина Васильевича, который показал вам свою ручку как товар, - обратился он к аудитории, - я не могу вытащить из своего кармана, например, национальный продукт и показать вам его физический размер. Тем не менее, он существует как вполне ощутимая вещь в нашей повседневной жизни. Но мы занимаемся не только его физическим объемом, а, прежде всего теми отношениями, которые складываются между людьми нашего общества по поводу его производства, распределения и использования. Вещественную сторону этого процесса можно измерить, а общественную – только объяснить. Но если наша задача не ограничивается изучением физической формы продукта, а предполагает – притом главным образом – изучение и объяснение общественных мотивов его движения, то надо ответить на вопрос: какова общественная форма движения создаваемого продукта? Что при капитализме это товарная форма, никто не оспаривает. А при социализме? Наш ответ состоит в том, что это планомерная форма»[3].

Но наиболее активным противником отцовской модели был Яков Абрамович Кронрод, возглавлявший сектор общих проблем политэкономии социализма в Институте экономики АН СССР. Помню, как в 1964 году в этом учреждении, расположенном тогда неподалеку от Кремля на улице Волхонка, обсуждались методологические вопросы политической экономии. Была какая-то накаленная и, как мне показалось, нездоровая атмосфера. Я был тогда молодым аспирантом. В сознание врезалась ожесточенная баталия в которой скрестили шпаги политэкономические светила того времени. Отцу и его университетским коллегам не давали договорить – дело происходило на чужом поле.

Яков Абрамович прекрасно владел словом, был хорош собой, артистичен и язвителен. Сверкая глазами и в полемическом пылу, он в завершении своей затянувшейся, но никем не прерываемой речи изрек: «Видимо, Николай Александрович, Вы этого еще не понимаете, или, может, уже не понимаете?». Кронрод был на 8 лет моложе своего оппонента и намекал на его возраст, хотя тому тогда еще не исполнилось и 60. Седина слегка обрамляла его голову, но отец находился в отличной форме и ничем не давал повода для подобного выпада. Не убедительным показалось и заявление Кронрода о том, что «наука делается в монографиях исследовательских институтах, а не в разных там учебниках вузовских кафедр». Ведь, все зависит от того, что за работа и как она написана. Более того, новые идеи, воплощенные в учебники, сразу же проникают в сознание неизмеримо большего числа людей и оказывают тем самым ускоренное влияние на развитие науки.

Создавалось впечатление, что речь шла далеко не только о выяснении истины, а подспудно ставился вопрос: кто действительно по праву достоин экономического Олимпа и кто окажется на нем? А от этого зависел не только авторитет ученого, но и многое другое.

В чем был основной спор между Кронродом и Цаголовым? Кронрод считал, что социализм является рыночным по своей сути. Отец утверждал, что исходная база нового способа производства – иная, плановая, хотя товарное производство также имеет место при социализме. Из товарных отношений выстроено величественное научное здание «Капитала» Маркса. Социализм из товарной формы никак не выходит, он замешан на принципиально иных производственных отношениях. Методология Маркса применима и к данному строю, но исходные начала двух формаций не совпадают.

Отцовская концепция, конечно, не так уж проста для восприятия, как, впрочем, и сама экономическая жизнь. Без глубоких экономических и философских знаний, длительных раздумий на эти темы оценить ее трудно. Не только тогда, но и после далеко не все понимают значимость такого подхода. Однако это же, правда, в еще большей мере можно сказать о теории относительности Эйнштейна, которая доходит до сознания лишь узкого круга высококвалифицированных профессионалов. А политическая экономия, пожалуй, еще сложнее, чем физика.

Кроме того, в общественной науке субъективный фактор весьма велик и многое зависит от того какие силы находятся у власти, и что им выгодно. Кода-то гений Маркса и Ленина - действительных теоретиков-титанов - преувеличивался и обожествлялся. Сейчас же, наоборот, он, по крайней мере, у нас не признается или, во всяком случае, преуменьшается. Что и говорить - в чем то и они ошибались. Но, что из этого?

Открытия Григория Перельмана, при всех его чудачествах, не могут быть отвергнуты математической наукой. Вклад в политическую экономию долго может быть не признаваемым. Увидевший свет первый том «Капитала» Маркса несколько лет замалчивали. Потом к нему проявился все возрастающий интерес, а у нас в советские годы книга заняла место библии. Затем труд оказался вновь забыт. Глобальный кризис вызвал ренессанс его изданий. Словом, в общественной науке лишь время все расставляет более или менее на свои места. Да и то, увы, не всегда.

