Эпштейн Давид Беркович –
д.э.н., профессор, г.н.с. Северо-Западного
НИИ экономики сельского хозяйства РАСХН

В издательстве «Ленанд» недавно издана моя книга «Социализм ХХI века: вопросы теории и оценки опыта СССР»^[1]. Книга посвящена теоретическому анализу опыта социализма в СССР, его противоречиям и исследованию, на основе этого опыта, каким должен быть социализм ХХI века. Я отношу себя к направлению критического марксизма и, отстаивая марксистский подход, предлагаю отказаться от некоторых утопических воззрений на социализм. Книга активно полемизирует с теориями «государственного капитализма», «господства партийно-государственной бюрократии», «антагонистических противоречий между руководящим слоем страны и рабочего класса» и поэтому носит дискуссионный характер. Предлагаемая вниманию статья основана на материалах одной из глав этой книги.

Проблемы хозяйственного механизма СССР периода 60-80-х годов

Сегодня, через двадцать пять лет после исчезновения Советского Союза с карты мира, вполне очевидно, что для успешного развития содержанием экономических реформ в СССР должно было стать кардинальное повышение степени экономической свободы предприятий и объединений и перевод государственного управления экономикой на новые методы планирования и регулирования. Был необходим поэтапный отказ от директивного централизованного планирования в форме системы обязательных плановых заданий каждому предприятию, переход от прямого управления к регулированию экономики. Дело в том, что система директивного централизованного планирования уже в пятидесятых годах начала тормозить создание и распространение достижений научно - технического прогресса (НТП) и повышение эффективности экономики. Тормозить, несмотря на большие усилия, предпринимаемые руководством, в деле создания институтов поддержки НТП в виде, например, системы отраслевых НИИ, расширения круга отраслевых министерств, систем премирования за внедрение НТП и т. д.

Торможение происходило благодаря тому, что, во-первых, инициатива внедрения НТП и повышения экономики исходила, главным образом, из центральных органов, в первую очередь, из Госплана. Остальные звенья, и в первую очередь, министерства, предприятия и их руководители, должны были поддерживать эту инициативу. А в индустриальной и постиндустриальной экономике, тем более, в условиях постоянного экономического соревнования двух социально-экономических систем, эта инициатива должна была исходить от руководства каждого предприятия. Инициатива миллионов в повышении эффективности и внедрении научно-технических достижений побивает инициативу сотен и даже тысяч центральных планирующих звеньев. В развитие этого можно сказать, что Госплан и его службы брали для внедрения лишь те новшества, которые им были известны и проверены, то есть после того, как они где-то получили уже широкое распространение, а для опережения в научно-технической сфере и в качестве продукции требуется, чтобы предприятия сами искали, находили, внедряли и даже создавали такие новшества.

 Во-вторых, торможение роста эффективности и внедрения технологических новшеств происходило потому, что задания по внедрению НТП, которые занимали своё место в системе планирования, вступали в противоречие с заданиями по текущему объёму производства и его росту. Для руководства предприятий важнее было выполнить задания именно по объёмным показателям, так как фонд зарплаты и премии, в первую очередь, зависели от объёмных показателей. И это понятно, так как невыполнение объёмных показателей означало срыв поставок для каких-то других предприятий. Да и в целом показатель роста был важен для имиджа страны.

Ещё одним важным недостатком прежней системы был постоянный дефицит тех или иных видов промышленной продукции и предметов народного потребления, который систематически воспроизводился из-за принципиального недостатка (и достоинства, с другой стороны!) прежней системы, а именно, из-за господства государственно-устанавливаемых цен. При такой системе неизбежны частные дефициты даже при общей сбалансированности денежной и товарной масс. А дефицит товаров народного потребления порождал спекуляции, стремление их приобрести « с чёрного хода», взятки, коррупцию, подрыв морали общества, усиление привилегий управляющего слоя и т. д., и т. п.

Но нельзя ли было просто поменять одну систему плановых показателей на другую, плохую и устаревшую на хорошую и современную? Сегодня вполне очевидно, что это не дало бы существенного результата, хотя и сегодня есть экономисты и политики, которые считают, что если бы в 1960-е или 70-е годы ввели, например, обязательные задания по снижению себестоимости продукции, вкупе с иными показателями, то это спасло бы прежнюю экономическую систему. Ведь прежняя система имела колоссальные исторические заслуги. Она позволила в кратчайшие исторические сроки провести индустриализацию, в 1941 году эвакуировать существенную часть промышленности на Восток, произвести намного больше качественной военной техники, чем вся Европа, работавшая на Германию, выиграть войну, восстановить народное хозяйство и затем создать мощную экономическую базу, обеспечившую не только военно–стратегический паритет с США и НАТО, но и в значительной части наш сегодняшний экономический уровень^[2]. Но дело не только в исторических заслугах. Система централизованного управления имела и в 1970-е годы некоторые преимущества перед системами рыночного регулирования, которые выражались, например, в отсутствии кризисов, в стабильности, в определённости цен и, благодаря этому, в возможности предвидеть и даже планировать будущее развитие на 5 лет и более с минимальным риском. Это очень весомые и важные преимущества, которые в 60-70- е годы ещё не обернулись с полной ясностью своей негативной стороной, и, прежде всего, торможением роста эффективности экономики, обновления ассортимента производства, повышения качества и т. д.

