Савас Михаил-Матсас –
генеральный секретарь Рабочей
революционный партии Греции (ЕЕК)

1. Условие существования диалектики – это мир, разрываемый на части своими собственными противоречиями.

Возникновение и усиление противоречий в переходную эпоху, отмеченную историческими потрясениями и катастрофами, создают условия для возможности установления логики противоречий.

Карл Маркс на самой ранней стадии своей борьбы за вытеснение гегелевской философии и диалектики, в канун революции 1848 года, которая изменила Европу и мир, решительно указал: «Мир, противостоящий философской целостности внутри себя, является вследствие этого разрываемым на части. Эта философская деятельность, поэтому, также оказывается разорванной на части и противоречивой […] Но нельзя позволять себе быть введённым в заблуждение этой бурей, которая следует за великой философией, мировой философией. Обычные арфы играют в любых руках, Эоловы арфы – только под напором бури».

Молодой Маркс сосредоточил свое внимание на приближающейся исторической буре. Он уже пророчески предвидел то, что с гегелевской философией современный мир достиг исторического перелома, когда начинается новый переходный процесс; далее следовала не только иная философия, а новая историческая эпоха. Подтверждение этому пришло с появлением пролетариата в качестве революционного класса на исторической арене в революции 1848 г: капитализм приближался к своему апогею, и, соответственно, к началу своего длительного угасания.

Новое отношение между миром в переходном состоянии и философией, или, в марксистских терминах, между «миром, становящимся философией» и «философией, становящейся миром», было установлено единством революционной теории и практики, нацеленных на изменение мира, исторической материалистической диалектики, позднее известной как марксизм. Но марксисты слишком часто забывали, во-первых, что мир может быть изменен именно потому, что он разрывается на части своими собственными противоречиями и, во-вторых, что логика этих противоречий, внутренняя динамика перехода, есть диалектика.

Сегодня имеет место очевидный парадокс: хотя беспорядочный мир после холодной войны разрывается на части непримиримыми антагонизмами, неразрешимыми противоречиями, неумолимо создающими условия для постоянной войны от Балкан до Афганистана, от Ирака до народных восстаний самой страны, от боливийского Альтиплано до оккупированной Палестины, а также в гетто Парижа, диалектика, как правило, рассматривается как реликвия разрушенного прошлого, или, что еще хуже, памятник сталинизму.

Долгое главенствование сталинизма над международным рабочим движением, несомненно, сыграло огромную роль в дискредитации диалектики, которая ложно отождествляется с уродством «диа-мата», апологетическим инструментом бюрократического господства. Но отрицание диалектики не является исключительно результатом влияния ныне более не существующего сталинизма. Его корни – в противоречиях самого мира на современной стадии мирового господства «фетиша» в последней инстанции, фиктивного капитала, и его вхождения в беспрецедентный кризис.

Приговор здесь, на стене, но слепота, которая не дает его увидеть, торжествует повсюду. Ткань общества не составляет целостности с обостренными социальными и экономическими проблемами, особенно массовой безработицей. «Новая эра глобализации», которую много и шумно приветствовали, оказалась просто глобализацией всех противоречий капиталистической системы до точки взрыва. Фальшивые «окончательная и полная победа» либерального капитализма, объявленная после краха Советского Союза, и бесконечный период мирного процветания буржуазной демократии вскоре сменились свертыванием демократии в условиях «чрезвычайного положения», провозглашенного в метрополиях для сопровождения непрерывной варварской войны на периферии, «перманентной террористической войны, «долгой войны», ложно представляемой империализмом как «столкновение цивилизаций».

Эта глобализация империалистической войны как выхода из тупика финансовой глобализации, провалилась в своих попытках подавить народное сопротивление и за границей, и у себя, и, в конце концов, привела к негативной реакции в форме политического кризиса буржуазных режимов на их же родине, означающего переход к крупным историческим противостояниям. Предчувствие революции снова нависает над планетой, хотя его постоянно и тщетно отрицают и изгоняют. Буря здесь, сейчас. Но голос легендарных марксовых «Эоловых арф» все еще не слышен.

