Журнальный клуб Интелрос » Альтернативы » №1, 2010
Он управлял течением мыслей
И только потому - страной
Б. Пастернак
Писать о теоретическом наследии В.И. Ульянова мне сложно. По двум причинам.
Первая. Я считаю (и в меру своих сил постараюсь это показать в данном тексте), что Ленин – это один из тех теоретиков и практиков, кого называют «гением», а писать о личности такого масштаба обыкновенному ученому и активисту трудно.
Вторая. Я глубоко уважаю этого ученого и считаю себя его учеником. Я преклоняюсь перед мужеством этого социального творца. И это не слепое преклонение (которое так любят приписывать «совкам»). Это продуманное на протяжении долгой теоретической работы автора и моего тридцатилетнего участия в практической борьбе проверенное отношение к тому, что и как сделано В.И. Ульяновым. Но как ученый и практик, в меру сил участвующий в процессе социального творчества, я не могу не быть критичен и к теоретическим достижениям Ульянова, и к тому, что и как делал Ленин. В этой критичности нет ничего удивительного и сам по себе такой подход абсолютно естественен для ученика (сколь умелого и талантливого, сколь достойного – судить не мне). Трудность в другом: не идти дальше Ленина спустя столетие в мире, который во многом стал иным, нельзя. Критиковать гения, не будучи таковым, невозможно. Выход из этой ловушки только один и он очевиден: вступить в диалог не только с Ульяновым, но и со всеми, кто творил после него, используя и их достижения, и их недостатки.
И в тоже время писать о теоретическом наследии Ленина мне легко. Легко, ибо это реализация давно сдерживаемого желания. Легко, ибо многое уже давно продумано, выстрадано, выношено. Вот только вместить все это в одну статью неимоверно трудно…
1. Почему Ленин, почему сейчас?[1]
Я представляю себе, какие эмоции вызовет это начало.
Большинство просвещенных обывателей просто придет в ужас: «Общеизвестно», что Ленин – кровавый диктатор, родоначальник всех бед России ХХ века.
«Настоящий» ленинец (он же сталинец) придет в ужас: как можно критиковать верховного вождя мирового коммунистического движения?
Академический ученый раздраженно отвернется: во-первых, «общеизвестно», что Ленин не теоретик. Во-вторых, какие вообще могут быть личные дискурсы и эмоции в научном тексте? Это же не дружеское послание…
Западный ученый собрат наших катедер-профессоров, даже тот из них, кто имеет «в некотором смысле» левые взгляды, вообще вряд ли поймет смысл такого текста. На Западе в большинстве своем интеллектуалы Ленина либо ненавидят, либо не замечают…
Но есть исключения. Их немало. И для них я пишу этот текст.
Я его пишу для молодежи, которая практически ничего не знает о теоретическом наследии Ульянова. И для тех теоретиков, кто по настоящему глубоко знает работы Ленина, кто давно и упорно работает, анализируя, критикуя и развивая взгляды этого ученого в том богатейшем контексте, какой создан за почти что столетие, прошедшее без Ленина.
И здесь я не могу не упомянуть о том, почему именно сейчас появился у автора этот текст – в промежутке между окончанием работы над тремя книгами[2] и замыслом новой, в тихие 10 дней зимних каникул начала 2010 года. Да, конечно же, поводом стала приближающаяся 140-я годовщина Ленина. Но важнее оказалось то, что именно сейчас, в эти короткие зимние дни и долгие вечера к автору пришли его учителя и друзья.
Учителя. Николай Хессин, с лекций книг которого (а среди них едва ли не в первую очередь работа 1968 года «В.И. Ленин о сущности и основных признаках товарного производства») началось формирование многих моих научных взглядов. Эрнест Мандел, диалоги с которым у него и у меня дома открыли автору многие тайны западного понимания и Маркса, и Ленина, и Троцкого.
И друзья, близкие мне люди. Людмила Булавка, давно требовавшая, чтобы я написал текст о Ленине. Андрей Колганов, недавно предложивший написать статью в юбилейный – ленинский – номер «Альтернатив». Михаил Воейков, чья недавняя книга о Ленине и ее обсуждение на нашем семинаре стали важным контрапунктом к моим размышлениям[3]. Савас Матсас Михаил – Ученый и Коммунист (все с большой буквы), с которым мы много и отчаянно спорим.
Именно он год с лишним назад «открыл» для меня книгу «Ленин. Перезагрузка»[4] (до России новинки мировой левой теории доходят с большим запозданием, если доходят вообще…). И вот этой зимой я смог, наконец, спокойно прочесть эту непростую, принципиально разнообразную и разноплановую работу, посвятив этому почти три дня. И эта книга показалась мне хорошим соавтором для этой статьи. Во-первых, потому, что она затрагивает почти все основные проблемы ленинского теоретического наследия (об очень характерных исключениях – ниже). Во-вторых, потому, что в ней участвуют многие ведущие западные левые теоретики, представляющие очень широкий спектр общественной мысли: от последовательных приверженцев диалектики и материализма до четких постмодернистов, от недвусмысленных сторонников революционного решения проблем созидания нового общества до умеренно-неопределенных реформаторов, от ученых-борцов до рафинированных представителей академической среды. В-третьих, потому, что каждый из них в меру своих сил выражает свое отношение к тем проблемам, которые стали «лакмусовой бумагой», выявляющей суть позиции, тем оселком, на котором проверяется вся система взглядов – проблемам, поднятым теоретическими работами и практикой Ленина.
И еще две важных ремарки.
Первая: Ульянов-Ленин – это теоретик особого рода. В академических кругах очень ревностно относятся к своей монополии на теоретическую деятельность. Всякий, кто пытается совместить писание научных текстов с практической социальной деятельностью вызывает подозрения в непрофессионализме. Если он к тому же не имеет ученой степени и не служит в какой-нибудь академической структуре, подозрение перерастает в 90% уверенность: он не наш, следовательно он – не ученый. И самая последняя степень падения – отсутствие серии общепризнанных академических текстов с горой таблиц, сносок и т.п. В этом случае уверенность в том, что перед нами кто угодно, но не теоретик, становится 100%.
С этой точки зрения Ленин на 90% далек от статуса теоретика. Степени нет, большую часть времени посвящает политической борьбе, в университетах не преподает, написал всего несколько специально подготовленных текстов…
Но вот незадача: практика (этот зловредный критерий истины) почему-то говорит, что новые идеи и разработки Ульянова более чем необходимы всякому, кто берется за дело содействия социализму всерьез и надолго. И это не случайно. Ленин не просто вырабатывал новые теоретические решения. Он еще и воплощал их в жизнь. Причем в ряде случаев непосредственно, минуя опосредование собственно теоретическим произведением. «Носителем» его теоретических разработок в ряде случаев (особенно в периоды, когда социальное время ускорялось до беспредельности – в периоды революций и войн) становились не статьи и книги, а декреты и приказы, выступления и политические решения. В этом смысле Ленин был теоретиком особого типа – субъектом одновременно и научного, и социального творчества, теоретиком, непосредственно, без сколько-нибудь четко фиксируемой границы, включенным в процесс политического и социального созидания нового мира, его предпосылок и компонент.