Важно учитывать и то, что среди учёных – экономистов не было единства по поводу направлений и темпов дальнейшего реформирования. Они были расколоты на «товарников», которые связывали дальнейшее развитие с усилением показателей и элементов рыночно – стоимостного регулирования экономики, и «нетоварников», которые утверждали, что при социализме производство является непосредственно-общественным, так как собственность на средства производства – общественная, производство централизованно планируется, и, следовательно, в нем не действуют стихийные законы стоимости и рынка, поэтому усиливать нужно качество централизованного планирования. Таким образом, руководство страны получало весьма противоречивые рекомендации. А успехи наших соседей по социалистической системе, внедрявших более рыночные «правила игры», например, Венгрии и Югославии, отнюдь не были тогда столь уж впечатляющими, чтобы однозначно следовать их примеру, хотя, разумеется, впоследствии это облегчило их переход к рыночной экономике.

По мнению известного критика официальных данных советской статистики Григория Ханина, в период 1960-1985 годов произошло существенное ухудшение качества централизованного управления, и бюрократизация планирования. Он связывает это со снижением качества руководства на высшем уровне после смерти Сталина, уничтожения Берии, победы деятелей преимущественно «партийного профиля» над государственными управленцами после изгнания Н. С. Хрущёвым группы В. М. Молотова^[3], с сокращением числа плановых показателей^[4], а также с общим стремлением руководящего слоя к отдыху и расслаблению после напряжённейшего периода 30-50-х годов. Он, в частности, полагает, что определённые изменения в системе показателей планирования могли «компенсировать влияние факторов, обусловливающих уменьшение темпов экономического роста (ухудшение условий добычи полезных ископаемых, уменьшение эффекта перемещения рабочей силы из сельского хозяйства, необходимость в большей степени опираться на собственный научно-технический потенциал)»^[5]. В частности, речь идёт о таких изменениях «…как о замене в качестве директивного показателя валовой продукции, стимулирующей увеличение материальных затрат, показателями, основанными на трудоёмкости продукции, и выдвигавшиеся О. Антоновым предложения о большем учёте качества продукции при планировании и оценке деятельности хозяйственных организаций». Но, во-первых, 1960-80-е годы были как раз ознаменованы поэтапным отказом от валовых показателей и заменой их показателями товарной продукции, прибыли, а затем - показателями нормативной чистой продукции, которые сохраняли преимущества показателей нормативной трудоёмкости, но не имели ряда их недостатков. А во-вторых, мы покажем далее, что никакие показатели сами по себе не выражают адекватно общественные экономические интересы. Основное совершенствование управления в рамках прежней централизованной системы должно было идти (наряду с совершенствованием показателей) через утверждение требований не только формальной оценки, но содержательной качественной деятельности предприятий.

Что же касается ухода от чрезмерной и нередко недопустимой жёсткости и жестокости руководства сталинского периода, то этот уход представляется объективно необходимым и несущим отнюдь не только недостатки. Наоборот, утверждение коллегиальности руководства, большего учёта интересов регионов, объединений, предприятий, мест несло, безусловно, дополнительные стимулы и возможности для сбалансированного развития.

Автор данной статьи в тот период отчётливо видел, что существенное ослабление централизованного планирования, а, тем более, отказ от него, означают, по сути дела, отход от таких важных, казавшихся базовыми, принципов, как господство общественной собственности и общественных интересов в экономике, стабильность цен, оплата по труду и т. д. Насколько и какими этапами необходимо все же двигаться в сторону усиления рыночных начал, в 1960-70-е годы было непонятно.

С другой стороны, было понятно, что никакие новые показатели не заставят руководителей предприятий соблюдать в производстве непосредственно интересы общества, если они сами к этому не стремятся, а ведь именно в этом была цель реформ.

Обычно говорят лишь об успехах так называемой косыгинской реформы 1965-1970 годов, о том, что темпы роста экономики существенно выросли, выросла прибыль предприятий, снизилась материалоёмкость общественного продукта. Но намного реже говорят о том, что обнаружились и существенные недостатки в самой концепции реформирования. Новые показатели не мешали предприятиям заботиться, в первую очередь, о росте фонда заработной платы и премиях, но не об общественных интересах. И это не случайно, это порок любой формальной системы показателей в условиях столь сложной действительности, какой является экономическая деятельность.