Zeitgeist, главенствующий «Дух эпохи», является поэтому анти-диалектическим. Чем больше обостряются исторические противоречия, тем больше подавляется их логика; диалектика исчезает не только как объект интеллектуального исследования, но, прежде всего, как ключевой элемент в политической подготовке революционной борьбы за освобождение.

В каком-то смысле, конечно, это ничто большее, нежели работа «коварства истории», расставление ловушек для всех тех, кто спешит похоронить диалектику. Как предсказал Маркс, систематический кризис глобального капитализма, «благодаря разносторонности и ин­тенсивности своего действия, вдолбит диалектику даже в го­ловы выскочек», подпитывая иллюзии для новой, страшной Империи по всему миру. Но это преподаст горький урок диалектики и всем тем, кто культивирует иллюзию того, что они смогут изменить мир без революции и без потребности в ее алгебре, то есть диалектике.

2. Диалектика неотделима от перехода и объективно, и субъективно. Она не только заставляет прилагать усилия к изучению переходов в природе и человеческой истории посредством «изучения противоречия в самой сущности объектов», но также возникает и развивается посредством решающих переходов в истории человеческого общества. Она берет начало в переходе от доклассового к классовому обществу, вместе со становлением первого классового общества в Древней Греции; она созревает с переходом к последней антагонистической форме классового общества, капитализму; и она принимает научную форму при переходе по ту сторону капитализма, в бесклассовое общество, мировой коммунизм.

Труд как базис социального метаболизма между человеческим общественным бытием и природой развивается посредством своего разделения, ведущего к разделению между физическим и умственным трудом, разделения общества в соответствии с классовыми границами и присвоения прибавочного труда непосредственных производителей собственниками средств производства. Внутренний раскол целостного отношения между человеком и природой, лежащий в корнях социального метаболизма, создает болезненное разделение, отчуждение между двумя полюсами отношения. Исходная неразделенная целостность распадается на две части, внутренне взаимосвязанные в своей разделенности, - на природу и общество как открытые целостности. Субъект возникает внутри разрыва, отделяющего его от заново установленного объекта. Но таким образом объективные условия также создаются для того, чтобы субъективно осознать специфическую диалектику каждой из этих открытых целостностей, притом, что ни одна из них не сводится к другой.

Со становлением классового общества Гераклит, пионер диалектики, стал первым, кто осознал Бытие как противоречивый процесс. Платон, когда начался длительный кризис и упадок античного полиса, осознал это противоречие в движении самих идей. В своих поздних работах он даже оспорил введенный Парменидом основной принцип философии, касающийся учения о Не-бытии, путем установления существования относительного Не-бытия.

Но идея абсолютной отрицательности ускользнула от Платона, поскольку она вышла за пределы его общества, которое игнорировало центральное место труда, и, следовательно, «труд отрицания». Только с возникновением капиталистического общества, которое сделало труд общепризнанной основой воспроизводства условий жизни общества, Гегель смог в свое время «осознать труд как сущность человека», хотя и только как «абстрактно-духовный труд», осмысливая «абсолютную отрицательность», но с точки зрения идеализма. И только Маркс окончательно обосновал диалектику отрицательности в ее материальной естественноисторической имманентности.

3. Это материалистическое преодоление и переработка Марксом гегелевской диалектики расчистило путь и пережило свою кульминацию в его выдающемся незаконченном произведении, Капитале. Как верно заметил Ленин, «Если Маркс не оставил «Логики» (с большой буквы), то он оставил логику Капитала, и это следовало бы сугубо использовать по данному вопросу. В Капитале применена к одной науке логика, диалектика и теория познания [не надо 3‑х слов: это одно и то же], взявшего все ценное у Гегеля и двинувшего сие ценное вперед».

