Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Альтернативы » №2, 2016

Солтан Дзарасов
ВЛАСТЬ И ДЕМОКРАТИЯ В РОССИИ

Дзарасов Солтан Сафарбиевич –
д.э.н., профессор, 
Институт экономики РАН

Как в былые советские времена, мы сегодня вновь оказались перед проблемой соотношения власти и демократии, вернее говоря их совместимости между собой. В этом нет ничего нового. Мы всегда завидовали Западу и хотели подобную демократию иметь у себя. Наш народ совершил величайшую в мире революцию 1917 года с верой в то, что отказ от капитализма будет означать установление более развитой демократии, и, благодаря этому мы больше, чем люди на Западе, станем хозяевами своей судьбы. Однако, этого не произошло. По причинам, на которых здесь нет возможности останавливаться, даже заложенные революцией зачатки демократии отстоять не удалось. Утвердившаяся у нас тогда диктатура пролетариата с самого начала содержала в себе вирус перерождения в диктатуру личной власти, а запоздалые выступления разъединённых оппозиционных групп в партии не смогли предотвратить наступление худшего, и в итоге мы оказались под властью сталинской деспотии.

А как теперь, удалось нам достичь заветной цели, или опять, - в который раз, - мы оказались у разбитого корыта? Если да, то, почему? Этим вопросы я хотел бы рассмотреть в предлагаемых строках.

«Ражие» парни у власти

Действующие на сегодняшней российской политической сцене самозваные либералы, на которых ложится основная ответственность за очередной провал демократии в нашей стране, склонны изображать себя пионерами в этом деле. На самом деле, начиная с декабристов, установление демократии в России было мечтой лучших людей всех поколений нашего народа. Но чтобы не отклоняться от поставленного выше вопроса и не утомлять читателя историческим экскурсом, укажем только на попытки тех, кому в этом, сегодня воздают меньше всего. Я имею в виду различные антисталинские оппозиционные группы в рядах советской коммунистической партии.

Таковыми были в начале левая (троцкистская), затем правая (бухаринская) оппозиция, и, наконец, союз марксистов-ленинцев, выступившие с так называемой рютинской (по имени её инициатора М. Рютина) платформой и другие. Они отстаивали демократию, правда, не в общегражданском смысле, а её внутрипартийный вариант, что исключал сталинский авторитаризм, и это в тех условиях значило много. Но упрёк, которого они при этом заслуживают состоит в том, что они слишком были заняты борьбой между собой, а защищать демократию спохватились поздно, когда могильщики демократии подрубили её настолько, что усилия по её сохранению уже не давали результата.

Хрущёвская «оттепель» была, хотя и половинчатым, но значительным шагом по пути высвобождения от сталинской деспотии. Она давала надежду на дальнейшее развитие начал демократии. Но, делая шаг вперёд, мы обречены делать два назад. Хрущёвская оттепель быстро сменилась брежневским заморозком, рассеявшим былые надежды. Тем не менее, жажда демократии не угасла. Брежневское время отмечено движением диссидентов. В бой вступил новый отряд интеллектуалов, многие из которых проявили недюжинное мужество и самопожертвование за то, чтобы мы стали демократической страной.

Однако справедливость требует разграничения того, что было, от того, чего не было. Выступая за демократию советской государственной и системы, никто из диссидентов не требовал восстановления капитализма, отказа от общественной собственности, а тем более её приватизации и передачи неизвестно, кому. Речь шла о соблюдении советской конституции, где права и свободы были записаны, но не соблюдались. А. Сахаров говорил о конвергенции двух систем, под которой понимал соединение западной демократии с социалистическим планированием. Никто в советский период не представлял, что гигантские богатства, созданные общим трудом ряда предыдущих поколений ни с того, ни с сего кому-то будут отданы в частную собственность. Другое дело свобода и демократия. Её необходимость мы остро ощущали и раньше, и тогда. Однако, решительный поворот в этом направлении провозгласила горбачёвская перестройка, которая проводилась под лозунгом: «больше социализма – больше демократии».

К сожалению, реформы в постсоветских государствах были осуществлены с точностью до, наоборот. Все усилия реформаторов были переключены на отказ от завоеваний социалистического периода, захват общественной собственности, а утверждение демократии было сведено к мало значащим формальностям. Только в период позднего Горбачёва мы увидели реальность альтернативных выборов, а в последующем она стала такой формальностью, что исход заранее бывает известен. Сейчас реальная власть находится в руках партии, представляющей интересы олигархического капитала, которая не стесняется называть себя «партией власти», так как не собирается её уступать никому из имитирующих демократию партий. Такова старая российская традиция. Кто добрался до власти, тот вцеплялся в неё зубами и руками и больше не собирался её кому бы то ни было уступать.

О пагубных последствиях для страны и народа этой византийской традиции говорили многие выдающиеся представители российской общественной мысли. Имея в виду нравы и порядки в столице дореволюционной российской империи, А. Толстой писал: «Петербург, стоящий на краю земли, в болотах и пустрослях, грезил безграничной славой и властью, бредовыми видениями мелькали дворцовые перевороты… приходили ражие парни, с могучим сложением и чёрными от земли руками, и смело поднимались к трону, чтобы разделить власть, ложе и византийскую роскошь.[1]

Византийской роскоши в советское время не стало. Но чем ярче свет, тем гуще тень. Именно из тени революции тогда вылезли ражие парни с грубыми манерами и криминальным жаргоном, слегка прикрытым марксистской фразеологией, и они поднимались к трону, отталкивая всех, кто мог им помешать. В сталинском политбюро 30-х годов не было ни одного человека с высшим образованием. Зато были те, кто, не брезгая ничем, держался за власть как за самую высшую ценность, которую стоит иметь. На словах они были не прочь поговорить о демократии, и с большой помпой была проведена компания по принятию Конституции, в которой провозглашались права и свободы человека. На самом же деле под её покровом осуществили вопиющие нарушения прав и свобод и невиданные до тех пор массовые репрессии ни в чём неповинных людей из страха, что они могут требовать демократии, а это поставит под угрозу их власть. Демократия действительно была той формой правления, которую больше всего жаждали советские люди. Но путь к ней тогда наглухо закрыли антидемократической сущностью сложившейся к тому времени системой власти.