 Если предприятию планировать трубы в тоннах и к этому показателю привязать премирование, то оно будет делать их как можно более толстыми и тяжёлыми. Если планировать в метрах, как предлагали нередко сторонники новых систем показателей, то предприятие, наоборот, будет производить как можно более длинные и тонкие трубы, чтобы увеличить длину выпускаемой продукции и уменьшить затраты на выпуск. Если – в рублях, то оно будет ориентироваться на наиболее дорогие трубы. А если требовать от предприятий согласовывать параметры труб с их потребителями, и, например, премировать в зависимости от прибыли, то на практике это приведёт к выпуску труб с более высокой себестоимостью. Дело в том, что прибыль в цене определялась пропорционально себестоимости, и более дорогие трубы были бы выгодны материально и поставщикам и потребителям в тех условиях. Не спасло бы от игнорирования предприятиями общественных интересов и планирование сверху показателей снижения себестоимости, так как, во-первых, снижение себестоимости сверх определённого уровня чревато снижением качества. Во-вторых, предприятия в этом случае, снизив себестоимость там, где это было легко, затем под различными предлогами «модифицировали» бы продукцию и обосновывали бы перед плановыми органами и потребителями существенно более дорогую. Это, собственно, и имело место. Появлялась, якобы, более качественная, прогрессивная модель, намного более дорогая, чтобы затем лет на пять снова была возможность устойчиво снижать на ней себестоимость и получать премии. И потребители, и даже плановые органы шли на такие «игры», потому что они не вредили существенно ни тем, ни другим.

Таким образом, фетишизация каких бы то ни было показателей, замена содержательных реформ совершенствованием системы показателей в сочетании с увеличением свободы распоряжения прибылью не была правильным путём реформирования экономики. Поэтому в тот период автору казалось правильным, что надо, прежде всего, изменить подход к оценке работы министерств и предприятий, в первую очередь, неформально оценивать, насколько предприятие соблюдает в своей деятельности интересы общества, насколько использует имеющиеся резервы в сравнении с другими, насколько внедряет новые, более эффективные технологии и т. д. Все это можно было бы оценить по отношению к каждому министерству и даже крупному объединению, но для этого требовались существенно более квалифицированные и ответственные эксперты на всех уровнях. Их вполне можно было найти, несмотря на необычность стоящей перед ними задачи. Такой подход позволил бы поднять дисциплину соблюдения интересов общества руководителями предприятий, министерств и ведомств, усилить моральные критерии работы. После этого этапа «наведения элементарного порядка» стало бы понятным, насколько и в рамках каких этапов можно переходить от системы плановых директивных заданий к существенно более рыночной системе. Но это был неформальный и сложный путь. Фактически же реформирование экономики вплоть до 1986 года пошло, в основном, по пути развития плановых нормативов и совершенствования системы показателей. Работа шла все время. Был осуществлён переход к управлению промышленностью на основе производственных и научно-производственных объединений, внедрялись показатели нормативной чистой продукции, технического уровня и обновления продукции и т. п., а также велись эксперименты с поисками оптимальной системы показателей. В 1983 году по инициативе Андропова Ю. В. начался крупномасштабный эксперимент по совершенствованию хозяйственного механизма в промышленности, который предусматривал дальнейшее снижение числа централизованных показателей при повышении экономической ответственности за выполнение договорных поставок. Попытки совершенствования хозяйственного механизма не прекращались и в начале перестройки^[6]. Но это был все тот же путь преимущественно формального контроля, однако на основе иных показателей, что было бесперспективно.

Таким образом, мы видим, что достаточно очевидная сегодня, через сорок лет, необходимость в семидесятые годы переходить к рыночному регулированию экономики и расширению многообразия форм собственности, тогда не была не только очевидна, но и не могла не казаться рискованной. А для догматически настроенных идеологов это казалось в принципе невозможным. Однако главная причина того, что переход к сочетанию централизованных программ с методами рыночного регулирования в 1970-е годы не состоялся, подчеркну, заключалась в отсутствии единства большинства экономистов по вопросу о путях реформирования.

А тут подоспел в начале семидесятых годов рост цен на нефть и другие энергоресурсы, поставивший западные экономики в чрезвычайно сложные, практически, кризисные условия, а советское руководство получило в свои руки новые мощные финансовые источники. Это и определило торможение экономических, а уж тем более, политических реформ, что и стало главным фактором достаточно длительного периода, позже названного периодом (и даже эрой) застоя.