Сам Маркс рассматривал свою работу и публикацию первого тома Капитала в 1867 г. как «наиболее пугающий снаряд, когда-либо запущенный в голову буржуазии (включая собственников земли)»; другими словами, как страшное революционное теоретическое оружие классовой борьбы, созданное тем, кто отказался стать «практичным» и «повернуться спиной к ужасам человечества».

Ему было горько, но он не был удивлен той враждебностью и заговорческой тишиной, которые последовали за публикацией. «Как только получена возможность проникнуть в суть логики, все основывающееся на теории убеждение в неизменности и неизбежности существующих условий разбивается еще до практического краха. Итак, наличествует абсолютный интерес господствующих классов в увековечивании бессмысленной неразберихи. А иначе, почему еще платят этим льстивым сплетникам, если у них нет других козырей касательно науки, кроме тех, что не стоит посвящать ни одной мысли политической экономии».

Целью Капитала было именно открыть эту «внутреннюю логику», которая отрицает какую бы-то ни было «неизменность и неизбежность» существующих условий и ведет к их слому; «разоблачить экономический закон движения совре­менного буржуазного общества» с позиции, «с которой развитие экономической общественной формации рассматривается как естественноисторический процесс», конечный социально-экономический организм, который рождается, созревает, приходит в упадок и умирает. Маркс устанавливает в качестве науки учение о переходе от современного капитализма - посредством логики его собственных противоречий - к ряду периодически повторяющихся, постоянно усугубляющихся кризисов и катастроф, вместе с классовой борьбой обостряющихся до точки социальной революции; и к новой высшей исторической форме бесклассового общества ассоциированных производителей – коммунизму.

Внимание к диалектическому переходу присутствует в Капитале везде. «Что отличает диалектический переход от недиалектического перехода?» - спросил Ленин, и сам незамедлительно дал ответ на этот вопрос: «Скачок. Противоречие. Перерыв постепенности. Единство (тождество) Бытия и не-Бытия». Это то, что делает учение о диалектическом переходе таким важным для теоретико-политического понимания существующих условий перехода, для ориентировки, особенно в поворотных пунктах истории и во время переворотов, т.е. для подготовки к революции.

В третьем томе Капитала, при анализе кредитной системы и структуры акционерных обществ, который стал абсолютно пророческим в нынешних условиях находящейся в кризисе финансовой глобализации Маркс писал:

«С развитием общественного производства средства производства перестают быть средствами частного производства и продуктами частного производства и могут быть средствами производства лишь в руках ассоциированных производителей, т.е. их общественной собственностью, как они являются их общественным продуктом. Но эта экспроприация в пределах самой капиталистической системы выражается в антагонистической форме, в форме присвоения общественной собственности немногими; а кредит все больше придает этим немногим характер чистых рыцарей наживы […] Поэтому кредит ускоряет развитие материальных производительных сил и создание мирового рынка, доведение которых как материальных основ новой формы производства до известной высокой степени развития и составляет историческую задачу капиталистического способа производства. Вместе с тем кредит ускоряет насильственные взрывы этого противоречия, кризисы, и тем самым усиливает элементы разложения старого способа производства.

Присущий кредитной системе двойственный характер: с одной стороны, развивать движущую силу капиталистического производства, обогащение на эксплуатации чужого труда, в систему чистейшего и колоссальнейшего азарта и мошенничества и все более сокращать число тех немногих, которые эксплуатируют общественное богатство; а с другой – составлять переходную форму к новому способу производства».

 Эта длинная, но необходимая цитата показывает всю поверхностность современной «систематической диалектики», которая отделяется, по недвусмысленному утверждению Криса Артура, от «исторической диалектики, изучающей подъем и падение социальных систем», и противопоставляет ей свое прочтение Капитала.