Начатая по инициативе реформистского крыла КПСС во главе М. С. Горбачёвым перестройка породила надежды на демократическое преобразование нашего общества, но не оправдала их. В силу известных обстоятельств августа 1991 года инициатива преобразования советского общества перешла в руки антисоциалистических сил, выступавших под лозунгом установления демократии путём осуществления рыночных реформ. И опять нас постигла неудача. У власти вновь оказались ражие парни, заинтересованные не столько в демократии, сколько в том, чтобы отхватить себе лакомые куски народного богатства. Реформы были проведены, но демократия не наступила.

Вызванная реформами в государствах постсоветского пространства имущественная и социальная поляризация общества повернула развитие общества не к демократии, а в сторону от неё. Сосредоточившая полноту власти в руках разбогатевшая прослойка общества заинтересована теперь не в обеспечении прав и свобод граждан, не в их участии в делах общества, а в том, чтобы демократические институты выполняли охранные функции, служили сохранению системы господства одних над другими. Пока шла борьба за власть и богатства, демократические лозунги и риторика были в моде. Но как только цель была достигнута, они стали не только ненужными, но и опасными. Через демократические формы правления – если они будут реальными, а не просто декоративными, - нижние и средние слои могут добиваться своих целей, в том числе в ущерб верхним. Последние этого никак не хотят, а потому демократические институты и привила в наших странах не получают реального содержания.

Демократия и политический курс

Сейчас у нас сложилась ситуация, аналогичная той, которая была в начале 30‑х гг. прошлого века в СССР. Несмотря на негативные последствия политики коллективизации, руководство страны упорно продолжало проводить её в жизнь. Оно закрывало глаза на тяжкие последствия своей политики и трубило об успехах коллективизации так, будто бы охвативший страну голод и вынужденный переход на карточную систему ничего не означали.

К сожалению, нынешнее руководство страны поступает подобным же образом. Несмотря на гибельные последствия либерального курса для страны и народа, оно с упорством, достойном лучшего применения, только и делает, что настаивает на его продолжении. По той же манере, что и тогда, сегодняшнее российское руководство делает вид, что ни дефолт 1998 года, ни нынешний кризис, ни развал реального сектора экономики не требуют изменения проводимой политики. На самом деле перемена политики требовалась и тогда (в начале 30-х гг.), она требуется и сейчас, о чём свидетельствует запоздавшая формула необходимости модернизации экономики.

Однако, сейчас, как и тогда, нет честного признания того, почему прежние надежды на то, что ожидалось от рынка (её необходимость доказывали тем, что только он способен модернизировать экономику), после двадцати лет рыночных реформ сменились призывами к иным активным действиям? Потому что не оправдались расчёты на то, что переход от плановой к рыночной экономике поднимет её на новый уровень научно-технического прогресса. Произошло прямо противоположное – научно-техническая деградация экономики. Мы не поднялись на более высокий уровень, а опустились ниже прежнего, что требует признания провала рыночных реформ, т.е. несостоятельности избранной тогда модели экономики. Ориентированные на получение прибыли приватизированные предприятия, многие из которых заняли монопольное положение на рынке, достигают свои цели путём вздувания цен, снижения или сдерживания заработной платы, ухода от налогов и других криминальных мер, нисколько не заботясь о техническом прогрессе и модернизации экономики. Что касается государства, то, в соответствии с неоклассической догмой laissezfaire, оно устранилось от решения научно-технических проблем. Частным фирмам предоставлена полная свобода действий, которую они используют для вывоза капиталов за рубеж, вместо того, чтобы вкладывать их в отечественную экономику. Иначе говоря, при сложившейся системе нет хозяйствующего субъекта (эффективного собственника), заинтересованного в модернизации экономики, а потому она не может быть осуществлена.

Напрашивается параллель с тем, что было 30-х гг. прошлого века. Авантюрной политикой коллективизации сталинское руководство само подорвало стимулы роста сельского хозяйства, а затем вину за последовавший развал переложило на так называемых кулаков. Сегодня мы снова видим нечто подобное. Авантюрными реформами ельцинское руководство само подорвало существовавшие в прошлом стимулы научно-технического прогресса и развития реального сектора экономики, а теперь последователи этой политики делают вид, что они тут ни при чём, и необходимое для модернизации требуют от нас. В этом российская власть похожа на того мальчика, который убил своих родителей, а на суде требовал снисхождения, потому что он сирота. Власть лишила общество рычагов воздействия на экономику, а теперь требует от него то, чего она у него отняла.

Между тем, для достижения искомой цели, как тогда, так и сейчас требуется коренное изменение политического курса, создание новой системы хозяйствования, сочетающей рыночные методы с плановыми рычагами воздействия на экономику в нужном направлении. Но такая крутая перемена, как тогда, так и сейчас, означало бы признание порочности и провала прежней политики, что для власть имущих связано с таким риском, на который они идти не могут.

Покушение властей на демократию, и её недопущение характерно для всех периодов нашей истории. Ведь демократия не сводится к тому, что написано в конституции, или к тому, что время от времени избиратели голосуют за то, что им предлагают. Против такой демократии авторитарные режимы не только не возражают, а всячески её практикуют, видя в ней способ легимитизации своего правления. На самом деле выборы ничего не стоят и являются пустой тратой народных средств, если они не содержат в себе реальную возможность смены у власти тех, кто там к тому времени находился. Смысл выборов в том, чтобы одну стоящую у власти партию сменить другой, одних правителей на других, и, таким образом, скорректировать политический курс. Только в таком случае избиратели имеют возможность опробовать и увидеть, кто в данной ситуации более всего выполняет их волю. В этом отношении нынешний политический режим мало отличается от советского. Как не было возможности сменить КПСС тогда, так и теперь нет возможности сменить сформированную из чиновников и стоящую у власти партию «Единая Россия» и её руководителей В. Путина и Д. Медведева. По аналогии с КПСС она гордо именует себя «партией власти» того не замечая, (не желая замечать), как это несовместимо с демократией, в верности которой они, по крайней мере, на словах клянутся. В соответствии с такой установкой, все «выборы», как в федеральные, так и в местные органы ни к чему другому не приводят кроме как к победе «партии власти», чтобы она «законно» оставалась у власти.