Педагогическое мастерство отца трудно опровергнуть, а вот выразить скепсис по поводу сделанных им и его школой научных открытий было куда проще. Между тем многие факты подтверждают их непреходящую научную значимость. Так, известный экономист, один из авторов «Курса…», долгие годы работавший на кафедре отца, его друг и ученик профессор С.С. Дзарасов рассказывает, как во время научной командировки в Великобританию в начале текущего века обнаружил, что аналогичную методологию под названием «критического реализма» значительно позже университетской школы разрабатывали представители посткейнсианской экономической мысли в Оксфордском (Р. Баскар) и Кембриджском (Т. Лоусон) университетах. Когда он донес до английских коллег, что нечто подобное развивалось в Московском университете, это было встречено с большим интересом и ему было предложено написать на эту тему статью в журнале Кембриджского университета, что он и сделал[4].

В связи с этим ученый в своем докладе на упомянутой вначале недавней конференции в МГУ заметил: «Внимание английских коллег резко контрастировало с тем, как наша инициатива была встречена дома. В отличие от многих других стран и народов мы редко ценим своих. Поэтому неудивительно, что наша попытка по иному написать учебник вызвала массу возражений, прежде всего, со стороны Института экономики АН СССР. Хватало и насмешек в адрес тех, кто не может заняться ничем другим, как «искать какую-то клеточку социализма»».

Развитие столь важных для общественной науки методологических принципов вылилось в коллективную монографию, написанную под руководством отца в 1980-е годы. Фундаментальный труд в форме учебного пособия готовился в «Политиздате». В это же время там же находилась в работе и моя книга о военно-промышленном комплексе США. Редактором обоих изданий была Елена Михайловна Аветисян, как-то поведавшая мне курьезный случай. Выпуск университетской рукописи по неизвестным причинам задерживался, а отец требовал ускорения публикации, на что начальство издательства ему как-то заявило: «Николай Александрович, если мы поставим Вас в первую очередь, то придется повременить с трудом Георгия Николаевича». «Так выкиньте его к черту!», - молниеносно среагировал отец.

Тем не менее, моя книга вскоре была выпущена тиражом в 200 тысяч экземпляров, а его так и не увидела свет. Дело в том, что выходу ее воспрепятствовали высокие чины из ЦК КПСС, вознамерившиеся напечатать собственный учебник по политической экономии. С помощью административного ресурса они блокировали конкурирующие издания. Своего они добились, но об их опусе теперь мало кто вспоминает.

Осенью текущего года кафедра политической экономии экономического факультета МГУ отметит свое 210-летие. За это время ею руководили и там преподавали многие выдающиеся личности. Но, как недавно подметил нынешний заместитель заведующего кафедрой профессор К. А. Хубиев, «лишь однажды была создана своя университетская школа политической экономии (1957–1985)». Эти годы для кафедры оказались и ее золотым веком.

И не только для нее. Ведущая теоретическая кафедра подняла весь экономический факультет МГУ на новый уровень. Большую часть тех лет деканами факультета были представители «цаголовской школы» с кафедры политической экономии - М. В. Солодков и В. Н. Черковец. Неспроста среди занявших затем видные позиции в экономической науке, общественно-государственной и политической жизни нашей страны стало так много выпускников экономического факультета МГУ того периода. Другое дело, что они, как говорится, оказались по разные стороны баррикад.

Проверка временем

Выдержали ли идеи отца и его школы проверку временем? В основном да, в чем-то нет.

Нет – поскольку вслед за Марксом отец утверждал, что на смену капитализма идет коммунизм. Для многих, правда, это и по сей день остается вероучением. Но между ним и наукой – большая разница. Социализм – ни в одной из стран не имел и не имеет перспектив перерастания в высшую коммунистическую стадию. Кто-то скажет – еще не вечер, когда-то это обязательно произойдет. Но так можно говорить обо всем на свете, а то, что мы видим на практике и о чем подробнее скажем ниже, показывает, что караван истории человечества идет несколько в ином направлении.

Да – поскольку социализм не сходит с исторической сцены. Хотя он и потерпел крах в СССР и ряде других стран, но все же оказал сильное воздействие на развитие мирового капитализма, социализировав его. Правда, капитализм по-прежнему доминирует, а у нас даже расцвел пышным, хотя и сомнительным цветом.

Говоря о социализме, мы имеем в виду не только Кубу или Северную Корею. Обратимся ко второй экономике мира - Китаю, где симбиоз социализма с капитализмом вот уже на протяжении 35 лет показывает выдающиеся результаты. То же самое относится к Вьетнаму. А разве не социализированы и многие другие страны Азии, например, Индия, государства Европы и Латинской Америки? В Бразилии усилиями социалистов в лице двух последних президентов - Лулы и Русефф – успешно развернуты программы социально-экономического развития и модернизации реального сектора. Или взять нашего ближайшего соседа – Белоруссию. Во всех этих странах существует макроэкономическое планирование и не утерян централизованный общественный контроль над производством – та самая исходная координирующая сила, с которой по Цаголову и «начинается Родина» социализма.

А раз так, значит законы и категории, представленные в написанном 50 лет назад втором томе «Курса…» пусть и в усеченном виде, но действуют в ареале, где сегодня проживает, чуть ли не половина человечества. Стало быть, теория университетской школы остается весьма востребованной для понимания и реально существующего сейчас общества.