Невозможно без того, чтобы не исказить труд Маркса, увидеть ее только лишь как диалектику экономических категорий в исключительно логическом переходе одной в другую, как поступают поставщики «систематической диалектики», утверждая, что они являются более теоретически «последовательными», чем сам Маркс! Фактически, если «аналитический марксизм» в англо-саксонском мире отделил историю от диалектики, чтобы создать род препарированного «Марксизма», играющего роль сломанного теоретического хребта больного «рыночного Социализма», то «систематическая диалектика», его антипод, отделяет диалектику от истории, оставляя пустую оболочку квази-гегельянских, а вернее нео-Кантианских схем. И «аналитический», «неабсурдный Марксизм», и «систематическая диалектика», несмотря на совершенно противоположные направления исследований, проваливаются в попытках игнорировать (избегая настоящего противостояния) катастрофическое наследие Сталинизма и его жуткую трехчленку «Истмат – Диамат – Марксизм-Ленинизм». Но невозможно вырваться из своей эпохи, ее монстров, ее открытых вопросов, ее потребностей и вызовов.

4. Троцкий определил Марксизм как высшее теоретическое сознание эпохи. Это сознание не может быть создано и развито, и, прежде всего, оно не может слиться, в ключевой момент перехода к революции, «с непосредственным действием низших угнетенных масс, которые наиболее отдалены от теории», без предварительного рывка за пределы главенствующих форм Zeitgeist, «Духа Эпохи».

В 1914 году, в тот момент, когда разразилась Первая мировая война и Второй Интернационал в политическом плане выродился в социал-шовинизм, Ленин не только порвал политические связи с социал-демократией – он обнаружил этот разрыв в методологически-философских корнях посредством обращения к свежему и обстоятельному прочтению Логики Гегеля, посредством избавления всего диалектического наследия, «наиболее революционного элемента марксизма», от систематического разрушения доминирующим позитивизмом, градуализмом и эволюционизмом «ортодоксии» Второго Интернационала.

Между 1933 и 1935 гг., во время самых серьезных поражений международного рабочего движения, в условиях беспрецедентных исторических катастроф, бюрократического вырождения Советского Союза, роста мощи нацистов в Германии и несостоятельности сталинизированного Коминтерна, Троцкий, будучи в ссылке, пошел по стопам Ленина; он придал глубину своей политической борьбе против сталинской бюрократии и обнаружил новую ориентацию на Интернационал также путем обращения к изучению гегелевской диалектики, как показывают его Философские Тетради того периода.

С каждой исторической бурей, повторное открытие Гегелевских «Эоловых арф», пользуясь словами Маркса, становится снова и снова необходимым, как потребность самой переходной эпохи. Это повторное открытие является повторной закладкой основания. Оно делает необходимым тщательную переработку основы марксизма, переход по ту сторону Гегелевского абсолютного идеализма, свежую критику гегелевской философии и диалектики в целом, а не эклектическое подбирание частичек и кусочков его творчества для того, чтобы придать «диалектический» оттенок бесцветной политической риторике. Это то, чем занимался сам Маркс в последней части своих Рукописей 1844 года, перед тем, как сконцентрироваться на отрицании самого отрицания, которое в своей гегелевской идеалистической форме является повторным подтверждением псевдосущности, примирением с отчужденной жизнью.

Ленин также критически осмыслил Логику Гегеля во всей ее полноте (а также работы Аристотеля, Гераклита, Лейбница и др. в тот же ключевой период 1914-1915), и на ее основе он смог сконцентрироваться на центральной категории диалектики, противоречии, которое отвергали господствующий позитивизм и эволюционизм реформизма, загипнотизированные спокойным ростом социал-демократии в течение десятилетий, предшествовавших Первой мировой войне.