В смысле многопартийности нынешний российский режим является калькой того, что было в европейских социалистических странах, когда власть коммунистических партий декорировалась существованием рядом с ней мало что значащих других партий. Там тоже бывали выборы, но ничего изменить не могли. Никакую реальную оппозицию коммунистическим партиям другие партии не составляли. А ведь нет смысла в оппозиции, у которой нет шанса прийти к власти и на деле показать, чего она стоит. Формальная критика существующей власти мало что значит, если она не подкрепляется готовностью взять на себя ответственность и осуществить нечто другое по сравнению с тем, что есть.

Стоящие сегодня у власти в России политические силы, как и раньше, сделали свою власть незаменимой. Но если выборы организуются так, что у оппозиции нет шанса когда-либо прийти к власти, то зачем она? Только затем, чтобы создать видимость того, чего нет. В постсоветских государствах мы сегодня видим такую ситуацию, когда выборы проводятся, но так, чтобы власть оставалась у одних и тех же политических сил, а в ряде случаев у одних и тех же кланов из числа преданных правителю людей, наподобие того, как это было со сталинским кланом. Во многих случаях в постсоветской зоне государств дело продвинулось не вперёд к демократии, а отступило назад к бесконтрольной власти феодально-семейных кланов. Иначе говоря, произошёл откат к нечто худшему, чем был советский режим. В послесталинский период, по крайней мере, было коллегиальное руководство, а местные органы контролировались центральными в соответствии с какой-то общей необходимостью.

Но византийская страсть к власти была и тогда. Сегодня мы вновь столкнулись с тем же, что следует осознать и признать как самое тяжёлое проклятье нашей истории - неуёмную любовь и жажду власти одних и тех же политических сил. Она остаётся неизменной независимо от времени и политического цвета. Не только большевики, но и пришедшие на их критике к власти, так называемые демократы, как только сели на трон, то окопались в нем так глубоко, что теперь их демократическим путём сдвинуть с места невозможно. Но ведь именно незаменимость стоящих у власти, больше, чем, что-либо другое, самым печальным образом сказывалось на нашей судьбе. Отсутствием демократических механизмов воздействия на политику и практические дела властвующего слоя советского общества следует объяснить разорение сельского хозяйства страны после её коллективизации, массовые сталинские репрессии, унёсшие миллионы лучших людей страны, первоначальную неподготовленность к отражению гитлеровской агрессии, чуть не приведшую к нашей гибели. Той же причиной объясняются и навязанные нам гибельные реформы, переведшие экономику страны от рельсов роста на рельсы спада и технико-экономической деградации. Будь у общества способов воздействия на эти процессы, они могли быть исключены, и тогда наша история потекла бы по другому руслу, и сегодня мы были бы в куда лучшей ситуации. А мы ещё не знаем, какие испытания готовит нам судьба, если не создадим требуемый механизм реального воздействия граждан на власть.

Тайна магической силы власти

Несмотря на свои очевидные провалы, сегодняшние российские власти, как и советские, в своё время, не хотят менять свою политику, а тем более уступать власть альтернативной политической силе. Потеря власти для них смерти подобна. В этом смысле нет разницы между советскими и постсоветскими руководителями. Как для одних, так и для других власть имеет магическую силу. Они поют ту же песню, что и князь Галицкий в опере Бородина «Князь Игорь»: «на то и власть, чтобы пожить себе всласть!». Того, кто раз вкусил сладость власти, она присасывает к себе с такой силой, что потом его оторвать от неё невозможно.

В связи со сказанным встаёт вопрос о тайне магической силы власти, от чего она так к себе привлекает, и что собой представляют те, кто сломя голову рвётся к ней, а раз обретя её, не может с ней расстаться. В свете подобной любви к власти не только большевиков сталинского разлива, но и российских «демократов» нынешней генерации, вопрос о влиянии власти на человека, тайных пружин её притягательной силы, заслуживают более пристального внимания.

Давно известно крылатое выражение лорда Актона: «Власть склонна к коррупции, а абсолютная власть коррумпируется абсолютно… Среди того, что ведёт к деградации и деморализации человека, власть – самая постоянная и активная сила».[2] Как видно речь идёт не только о вершине власти, которая коррумпируется абсолютно, но о всех звеньях властной иерархии, которые подвержены той же болезни. Любая малозначительная личность, поднявшись на ступеньку выше обычного уровня, начинает мнить себя исключительной фигурой. И чем больше, по расчёту или рабской покорности, мы угождаем ему, тем полнее погружаем его в эфир разврата.

Выше приведённое положение английского историка не осталось голой фразой, а получило дальнейшее развитие. Вскоре после этого молодой венский врач Зигмунд Фрейд обнародовал работы, положившие начало новому направлению философской мысли – психоанализу, с помощью которого были открыты действующие из подсознания мотивы поведения людей, в том числе мотивы его стремления к власти. «Вместо того, чтобы ставить в центр психической жизни человека сознание, Фрейд сравнил его с айсбергом, ничтожно малая часть которого выступает над поверхностью воды. В противоположность господствовавшему в прошлом веке взгляду на человека как на существо разумное и осознающее своё поведение, он выдвинул иную теорию: люди находятся в состоянии беспрестанного конфликта, истоки которого лежат в другой, более обширной сфере психической жизни – в неосознаваемых сексуальных и агрессивных побуждениях».[3]