И как всякий созидатель нового не только в теории, но и на практике, он не мог не ошибаться и эти ошибки при поистине историческом масштабе действий не могли не становится трагическими. Такими же трагическими как многомиллионные жертвы разбивающихся самолетов и автомобилей, тонущих кораблей, рушащихся поездов… При этом в теории подъемной силы крыла или в схеме двигателя внутреннего сгорания ошибок нет. Они истинны. Вряд ли кому-то придет в голову винить Дизеля в миллионах жертв транспортных средств, использовавших его конструкцию движителя…
Как теоретик, непосредственно воплощающий все основные свои разработки в социальной практике, Ленин не мог не нести и нес (несет!) ответственность за результаты этих свершений. И величие этих свершений обусловливает величайшую ответственность, которую взял на себя Ленин, и спрос за которую предъявляли и предъявляют Ленину.
Отсюда, из этой не-боязни теоретика брать на себя ответственность и действовать там и тогда, где и когда бездействие или промедление смерти подобны, и проистекают все мифы о Ленине. О Ленине - прагматике, готовом аморально использовать любые средства, ради достижения своих целей. О Ленине - авторитарном лидере, едва ли не диктаторе, вдохновителе массового насилия и предтече ГУЛАГа…
Я еще вернусь к этим обвинениям, хотя их разоблачение – не цель данного текста. Здесь многое уже сделано и будет сделано честными историками[5].
Сейчас же последняя ремарка затянувшегося вступления. О логике статьи.
Дело в том, что я сразу хочу предложить первую из ряда гипотез, которыми будет изобиловать этот текст: творческие достижения Ульянова, с одной стороны, и бешено скачущая История мирового социального процесса конца XIX – начала XX веков, в которую, как участник и творец, был включен Ленин – с другой, образуют диалектическую историко-логическую «узловую линию мер» (последние слова в данном случае – категория «Науки логики» Гегеля).
Позволю себе краткую характеристику основных моментов этого историко-теоретического контрапункта.
Пункт 1. Начало творчества Ленина приходится на период начала развития капитализма в России, с одной стороны, начала пролетарской борьбы с этим капитализмом и распространения марксизма в нашей стране – с другой (как известно, марксизм появляется там, где появляется капитализм и живет [как минимум] пока жив капитализм); исторически не случайно этот период охарактеризовался в научной работе Ульянова разработкой теории генезиса капитализма, не только развивающей, но и существенно обогащающей положения Маркса, и теории нового политического субъекта – едва ли не главного и наиболее мощного политического эктора ХХ века: именно «партия нового типа» стала при всех ее противоречиях едва ли не основным борцом за социализм в ХХ веке, истории которого нет без мирового коммунистического движения, а значит большевизма и Ленина.
Пункт 2. Новый этап развития капитализма в России – революция 1905 года. Ленин доказывает, что догоняющее развитие капитализма в стране, где едва ли не доминирующими остаются пережитки позднего феодализма, происходящее, однако, в условиях мировой победы буржуазной системы, открывает совершенно невозможную с точки зрения классического марксизма перспективу. Гегемония пролетариата в буржуазной революции (при создании того, что мы бы сейчас назвали блоком левых сил) позволяет выдвинуть в качестве главных в этой революции задачи не собственно капиталистических, а общедемократических преобразований – раз; дальнейший переход к социалистическим преобразованиям (перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую) – два. Эта «связка» борьбы за последовательную, низовую демократию (ср. теоретическое осмысление Лениным Советов как нового типа демократии) и борьбы за социализм стала едва ли не ключевым политическим вопросом всех левых во всех странах мира ХХ века. Именно она стала теоретической основой и курса на вооруженное восстание осенью 1917, и всего последующего обоснования возможности начала строительства социализма в относительно слаборазвитой стране. Именно она остается ключевым вызовом сегодня, столетие спустя, для Кубы и Венесуэлы, Китая и Вьетнама.
Пункт 3. Первая мировая война окончательно доказывает, что капитализм стал мировой империалистической системой. Она же доказывает, что правое крыло социал-демократии есть ни что иное, как часть про-капиталистических политических сил, готовая прямо выставить своим лозунгом не просто возможность использования насильственных форм политической борьбы, а участие в жесточайшей для той эпохи мировой бойне, которая унесет более 10 миллионов жизней. Теоретический ответ Ленина на эти вызовы многопланов. Но главные новые разработки – это основы материалистической диалектической логики и теории империализма как новой стадии капитализма. И если последнее довольно очевидно вытекает из проблем практики, то первое кажется загадкой: почему диалектическая логика, почему в 1914?
Пункт 4. Революция и Гражданская война – практика свершений и трагедий всемирно-исторического масштаба, свершений, которые не только потрясли, но и изменили весь мир, дав новое русло истории ХХ (да и не только) столетия. И научный ответ Ленина: теория государства (в единстве его экономических, социальных, политических, военных, репрессивных и т.п. функций). Теория, не только воплощенная в брошюрах и статьях, но и написанная языком декретов и практических решений.
Пункт 5. Мир. Разруха. И теоретико-практические вызовы величайшей проблемы левого движения той эпохи: в условиях спада мирового революционного процесса социализм в отсталой и изолированной России построить невозможно; не идти по социалистическому пути – значит не только предать надежды, борьбу, смерти и победу миллионов красных в России и в мире, но и превратить страну в полуколонию, а народ обречь на новые муки «военно-феодального империализма». На эти вызовы теории и практики Ленин лишь начал искать ответ и это начало теоретически стоит едва ли не выше большей части написанных после Ленина работ, уходивших так или иначе в русло то ли теоретического бессилия и практического предательства борьбы, то ли политического маккиавелизма и авантюризма…
Таковы важнейшие контрапункты практики борьбы и теории марксизма, высвечиваемые именем ЛЕНИН.
* * *
Свою статью я, однако, построю по иной логике. Она будет более академична и суха, чем того заслуживает Ленин-борец. Она будет посвящена краткой характеристике некоторых важнейших теоретических разработок Ульянова, и будет включать несколько частей.
А потому начну с основы основ – материалистической диалектики
2. Диалектическая логика, поставленная с головы на ноги
На тему о том, почему именно в момент начала Первой мировой войны и предательства лидеров Второго Интернационала В.И. Ульянов в Бернской библиотеке занялся изучением серьезнейших философских произведений и, в первую очередь, «Науки логики» Гегеля, написано немало и отечественными, и зарубежными исследователями. Ответ на этот вопрос сторонники (в том числе критические) ленинских идей формулируют, как правило, достаточно точно: август 1914 года стал во многом переломным пунктом новейшей истории. Изменения в условиях борьбы и самой природе мировой социал-демократии, накапливавшиеся исподволь десятилетиями, радикально изменились. Качественный скачок стал очевиден. Диалектика заявила о себе недвусмысленно и жестко.