В других условиях, в 1930-е, Троцкий обратился к повторному прочтению гегелевской диалектики, разделяя Ленинское внимание к противоречию и затем концентрируясь на законе перехода количества в качество. Особое внимание к этой проблеме было необходимо для политического ориентирования, принятия ключевых политических решений в отношении классовой природы Советского общества при Сталинизме, роли Коминтерна, непреклонного роста фашизма и скатывания до бойни Второй мировой войны. Троцкий не отделял свое учение о качественных скачках от полновесных попыток четко отграничиться не только от непосредственных политических оппонентов и центристской путаницы, но и от чисто либерального взгляда на исторический прогресс, - такого, который являлся линейной концепцией Истории и очень ограниченной формальной логикой, господствовавшей над социал-демократией и Сталинизмом и имевшей катастрофические результаты. По этой же причине в его философских заметках уделяется такое большое внимание уточнению таких категорий, как катастрофа, в противоположность либеральной концепции прогресса, и гибрид, как ключ к пониманию беспрецедентных, неклассифицируемых, гетерогенных, но органических образований, которые возникают особенно в переходную эпоху.

В этих вопросах сходятся борьба против линейно-либеральных идей, распространяемых бюрократиями, и щепетильный анализ, который проводился Уолтером Бенжамином в тот же период катастрофических побед фашизма и предательств сталинских «Народных фронтов», особенно в его главных работах, таких, как Passagenwerkи Тезисы о концепции истории. С другой стороны, в тот же темный период, Эрнст Блох раскрыл диалектику возможности как Принцип Надежды.

Все эти работы разрабатывались против и в общем разрыве с каутскианской эволюционистской ортодоксией и сталинским Прокрустовым ложем «диа-мата». Импульс для этого был дан глубочайшими потребностями самой эпохи и ее драматических поворотных пунктов.

Противоречие, преобразование количества в качество, катастрофа, гибриды, «Диалектика в точке перерыва», «Онтология Еще Не Бытия» и т.д. являются не изолированными категориями или абстрактными отвлеченными конструкциями, а взаимосвязанными моментами рефлексии в себя миром, разрываемым на части; логики переходной эпохи, полной зигзагов, трагедий и «штурма небес». Коротко говоря, это те концепции, которые полностью объясняют эпоху войн и революций и затянувшийся переход между захудалым капитализмом и мировым Социализмом.

Более чем когда бы-то ни было, переход является ключевой категорией, на которой нужно сконцентрироваться, объединяя в этом изучении все исследования прошлого, особенно ленинскую диалектическую логику противоречий и троцкистскую нелинейную концепцию истории, полную качественных скачков, катастрофических событий и гибридных образований. Когда старый мир, такой, каким он был сформирован после Второй мировой войны, лежит в руинах, а новый еще не возник, в этом интервале переход скрывается до такой степени, что становится невидимым.

В период после 1989 г. главенствующей идеей является идея о том, что с «триумфом» капиталистической глобализации и «концом эры революций» в «недолгом 20 столетии», снова проявляются невозможность перехода по ту сторону капитализма, подтверждение Вечного Возвращения к тому же самому – «мифу мифов», как верно назвал его Бенжамин, астрологическая иллюзия вечной жизни, которая культивировалась умирающей мировой социалистической системой.

Изучение перехода необходимо больше, чем когда бы-то ни было, поскольку, прежде всего, наша эпоха имеет четко переходный характер, как эпоха перехода от угасающего капитализма к мировому социализму, который отрицается. Во-вторых, и как следствие из предыдущего тезиса, переход к капитализму бывших обществ советского типа рассматривается как случайно совпавший с политическими крушениями на Востоке в 1989-91 гг. Мир с этой точки зрения уже рассматривается как закрытая целостность. В-третьих, переход по ту сторону существующих капиталистических условий невероятен, просто недостижим, если не нежелателен, неизбежно ведет ко всем видам «тоталитаризмов». Исторический цикл, который был открыт в Октябре 1917, с этой (буржуазной) точки зрения, закрыт безвозвратно. Пересмотр перехода как диалектики нашей эпохи, разработка теории и политической программы на этом обновленном теоретическом базисе, таким образом, становится для марксистов самой неотложной задачей.

5. Что представляет собой переход?