В работах современных психоаналитиков (А. Адлер, Э. Фромм, К. Хорни и многих других) путём анализа сознательного и подсознательного вскрыты, с одной стороны мотивы стремления человека к власти, а с другой, её обратного влияния на человека. Так, вместо сексуального влечения, которое у Фрейда выступает основным мотивом поведения человека, А. Адлер считает, что таким мотивом является воля к власти, стремление одного установить свою власть над другим. В отличие Ф. Ницше, который считал такое стремление присущим особой, неподвластной этическим нормам и обществу личности, Адлер считал это заурядным явлением, присущем всем и каждому. Страсть к власти, говорит Адлер, внешне воспринимаемая как сила, а на самом деле обычно бывает подсознательным сокрытием слабости человека, чувства собственной неполноценности, которую он пытается компенсировать таким именно путём. Поскольку дети ещё не умеют скрывать свои чувства, то подсознательное в их поведении выступает более отчётливо, и, наблюдая над их играми, Адлер заметил, что каждый из них стремится взять господство над другими. Это стремление он объясняет тем, что ещё ребёнком человек начинает испытывать «комплекс неполноценности» от своих отношений с родителями, взрослыми, а затем со сверстниками, и тогда власть над другими становится компенсатором того, чего ему не достаёт. При этом у тех, кто испытал особо сильный шок от сознания своей физической или интеллектуальной неполноценности стремление к их преодолению принимает формы гиперкомпенсации, интенсивного развития определённых способностей. В таком случае, говорит А. Адлер, из слабости рождается сила.

Однако такая сила, употребляемая в целях своего господства над другими, приобретает явно нездоровый характер, поскольку человек не ограничивается простым восстановлением того, чего ему не хватает. «В таких случаях, - пишет он, - стремление к власти и доминированию может стать настолько преувеличенным и обострённым, что его можно будет назвать патологическим, и обычные жизненные отношения не удовлетворят человека никогда. Побудительные мотивы в таких случаях отличаются некоей грандиозностью и хорошо приспособлены к своей цели. Изучая патологическое стремление к власти, мы встречаем индивидуумов, которые не жалеют усилий, чтобы упрочить своё положение в жизни, действуя при этом крайне импульсивно, с исключительной поспешностью, и совершенно не принимают во внимание других людей»[4].

К. Хорни объясняет патологическое стремление к власти невротическим состоянием человека, который таким путём стремится заглушить в себе тревогу, вызываемую ощущением своей неполноценности. Э. Фромм утверждает, что чем более слабым по существующим в обществе меркам ощущает себя невротический человек, тем больше он стремится к тому, чтобы приспособить окружающий мир к своим интересам, ибо только подчинением себе других он чувствует себя в своей тарелке. Такое стремление развивает во властолюбце садистские склонности. Ему нужны зависимые от него люди, которые могли бы служить объектом его неукротимых вожделений.

В таком же духе американский психоаналитик Д. Ранкур-Лаффериер рисует психологический портрет Сталина.[5] Обожаемый матерью, но нелюбимый отцом, выходец из бедной семьи, и, в то же время, смышлёный и способный, Сталин с детства страдал от целого «комплекса неполноценности»: маленький рост, некрасивая внешность с лицом покрытыми рябиной от перенесённой оспы, левая рука короче правой и от того не дееспособной, слитые пальцы левой ноги. Кроме того, инородное происхождение (отец Сталина был осетином, а сам он по матери считался грузином) в глазах множества грузин был большим пороком и служил поводом третирования его как второсортного человека. Всё это усугублялось тем, что в среде, где жил и действовал Сталин в свои зрелые годы, превыше всего ценились ораторские и литературные таланты, которых он был лишён, и ему оставалось только смотреть на их обладателей со снедавшей его завистью. Психоаналитики утверждают, что такой «букет ущемлений» не проходит бесследно, а порождает неутолимую жажду гиперкомпенсации. Этой жаждой, наверное, объясняется то, с какой непреклонностью, и, не брезгая ничем Сталин нацеливался и пробирался к первым ролям в любом обществе, где бы не бывал, и через это к вершине власти.

Разумеется, феноменальный успех Сталина нельзя объяснить только его личными качествами. Решающее значение для этого имели общественно-исторические условия, в начале победа революции, выдвинувшей его на авансцену общественной жизни, а затем её перерождение в бюрократическую диктатуру. Именно это способствовало созданию антидемократического режима, вождём которого мог стать такая авторитарная личность, как Сталин, в том числе благодаря своей нарциссической склонности отождествлять себя с русскими царями, Иваном Грозным и Петром Великим. Д. Ранкур-Лаффериер по этому поводу пишет, что Сталин «компенсировал свою нарциссическую ущербность, соорудив напыщенный образ своего «Я». Окружающие его подхалимы протянули руку помощи, периодически снабжая Сталина «нарциссическими поставками». Но всё же несоответствие завышенной самооценки и реальности иногда становились слишком очевидным. Поэтому Сталину приходилось прибегать к другим способам защиты образа своего «Я» и избавления от беспокойства. Он использовал то, что в ортодоксальном психоанализе носит название «механизма защиты».[6] Под «защитными механизмами» в данном случае имеется в виду приписывание человеку мнимых заслуг и достоинств, которые призваны подкрепить завышенную оценку, которую он сам или его окружение ему дают. Столь и безудержные, сколь и безвкусные публичные восхваления Сталина именно это и означали.

Однако помимо заложенных в человеке подсознательных мотивов стремления к власти, есть ещё и обратное влияние власти на человека, о чём и говорил лорд Актон. Каким бы добродетельным не был человек, если он даже оказался у власти помимо своей воли, скорее рано, чем поздно, под её воздействием он непременно подвергается порче и со временем становится другим. Никто этой метаморфозы не может избежать в силу того, что логика вещей всегда сильнее логики личных намерений, а потому последние всегда уступают первым. Встав у власти, человек оказывается в плену логики вещей и вынужден подчиняться тому, что она диктует. Один из лидеров «Пражской весны», З. Млынарж описал встречу чехословацких руководителей с советскими, когда после известных августовских событий 1968 года их привезли в Москву. Подойдя к Александру Дубчеку и сердечно приветствуя его, Брежнев в свойственной ему фамильярной манере обратился к нему со словами, смысл которых состоял в следующем.