 Представленная в «Курсе…» концепция планомерности как исходной основы социализма противостояла пропагандируемой тогда некоторыми учеными концепции «рыночного социализма». Жизнь показала, что критическое отношение к последней оказалась пророчеством. Полное и стремительное открытие шлюзов рынку ведет к реставрации капитализма, что продемонстрировали реформы у нас и в ряде других бывших соцстран.

Вместе с тем истекшие полстолетия выявили и то, что планирование всего и вся из одного центра не эффективно. Для рационального исполнения регулирующих функций необходимо обладать достоверной информацией о том, что обществу нужно, а что нет. Планирующие органы государства могут обладать такой информацией в сфере производства угля, стали, нефти, газа и электроэнергии. Но в сфере изготовления, обуви, одежды, персональных компьютеров, косметики и других индивидуальных товаров и услуг обособленный частный производитель знает свой рынок и его потребности лучше государственного чиновника и может выполнять свои задачи грамотнее последнего. Словом, все не надо планировать из одного центра. Но главное можно и нужно. Каждому свое. Как говорится, кесарю – кесарево, а богу – богово.

Ни в перестроечную эпоху, ни позже вопрос так не ставился. Стоит ли удивляться тому, что шарахаясь из одной крайности в другую, мы попадаем из огня да в полымя. Разрушив «до основанья» плановое хозяйство, мы выплеснули с водой и ребенка.

Практика показывает, что требуется не просто комбинация планового и рыночного регуляторов, а соединение преимуществ социализма и капитализма. «Курс...» же полностью исключал капитализм из структуры зрелого, или как тогда выражались развитого социализма. Отсюда товарно-денежные отношения излишне подминались «все более полными планомерными связями». На деле первым не давалось достаточного простора для ускорения экономического роста, а вторые в одиночку также не были в состоянии обеспечивать его.

Последовавшая за горбачевской перестройкой тотальная приватизация при Ельцине и Гайдаре одним махом смела плановое хозяйство и впопыхах передала рычаги управления «избранному меньшинству». По логике частные бизнесмены должны были стать «эффективными собственниками». Но карты спутались: назначенцы-олигархи бросились туда, где выгоднее им, но не обществу. Добыча и отправка на Запад нефти, алюминия, меди, никеля оказались куда более доходными, чем «возня» с обрабатывающей промышленностью и машиностроением, которые вскоре стали хиреть.

Между тем экономика благополучного Запада, а теперь и Востока во все большей степени пронизываются плановой деятельностью. И не только на отдельных предприятиях или корпорациях, что было и раньше, но и на общегосударственном, или макроэкономическом уровне. Оно, правда, не всеохватывающее, и не столь жесткое. Не директивное, а в основном индикативное, т.е. рекомендательное. Наряду с рынком планирование является встроенным в передовые страны регулятором, поддерживающим пропорциональность всего общества. Закон планомерного, пропорционального развития перекочевал из прежних учебников по политической экономии социализма в практику сегодняшних рекордсменов мирового развития.

В странах БРИКС все кроме нас широко практикуют макроэкономическое плановое регулирование. В Индии идет 12-ая пятилетка. В Китае, который как принято считать вот уже три десятилетия уверенно идет в сторону рынка, три года назад также начался 12-ый пятилетний план. Лишь мы, опрометчиво порушившие плановый регулятор, зациклились на одном лишь рынке, да и его быстро умудрились криминализовать и монополизировать. Потому и основательно проседаем в кризисы и в разы отстаем теперь от чемпионов экономического роста. 55 лет успешно действует Генеральный комиссариат по планированию во Франции, где «дирижизм» никогда не стремился подменять собой рынок. Напротив, он его дополняет, стараясь компенсировать различные сбои, отказы и «близорукость» рыночного механизма. Управление экономического планирования Японии разрабатывает пятилетние планы-программы, также носящие мягкий и индикативный характер.

Лишь с помощью возрожденного на новой основе планового регулирования можно диверсифицировать нашу экономику. И не надо пугать несведущих людей угрозой реставрации Госплана. Не о том речь. Восстановление планирования необходимо в тех формах и пределах, в которых оно служит стабилизатором и регулятором экономики, но не мешает, а помогает другому регулятору - рыночному.

У нас же вследствие «реформ» произошла конвергенция со знаком минус. Разрушив плановое хозяйства и без подготовки плюхнувшись в рынок, мы вскоре оказались в олигархическом, а затем и бюрократическо-олигархическом капитализме. Разговоры о том, что мы осуществляем «переход к рыночной экономике» некорректны. Строй производственных отношений в новой России давно уже сформировался и носит указанный выше характер, выдвигающий на передний план тенденции паразитизма и загнивания.