Экономика и условия для полного и всестороннего развития

Экономика в целом. Приведём теперь для подтверждения наших выводов о проблемах экономики СССР в рассматриваемый период некоторые показатели (табл. 1) в соответствии с данными официальной статистики.

Таблица 1.

Среднегодовые темпы прироста некоторых показателей

экономического развития СССР по пятилеткам, в %

Очевидно, официальные данные отражают существенные проблемы и трудности экономики СССР в период 60-х-80-х годов. Мы видим заметное снижение после 1965-1970 годов темпов роста валового общественного продукта и национального дохода, а также и других показателей роста: промышленности, сельского хозяйства, производительности труда, реальных доходов. Тем не менее, не стоит забывать, что этот период, называемый нередко «застоем», не был ознаменован падением экономики или топтанием её на месте, подобно периоду после кризиса 2007-2009 годов. За 1971-1985 годы ВВП страны и национальный доход выросли на 97% (почти удвоился за 15 лет!), а реальные доходы населения - на 62,6%. Это весьма высокие, хотя и снижающиеся темпы роста.

Но само по себе некоторое снижение темпов роста вполне естественно по мере роста объёмов производства, к тому же среднегодовые темпы роста порядка 3-4% были характерны и для большинства развитых стран. Значительно хуже то, что с каждой пятилеткой все больше рост конечных показателей отставал от роста основных фондов. В 1976-1980 годах темпы роста национального дохода были на 42% ниже темпов роста основных фондов, в 1981-1985 – отставание было уже двукратным, в 1986-1990 годах – трёхкратным. Такое несоответствие означает, что основные фонды становятся все более дорогими и сам прирост национального дохода требует все большего прироста основных фондов, то есть эффективность капиталовложений существенно снижается. При этом ввод в действие основных фондов все больше отставал от роста капиталовложений, то есть рос объем незавершённого капитального строительства.

Медленно росла продукция сельского хозяйства, не обгоняя рост численности населения, что вело к необходимости импорта продовольствия.

В целом, снижение эффективности системы управления вполне очевидно. Однако также очевидно, что оно не было критическим до 1988-1990 годов. Но и в эту, последнюю пятилетку СССР, главную негативную роль в развале страны сыграла не сама прежняя централизованная система управления. Её вполне можно было кардинально реформировать при наличии серьёзного, выверенного плана реформ. Но предприняты были несбалансированные, непродуманные реформы, в том числе допуск паразитирования новоявленных «кооперативов» на государственных фондах и ценах, ослабление дисциплины поставок по госзаказам, катастрофическое снижение контроля за необоснованным перетоком безналичных денег в наличные.

В последние три пятилетки перед 1991 годом денежные доходы населения росли соответственно, на 5%, 4,2% и 9,2% в год. Наибольшее расхождение между темпами роста национального дохода и денежных доходов населения мы имели как раз не в период застоя, а в период перестройки! Именно неадекватный, необеспеченный рост денежной массы явился одним из основных факторов озлобления населения и повышения его симпатий Ельцину, демагогически обещавшему быстро решить все проблемы.

 

Сельское хозяйство. В рассматриваемый период сельское хозяйство развивалось и росло, сталкиваясь при этом как с общими для плановой экономики трудностями и проблемами, так и со специфическими.

Но подчеркнём, что производство зерна, мяса, молока, яиц на душу населения росло, качество питания советских людей улучшалось, по многим параметрам соответствовало западноевропейскому уровню, а по потреблению, например, молока было выше, чем во многих странах Западной Европы.

Таблица 2.

Некоторые показатели развития сельского хозяйства СССР

 

Как видно, развитие шло не очень стабильно. Пятилетка 1981-1985 годов, в течение которой трижды по причинам смерти менялось руководство страны, характеризовалась спадом в производстве зерна, картофеля. Частично это объясняется крайне неблагоприятными погодными условиями 1981 года^[7] (урожайность зерновых упала с 16 ц/га в предыдущей пятилетке до 12,6 ц/га), частично тенденцией снижения посевных площадей (в 1985 году на 3,2%). Однако производство животноводческой продукции росло, росло и её потребление населением. В 1988-1989 годах потребление мяса на душу населения в СССР составляло 67 кг, а в РСФСР – 70 кг, молока, соответственно, 358 и 386 кг, яиц – 270 и 298 штук^[8]. Для сравнения – лишь в 2013 году в России потребление мяса превысило 68 кг, из которых не менее 20% составляет - импорт. Потребление молока снизилось до 248 кг, яиц - 269 штук, то есть все ещё заметно меньше, чем в РСФСР в 1988-1990 годах. Кстати говоря, потребление мяса в России в советские годы было намного более равномерным по регионам, чем сейчас.