- Как, Саша, ты меня подвёл, а я ведь всё время за тебя ручался. Ты возомнил, что раз ты у власти, то можешь всё. Нет дорогой. Даже при моей власти больше приходится делать то, что не хочу, но вынужден.

Во время разных избирательных компаний людей шокирует, что идущие во власть обычно бывают щедрыми на обещания, которые потом они не выполняют. Но одно дело говорить, а другое делать. Придя к власти, избранные оказываются в совершенно другой ситуации, которая начинает диктовать иные решения, нежели те, которые были в намерениях. А ведь намерения тоже не всегда бывают чистыми. Чаще всего люди приходят к власти, принеся с собой хлам идейных предрассудков и ложных представлений о том, что такое плохо и что такое хорошо, включая компенсаторы неудовлетворённости собой с намерением взять реванш за прошлые неудачи. Плюс к внутренней склонности человека к завышенной самооценке и тем расположенности к порче, пребывание у власти также способствует не очищению, а загрязнению души от нечистот, стекающих к ней от эгоистических интересов тех, кто толпится вокруг него. Наша история была и остаётся столь тяжёлой потому, что мы слишком доверчиво вверяли свою судьбу тем, кто правил нами не столько в наших интересах, сколько в интересах утоления собственного болезненного тщеславия.

 

 

Развращающее влияние власти на человека

Один из главных уроков, который нам следует уяснить из нашего горького опыта, на мой взгляд, состоит в учёте развращающего влияния власти на человека. Нет большего наркотика, чем власть одного над другим, в особенности высокой власти над множеством людей. Раз вкусившего сверхгероинь власти, он настолько пьянит и дурманит, что по добру оторвать человека от этого зелья, бывает невозможно. Под развращающим влиянием этой отравы в скрытых проёмах психики властвующего лица происходят такие необратимые изменения, которые лишают его обычной логики и свойственных другим человеческих чувств. Человек у власти психически заболевает сознанием своей особости, чрезмерно завышенным представлением своей значимости, для подтверждения которой требуется обстановка всеобщего преклонения и лести. Без этого властвующее лицо начинает испытывать дискомфорт, словно задыхается от нехватки воздуха. Он заболевает нарциссизмом, который приводит его сознание в такое помутнение, что он начинает совершать поступки, не укладывающиеся в логику обычного человека.

       
       


В известной картине И.Е. Репина «Иван Грозный и его сын Иван» Грозный показан таким, что, убив сына в пылу гнева, он приходит в ужас. Художник не мог найти иного объяснения поступку «царя-сыноубийцы», кроме того, что это могло быть сделано в состоянии безотчётного умопомешательства. Поэтому в центре картины мы видим ужас на лице Ивана Грозного, которым художник хочет сказать, что всё произошло нечаянно и теперь отец охвачен неописуемым горем. На самом деле никто не знает, как это было. Анализ тогдашней ситуации делает более вероятным другое предположение. Давно потерявший психическое равновесие Иван Грозный сделал это скорее сознательно, поскольку напуганные его жестокостями бояре прочили сына ему в наследники, а со смертью сына, его власти уже ничего не угрожало. Упоение властью было для него дороже жизни родного сына.

 

Обычное сознание не мирится с такой ненормальностью. Поэтому люди склонны очеловечивать бесчеловечность обладающих властью антилюдей. Такую попытку мы видим также в картине Н. Н. Ге «Царь Петр и царевич Алексей». В её основе лежит известное событие российской истории. В царствование Петра I, церковь была крайне недовольна его преобразовательной деятельностью, и хотела возвести на трон его слабовольного сына Алексея. Чтобы это исключить, Пётр подослал к нему убийц, которые его задушили. Таким диким способом он избавился от нависшей над ним угрозы. В картине Ге мы видим ту же неприятную подноготную власти, что и в случае с Иваном Грозным. Подобно Репину Ге тоже решил властистрастной низости правителя придать оттенок государственной необходимости, и тем как-то реабилитировать Петра. С этой целью он устроил в картине отцу и сыну встречу один на один, которой в действительности не было. Мы видим, как Пётр сидит за столом и, то ли со злобой, то ли с оттенком отцовского укора (ну зачем же ты так?) пристально смотрит на сына, вороченного из бегства в Австрию и Неаполь под гарантии прощения его грехов. Но теперь очевидно он ощутил себя в ловушке. Излучая непреклонную силу и волю, в преображенском кафтане и высоких военных сапогах Петр сидит на стуле, резко повернув голову к сыну, вздумавшему встать на его пути. Он ждёт от него ответа на высказанные им упрёки за измену и козни, достоверность которых подтверждается лежащими на столе перехваченными письмами Алексея. Алексей же со скованным и виноватым видом стоит перед отцом, потупив взор, и не знает, что сказать. Если бы всё ограничилось только этим, то мы имели бы обычную ситуацию, знакомую каждому отцу и сыну. Но гениальность художника в том, что показано дальше: сверкающие жестокой решимостью глаза Петра, холодный мраморный пол и ниспадающая на пол красная скатерть, символизирующая кровь. Но если последнее говорит об ожидающем царевича трагическом конце, то всё остальное придаёт концу – убийству сына, оттенок высокой государственной необходимости.

Но если мерзость властвующего лица может быть оправдана какими бы то ни было соображениями, то различие между добром и злом исчезает, и тогда мы ни о чём определённо не можем судить. Можно ли тогда осуждать, например, Екатерину II за то, что организовала убийство своего мужа Петра III, чтобы самой встать у власти? Или благовоспитанного Александра I за то, что санкционировал убийство отца с целью приобретения власти самому? Высокими или, наоборот, чудовищными были мотивы, по которым Сталин отправил на тот свет цвет советского народа, включая собственных родственников даже по линии своей первой жены? По каким мотивам он довёл вторую жену до самоубийства, а ее сестру и брата посадил в тюрьму, откуда не могли выйти, пока сам не отошёл в мир иной? Чтобы своей правдой не мешали создавать его божественный образ. Властолюбец начинает дышать не воздухом, как мы, а чувством своего господства над другими, их преклонением перед собой и всякий, кто своей идейной или домашней правдой способен портить воздух этого всеобщего преклонения, становится его врагом.