Но вот парадокс: развивавшийся к тому времени уже более полувека под флагом диалектического метода марксизм так и не обрел сколько-нибудь адекватного выражения своего основного метода: диалектической Логики у марксистов 1914 года не было.
И потому первым теоретическим достижением Ульянова стало то, что он это увидел. И то, что Маркс не оставил Логики (хотя и оставил логику, метод «Капитала»), и то, что марксисты пятьдесят лет спустя после Маркса эту логику не создали и даже не увидели необходимости ее создания[6]. Здесь принципиально важен акцент на необходимости диалектической Логики как основного метода марксистских теоретических исследований. Такой вывод Ленина был и остается более чем спорным, но от этого не менее важным. Фактически все основные положения ленинского конспекта посвящены либо доказательству, либо иллюстрациям этого тезиса, включая знаменитый и широко цитируемый даже на Западе афоризм о необходимости проштудировать Логику Гегеля для того, чтобы понять «Капитал»[7].
Более того, почти столетие спустя именно здесь обнаружился краеугольный камень в дискуссиях ученых-социалистов и марксистов, прежде всего. Вслед за Лениным я мог бы, наверное, сформулировать новый афоризм: Те, кто не используют в своей практической деятельности (в том числе – научной) диалектический метод во всей его полноте, стремясь в меру сил и способностей воссоздать в своем творчестве диалектическую Логику, оказываются «по ту сторону» ленинского теоретического наследия и ленинской методологии (в том числе – социального творчества, политической борьбы). Следовательно, сто лет спустя после Ленина, в мире найдется совсем немного его действительных теоретических и политических последователей.
Большинство современных марксистов, особенно западных, именно здесь со мной и согласятся, только поставят прямо противоположный знак. Автор этих строк скажет «Да» диалектике и критически (диалектически) переосмысленному ленинскому политико-экономическому наследию. Подавляющее большинство современных левых теоретиков, работающих в парадигмах позитивизма, структурализма (естественно, с приставками нео-, пост- и т.д.), постмодернизма и проч., скажут жесткое формальное «Нет» и диалектике как основному методу марксистской теории и практики, и ленинской политике.
В любом случае, однако, величайший вклад Ленина состоит в акцентировании жесткого вывода: нет и не может быть марксистской теории и практики там и тогда, где нет последовательного использования диалектического метода. На мой взгляд, Ленин и своими теоретическими исследованиями, и практикой своей политической деятельности, доказал правомерность этого вывода. Большинство же его и самозваных последователей, и хулителей (от Сталина до постмодернистов[8]) отвергли и метод, и теорию, и практику Ленина. И тем самым подписали смертный приговор и своей практике, и своим теориям. Историческая «казнь» первых уже состоялась (погребя под своими руинами бесценные достижения СССР и вызвав чудовищные социальные и гуманитарные последствия и в моей стране, и в мире). Вторых – отложена. Впрочем, в науке эта «казнь» носит специфический характер: даже теория теплорода была в некотором роде небесполезна. Что же до методологии, то автор не утверждает, что диалектика была и остается единственной истинной методологией. Это было бы просто глупо. Я утверждаю иное: что без диалектики как основного метода теория и практика марксизма (а не науки вообще – об этом нужен особый разговор) безжизненна. Вот и все.
Вторым открытием Ульянова в области методологии стало обращение именно к «Науке логики» Гегеля – работе, которая, по словам Ленина, содержит все необходимые компоненты для Логики марксизма, требуя «всего лишь» перевернуть ее с головы на ноги[9]. Интересно, что сколько известно автору единственно в СССР – стране где из Ленина, с одной стороны, сделали икону (если не идола), но где его все же всерьез изучали – было сделано немало серьезных попыток продвинуться по пути создания диалектической логики как работающей, категориально насыщенной методологии[10]. Если оставить в стороне ряд не слишком удачных коллективных работ, то следует выделить две выдающихся, на мой взгляд, разработки. Серию книг и статей Эвальда Ильенкова (они позднее были объединены в книгу «Диалектическая логика») и Виктора Вазюлина. Первый, на мой взгляд, стал действительным и прямым продолжателем ленинской традиции (о чем и сам не раз заявлял, в том числе лично автору этих строк), показав действительную глубину понимания ключевых категорий этой Логики (диалектическое противоречие, конкретно-всеобщее) и многих ее блоков (восхождение от абстрактного к конкретному, диалектика исторического и логического и др.). Второй явился едва ли не единственным ученым, попытавшимся провести сравнительный анализ «Науки логики» Гегеля и логики «Капитала» Маркса[11].
с
И последний тезис этого раздала: именно Ленин дал недвусмысленную и точную трактовку марксистского диалектического материалистического решения т.н. основного вопроса философии. Эта диалектика означает не просто акцентирование взаимоперехода материального в идеальное и обратно, их единства и соотносительности (это только первый шаг диалектики), но и определенное понимание того, как осуществляется этот взаимопереход. Последнее помимо всего прочего показывает сугубую неправомерность приписываемого ленинским текстам в «Философских тетрадях» и еще больше – его политической деятельности – так называемого «отхода» от материализма. Ленин ни в своих работах, ни в своей борьбе не перестает быть последовательным материалистом-диалектиком, а это значит, что он никогда не бежит от первенства материального, не пугается «ускользания» материи, не приписывает идеальному (будь то сознание индивида или абсолютный дух) роль основы всего мироздания. Он, во-первых, всегда показывает переход материального в идеальное и обратно; во-вторых, раскрывает соотносительность этих категорий и отсутствие проблемы материального вне соотношения с идеальным; в-третьих, находит материальные основы того, что выглядит сугубо идеальным, но на самом деле характеризует и материальный процесс[12]; наконец, показывает активную роль сознательно действующего субъекта как творца истории. Последнее – решение (естественно, не «окончательное и бесповоротное») т.н. «основного вопроса философии» на основе обращения к практике, – на мой взгляд, ключевой пункт в ленинском решении проблемы материального.