Те, кто говорят о «мясных и колбасных электричках» в СССР как, якобы, о доказательстве отсутствия мяса, о его доступности лишь «с чёрного хода», явно забывают о распределении продуктов питания через предприятия и их столовые и т.д., забывают о том, что в те годы была принципиально иная система распределения, которая, несмотря на ее понятные минусы, обеспечивала более высокий и равномерный по стране уровень питания, чем сегодня. Жванецкий, сетуя на непонятность страны для посторонних, справедливо говорил «в магазинах – пусто, в холодильниках – полно».

На факте карточек, пустых прилавков и полок магазинов, заполненных в конце «перестройки» лишь банками с берёзовым соком, до сих пор паразитируют все про-правительственные и либеральные СМИ, забывая, что на самом деле пустые прилавки были созданы, в первую очередь, неадекватными экономическими реформами Горбачёва 1987-1990 годов, а также сообщением Ельцина осенью 1991 года, что он намерен провести либерализацию цен. Естественно, народ мгновенно расхватал все, что было на прилавках, а работники магазинов и предприятий припрятали все запасы до «лучших времён», хотя производство товаров народного потребления в те годы было не меньшим, а большим, чем в предыдущие годы, а с учётом импорта, значительно большим.

Рост производства мяса и животноводческой продукции в СССР был обеспечен ростом производства зерна и комбикормов, а также специализированным импортом кормового зерна.

Условия для свободного всестороннего развития

Выше мы говорили о проблемах экономического развития, отмечая как противоречия, так и несомненные достижения экономики периода «застоя». Но нельзя ограничиться лишь экономикой, забывая об образовании, культуре, туризме и отдыхе, физической культуре, здравоохранении и т. д. В тот период шло перманентное и весьма интенсивное улучшение условий для свободного и всестороннего развития человека, разумеется, в рамках экономических возможностей. Приведём лишь некоторые данные (табл. 4).

Таблица 3.

Некоторые показатели развития образования, культуры, здравоохранения, индустрии отдыха и туризма в СССР

Примечание: * - максимум в данную пятилетку, н/д – нет данных

 

Мы видим, что по большинству показателей рост за 1966-1990 годы двукратный и трёхкратный. Число внешкольных детских учреждений, где практически любой ребёнок мог заниматься в нескольких кружках и секциях, росло с каждым годом и за 25 лет увеличилось в 2,5 раза, а по многим важным позициям – в 3-4. Это создавало прекрасную базу для развития способностей и талантов^[9].

Заметим, что аналогичная система была и для взрослого населения. Число клубных учреждений выросло со 127 тыс. в 1965 году до 138 тыс. в 1985 году, затем снизилось до 134 тыс. в 1990 году. Но число кружков в них увеличилось с 343 тыс. в 1965 году до 747 тыс. в 1981 году, то есть более, чем удвоилось. Эта тенденция роста сохранялась до 1987- 1988 годов.

Число детей, отдохнувших летом в летних пионерских лагерях – почти удвоилось, при этом можно уверенно сказать, что качество и комфортность их существенно увеличилась. В этих лагерях дети также имели возможность заниматься в разнообразных кружках и секциях.

Способные ребята могли продолжать обучение в вузах, где число студентов выросло на 33,7%. Правда, население за это время выросло на 25%, то есть рост на 1000 человек населения был лишь порядка 8%. Это не много, но, безусловно, этот рост в целом отвечал потребностям и возможностям народного хозяйства в специалистах с высшим образованием. В рассматриваемый период уделялось существенное внимание тому, чтобы ребята из семей родителей без высшего образования, также имели возможность поступления в вузы, а наиболее способных вузы старались отобрать ещё на школьной скамье и курировать до поступления в институты или университеты^[10].

Очень большое внимание в анализируемый период уделялось культуре, приобщению к культуре и культурному воспитанию, что, собственно, является основой любого творчества. Количество театров, музеев, тиражи книг, выпуск кинофильмов выросли в 1,5-2,5 раза за анализируемый период, причём большинство советских фильмов воспринимаются сегодня как великолепные. Среди них и действительно были шедевры, но многие воспринимаются ныне позитивно просто в силу их доброты и общего гуманистического фона, противоположного фону культа наживы и аморальности, присутствующему в сегодняшнем кино.

В указанные годы серьёзно улучшилось состояние здравоохранения, число врачей на 10000 населения повысилось почти в два раза, а медицинское обслуживание приобрело в существенной части характер профилактики заболеваний.