Между тем, есть немало людей, которые оправдывают преступления Сталина угодливо толкуемой ими обстановкой в стране и мире. Утеплённый образ вождя успокаивает их совесть и придаёт их душевному состоянию идеологический комфорт. Такой попыткой надо считать показанную в кино эпопее Озерова «Освобождение» сказку о том, что на предложение немцев обменять Паулюса на его сына, Сталин якобы с охватившей его печалью ответил, что солдата на фельдмаршала не меняет. На самом деле эта версия мало вероятна. Она явно понадобилась режиссёру с отмеченной выше склонностью очеловечения образа того, в ком мало, что было человеческого. Паулюс считался погибшим, если не в бою, то в советском плену, а потому его появление на Нюрнбергском процессе в 1946 году вызвало шок, а сидевшие на скамье подсудимых главари третьего рейха не верили собственным глазам, что видят живого Паулюса. Как же они могли предлагать кого-то обменять на того, кого живым уже не считали? Что касается сына Сталина, то его именем немцы действительно спекулировали и даже бросали листовки с его фотографией. Но реальный Яков Джугашвили никогда никому публично не был показан, а без этого никаким утверждениям ведомства Геббельса верить нельзя. Ведь распространяло же оно версию о пленении якобы сына Молотова – Георгия, чего в действительности не было. Сын Сталина, скорее всего, погиб в первые дни войны и в плену у немцев не был. Попавший к американцам в конце войны охранник, застреливший при попытке перелезть через ограду лагеря того, кого считали Яковом Джугашвили, на допросе показал, что пленник систематически нарушал правила лагерного режима. Из барака для русских он всё время уходил в барак для англичан, и больше времени проводил там. На его же замечания он дерзил по-немецки. Мнимый Джугашвили знал английский и немецкий языки, в то время как реальный никаких языков кроме русского и грузинского не знал. Выходит, у немцев был поддельный Джугашвили, годный для пропаганды, но никак для обмена. Так что предложение об его обмене, как и печаль Сталина по этому поводу выглядят надуманными. Судя по тому, каким он был, судьба без вести пропавшего сына, Сталина уже мало интересовала. О других нечего и говорить.

Приведённые примеры взяты нами из русской истории. Но мало, где дело обстояло лучше. Из истории других стран и народов подобных примеров также можно привести великое множество. Путь к власти в недемократических обществах устлан трупами тех, кто вольно или невольно мог помешать болезненным честолюбцам пробираться к ней. Поднявшись на вершину власти, и выйдя на подиум для встречи с народом, властители надевают маску доброты с пленительной улыбкой, которую никак нельзя принимать за чистую монету. Она бывает предназначена доверчивым людям, приходящим в телячий восторг от лицезрения властвующей персоны. Бесстрастные кадры кинохроники донесли до нас постыдные картины того, как бушевала наивная толпа, при появлении на трибуне таких злодеев, какими были Гитлер или Сталин. Следовало бы помнить, что те, которые во имя власти не жалеют собственных детей, мужей, отцов, жён, друзей, едва ли способны лучше относиться к нам чужим по крови и довольно далёким от них во всех отношениях. Ни о ком из властвующих лиц никогда нельзя заранее сказать, при каких обстоятельствах, к какому решению толкнут его скрытые в нём подсознательные инстинкты. Даже самый добродетельный человек у власти, не застрахован от нелогичных действий и роковых ошибок, не говоря о том, что у добродетельного меньше всего шансов оказаться у власти.

Уроки нашей недавней истории

Недавние события нашей истории, когда народы бывшего СССР стали очередной жертвой властолюбцев Беловежского сговора служит ещё одним напоминанием о том, что наркотик власти развращает и лишает совести и рассудка всех, кто может дотянуться до заветного дурмана. Коль скоро без предоставления властных полномочий нельзя править обществом, то доступ к этому наркотику следует ограничить и прописывать его в строго переносимых дозах. Единственным способом минимизации зла власти, как говорит исторический опыт, может быть механизм демократической организации и управления обществом с неотступным следованием процедуре смены властвующего лица по истечении сроков его полномочий. Мало того, что потребление наркотика власти должно быть прописано в переносимой дозе, а ещё важнее ограничение его потребления во времени.

Однако, такой механизм нельзя создать путём копирования даже самой лучшей конституции. Конституция должна быть не столько на бумаге, - этого в советское время было предостаточно, - а в готовности каждого из нас, прежде всего, властных структур, соблюдать принятые законы на практике. Причём власти должны показывать гражданам пример, а не демонстрировать пренебрежение к ним, которое мы видим постоянно. Без этого нельзя приучить людей уважать законы, а их соблюдение сделать нерушимой традицией.

Если же вместо этого просто копировать чужой опыт, как мы делаем, то от этого ничего кроме конфуза получиться не может. Так, став президентами, в начале М. Горбачёв в СССР, а затем и Б. Ельцин в РФ, по американскому примеру пожелали иметь вице-президентов, и соответствующие поправки были внесены в конституции СССР и РСФСР. Но дело кончилось тем, что первые же в нашей истории вице-президенты (Янаев у Горбачёва и Руцкой у Ельцина) выступили инициаторами заговоров против своих президентов и запятнали себя настолько, что во избежание подобного в будущем эти должности пришлось отменить. В конституции вновь пришлось вносить поправки, но теперь уже обратного характера.