Постановка и решение проблемы (опять же не только и не столько в «Философских тетрадях», сколько в практике его социально-политического творчества) практики как ключевой категории диалектического (кстати, тем самым, всегда и социального, на общественного человека замкнутого) материализма – это заслуга прежде всего Ленина и уже затем Лукача и «Праксиса». Ульянов ищет в мире его объективную Логику, в первую очередь – логику, закономерности развития общества с тем, чтобы максимально полно и точно, насколько это возможно на данной стадии развития науки и ее субъекта, познать их. Ленин продолжает этот процесс в своей общественной активности, направленной на максимально адекватное использование этих познанных закономерностей в своей практической общественно-политической деятельности и эта деятельность всегда оказывается критикой теории. На основе этого опыта теоретик вновь обращается к Познанию, корректируя ранее полученные выводы о законах бытия, и формулирует новые научные положения, которые опять проверяет в своей деятельности практик, критикуя теоретика и так далее, пока бьется сердце…
Такое решение проблемы соотношения материального и идеального – главное не только в научном, но и в социально-политическом творчестве Ленина. Познать объективные материальные законы развития общества и творить историю в соответствии с ними, спрямлять зигзаги истории, помогая общественному прогрессу – такова сверхзадача всей его жизни. Такова, если быть более точным, формула коммунизма, одним из представителей и созидателей которого был, остается и будет Ленин[13].
Именно отсюда и проистекает так называемый «волюнтаризм» Ленина. Именно эта «гордыня активизма» не дает покоя критикам Ленина, ставящим абсолютно обоснованные вопросы: а с чего вы взяли, что именно Вы «поймали за хвост» истину? А кто дал Вам право распоряжаться судьбами миллионов? А не преступление ли это – «спрямлять» историю в соответствии со своими представлениями о ее якобы существующей «логике»?
«Вы, г-н Ульянов, не теоретик именно потому, – говорят они, – что претендуете не на некоторый профессиональный позитивный анализ данных или текстов, не на – что еще более продвинуто, – их профессиональную деструкцию, а на знание Истины, которой вообще нет и которую настоящий интеллектуал искать не хочет. А еще потому (и это особенно ужасно!), что Вы присваиваете себе право быть демиургом, а это прямой путь к волюнтаризму, авторитаризму и кровавым преступлениям…».
На той же позиции, но с обратным знаком – восхищения – стоят иные адепты Ленина, приписывающие ему роль ницшеанской сверх-личности, которая велика именно тем, что своей волей творила мир, причем в первую очередь – СССР как мировую державу, «империю». И именно в этом видят главное величие ленинского наследия.
Позитивной критике первых автор посвятит следующий раздел текста, а по поводу вторых замечу сразу, что эта анти-ленинская и по сути про-сталинская позиция схватывает лишь некоторые внешние характеристики тех результатов, который действительно дала политика, реализовывавшая и в России, и в мире теоретико-практические интенции большевизма. Но сущность, исторический смысл этой теории и этой политики прямо противоположны имперским амбициям нынешних евразийцев и иных державников. Они не волюнтаризме воли сверхчеловека, а в совместном ассоциированном творчестве истории ее активным субъектом – миллионами. Миллионами активных, самостоятельных социально-творческих субъектов, свободно и добровольно вступающих в критический диалог с единицами теоретиков. И это теория и практика, прямо противоположные тому, что приписывают Ленину и большевизму, отождествляя их со Сталиным и его диктатом. Но об этом тоже в следующем разделе.
А сейчас несколько слов о том, что устарело в ленинских разработках в области диалектической Логики.
Интенция столь прямой и недвусмысленной критики Ленина может кому-то показаться амбициозной, но я хочу сразу отмести это замечание: любой ученик, любой последователь гениального творца может и должен его критиковать, иначе, догматически воспроизводя тезисы учителя, он предаст, вторично убьет его. Сколь творчески-плодотворна окажется эта критика – это уже второй вопрос и об этом судить читателю.
В данном тексте я эту критику диалектики Гегеля, Маркса, Ленина и (не могу не добавить) Ильенкова разворачивать не буду – это уже сделано в наших предыдущих публикациях[14]. Укажу лишь на направления такой критики.
Первое. Логика Гегеля и логика «Капитала», на которых делает свой акцент Ленин, это логика линейного прогрессивного поступательного развития. Более того, это диалектическая система категорий, отражающая то, что образно можно назвать «красной нитью истории», а категориально выразить как ту систему категорий, которая отражает логику многообразного, идущего нелинейно, «зигзагами» исторического процесса в теоретически-законченной, «очищенной» от исторических флюктуаций форме, воспроизводимой ставшим целом, где история присутствует только в снятом виде. Это диалектика прогресса законченных систем (например – капиталистического способа производства). Но ХХ век показал, что едва ли не наиболее сложными и актуальными проблемами являются закономерности, диалектика реверсивных, регрессивных процессов – во-первых, и диалектика трансформаций систем, их взаимоперехода – во-вторых. Ленин сталкивался с этими проблемами, и не раз, но сколько-нибудь внятной картины закономерностей таких феноменов у него, на мой взгляд, не сложилось. Ни в теории, ни на практике. И это не его вина: и время было другим (прогресс несся вскачь), и груз вызовов со стороны практики и теории сверхмерен даже для такой личности.
Второе. Диалектика Ленина (и в теории, и на практике) – это диалектика иерархически организованных и/или органически развивающихся систем: диалектика индустриального производства и всего строя жизни, построенного на основе фордистской модели; диалектика капитализма, развивающегося преимущественно линейно-органически от простейших форм мелкого товарного производства к мануфактурам, фабрикам и трестам (вся эта история-логика развертывалась в России и не только на глазах у Ленина и его современников). Столетие спустя мы вступаем в новый мир – мир сетевых структур и нелинейных эво- и ин-волюций. Этот мир создает иллюзию «исчезновения» диалектики так же, как новые открытия в физике начала прошлого века создавали иллюзию «исчезновения» материи. Но так же как материя не исчезла столетие назад, ныне не исчезает и диалектика. Однако она изменяется. И прямолинейное использование многих открытых Лениным закономерностей диалектики общественного развития ныне будет ошибочно и вредно, точно так же как уже во времена Ленина было ошибочно и вредно прямолинейно использовать многие фундаментальные положения Маркса (например, тезис о том, что капитализм есть система свободной конкуренции в начале ХХ века был уже как минимум не точен, что и показал Ленин, критикуя-развивая Маркса и выдвигая тезис о том, что в условиях монополистического капитализма свободная конкуренция еще царит, но уже подорвана).
Впрочем, об этом я уже писал в предыдущих текстах. Поэтому сейчас перейду к едва ли не самой болезненной проблеме: теоретическим и практическим разработкам Ульянова-Ленина в области философии социального творчества и политики.
3. Философия социального творчества:
организация революционеров и массовое движение
С некоторым удивлением для себя, читая уже не раз упоминавшуюся работу «Ленин. Перезагрузка» я обнаружил, что, пожалуй, самая известная среди западных интеллектуалов левого толка работа Ульянова – «Что делать». Она упоминается едва ли не всеми авторами, а многие именно ее делают предметом специального анализа. Соответственно главным и едва ли не единственным новым теоретическим положением Ленина эти авторы считают идею авангардной партии со строгой дисциплиной и с вождем во главе, выполняющей роль мессии по отношению к стихийному рабочему движению.