Прежде всего, переход никогда не является простым перемещением из одной точки пространства в другую. Аристотель в своем учении о возникновении и уничтожении уже отделил простое уменьшение или увеличение количества от качественной смены одного или более свойств сущности (превращения/ αλλοίωσις), а также от перехода, который является преобразованием субстанции сущности в свою противоположность. Внутренняя динамика этого преобразования сущности, которую еще не видел Аристотель, - это диалектика отрицательности; отрицание первого понятия следующим, отрицание данного и затем отрицание отрицания, видимый возврат к отправной точке на более высоком уровне, удержание положительного в его отрицании в единстве противоположностей, которое было впервые описано в рациональной, лаконичной форме Гегелем.

Рой Баскар в своей книге Диалектика, Пульс свободы, выделяет переходное состояние, или пограничную зону, где предоставляется выбор: либо в зоне перехода сущность не является ни А, ни –А, нарушая закон исключенного третьего, либо есть и А, и –А – отрицая закон непротиворечивости формальной логики.

По словам Баскара, Деррида выбрал первую альтернативу «не-тождественности», а Гегель – вторую, ведущую к единству противоположностей, тождественности тождественности и нетождественности.

Без вступления в дискуссию о том, каковыми были реальные альтернативы, выбранные Дерридой и Гегелем, должен быть поднят следующий вопрос: в зоне диалектического перехода оба правила формальной логики, законы исключенного третьего и непротиворечивости вытесняются одновременно. Сущность в процессе перехода не является ни первоначальной А, ни результатом его отрицания/опосредования – не-А; уже больше не А, и еще не -А; но, так как А еще не полностью претерпело отрицание, это все еще уничтожающееся А, и в то же время – возникающее –А.

Самая большая проблема – трансформировать два данных аспекта, две «альтернативы» Баскара, в неподвижные абстракции, теряющие все свое движение и изменение, содержащиеся в переходе.

Это часто случается, к примеру, в дискуссиях в антисталинистском левом движении, в отношении классового характера бюрократизированного Советского Союза. Иван Крейпо и другие использовали первую «альтернативу» (в соответствии с альтернативой Баскара) и обнаружили, что Советский Союз не является ни буржуазным, ни рабочим государством, ни А, ни –А. Если принимать некапиталистическое социально-экономическое содержание как заданное, с точки зрения Крейпо, Советский Союз был не буржуазным государством, но если принимать, также, политическую форму Государства как заданную, где упраздняются все организации пролетарского самоуправления, то он не был также и рабочим государством. Государство было отделено от создавшего его исторического процесса, от генезиса в социалистической революции, положившей начало мировому переходу, который затем, к сожалению, был заблокирован и изолирован поражениями в Европе и Китае. Экономическое содержание было абстрагировано от тенденций восстановления, которые испытывала господствующая бюрократия в государстве. Без видения перехода, проходящего через заранее предопределенную борьбу между революцией и контрреволюцией, Крейпо порывает с бесклассовой концепцией государства, без осознания внутренних противоречий, движущих переходным обществом, заблокированным в единственной стране, и возможных исходов.

С другой стороны, те, кто свели определение Советского союза как разлагаемого бюрократией рабочего государства, данное Троцким, до неподвижной абстракции, с заданным набором абстрактных критериев, фетишизирующих отношения собственности, существование Госплана и государственной монополии на внешнюю торговлю и механически смешивая эти черты рабочего государства с буржуазными нормами распределения, бюрократией как буржуазным органом в рабочем государстве и т.д., закончили противоречием (А и -А), которое было не более чем формальным, без какой бы-то ни было внутренней динамики.

Оба подхода упустили предупреждение Троцкого «не давать законченного определения неоконченному процессу». Советский Союз не был ни автократическим царско-буржуазным государством, которое было уничтожено в 1917 году, ни «отмирающим государством типа Парижской Коммуны», каковым он должен был быть по мысли Ленина. Он не был ни А, ни –А, но в то же время он был А и –А, первым порождением мировой революции, не «ошибочным», но дико искаженным из-за своих поражений и изоляции.