Подобная свистопляска с поправками в основной закон страны заслуживала того, чтобы она была проанализирована под углом зрения её истоков и вытекающих из неё выводов. Но ничего подобного сделано не было, поскольку такой анализ способен обнажить особенность нашего менталитета, и заденет наше национальное самолюбие. Прежде всего, встанет такой вопрос: почему за две с половиной сотни лет в США не было ни одного случая, чтобы кто-то из вице-президентов восстал против своего президента и насильственным путём пытался его смести, а у нас было всего два таких случаев, и оба этим и кончились?

Потому что в нашей традиции законность никогда не была в почёте. Упомянутые вице-президенты потому и решились на бунты, что знали присущую нам рабскую покорность мириться с тем, что будет приказано сверху. Эту особенность нашего народа хорошо в своё время усвоил Сталин и ловко ею пользовался. Пробравшись к власти, он получил то, что теперь называется «административным ресурсом», а на самом деле является властными рычагами воздействия на людей и достижения своей цели. В ходе бурных политических дискуссий того времени у его противников были куда более весомые аргументы по вопросам внутрипартийной демократии, в пользу невозможности построения социализма в одной стране, методов осуществления индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства. Но всем аргументам своих противников Сталин противопоставлял силу своей власти. Но известно, что там, где не беспристрастные судьи в лице рядовых граждан и партийцев, а аппаратные боссы решают проблему, грамм власти весит больше тонны аргументов, а потому исход дискуссий этим был предопределён.

На силу власти и рассчитывали также восставшие вице-президенты. О них здесь говорится не для определения их виновности, что теперь бессмысленно, а для напоминания о существующей в цивилизованном мире морально-правовой стороне государственного действия. Если ты не согласен с политикой или делами властных структур, где ты находишься, что вполне нормально и делает честь совестливому человеку не устраивать заговор, а подать в отставку, получить свободу рук, и тогда поступай, как считаешь нужным. Но заговорщики не чувствовали нужды в соблюдении таких этических норм. Они знали, стоит оказаться у власти, и тогда любые их незаконные действия будут списаны придворными средствами массой информации и прочими всегда толпящими у трона льстецами, которые тотчас же начали бы оправдывать и восхвалять победителя.

Поэтому поставим вопрос иначе: почему в демократических государствах, например, США, - откуда списана наша конституция, - за 250 лет существования конституции ничего подобного не было? Надо думать, потому, что там заговорщическим путём нельзя прийти и остаться у власти. Мы же скорее готовы подчиниться силе, чем закону. Так было до, и после революции, при советах и сейчас после них. Мы всегда охотно осуждаем прошлое беззаконие, но миримся с сегодняшним.

Объявив о своих намерениях строить демократического государство, мы не заботимся об изменении нашего антидемократического менталитета и традиций. Ни российские власти, ни общественность не интересуются вопросом о том, почему в США, где конституция, хотя и с поправками, но существует уже около 250 лет, а нам за 75 лет конституционного развития (1918-1993) пришлось принять 5 различных конституций (1918, 1924, 1936, 1978, 1993). За всё время существования конституции американцам почему-то не понадобилось изменение срока пребывания президента у власти, а нам через 15 лет после принятия последней конституции опять понадобилось её менять во имя продления президентских полномочий с 4 до 6 лет. От чего нашим властям неймётся жить и править в рамках раз навсегда установленных конституционных ограничений? От того, чтобы закрепить свою власть на неопределённо долгий срок.

В этом отношении новая власть мало отличаются от старой. Когда в октябре 1993 года в России случился правительственный кризис, то Конституционный суд признал Указ президента 1400 о роспуске парламента неконституционным, и выход находился в новых выборах, как парламента, так и президента. Что! - вскричал президент Ельцин, перевыборы президента? Никогда! Вместо подчинения конституционному порядку, долго не задумываясь, он силой разогнал по закону ему неподвластный Конституционный суд, а танками расстрелял непослушный ему парламент. Иначе говоря, он растоптал конституционный порядок и расстрелом заседавшего парламента из танковых орудий среди белого дня 3 октября 1993 года обеспечил неизменность своей власти. Несмотря на потерю авторитета и поддержки среди населения, с помощью грубого давления властей на избирательный процесс через три года он вновь обеспечил своё новое «избрание» президентом страны. Там, где возможно такое – возможно и всё остальное, и жаловаться не на кого, кроме как на самих себя.

В российской истории мы постоянно видим одну и ту же ситуацию: от власти невозможно бывает оторвать тех, кто к ней присосался. При этом, люди сами способствуют укоренению этой традиции. Она у нас существует с тех пор, когда в ХV веке тысячи москвичей отправились в Александровский монастырь, место удаления Ивана Грозного и покорнейше просили не покидать их, и вернуться к власти в Кремль, ибо никому другому русский народ не может доверить свою судьбу. В последствие то же самое было много раз. Так, в результате внутрипартийной борьбы Сталину не раз приходилось делать вид, что готов покинуть свою должность. Однако, тут же на арену выскакивали подготовленные фигуры и начинали убеждать всех, что Сталин настолько велик и хорош, что без него солнце перестанет светить, а потому надо нижайше просить его остаться на своём посту. При одобрительном молчании партийных или беспартийных масс, Сталин как бы неохотно («я не могу дезертировать от своего партийного долга»!) уступал требованиям низов. В последствие большинство из этих ходатаев стали жертвой сталинского произвола, и им пришлось горько пожалеть о своей порочной угодливости. Не столь драматично, но по тем же мотивам незаменимости под разными предлогами льстецы умоляли остаться на своих постах Брежнева, Горбачёва, Ельцина, Путина.

Такого рода льстецы в нашей истории всегда играли особо неблаговидную роль. В этой связи серьёзного внимания заслуживает то, с каким упорством называющие себя российскими демократами, требовали расстрела парламента и использования любых средств, чтобы сохранить своего лидера Б. Ельцина на посту президента. Тем самым «демократы» показали себя с самой худшей стороны и подписали смертный приговор не только себе, но дискредитировали само понятие демократии. Поэтому после прихода Путина, утратившая веру в демократию власть, стала создавать политическую партию с названием «Единая Россия», чтобы показать себя скорее патриотической, чем демократической.