Наконец, в эти годы была создана мощная индустрия отдыха и туризма. Число санаториев и пансионатов увеличилось на 89,4%, то есть почти вдвое, а число мест в санаториях и пансионатах с лечением выросло на 47%. Число же мест в базах отдыха и туристских гостиницах увеличилось в четыре раза. Путёвки в них были вполне доступны всем, их выделение контролировалось первичными профсоюзными организациями, причём профсоюзные путёвки стоили работнику предприятия в разы меньше их полной стоимости. А большинство указанных видов социальных услуг предоставлялось или бесплатно, как среднее и высшее образование, медицинское обслуживание, пользование детскими кружками, библиотеками и т. д., или за символическую плату, как содержание детей в дошкольных учреждениях, в пионерских лагерях и т. п.

Судя по литературе, построенная в СССР система учреждений отдыха, культуры, детского и юношеского развития была существенно более эффективной, охватывающей больший процент соответствующих групп населения, чем в США, и, к тому же, бесплатной для граждан страны^[11].

В указанный период произошло сокращение рабочей недели с 6-дневной до пятидневной, с 42 часов до 40, что также создавало дополнительные условия для отдыха и развития.

Основа свободного и всестороннего развития – это образование. Оказывается, в годы «застоя» произошёл колоссальный скачок в уровне образования населения. Ниже приведены данные, характеризующий этот феноменальный результат.

Таблица 4.

Некоторые данные о динамике уровня образования населения СССР

(на 1000 человек населения)

Примечание: * - рассчитано экстраполяцией; н/д – нет данных.

 

Мы видим, что действительно, с 1960 по 1980 и 1989 годы произошла подлинная революция в уровне образования. Численность людей с высшим, средним специальным и полным средним образованием увеличилась в стране на 1000 человек населения с 14% до 61%. Среди занятых в народном хозяйстве число работников с высшим образованием выросло в 4,3 раза, а число работников с высшим и средним (полным и неполным) образованием увеличилось вдвое. Число работников с высшим и полным средним, в том числе, специальным, образованием превысило 50% занятых в экономике. Это, собственно, означает, что в стране появилось принципиально иное население, не просто грамотное, а высокообразованное.

Тем самым условия для свободного и всестороннего развития, для самореализации действительно резко улучшились в рассматриваемый период.

Страна была вполне подготовлена к развитию научно-технической революции, к восприятию и адаптации любых научно-технических новшеств, а также к переходу преимущественно на инновационный путь развития, в «информационное», «общество знаний», постиндустриальное и т. п. общество. Это очень важный факт к вопросу о том, были ли объективные условия в предреволюционной России для осуществления догоняющего развития на социалистической основе. Если страна смогла, несмотря на тяжёлые войны, выйти на столь высокий уровень и стать второй державой мира, обеспечив военно-стратегический паритет с США, значит были! Ленин оказался прав: «Если для создания социализма требуется определённый уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определённый «уровень культуры», ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путём предпосылок для этого определённого уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы»^[12].

Диктатура бюрократии, государственный капитализм?

Обратимся теперь к таким терминам, как «диктатура партийно-чиновничьей бюрократии» или «диктатура партийно–государственной бюрократии», или «диктатура партийно–государственного аппарата» и т. д. Общее у них – это характеристика системы управления в СССР как диктатуры, направленной против трудящихся. Но справедливо ли применять этот термин к послесталинскому периоду развития социализма в СССР? Были ли методы государственного управления с середины пятидесятых годов диктаторскими?

Понятие диктатура (то есть, неограниченная власть) употребляется обычно как понятие, характеризующее систему осуществления власти в государстве. Причём, оно применяется в двух основных значениях: 1) сущность государственной власти, обеспечивающая экономически господствующему классу политическую власть; 2) способ осуществления власти (диктаторский режим, диктаторские методы и т. п.).

Современные словари также подчёркивают эти два значения термина диктатура. Например, словари С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой, а также словарь Д. Н. Ушакова выделяют, по сути дела, те же два значения: 1) государственная власть, обеспечивающая полное политическое господство определённого класса, партии, группы и 2) ничем не ограниченная власть, опирающаяся на прямое насилие^[13].

Начнём с первого значения – классовый характер государственной власти. Можно ли утверждать, что партийно-чиновничье руководство, безусловно, стоявшее во главе социалистического государства, выражало и проводило в своей деятельности исключительно или преимущественно свои собственные интересы? Выше мы привели экономические аргументы, напрочь опровергающие эту точку зрения тем, что доходы управляющего слоя не опережали сколь-нибудь значительно средние доходы по стране. Но для конкретизации этого вывода стоит сравнить динамику роста заработной платы всех основных классов и слоёв граждан СССР с 1960 года, а также динамику роста национального дохода в сопоставимых ценах (последняя строчка таблицы).

Таблица 5.