Да, по числу миллиардеров мы стоим на третьем после США и Китая месте в мире. Но почему наши магнаты так разительно отличаются от их коллег на Западе и Востоке? 1/3 всех богатств России принадлежит 110 олигархам. Что сделали они для прогресса общества? Ровным счетом ничего. Рейдерство и коррупция оказываются выгоднее инноваций и модернизации. Где столь широко рекламированный Е-мобиль Прохорова? Его нет, и не будет. На это они не способны. Что сделали полезного для нашей экономики Абрамович, Дерипаска, Усманов, Рыболовлев или Потанин?

О новой политэкономии

Когда прослеживаешь, как менялась политико-экономическая наука в нашей стране, то получается довольно забавная картина. В начале прошлого века в ней был представлен широкий спектр различных школ и направлений. После 1917 года, особенно с приходом Сталина, главное течение проходило в русле догматизированного марксизма, выдвинувшего на первый план цели оправдания принятой модели социализма. Став идеологическим оружием правящей партии, она заняла привилегированную позицию в надстройке общества. Антикапиталистическая направленность, нескрываемый классовый характер, тем не менее, не исключали возможность развития научной мысли, но, безусловно, накладывали на труды советских экономистов налет ортодоксальности и догматизма. Полностью избежать этого не мог и «Курс политической экономии».

Реставрация капитализма в 1990-х перечеркнула всю политическую экономию советского периода. Фундаментальная экономическая наука, начатая в 1615 с трудов Антуана де Монкретьена, стала изгнанницей. Ее тотчас же исключили из числа обязательных общетеоретических вузовских дисциплин, преподаваемых в России. Взамен же предложили позаимствованный на Западе, но малопригодный для нашей страны неглубокий и игнорирующий социальный аспект «экономикс». Однако глобальный экономический кризис и усиливающееся в последнее время разочарование результатами хозяйственного развития страны питает растущий в обществе интерес к глубокой теории и достижениям экономической мысли, в том числе и «перечеркнутой» советской эпохи.

На Востоке говорят, что если долго находиться на берегу реки, то рано или поздно увидишь, как мимо тебя проплывает труп твоего врага. Ряд вузовских кафедр политической экономии, включая университетскую, не изменили своего названия. Честь им и хвала. Не исключено, что придет время, когда они увидят крах господствующего пока в мире и у нас неолиберального мейнстрима. Но что мешает, не дожидаясь этого, создать новую политэкономию, отражающую произошедшие во всем мире и в нашей стране тектонические сдвиги? Тем более, что о необходимости возрождения науки много и давно говорится. Да и времена для свободного выражения мысли сейчас завидные по сравнению с тем, что было раньше.

Думается, что главной помехой является объективная сложность теоретического осмысливания весьма сложной, противоречивой и меняющейся действительности. Плюс к тому требуется и немалая смелость суждений, полет творческой мысли, научная интуиция и, конечно же, знание современной жизни. Не претендуя расставить все точки над i, выскажу в связи с этим некоторые соображения о видении контуров напрашивающегося обновления политэкономии.

Практика мирового развития последних десятилетий показывает, что социализм в чистом, или «беспримесном» виде не эффективен, неустойчив, а потому потерпел поражение не случайно. Вместе с тем, жизнь опровергла и утверждения Фрэнсиса Фукуямы о капиталистическом «конце истории». Неоспоримые факты говорят о том, что на смену капитализма и социализма приходит новое интегральное общество, гипотезу о котором впервые пророчески высказал выдворенный из России и оказавшийся впоследствии в Гарварде великий русский социолог Питирим Александрович Сорокин. В 1960 в работе "Взаимная конвергенция Соединенных Штатов и СССР к смешанному социокультурному типу" он пишет: "Западные лидеры уверяют нас, что будущее принадлежит капиталистическому типу общества и культуры. Наоборот, лидеры коммунистических наций уверенно ожидают победы коммунистов в ближайшее десятилетие. Будучи не согласным с обоими этими предсказаниями, я склонен считать, что если человечество избежит новых мировых войн и сможет преодолеть мрачные критические моменты современности, то господствующим типом возникающего общества и культуры, вероятно, будет не капиталистический и не коммунистический, а тип специфический, который мы можем обозначить как интегральный. Этот тип будет промежуточным между капиталистическим и коммунистическим строем и образом жизни. Он объединит большинство позитивных ценностей и освободится от серьезных дефектов каждого типа"[5].