Неслучаен тот факт, что обе концепции и большинство стремлений левых антисталинистов были крайне сбиты с толку и находились в замешательстве в связи с неожиданным крахом Советского Союза. Так как они все еще продолжают использовать те же самые антидиалектические методы, их смущение усиливается всеми путями развития в постсоветском мире, в Украине, в путинской России или в Китае.

6. «Мейнстримовские» аналитики, в основном, называют эти страны и их экономики «переходными», подразумевая то, что они движутся в том же самом направлении, но на различных скоростях, к полной интеграции в мировой капиталистический рынок. Неудивительно, что эта концепция «перехода» как постепенного, линейного прогресса наталкивается на растущие проблемы из-за неожиданных сюрпризов на пути к полностью развитому капитализму. История, процесс, посредством которого формировались государства и общества, и особенно мировые исторические события, такие как Русская и Китайская революции, не исчезают самопроизвольно. Они фиксируются мириадами противоречивых способов не только в памяти, но в общественных отношениях, в материальных условиях жизни и жизни поколений людей. Бертелл Оллман не зря нам напоминает высказывание Уильяма Фолкнера: «Прошлое не мертво – оно даже не в прошлом», делая акцент на том, что «Маркс мог добавить: и будущее не не родилось – оно даже не в будущем».

Новые гибридные формы появляются от Балкан до бывших Советских республик и Азии. Гибридное социальное образование пока еще не совокупность элементов; оно является органической сущностью, где гетерогенные элементы и разнообразие противоречий внутренне взаимосвязаны посредством наиболее фундаментального отношения, касающегося производства: общественная форма, которую принимают прибавочные формы, отбираемые у непосредственных производителей. Приняли ли прибавочные формы общественную форму прибавочной стоимости на огромных территориях бывшего советского пространства, даже в ключевых секторах экономики Китая (таких как государственные предприятия) - страны, которая играет сегодня ключевую роль в мировой экономике?

Более того, интеграция Востока в мировую капиталистическую систему, в которой господствует империалистический Запад, не уходит от мирового исторического процесса в целом, от закономерностей умирающей социальной системы. Сегодняшний мир не является ни интегрированной целостностью со странами на различных уровнях того же самого капиталистического развития, ни двумя отдельными организмами, внешне связанными и взаимодействующими: глобальным капитализмом в кризисном состоянии, с одной стороны, и с другой – бывшим «социалистическим» миром, находящимся в процессе реставрации капитализма на разных уровнях готовности. Обе открытые под-целостности подвергаются воздействию процесса исторического умирания капитализма в целом. Реставрация капитализма происходит слишком поздно. Интеграция постсоветской России (или даже Китая) в мировой капиталистический рынок не может быть повторением интеграции Китая в Британскую империю 19 ст. Переход является исторически обусловленным процессом, или, пользуясь словами Маркса, он должен изучаться как естественноисторический процесс.

7. В природе нашей эпохе заложено умирание капитализма, её переходный характер, который определяет в последней инстанции взрыв мирового кризиса в различных формах, в различных странах и на различных континентах.

Гегель делал акцент на том, что историческое умирание является проявлением возникновения нового мирового исторического закона, выражением перехода к новой форме человеческого общества и цивилизации. Роль диалектического метода в сознательном вмешательстве в этот переход подытожена Марксом в его знаменитом «Послесловии» ко второму немецкому изданию Капитала в 1873г. «она включает в себя понимание и позитивное осознание существующего, его необходимой гибели…Она рассматривает каждую исторически развившуюся общественную форму в движении и, поэтому, принимает в расчет ее преходящую природу, не меньше чем ее мгновенное существование; поскольку она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна».

Для того, чтобы сыграть на Эоловых арфах, по которым ударяют бури революционной эпохи, нужна беспрерывная тренировка в искусстве диалектики; и прежде всего нужен артист, арфист: революционная часть рабочего класса. Нет революционной партии без диалектики. И нет диалектики без всемирной партии социалистической революции, лаборатории для её опытов и её программы, без сознательного организатора её практики и окончательной победы.