Среднемесячная заработная плата в СССР, руб. в 1960-1990 годы

и некоторые показатели динамики экономики, в %

Примечание: * - в % к 1970.

 

Первое, что бросается в глаза, это то, что лидерами по росту заработной платы в 1960-1980 годах (при среднем росте на 109%) из крупных социальных групп были рабочие промышленности (рост на 106,3%) и сельского хозяйства (рост на 186,1%), колхозники (рост на 208,6%), но никак не аппарат управления (рост на 84,7%) и даже не ИТР (рост на 56,6% в промышленности и на 60,6% в сельском хозяйстве). Это вновь опровергает гипотезу о господстве интересов партийно-управленческого слоя.

Правда, если присмотреться к динамике по отраслям, то обращает на себя внимание, например, опережающий рост заработной платы в торговле (на 134,6%) и финансовой сфере (на 129,4%), культуре (126,1%). Зато отстают по темпам заработные платы ИТР, как уже было сказано (прирост в пределах 55-60%) и в науке и научном обслуживании (на 62,1%). Но причина тут отнюдь не в бесконтрольности доходов торговли и финансов, а в очень низком стартовом уровне (в 1960 году) зарплат в этих сферах (в торговле 58,9 руб., в финансах 70,7 руб., в культуре вообще 49,2 руб., при средней зарплате по народному хозяйству 80,1 руб.). В науке же и у ИТР заработная плата и в 1960 году, и в 1980 году заметно опережала среднюю по стране, что, собственно, и должно иметь место, если стоит задача стимулировать рост эффективности производства на основе науки. Скорее, надо признать, что она недостаточно опережала среднюю зарплату по стране в эпоху научно-технической революции.

Мы наблюдаем, таким образом, в эпоху «застоя» не господство интересов аппарата управления, а тенденцию к сближению уровней зарплат различных классов и слоёв, что скорее подтверждает слова об общенародном государстве, чем о «господстве партийно-чиновничьей бюрократии».

Обращает на себя также заметное отставание в 1960-1980 годы роста средней заработной платы в стране от роста национального дохода. Не тут ли зарыт рост эксплуатации? Нет, не тут, так как опережающий рост национального дохода частично обусловлен ростом численности занятых в экономике. Она (численность занятых), как видно из приведённых данных, выросла почти на 50% за 1961-1980 годы. Перемножение индексов роста численности занятых и заработной платы даёт 314%, то есть почти совпадает с индексом роста национального дохода (319,5%). Если же учесть и рост индекса розничных цен за 20 лет всего лишь на 3%, то, очевидно, что доля национального дохода, идущего на потребление, почти не изменилась.

Это означает, что доля национального дохода, идущего на заработную плату, осталась в 1980 году почти такой же, как и в 1960 году^[14], то есть весь прирост национального дохода ушёл на вполне прозрачный рост заработной платы всем категориям трудящихся и на накопление, причём доля накопления не выросла. Этот факт напрочь опровергает также и гипотезу о государственном капитализме, об эксплуатации государством населения страны, о господстве особых интересов партийно-государственного руководства и, кстати, говоря, ставит под вопрос и утверждение о том, что рост производства вооружений в этот период происходил за счёт снижения уровня жизни населения. Нет этого, не получается, данные это не подтверждают! Доля потребления населения в этот период практически не сократилась. Иное дело, что сокращение доли национального дохода, идущей на повышение обороноспособности, могло бы дать дополнительный прирост потребления. Но поскольку именно в этот период был достигнут паритет в военной сфере с США, то приходится признать, что партийно-государственное руководство действовало и в этом вопросе не в своих особых частных интересах, а в интересах всего народа, по сути дела, гарантировав безопасность страны на многие десятилетия. Остатками той, прежней, мощи мы и сейчас пользуемся.

В 1981-1985 годы потребление населения (если учитывать только заработную плату в числе доходов) выросло на 16,7%, но и произведённый национальный доход вырос на 17%, то есть завершающий этап «периода застоя» также не означал наступления на потребление трудящихся. Наоборот, этот рост демонстрирует соответствие роста потребления трудящихся росту произведённого экономикой общественного богатства.

Более того, за последнее десятилетие (1981-1990 годы) в СССР произошёл как раз рост потребления опережающими темпами (на 39,%, если учесть рост розничных цен), при том, что национальный доход вырос лишь на 25%. Причём, основной скачок зарплаты и доходов произошёл именно в 1986-1990 годы. Был ли этот «манёвр» объективно необходим, не был ли он вызван популистскими стремлениями, мы в этой статье обсуждать не будем, но закончился он, как известно, весьма печально.

Таким образом, гипотезы о государственном капитализме, об эксплуатации государством своих граждан, о диктатуре партийно-чиновничьей бюрократии в смысле господства ее экономических интересов полностью опровергаются реальными данными.