Среди экономистов раньше и глубже всех эта тенденция нашла отражение в работах интеллектуальной звезды ХХ века Джона Кеннета Гэлбрейта. В блестящей книге «Новое индустриальное общество», изданной одновременно в США и Англии в 1967 году он писал: «Из всех слов, имеющихся в лексиконе бизнесмена, менее всего ласкают его слух такие слова, как планирование, правительственный контроль, государственная поддержка и социализм. Обсуждение вероятности возникновения этих явлений в будущем привело бы к осознанию того, в какой поразительной степени они уже стали фактами… Размышления о будущем выявили бы также важность тенденции к конвергенции индустриальных обществ, как бы ни были различны их национальные или идеологические притязания. Мы имеем в виду конвергенцию, обусловленную приблизительно сходной системой планирования и организации… Сказанное здесь о конвергенции двух систем не скоро получит всеобщее признание. Люди, толкующие о непроходимой пропасти, отделяющие свободный мир от коммунистического мира и свободное предпринимательство от коммунизма, защищены от сомнений столь же догматической уверенностью, что, какова бы ни была эволюция системы свободного предпринимательства, она никак не может стать похожей на социализм. Но перед лицом очевидных фактов эти позиции можно отстаивать лишь временно… Ничто, пожалуй, не позволяет лучше заглянуть в будущее индустриальной системы, чем установление факта конвергенции, ибо в противоположность нынешним представлениям оно подразумевает, что этой системе может быть обеспечено будущее»[6].

Именно этот конвергентный, или интегральный тип общества и экономической системы, впитывающий в себя преимущества капитализма и социализма и отсекающий по возможности их недостатки, должен найти отражение в новой политической экономии. Без теоретического воспроизведения этой по сути дела шагающей по планете новой социально-экономической системы политэкономия в широком смысле слова не может сегодня выглядеть убедительной и завершенной. Осмысление и отражение конвергентного строя продолжается многими исследователями, в том числе и автором этих строк[7].

Для создания такой политической экономии прежний «Курс…» бесценное подспорье. В теории первобытного, рабовладельческого и феодального способов производства много менять не требуется. Дополнить капитализм новейшими модификациями и даже реально происходящим на наших глазах углублением его общего кризиса тоже не представляет большого труда. Социализм же надо не исключать, как это делает экономикс, а дать его в реально существующем и совмещенном с капитализмом виде.

Маркс представлял социализм единой фабрикой. Этого не состоялось. Модель социализма, представленная в «Курсе…» опиралась на реальный опыт в нашей стране, насчитывающий к моменту написания учебника свыше 40 лет. Она стала наиболее глубоким теоретическим отражением рассматриваемого объекта в научной литературе. Отмеченные выше недостатки не снимают значимость постановки и решения вопроса об исходном, основном и производных отношениях социалистического способа производства. Справедливости ради надо сказать, что «экономические клеточки» и исходные отношения докапиталистических формаций в «Курсе…» не были разработаны.

Но зато там не отрицалось то, что уже в позднем капитализме появляется «вторая клеточка» - регулирование и централизованное планирование. В «Курсе…» так прямо не говорится, там присутствуют «зародыши социализма в капитализме». Но разве это не одно и то же? Рано или поздно из них рождаются «дети», которые затем вырастают. «Невидимая рука» рынка Адама Смита дополняется вполне осязаемой второй рукой государственного централизованного планирования. Между ним и социализмом, как говаривал В. И. Ленин, «никаких промежуточных ступеней нет». Словом, это уже первая социалистическая форма, которая при общенародной власти наполняется во все большей степени социалистическим содержанием.

Встречный процесс шел в прежних социалистических странах, проведших грамотные экономические реформы. Там план не разрушили, но к нему добавили капитализм. Причем действовали постепенно, держа большое, отпуская малое, переходили реку, нащупывая дно. Итог - биполярная система новой смешанной, или интегральной формации как реальность и императив современного развития.

В связи с этим интересно обратиться к развитию политэкономии в этих странах. В Китае, например, существующий строй производственных отношений называется «социализмом с китайской спецификой». Такая трактовка имеет право на существование. Но неверно считать, что все законы, существующие в этих странах социалистические. Известный экономист-китаевед профессор Э. П. Пивоварова в своих капитальных трудах по экономике Китая давно уже пришла к выводу о конвергенции в Китае[8]. То же относится к Вьетнаму[9]. В самих этих странах не случайно часто говорится о «двухколейной экономике».

Законы социализма и капитализма одновременно могут действовать и уже действуют во многих странах. В общем, ничего удивительного в этом нет. Понятие «многоукладная экономика» с давних пор находится в научном обороте. При этом обычно имеется в виду, что это переходная экономика. В том, о чем говорится теперь, никакого перехода нет. Комбинированное состояние представляет собой постоянную черту нового конвергентного строя.

Многие видные российские ученые, в том числе из РАН, высказывают схожие взгляды. Старейшина экономической науки академик Олег Тимофеевич Богомолов замечает: «Особого внимания достоин китайский опыт разработки и усовершенствования социалистической модели экономики. В начале 1990-х гг. у нас говорили, что рынок и план несовместимы. Это якобы столь же немыслимо, как женщине быть «немножко беременной». Китайцы план и рынок совместили, и у них прекрасно получилось. Я это говорю для того, чтобы было понятно, что уже тогда шел поиск иной экономической модели. Оживился сегодня интерес к теории конвергенции. Это было попыткой в теории соединить преимущества социально ориентированной экономики с рыночной. А в государствах Северной Европы такая конвергенция была осуществлена»[10]. Далее академик РАН выражает надежду, что и в нашей экономике «плановое начало будет усиливаться» вследствие чего и мы перейдем к «конвергентному обществу».