Далее следует вполне логичное ниспровержение этой разработки как опасной, неактуальной и аморальной. В некоторых случаях ее частично оправдывают как исторически востребованную, в некоторых (А. Негри) едва ли не апологетизируют на ницшеанский манер. И то, и другое неслучайно, ибо оба этих типа теоретиков стоят достаточно далеко от главного, что характеризует ленинскую философию политики – ассоциированного сознательного исторического социального творчества. Не стихийности и не заорганизованности, а того, что Ленин называл «живым творчеством народа», тем творением социальных революций, побед в Гражданской войне, новых форм организации экономики, государства (Советы), культуры, которое стало кульминацией практического воплощение теоретических разработок Ленина.
А как же «партия нового типа», спросит удивленный западный интеллектуал и его собрат, не читавший ничего, кроме «Краткого курса истории ВКП (б)» или учебника т.н. марксизма-ленинизма?
Во-первых, я склонен удивится самому вопросу. Во всяком случае, меня удивляет этот акцент известных западных мыслителей. Такое ощущение, что они оказались так же заражены догматикой сталинизма, как и советские (постсоветские) ортодоксы. Только если последние не хотели ничего знать, кроме канонических текстов по причине их слепой веры вождям ВКП (б)-КПСС, то первые по причине столь же искренней уверенности, что у Ленина ничего другого, кроме того, что воспроизведено Сталиным, написано быть не могло, ибо только это является объектом критики… в любом антисоветском тексте, которые западный интеллектуал (даже левый) невольно впитывал как само собой разумеющуюся духовную аксиому и лишь затем, погрузившись в альтернативную практику, начинал разбираться во всей сложнейшей диалектике противоречий и СССР, и мирового коммунистического движения, и ленинского теоретико-практического наследия. Или не погружался и не разбирался. Или погружался в иную практику иных альтернатив – принципиально не-ленинских. В обоих последних случаях ленинское наследие должно было остаться «по ту сторону» теоретика и оно оставалось им неизвестно и неинтересно…
В действительности вклад Ульянова в социальную философию очень велик и разнообразен. Он опять таки, далеко не весь зафиксирован в теоретических текстах, но он есть в практике решений и дел Ленина – и как оппозиционного политика, и как главы правительства первого государства, начавшего строить новое общество.
Среди этих разработок:
Во-первых, философия социального творчества масс и роли организованного субъекта (партии), интеллигенции и иных общественных сил в этом процессе, их соотношении друг с другом; производная от этой философии теория/практика политики (в том числе, ее социально-экономических основ, субъектов, стратегии и тактики) как процесса «прогрессорства» (я намеренно использую современный язык) в отличие от маккиавеллиевской «реальной политики», казарменно-коммунистической нечаевщины или утопически-безотвественного бакунинско-конбедитовского «требования невозможного»; теория социальной революции, в том числе, разработка и уточнение модели революционной ситуации, теория перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, теория/практика революции как социального творчества-праздника, решение – очень спорное – проблемы соотношения целей и средств, меры разрушения и созидания и мн.др.
Во-вторых, ряд интереснейших разработок в области взаимодействия производительных сил, производственных отношений, политики и культуры; в частности, Лениным впервые в марксизме поставлена и вчерне решена проблема опережающего (по отношению к технологическому базису и культуре) развития производственных отношений и политических форм как «ускорителя» технического и социального прогресса, проблема активной роли политики как феномена, способного, с одной стороны, концентрированно выражать фундаментальные экономические законы («политика есть концентрированное выражение экономики»), а с другой «спрямлять» зигзаги исторического развития, выражая стратегические интересы социально-экономических агентов (в ленинские времена, прежде всего, – классов) и ускоряя благодаря этому экономический прогресс.
В-третьих, акцентирование социо-пространственного фактора и проблемы взаимодействия государств, народов, культур т.н. Востока и т.н. Запада в социальной философии марксизма, разработка на этой основе проблемы взаимодействия метрополий, с одной стороны, колоний и полуколоний – с другой, путей и возможностей преодоления отсталости последних, места, роли и противоречий их социальной, культурной, экономической борьбы и места этой борьбы в деятельности антикапиталистических сил и т.п. (того, что позднее и, к сожалению, почти без ссылок на Ленина стало теорией мир-системного анализа, догоняющего развития и т.п.), теории межнациональных отношений в условиях империализма и путей решения национального вопроса в условиях начала социалистического строительства в СССР.
Наконец, теория государства, включая проблемы природы и роли государства в эпоху империализма, политической власти и разрушения/снятия буржуазного государства, формирования социалистического государства и его «засыпания», природы бюрократизма и путей его преодоления…
И это только беглая характеристика некоторых разработок Ульянова в области социальной философии.
Естественно, в статье (даже пространной) сколько-нибудь содержательно раскрыть все эти положения невозможно. Поэтому ограничусь лишь одним – первым в вышеприведенном перечне – проблемным полем – проблемой социального творчества и, в частности, феномене социал-демократической (в начале прошлого века) и коммунистической (на остальном протяжении прошлого столетия) партии.
Начну с принципиально значимого, хотя и не самого важного тезиса: роль авангарда (трактуемого часто как роль вождя-мессии) и авторитарность внутренней организации, за которую выдается наличие дисциплины и, в частности, обязательность исполнения всеми (в том числе меньшинством) демократически принятых решений (так называемый принцип «демократического централизма») – далеко не главное в ленинской концепции «партии нового типа». Если мы не будем всю проблему сводить исключительно к набору цитат из «Что делать» (их трактовка – особая проблема), – работы, написанной в особой обстановке становления организации революционеров, которой предстояло действовать в условиях политического террора, нелегально, – то окажется, что ленинская теория коммунистической партии – это сложная исторически-конкретная система параметров. Партия коммунистов (по Ленину – и теоретику, и практику) – это не просто некоторая политическая организация. Это (1) диалектическая (2) система (3) отношений, а не только институтов, осуществляющая (4) функции лидирующего участника (авангарда) социально-исторического творчества («прогрессора»).
Первое означает, что партия, с одной стороны, имеет некоторое конкретно-всеобщее содержание, то есть содержание, развивающееся от абстрактного к конкретному по мере развития субстанциональных условий политической деятельности, а с другой – постоянно изменяющая свои формы организации и методы деятельности в соответствии с особенностями исторической ситуации в стране и в мире.
Второе – то, что она является сложным, но вместе с тем целостным организмом.