Но, может быть, это господство имело место в идеологии? Может быть, насаждалась идеология особой важности в обществе не трудящихся, не рабочих, не профессионалов труда, экономики, науки и культуры, а именно партийно-чиновничьей «элиты», как сказали бы иные идеологи сегодня?! Даже сама постановка подобного вопроса вызвала бы недоумение у каждого, кто знаком с версией марксизма – ленинизма, пропагандируемой в анализируемый период. Не было этого! Господствовала вполне традиционная «советская версия» идеологии, утверждавшая приоритетность интересов рабочего класса, а также единство коренных интересов всего общества.

Немаловажно для понимания ситуации советского социализма 60-80-х годов и то, что партийно-государственное руководство формировалось из лиц, наиболее способных к управленческой деятельности всех классов и слоёв общества. Путь в партию, как мы уже говорили, не был закрыт для представителей каких бы то ни было социальных групп, хотя и были известные ограничения для интеллигенции. Наиболее активные их представители проявляли себя общественной работой или яркой позицией в обществе и могли вступить в партию. При этом многие хозяйственные руководители и деятели науки высокого уровня были беспартийными. К тому же партийно-государственное руководство не превращалось в касту неконтролируемых и неприкасаемых: слой руководителей контролировался, хотя и не без проблем, системами партийного, профсоюзного, хозяйственного контроля, а также сверху. Верхний слой контролировался, по большому счёту, лишь узкой верхушкой КПСС, что и поспособствовало в итоге проведению провальных «реформ»^[15].

Что же тогда остаётся от термина «диктатура партийно-государственного» или «партийно-бюрократического» руководства как классового господства этого слоя?! Ничего содержательного, лишь жупел, лишь фраза, льющая воду на мельницу противников социализма в любом его виде!

Но остаётся второе значение термина «диктатура» – неограниченное насилие, диктаторские методы насаждения решений власти, репрессии по отношению ко всем другим классам и слоям.

Бесспорно, можно говорить о репрессивном, диктаторском характере «партийно-бюрократического режима» до 1953 года. Но ситуация в 60-80 годах была абсолютно иной. Для тех, кто не помнит о произошедших с 30-х годов изменениях, напомню, что в 50-е годы 1) был развенчан культ личности Сталина, и преступления того периода, осуждены, ликвидированы многочисленные нарушения законности, массовые необоснованные репрессии; были освобождены из лагерей и тюрем и реабилитированы сотни тысяч невинно осуждённых, внесены соответствующие изменения в законодательство, 2) было провозглашено и реализовано в изменениях законодательства, что советское государство является общенародным государством, в котором отсутствуют классы и слои, заинтересованные в восстановлении капитализма, 3) к 60-м годам резко изменился характер борьбы органов безопасности с активными противниками советского строя, численность которых была очень невелика; стали невозможны внесудебные помещения в тюрьмы и т. д.

Но, говоря о диктаторском характере режима, речь, видимо, должна идти не только и не столько о репрессиях против противников советского строя, сколько о массовых применениях методов насилия к населению, о насилии по отношению к массам. Однако это не имело места в период 60-80-х годов. Освоение целины, стройки на Севере и за Уралом, строительство БАМа - все это осуществлялось на основе энтузиазма и обычного гражданского строительства.

Можно и нужно говорить о цензуре, которой подвергались литературные произведения, театральные постановки, фильмы и т. д. Эта цензура, безусловно, крайне раздражала творческую интеллигенцию, во многих случаях она была излишне жёсткой и необоснованной, но, во-первых, как показал опыт второй половины 80-х годов, она была все же в какой-то форме необходима для сохранения той фазы социализма, которая сложилась в СССР, а во-вторых, как показал опыт 90-х годов, она носила далеко не только политический характер, но существенно способствовала обеспечению высокого качества идущих в массу произведений культуры^[16], в-третьих, в политическом плане она постепенно существенно смягчалась и пропускала все больше критических произведений о ситуации в стране, произведения западных писателей и научные произведения. И, наконец, в-четвертых, цензуру в тот период нельзя отнести к диктаторским методам воздействия на общество, так как цензура – это не подавление, а ограничение в выражении неприемлемых для данной политической системы взглядов, как это ни тягостно для носителей таких взглядов^[17].

С учётом всего сказанного нам представляется, что социальные отношения в СССР в послесталинский период вполне могут быть охарактеризованы (по аналогии с социально - ориентированной рыночной экономикой) как отношения классового, социального мира, базирующегося на государственной собственности на средства производства и централизованном плановом управлении экономикой в интересах всех классов и слоёв при наличии существенных неантагонистических противоречий.