Еще два экономических гуру – С. М. Меньшиков и упоминавшиеся выше С. С. Дзарасов – пришли к аналогичным выводам. В недавней статье последний призывает следовать примеру «таких успешно развивающихся стран, как Китай, Вьетнам, Индия, Бразилия» и двигаться к «к планово-рыночной модели экономики»[11].

В «Курсе…» теория конвергенции считалась «очередной выдумкой буржуазной пропаганды». Но жизнь показала, что именно она идет на смену и капитализма и социализма. Капитализм, совмещенный с социализмом не только возможен, но и нужен для успешного развития, по крайней мере, на современном этапе. И новая политическая экономия должна не только не отрицать западный экономикс, но и включить наиболее важные его открытия в свой состав в качестве надстроечных элементов этой науки. Экономикс без политэкономии не глубок. Но и политэкономия без экономикс – не вполне конкретна. А их синтез продуктивен. Так что и здесь напрашивается конвергенция.

Первую попытку соединить политическую экономию и экономикс предпринял профессор С. М. Меньшиков. В 1999 году была издана его «Новая экономика. Основы экономических знаний». Работа была рекомендована Министерством общего и профессионального образования Российской федерации в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений, обучающихся по экономическим специальностям. Кстати, С.М. Меньшиков – один из авторов «Курса…», проработавший по совместительству на кафедре политической экономии экономического факультета МГУ долгие годы. Потребность продолжения разработки этого направления очевидна.

Обновленный учебник по политической экономии будет чрезвычайно важен и в качестве плацдарма для создания новой идеологии России, о чем в последние годы говорится много, но пока безрезультатно. Нельзя строить идеологию, без предварительного выяснения того в каком обществе мы сегодня живем и к какому должны стремиться. Так что существуют возможности для теоретического прорыва и на этом направлении.

Могут возразить: интегральный, или конвергентный способ производства еще не устоялся, а что будет через сотни лет - никто не знает. Это так. Но практика все же показывает, где «растет кокос», где постепенно решаются важнейшие социально-экономические проблемы. Это конвергентные страны. Разве не принимать это во внимание не означает закрывать глаза на самое главное и уходить от анализа магистральных тенденций современного общественного развития?

Правде в лицо

Наши усугубляющиеся экономические проблемы не являются секретом. Третий год подряд падают темпы экономического роста, и спор ведется лишь по вопросу – продолжается ли стагнация или уже кризис.

Однако премьер Д. А. Медведев, отчитываясь в конце апреля 2014 года перед депутатами Госдумы РФ почему-то заявил, что экономическая политика не нуждается в принципиальных изменениях. Спрашивается, как это стыкуется с тем, что сырьевой крен российского хозяйства усиливается, а многолетние разговоры о диверсификации, инновационном развитии и модернизации так и заканчиваются ничем?

Правде надо смотреть в лицо. Но для этого нужен глубокий политэкономический анализ и диагноз. Создается впечатление, что власть предержащие не желают заниматься этим. Между тем надо констатировать, что нынешняя ситуация – производная господствующего в стране строя, созидательные и конкурентные начала в котором подмяты отношениями монополистического господства и подчинения, неизбежно выдвигающими на авансцену экономической жизни тенденции паразитизма и загнивания.

В таком случае следует менять, причем коренным образом, не только политику, но и саму экономику. Точнее, – сам способ производства. Требуется найти выход из бюрократическо-олигархического капитализма и совершить переход к новому интегральному обществу. С этим не согласны не только наши либералы, превратившиеся в адвокатов нынешнего правящего класса и идеологических проводников интересов доморощенной олигархии, но и представители нынешней КПРФ. Последние зовут назад в старый социализм и не желают замечать происходящих в мире благотворных перемен и утверждения нового конвергентного строя, представляющего разумный симбиоз авантажных черт предыдущих формаций.

Глубокое политэкономическое мышление сейчас не в моде. Экономический блок правительства руководствуется идеологией рыночного фундаментализма. Для его представителей не существует вопросов: по правильному ли пути идет Россия, не следует ли заменить ныне господствующую у нас порочную форму капитализма лучшей, не является ли длительное падение темпов экономического роста выражением обострения внутренних противоречий формации, не требуются ли коренные, а не косметические перемены? Они ограничиваются рассуждениями о «таргетировании инфляции», ставках процента, сравнивают наши черепашьи темпы роста со странами, переживающими кризисные времена.