Третье – то, что главным в партии является система отношений между людьми, отношений, построенных по принципу свободной добровольной работающей ассоциации, а не просто совокупностью некоторых формальных уставных и программных правил вкупе с неформальными правилами аппаратных интриг и т.п. Существенны в этой системе отношений все компоненты. Свободность и добровольность во время Ленина была самоочевидна: и в условиях подполья, и, позже, в условиях Гражданской войны и разрухи членство в партии, где к тому же был установлен партмаксимум (власть и льготы – это уже сталинский период) было огромной опасностью и ответственностью, но не привилегией. А вот принцип работающей ассоциации является ключевым и практически никогда не дискутируемым подавляющим большинством западных и отечественных левых теоретиков компонентом ленинской теории новой партии. А этот принцип существенен. Он, во-первых, обусловливает необходимость совместности и единства членов в процессе деятельности (совместная работа вне ассоциирования невозможна), а значит – дисциплину как элемент внутрипартийной организации. Во-вторых, принцип работающей ассоциации отличает коммунистическую партию от любой другой, ибо первая – это не организация для завоевания политической власти (в отличие от того, что иные «интеллектуалы» приписывают Ленину на основе известного положения о том, что главный вопрос революции – это вопрос о власти). Коммунисты – это ассоциация творцов истории, для которой завоевание политической власти есть одно из средств содействия прогрессу, но не более того. И в этом, кстати, наше отличие от подавляющего большинства нынешних т.н. «государственных» (парламентских) партий, которые, действительно, борются, прежде всего, за власть (победу на выборах) или – если не получится победить – хотя бы за со-участие в дележе властного пирога (места в парламенте).
Последнее – бытие партии как лидирующего субъекта исторического творчества – наиболее важно. По Ленину партия коммунистов в своей сущности – это ассоциация тех, кто берет на себя роль теоретика и идущего в прорыв авангарда[15], а еще – наиболее активного и ответственного чернорабочего, выполняющего огромную работу по творению истории, социальному освобождению.
Устарело ли такое понимание-построение партии сегодня?
Прежде чем ответить на этот вопрос, нам следует разобраться как минимум еще с двумя проблемами.
Первая. Диалектика – развитие и постоянная изменчивость при сохранении субстанционального единства – партии вводит в ступор едва ли не большинство исследователей теоретического и практического наследия Ленина. Сегодня – это профессиональная организация революционеров, чуть ли не «орден меченосцев», завтра – массовая организация сотен тысяч, если не миллионов самых разных людей. Сегодня в ней фракции запрещены, а вчера борьба большевиков и меньшевиков была главным в ее истории. Вчера – активный член II Интернационала, сегодня – активнейший его критик, завтра – создатель новой международной ассоциации… – я не буду далее приводить примеры. Критики Ленина делают из этого вывод о его беспринципном прагматизме, апологеты – о том, что только он, единственный гений, мог прозреть то, что истинно и потому был всегда прав. И те, и другие сугубо заблуждаются.
Безусловно, и Ленин, и его соратники спорили и ошибались в своих поисках оптимальных для той или иной конкретной ситуации форм политической организации своей борьбы. Но они никогда не были беспринципными политическими циниками-релятивистами. Они всегда сохраняли и развивали сущность коммунистической ассоциации – ее роль наиболее активного, знающего и ответственного участника процесса социального творчества и, в частности, политической борьбы. В каких формах, какими методами, в каких масштабах – это был всегда вопрос конкретной социально-политической ситуации, но вопрос, решение которого всегда было подчинено стратегии борьбы за социальное освобождение (к проблеме соотношения целей и средств в ленинской политике автор специально вернется ниже).
Вторая проблема – соотношение массового социального творчества (в том числе, но не исключительно, стихийного движения масс) и организованной политической деятельности авангарда. Эта проблема в большинстве случаев трактуется (в соответствие с текстом «Что делать?») как соотношение стихийного рабочего движения и социал-демократической партии. На самом деле проблема намного глубже и шире и у Ленина она так же далеко не сводится к соотношению стихийного движения и организованного авангарда. В основе своей это вопрос о том, как может быть разрешено внутренне противоречие класса наемных работников, которые одновременно выступают и как обособленные частные собственники товара «рабочая сила», и как эксплуатируемые капиталом и ассоциированные, кооперацией трудового процесса объединенные созидатели всего общественного богатства. И то, и другое – неотъемлемые, сущностные черты наемного работника (для Маркса и Ленина прежде всего – индустриального пролетариата).
Первое порождает узко-экономический интерес в максимально выгодной продаже своей рабочей силы и лежит в основе т.н. «экономизма» в рабочем движении.
Второе обусловливает положение наемных работников как социально-экономической силы, заинтересованной в снятии капитализма как системы. Именно этот объективный интерес был и остается той материальной основой, которая поднимала трудящихся на борьбу за социализм в Российской империи 1917-го и Германии 1918-го, Испании 1936-го и Чили 1971-го … Это тот интерес, который лежал в основе действий тысяч рабочих и инженеров нефтеперерабатывающих заводов в Венесуэле, которые во время «забастовки» менеджмента вопреки посулам больших денег и будущей выгодной работы пошли (поначалу бесплатно) налаживать работу своего предприятия для своего народа. И это не пафос. Это факты, доказывающие жизненность названного противоречия. В более широком смысле – смысле, к которому Ленин обращается главным образом уже после революции – это проблема противоречивого соотношения в трудящемся (не только пролетарии, но и крестьянине, интеллигенте) мещанина-конформиста и социального творца.
Как и кто может содействовать превращению первого во второго? – вот ключевой вопрос революционера.
Более ста лет назад в России это был вопрос о соотношении экономизма и политической борьбы, и Ленин на него ответил достаточно ясно: нужна организация революционеров и нужна работа по (1) организации простейших форм борьбы и (2) хотя бы минимальному просвещению крайне отсталого и еще только просыпающегося как класс пролетариата России. И эту задачу должна на себя взять действующая в условиях подполья (не по собственному желанию) и потому жестко организованная революционная партия. Позже, в период революционного подъема 1905 и начала 1917 года, когда трудящиеся сами активно будут создавать формы своей самоорганизации (прежде всего, но не только, Советы), задачи партии, формы ее деятельности и организации будут другими: главным станет работа в этих низовых органах самодеятельности масс, содействие их действиям. И не через миссионерские проповеди, а через работу, прежде всего: от содействия организации и поддержке забастовок до организации демонстраций и баррикадных боев.
Итак, для Ленина партия – это не миссионер, проповедующий свои идеалы и не группа заговорщиков, насильственно их внедряющая. Даже не строгий учитель из круга наиболее продвинутых интеллектуалов. И не вождь рабочего движения, хотя о чрезвычайной важности хороших организаторов и лидеров Ленин писал немало. Партия – это часть самого движения, но часть особая.