Весьма любопытно, что те же «демократы» критиковали большевиков за разгон Учредительного Собрания в 1917 году. Бесспорно, что это было роковое решение. Но большевики, по крайней мере, не решились расстрелять Собрание, а после первого заседания закрыли двери помещения, где оно проходило, и этим ему был положен конец. В двух событиях разного времени и действиях разных политических сил (печальной судьбе, как Учредительного Собрания, так и первого демократически избранного парламента России), мы видим одну и ту же черту российской традиции и менталитета. Мы демократы до прихода к власти, но как только оказываемся у её кормила, то она начинает угрожать нам тем, что ею могут воспользоваться оппоненты, чтобы сменить нас и самим прийти к власти. Так из желанной необходимости в прошлом демократия превращается в опасную угрозу в настоящем, и мы её отменяем, превращая в простую формальность. В российской истории пока не было ни одной политической силы, которая была бы исключением из этого правила. Это полностью относится и к тем, кто сегодня у власти. Они приняли все меры и зорко следят за тем, чтобы обеспечить своё неизменное пребывание у власти.

Российским преобразованиям прошлого и настоящего не хватило мудрости и бескорыстия отцов-основателей американской конституции, в которой воплощены идеалы американской революции. Созданная ими демократия не лишена пороков буржуазного общества. Тем не менее, она учитывает, что человек лишь с одной стороны стремится к идеалам свободы и равенства, а с другой находится под властью присущих ему слабостей: эгоизма и жадности, зависти, корысти, тщеславия, властолюбия и прочих пороков. Поэтому американская демократия содержит механизмы противодействия злоупотреблению властными полномочиями. Помимо свободы слова и политической деятельности конституция предусматривает систему противовесов различных ветвей государственной власти: исполнительной, законодательной и судебной, дабы исключить чрезмерного влияния какой-либо из отмеченных слабостей человека. Причём, главное не в самом разделении ветвей власти, а в том, что они независимы друг от друга и одна не может быть подавлена другой.

Ведь формально разделение властей существовало и в советской системе. Но в реальности его не было. Все государственные органы были подчинены ещё более высокому органу, в руках которого была сосредоточена вся полнота власти, и где принимались основные решения - политбюро правящей партии. Де факто такая же монополизация власти произошла и сейчас, с той только немаловажной разницей, что в послесталинское время политбюро ЦК КПСС во многом было коллективным органом принятия решений, а сейчас над всеми ветвями власти стоит верховный правитель в лице президента, единолично принимающий все принципиальные решения. Так, решение о вступлении советских войск в Афганистан политбюро ЦК КПСС приняло в 1979 году после ряда обсуждений, в ходе которых многие возражали против такого решения, и только потом, да и то с трудом удалось склонить дело в пользу ввода войск. Решение же о начале боевых действий в Чечне в 1994 году было принято по единоличному приказу Б. Ельцина без всякой подготовки и обсуждения. Предложение Ленина о привлечении иностранного капитала (концессии) во время перехода к НЭПу вызвало много возражений, и вопрос о том, на каких условиях это приемлемо, а на каких нет, широко обсуждался в печати. Аналогичное предложение Путина сейчас нигде не обсуждается, и мы ничего не знаем об условиях, на которых иностранный капитал приглашается к участию в российских делах.

При всех пороках власти ни одно общество не может обходиться без неё. Признанием этой необходимости наш подход отличается от столь характерного для нас в прошлом подхода революционного анархизма, который видел свободу в отмене всякой власти. Наиболее верным представляется другой подход. Отменить власть невозможно и не нужно, её можно и нужно демократизировать так, чтобы пороки свести к минимуму, а достоинства сделать эффективными. Для этого, на мой взгляд, необходимо соблюдение трёх условий исключения, или, по крайней мере, ослабления развращающего влияния власти на правящую личность.

Во-первых, личная жизнь и публичная деятельность идущих во власть должна быть открытой на предмет суждений о соответствии (или несоответствии) их морально-политического облика требованиям человеческого общежития.

Во-вторых, необходим повседневный контроль над деятельностью каждого правящего лица со стороны, как органов народной власти, так и институтов гражданского общества, дабы свести к минимуму подковёрные интриги и борьбу за власть без правил. Надо, наконец, добиться того, чтобы продвижение к власти и пребывание в ней у нас стали соответствовать правовым и этическим нормам, существующим во всём цивилизованном мире.

В-третьих, следует ограничить срок пребывания правящего лица во власти разумным временем, исключающим истощение его физических и духовных сил, а вместе с тем и способности эффективно справляться с властными полномочиями. Отслужил ты свой срок – спасибо! Теперь – отдыхай, или берись за новое дело.



[1] А. Толстой. Полн., собр., соч., т. 7. М. 1947, с. 7.

[2] Цитировано по книге «Психология и психоанализ власти». Самара. Издательский Дом «Барбах», 1999, с. 53.

[3] Л. Хьелл, Д. Зиглер. Теории личности. М-СПБ. Изд, «Питер», 2009, с. 105.

[4] А. Адлер. Понять природу человека. СПБ. Гуманитарное агентство «Академический проект», 2000, с. 69-70.

[5] Д. Ранкур-Лаффериер. Психика Сталина. М. Изд. «Прогресс-Академия», 1996.

[6]Д. Ранкур-Лаффериер. Психика Сталина. М. Изд. «Прогресс-Академия», 1996, с. 83.



Другие статьи автора: Дзарасов Солтан

Архив журнала
№3, 2016№2, 2016№3, 2015№2, 2015№4, 2014№3, 2014№2, 2014№1, 2014№4, 2013№3, 2013№2, 2013№1, 2013№4, 2012№3, 2012№2, 2012№1, 2012№4, 2011№3, 2011№2, 2011№1, 2011№4, 2010№3, 2010№2, 2010№1, 2010
Поддержите нас
Журналы клуба