На критику экономического курса правительства и неудовлетворительных результатов его деятельности, звучащую со стороны академиков Е. М. Примакова, С. Ю. Глазьева и других авторитетных ученых-экономистов на представительных форумах ими внимания не обращается. Тому, что до поры до времени это сходит с рук, способствует и «зачистка» теоретической поляны. Ведь наши высшие учебные заведения вот уже почти четверть века как перестали готовить специалистов по политической экономии. Даже оставшиеся кафедры под такой вывеской радикально изменили содержание преподаваемых программ, отчасти уподобившись тургеневскому герою, который «сжег все, чему поклонялся» и «поклонился всему, что сжигал».

Личностное

Некоторые из авторов книг об отце и выступавших на юбилейных конференциях давали меткие характеристики формату личности отца. Добавлю и от себя к этому несколько слов.

Лев Гумилев называл пассионариями тех, кто отличается повышенной социальной активностью и волевыми качествами, необходимыми для достижения стоящей перед ними цели. Мне кажется, что отец был именно из этой породы. Человек кипучей энергии, жизнелюбивый, яркий, притягивающий к себе всех. Заразительность его убеждений сказалась на многих судьбах, в том числе, моей сестры Натальи, а потом и моего старшего сына Александра. Все мы окончили экономический факультет МГУ, хотя отец никогда не агитировал нас в плане выбора профессии, а наоборот, рекомендовал серьезно подумать, прежде чем сделать окончательный выбор.

Первые воспоминания об отце относятся к военному периоду. Летом 1944 года мы вернулись из эвакуации в четырехкомнатную московскую квартиру на улице Горького (ныне Тверская) в доме № 6, расположенному наискосок к Центрального телеграфу. Столь престижное местожительство в столице предоставили покойному к тому времени моему деду Александру Харитоновичу видимо с учетом заслуг его старшего сына в борьбе за утверждение Советской власти на Кавказе. Как-то утром я подошел к проснувшемуся отцу, лег с ним рядом и спросил: «Пап, а когда война кончится, ты купишь мне волчок?» «Конечно», - пообещал отец. И сдержал слово. Помню его ликующее лицо в день Победы. Тогда и в последующие годы к нам приезжало много родственников с Кавказа, близких и дальних, и некоторые из них жили у нас месяцами. Отец всегда проявлял к ним внимание и делился куском хлеба.

Не помню, чтобы отец дома читал нотации. Но своим примером показывал, «что такое хорошо и что такое плохо». Как-то юнцом я обронил при нем: «Ведь все люди работают ради денег» и услышал спокойный голос отца: «Это совсем не так, я, например, тружусь не только ради этого». И сказанное навсегда вошло в мое сознание, в результате чего «роль труда в жизни человека» была пересмотрена, как, впрочем, и денег.

В послевоенные годы отец снимал дачи в разных местах Подмосковья. В академическом поселке Мозжинка он играл в шахматы с живущим неподалеку легендарным академиком Струмилиным. Помню и его общение за столом с академиками А. А. Арзуманяном, П. Ф. Юдиным, крупными партийно-государственными деятелями, великими писателями и артистами, со знатными и простыми земляками и родственниками. Видел, как отец мог легко находить общий язык с людьми разного возраста – от мала до велика – и разного социального положения. Более того – внушать доверие.

Я рано усвоил, что отец довольно строг, не поощряет хвастовства и чванства, осуждает легкий путь к успеху. В моей школьной дружеской компании был один стиляга. Отцу он не особо импонировал, хотя родич не раз повторял пушкинские строки из «Евгения Онегина»: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей: к чему бесплодно спорить с веком? Обычай деспот меж людей». Да и сам одевался, что называется, с иголочки.

Вспоминается и такой эпизод. В одном из последних классов школы дома в кругу приятелей отмечался мой день рождения. Вошел отец и присел к нам. «Что Вы бы пожелали своему сыну?», - спросил кто-то из гостей. «Быть умнее», - прозвучал ответ. «Но у него с этим вроде все хорошо», - среагировал задавший вопрос. «Ума никогда слишком много не бывает», - парировал отец.

Он был великолепный рассказчик и всегда находил время для чтения художественной литературы, к чему также прививал вкус своим родным и окружающим. Умел не только усердно работать, но и хорошо отдыхать, или, как теперь принято выражаться, расслабляться. Хорошо и как-то красиво играл в теннис, бильярд, волейбол. Был завзятым футбольным болельщиком и таким же театралом. Любил путешествовать и, как уже говорилось, красиво одеваться. Не искал, но и не избегал дружеских застолий, где почти всегда был тамадой и душой компании.

Мне посчастливилось все пять студенческих лет слушать лекции отца. Он был, без сомнения, выдающимся оратором, искусно доносившим до слушателей все оттенки мысли. На всех сокурсников они производили неизгладимое впечатление. Только спорили: чего в них больше – научной глубины или художественного мастерства, замешанного на высокой культуре, харизме и артистизме. Многие из моих юных однокашниц на него засматривались, а одна симпатичная приятельница даже призналась, что это «идеал ее мужчины».