Чтобы понять эту специфику надо вновь обратится к диалектике. В материалистической диалектической логике всеобщее есть не чисто мысленная абстракция, характеризующая некий одинаковый признак, общую черту единичных объектов и не существующая вне последних. Всеобщее есть такая «часть», которая «в себе», как «клеточка» содержит все богатство целого, выражает его квинтэссенцию. Так и партия революционеров в ленинском видении должна была стать такой квинтэссенцией социального творчества, добровольным работающим союзом наиболее передовых, наиболее активных, наиболее талантливых, наиболее преданных делу революции участников социально-политической борьбы. Не фанатиков, слепо идущих на смерть ради веры, а людей, осознанно выбирающих социально-творческий процесс, как ученый выбирает науку и тратит свое время не на шопинг, а на чтение новых источников, балерина выбирает балет, и стоит часами у станка, вместо того, чтобы кутить с поклонниками в ресторане и т.п. Это совершенно нормальные, обычные творцы. Только творят они не книги или танец, но историю. «Пустяк» различий здесь, однако, в том, творить историю невозможно в одиночку.
Так возникает необходимость ассоциации социальных творцов. Какой вид она принимает – это вопрос конкретно-исторической обстановки. Так же, как для разной музыки нужен то духовой оркестр (марширующий в едином строю), то симфонический оркестр (где все виртуозы подчинены в конечном итоге воле дирижера), то джаз (где вообще нет дирижера и единство темы достигается за счет импровизаций каждого), так и в ассоциации прогрессоров в разных исторических условиях востребованы то формы железной дисциплины исполнения демократически выработанных решений, то межфракционная борьба, то свободный диалог участников социально-творческого процесса.
Для эпохи Ленина были востребованы первые две формы. Третья – столь милая сердцу просвещенных левых интеллектуалов – тогда была неприемлема. Неприемлема для целей реальной борьбы за социализм, а не безответственной болтовни о социализме, неприемлема в силу в условий политической диктатуры, царившей в дореволюционной России. Более того, об иных формах, чем авангардная партия, Ленин вообще всерьез не размышлял и это поле для критики Ленина с позиций новых реалий. Но это не основание для того, чтобы считать неправильными решения Ленина о том, какая организация революционеров востребована в условиях, близких к условиям России начала ХХ века (а они сегодня воспроизводятся сплошь и рядом).
Суммируем. Ленин в своей общественно-политической деятельности (и, к сожалению, лишь отчасти в текстах) предложил новое теоретическое решение проблемы соотношения стихийного движения трудящихся и организации революционеров. Суть этого решения в том, что революционная организация, авангард (но, еще раз повторю, не группа вождей-миссионеров, в каковую превратилась ВКП (б)-КПСС и подобные ей организации после Ленина) решает сверхзадачу «спрямления» зигзагов истории, интенсификации социального творчества масс, максимально возможного приближения этого творчества к «красной линии» истории, оптимальной стратегии прогресса. В зависимости от того, как развертывается процесс массового социального творчества, эта организация может осуществлять разные функции и выбирать разные формы деятельности: просвещать участников движения и содействовать его самоорганизации (период «Искры») или учиться наиболее передовому опыту самоорганизации снизу (первые Советы), идти в первых рядах под пули интервентов и белогвардейцев или учиться торговать…
А теперь о критике Ленина по вопросу о партии.
Во-первых, над всеми критиками Ленина довлеет последующая история ВКП (б)-КПСС, история вырождения партии в придаток номенклатуры[16]. И здесь следует признать: лишь в конце своей так рано прервавшейся жизни (в 54 года!) Ульянов в полной мере осознал опасность такого вырождения. В работах накануне революции и, в том числе, в работах, специально посвященных будущей политической системе будущего социализма («Государство и революция» прежде всего) он эту угрозу еще не видит. Точнее так: видит, но считает, что демократизм отмирающего социалистического государства позволит с ней успешно бороться. Между тем история показала, что большевики в этой борьбе за демократию проиграли. Но это не вина, а беда Ленина и вина тех, кто оказался во главе партии и страны после него. Вина, ибо как я постараюсь показать далее, иной, нежели сталинско-брежневский путь был возможен. Хотя он и был не более вероятен, чем победа социалистической революции в России и победа красных в Гражданской войне. Для этих побед были реальные основания. Но они были абсолютно минимальны. А использован этот один шанс из ста (или тысячи) был именно потому, что авангардом революции были удивительно талантливые и по-настоящему героические люди – такие как Ленин и сотни, тысячи, сотни тысяч его товарищей по партии…
…Позволю себе маленькую, но важную ремарку: многие интеллигенты столь ожесточенно и даже грязно не любят, ненавидят Ленина именно потому, что чувствуют свою удивительную бесталанность; неспособность на такие поступки, на такой успех, свое бессилие быть героическим творцом и при этом не фанатиком, а простым, жизнерадостным человеком…
Во-вторых, буквальное прочтение ленинских работ о партии революционеров, действительно, сегодня в большинстве случаев устарело. Особенно оно непригодно для организации успешных выборных кампаний левыми партиями в развитых странах. Из этого, однако, можно сделать разные выводы. Можно сделать вывод, что ленинские идеи непригодны (как минимум – сейчас, как максимум – вообще). И этот вывод делают практически все теоретики и практики, работающие в непосредственном контакте с «государственными» (парламентскими) левыми (о правых здесь вообще речь не идет) партиями. И этот вывод будет абсолютно верен. Но при одном условии: если считать обоснованным и единственно верным подчинение всех задач левой политической организации борьбе за кресла в парламенте.
Если, однако, главной задачей считать активизацию низовых форм социального творчества граждан, «живого творчества народа» (Ленин) направленного на формирование ростков того, что сейчас принято называть «социализмом гражданского общества», то все оказывается много сложнее. Ибо в этом случае опять встает вопрос о принципах и формах деятельности организации революционеров и ее взаимодействии с массовыми социальными движениями и сетями. А это ключевой вопрос для всех социалистических сил (тех, кто лежит влево от парламентских социал-демократов) в современной Европе, Америке и т.д.
Вот здесь-то, в-третьих, оказывается необходима позитивная критика (=развитие) ленинских идей и практики РСДРП (б) и РКП (б). Критика, ибо и здесь прямое заимствование положений из «Что делать?» явно будет ошибкой. «Учительство» и уж тем более «вождизм» со стороны левых партий сегодня однозначно отторгаются новыми социальными движениями в Европе, Латинской Америке и т.д. Но это не означает, что сегодня не востребовано критическое развитие ленинского наследия. Мир сегодня стоит на пороге нового социального структурирования. Это, конечно же, не «прощание с рабочим классом» в духе Андре Горца и не торжество «всеобщего интеллекта» и «множества» в стиле Майкла Хардта и Антонио Негри (хотя последние справедливо подхватили вот уже более 20 лет развиваемую на Западе идею о формировании нового социального деления, возрастания роли носителей знаний или «креативного класса», а так же новых, сетевых принципов социального взаимодействия[17]). Индустриальный пролетариат в начале нынешнего века стал как никогда многочисленен (главным образом за счет новых индустриальных стран), а «всеобщий интеллект» и «множество» – далеко не самые удачные абстракции реальных процессов[18].