Но прежде всего он был искателем истины. Мне повезло наблюдать его «лабораторию» изнутри: полемизируя по телефону или с глазу на глаз с другими учеными, нередко посещавшими наш дом, отец разъяснял отстаиваемые им научные воззрения. Слышанное не раз прочно западало в сознание, и я вольно или невольно становился пленником его взглядов, а также получал, как мне теперь кажется, дополнительное образование.

Отец всегда серьезно и тщательно готовился к выступлениям и научным докладам. «Чтобы грамотно выразить мысль, не требуется много времени, но чтобы вызвать интерес у аудитории, нужно несравненно больше стараний», - как-то поделился он во время вечерней прогулки по Ленинским горам.

Его характер не был легким. В главном он всегда был тверд, как гранит, вместе с тем эмоционален. В чем-то он был уступчив, в чем-то щепетилен, в чем-то противоречив. Боготворя свою профессию, он был убежден, что занимается самыми важными вопросами своего времени и, наверное, был счастлив. Особо ценил добросовестность и преданность науке. «Не обязательно громко звенеть сегодня. Главное, чтобы то, что ты пишешь и утверждаешь, было и через двести лет правдой», - считал он. «Н. А. Цаголов относился к числу ученых, специализирующихся на генерации идей и не очень заботящихся об их персонификации. Для него важнее всего были результаты работы руководимого им коллектива кафедры», - подмечается в предисловии к книге «О творческом наследии Н. А. Цаголова» (М.: ТЕИС, 2004), написанной группой авторов, долгое время работавших с ним в МГУ.

Обладая тонким чувством юмора, отец часто искрометно шутил. Один из моих сокурсников как-то сказал, что у него есть специальная довольная толстая тетрадь, где он записывает «все лекционные хохмы» отца. Многие из тех, кто был с ним хорошо знаком, и по сей день вспоминают некоторые из его остроумных перлов, ставших крылатыми фразами. Звонит, например, кто-то ему рано утром по телефону и спрашивает: «Николай Александрович, я Вас не разбудил»? – и слышит ответ: «Нет еще».

Помнят и его особую гостеприимность, и внимание к людям. У него, в общем-то, никогда не было никаких накоплений. Все, что зарабатывал, он тратил на жизнь. Никогда не имел ни собственной дачи, ни счетов в банке. Но и в долг тоже, правда, не брал. Он умел и на склоне лет дружить с молодыми. Все мои знакомые очень любили и почитали его. А некоторые становились и его друзьями.

Мне доводилось не раз говорить с отцом на запретные в прежние времена темы. Конечно, он не был диссидентом. Он был марксистом. Хотя, помню, на чей-то вопрос о том, что он хотел сказать своим столь расходящимся по освещению социализма с другими учебниками и трудами «Курсом…», я услышал из его уст: «А то, что если это не так, значит и все не так».

Весть о первом инфаркте отца в конце 1973 года застала меня в Народной Республике Конго, где некоторое время довелось работать в качестве советника ректора Высшей Административной Школы в г. Браззавиле. Отцу тогда было 69 лет. Думалось, что он перерабатывает. Помимо напряженной научной и педагогической работы он вел и большую общественную деятельность. Входил в различные комиссии, возглавлял секцию политэкономии Дома ученых Академии Наук СССР и т. д. Изложив это мнение в письме, я предложил ему уйти на заслуженный отдых и сохранять здоровье, дав понять, что решение материальных вопросов берусь взять на себя. Тогда мы часто переписывались. Но на этот раз ответ заставил себя долго ждать. Наконец пришел жесткий и категорический отказ.

Есть люди, для которых труд и творчество становятся первой жизненной потребностью. Основоположники марксизма и их последователи полагали, что при коммунизме это станет уделом всех. Полагаю, что это утопия. Как говорил герой Хэмингуэя из романа «Прощай оружие!» лейтенант Генри: «Я не создан для того, чтобы думать. Я родился для того, чтобы есть, пить и спать с Кэтрин». И таковых, увы, было, есть и будет большинство. Однако отец относился к другой категории. После этого он полнокровно жил еще почти 12 лет, творя и руководя многочисленным научно-педагогическим коллективом вплоть до последнего дня.

Как-то уже став доктором экономических наук и профессором, я спросил отца: «Если в созданной вами теории социализма все так логично и увязано, то почему действительность столь далека от начертанной схемы»? «Мы пишем не только о том, что есть, но и том, как должно быть», - ответил отец. «Но ты ведь хорошо знаешь, что бюрократия не оставляет надежд на то, что нормативный подход может реализоваться на практике», - продолжал я. «Да, сейчас этот нарост сдерживает потенциал социализма, но тенденция идет к демократизации социализма, и тогда наше общество сможет в развернутом виде, т. е. в полную силу, реализовать свои возможности».

Отец надеялся, что начавшаяся в последние месяцы его жизни перестройка соединит преимущества социализма с демократическими завоеваниями народа и придаст импульс прогрессу общества. Надеялся, но уже не смог повлиять на ход этих реформ…