Проблема в том, что социальная структура глобального капитализма эпохи генезиса креатосферы, конечно же, существенно иная, чем в период накануне и после Первой мировой войны. Во многом иной, хотя по-прежнему в общем и целом остающейся в рамках капиталистической системы и в целом эпохи «предыстории», стала система социальных интересов и противоречий. Соответственно, должны измениться и принципы, формы, методы действий организации коммунистов-революционеров (как – об этом автор писал уже неоднократно[19]). И в этом смысле Ленин устарел и его наследие подлежит критике. Но актуальным остается ленинское понимание сущности этой организации: быть добровольной свободной работающей ассоциацией, способствующей познанию закономерностей истории и спрямлению ее зигзагов, быть сердцем ассоциированного социального творчества.
[1] Я к стыду своему не помню, где, у кого я прочел эти вопросы (Why Lenin? Why now?), но они очень созвучны проблеме начала моего текста и я не мог их не использовать для предисловия к статье.
[2] Автор совместно с А.И. Колгановым в конце 2009 года завершил работу над тремя монографиями, объединяющими ряд текстов, написанных за последние годы по проблемам социальной философии и политической экономии («Пределы капитала. Онтология и методология…», М., 2009), и теоретико-публицистические тексты («Мы пойдем другим путем. От капитализма «юрского периода» к России будущего», М., 2009 и «10 мифов об СССР», М., 2010).
[3] Воейков М.И. Предопределнность социально-экономической стратегии: Дилемма Ленина, М., 2009.
[4] Lenin Reloaded: Towards a Politics of Truth, L., 2007.
[5] Назову прежде всего новую серию книг о Ленине В.Т. Логинова
[6] Факт не-внимания марксистов до Ленина (включая Плеханова и Каутского) к проблемам диалектики специально отмечает Кевин Б. Андерсон в своем разделе упомянутой выше коллективной монографии «Ленин. Перезагрузка». Его раздел, подчеркну, имеет совершенно недвусмысленное название: «Открытие диалектики заново и ее настоятельная необходимость для философии и мировой политики».
[7] В книге «Ленин. Перезагрузка» этот афоризм упоминается раз 15-20, в том числе, и в критическом смысле, когда один из авторов указывает на правомерность и обратного утверждения: нельзя [материалистически – А.Б.] понять Гегеля, не проштудировав «Капитал». На самом деле верно и то, и другое, ибо суть «афоризма» Ленина, сформулированного им, кстати, для самого себя, это скорее указание на необходимость разработки материалистической науки Логики, что, конечно же, требует неоднократного обращения и к Гегелю, и к Марксу, и к другим теоретикам прошлого и настоящего.
[8] О не-диалектичности, догматическом формализме методологии Сталина и о постмодернизме как alter ego сталинизма см. в упомянутой выше книге «Пределы капитала».
[9] Ульянов в данном случае пошел существенно дальше и Маркса, и Энгельса, которые в своих работах не раз указывали на использование в их работах и необходимость использования в дальнейшем гегелевской диалектики, но не пошли столь далеко, как Ленин, заявивший прямо и недвусмысленно о возможности и необходимости использования «Большой логики» как скелета марксисткой методологии.
[10] Андерсон в своей статье о «Философских тетрадях» в книге «Денин. Перезагрузка» специально выделяет только трех западных авторов, работавших над проблемой сопряжения «Науки логики» и марксизма – Генри Лефевра (Франция) и С.Л.Р.Джеймса и Раю Дунаевскую (США). Я не могу не добавить к этому списку Бертела Олмана (Olman B. The Dance of Dialectic, N.Y., 1999) и Саваса Матсаса Михаила (См.: его текст в названной выше монографии о Ленине).
[11] См.: Вазюлин В.А. Логика «Капитала», М., 1968. Автор этих строк так же посвятил немало времени, написав рукопись с таким же сравнительным анализом и затем читая на ее базе факультативный спецкурс в МГУ в 1980-х годах.
[12] Отсюда его знаменитое выражение о том, что в «Науке логики» Гегеля больше всего материализма и меньше всего идеализма. Гегель, разворачивая Логику абсолютного духа, на самом деле дает систему категорий материалистической диалектической Логики. И в этой характеристике общих закономерностей развития материального мира, равно как и познания его, Гегель гораздо больше материалист, чем критиковавшиеся им ранее Богданов, Мах и Ко.
[13] Иной читатель, помнящий восхваления вождю брежневской эпохи, возможно ухмыльнется, прочтя эту строку: вот, дескать, вспомнил лозунг «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» и будет не прав. Не прав, ибо дело не в лозунге (в брежневские времена Ленин как раз не жил, он был мумифицирован, и не столько в мавзолее, сколько в реальной по преимуществу не-ленинской политике эпохи застоя), а в универсальной закономерности, характеризующей творческий процесс: наследие Ленина живет в той же мере, в какой живут формулы Исаака Ньютона или романы Льва Толстого.
[14] См: Вопросы философии, 2009, № 5; полная версия текста опубликована в названной выше книге «Пределы капитала».
[15] Подчеркну: в настоящее время термин «авангард» применительно к коммунистической партии трактуется как характеристика группы вождей-командиров, обладающих монополией на истину и реализующих некую миссию. На самом деле для россиян сто лет назад это слово означало (да и сейчас означает) передовой отряд – группу людей, которые первыми принимают бой, берут на себя самое трудное, самое опасное, самое ответственное. Да, советская номенклатура брежневской поры была по преимуществу не такой. Но коммунисты ленинской гвардии были по преимуществу такими. Действуя в условиях буквально, а не фигурально приближенных к боевым или просто в военных.
[16] Специально подчеркну хорошо известное в среде постсоветских левых, но мало известное на Западе и отвергаемое большинством антикоммунистов положение: КПСС и партийно-государственная номенклатура суть принципиально разные явления; партия в СССР и других странах «реального социализма» была весьма специфической организацией, но организацией рядовых граждан по преимуществу.
[17] Работы М. Хардта и А. Негри «Империя» и «Множество» переведены на русский язык и хорошо известны нашему читателю. В книге «Ленин. Перезагрузка» Негри вновь возвращается к идее «всеобщего интеллекта» и «множества» как главных (главного?) субъектов (субъекта?) антикапиталистических интенций. Идея креативного класса развивается, в частности, М.Флорида, о работах которого (равно как и его предшественников) мы с Колгановым уже не раз писали, в частности книге «Пределы капитала».
[18] Авторские критические соображения по поводу идей Хардта и Негри были им высказаны в ряде публикаций. Наиболее полная версия представлена в названной выше нашей книге.
[19] Одной из первых работ на эту тему стала книга «Будущее коммунизма» (М., 1995). Затем эти тезисы развивались в работах автора по проблемам альтерглобализма. Последней из таких публикаций стал текст в книге «Кто сегодня творит историю. Россия и альтерглоблаизм» (М., 2010).
