Серебрякова Зоря Леонидовна – д.и.н.

В дни моего детства в доме отца Леонида Серебрякова и отчима Григория Сокольникова, вспоминая прошлое, старались реже упоминать все более прославляемого Иосифа Сталина.

Видный меньшевик Борис Николаевский отмечал, что в 20-е годы старые большевики, говоря о Сталине, вспоминали не только об экспроприациях (за которые он был исключен из объединенной тогда социал-демократической партии), но и о шантаже и вымогательстве у бакинских нефтепромышленников, об убийствах партийных работников, которые этой деятельностью возмущались, о доносах царской полиции на своих противников[1]. Далее Николаевский делает вывод: «В основе «особенностей» взглядов Сталина лежит его полное безразличие к целям коммунистического движения»[2].

Для понимания начала, да и всего политического пути Джугашвили-Сталина рассмотрим красноречивый документ:

«Канцелярiи Главноначальствующего. Содержащегося под стражей в Батумской городской тюрьме Иосифа Виссарионовича Джугашвили

Нижайшее прошение

Все усиливающийся удушливый кашель и беспомощное положение состарившейся матери моей, оставленной мужем вот уже 12 лет и видящей во мне единственную опору в жизни, заставляет меня второй раз обратиться в Канцелярию Главноначальствующего с нижайшей просьбой освободить меня из-под ареста под надзор полиции. Умоляю канцелярию Главноначальствующего не оставить без внимания и ответить на мое прошение.

Проситель Иосиф Джугашвили

1902, 23 ноября»[3].

Это было второе за месяц позорное для революционера, умоляющее «нижайшее» обращение, всем своим содержанием и самой формой предлагавшее в обмен на освобождение из-под ареста – любую ответную услугу. По всей вероятности, именно с того времени началось сотрудничество Иосифа Джугашвили с секретными органами Царского Департамента полиции. Произошло ли это тогда или несколько позже, предстоит уточнить, но то, что связь Сталина с охранным отделением установилась, подтверждают исторические факты и подлинные документы.

В 1988 году, во времена Михаила Сергеевича Горбачева, после реабилитации моего погибшего в 1937 году отца – Леонида Петровича Серебрякова (члена Оргбюро ЦК, секретаря ЦК в 1919–1921 гг., члена Реввоенсовета Республики), я как историк получила возможность работать в Центральном партийном архиве (ныне РГАСПИ). Рассматривая материалы со случайно сохранившимися подлинными сведениями об отце, я открыла папку с документами за 1912 год фонда Серго Орджоникидзе и увидела то, что с самого начала потрясло меня. На бланке царского министерства внутренних дел с соответствующим оформлением на машинке было напечатано донесение начальника московского охранного отделения А. Мартынова от 1 ноября 1912 года на имя директора Департамента полиции С. П. Белецкого за № 306442[4]. В нем говорилось: «В последних числах минувшего октября месяца сего года через гор. Москву проезжал и вошел в связь с секретным сотрудником вверенного мне отделения «Портным» [кличка вписана от руки красными чернилами]… Иосиф Виссарионов Джугашвили, носящий партийный псевдоним «Коба»…»[5]. «Так как поименованный «Коба» оставался в Москве лишь одни сутки, обменялся с секретной агентурой сведениями о последних событиях партийной жизни и вслед за сим уехал в г. С‑Петербург…

В конфиденциальном разговоре с поименованным выше секретным сотрудником, «Коба» сообщил нижеследующие сведения о настоящем положении и деятельности Российской социал-демократической рабочей партии»[6].

Дальше следуют несомненно секретные данные о положении в партии и об отдельных ее членах. Явно агентурный характер носит перечисление внешних примет большевиков, которые старательно запомнил и передал охранке Иосиф Джугашвили. Он сообщал: «В С.-Петербурге удалось сформировать Северное областное бюро, в состав коего вошли три человека: А) Некий Калинин, участвовавший в стокгольмском партийном съезде (с фамилией Калинин в работах означенного съезда принимали участие двое а) Калинин, работавший на Семянниковском и Обуховском заводах за Невской заставой, около 25–27 лет от роду, низкого роста, среднего телосложения, светлый блондин, продолговатое лицо, женатый и б) административно высланный в 1910 году из г. Москвы кр[естьянин] Яковлевской волости Ковчевского уезда Тверской губернии М. И. Калинин, монтер городского трамвая. Б) Столяр Правдин, работавший с 1907 по 1908 год на Балтийском судостроительном заводе. Его приметы – около 30–32 лет от роду, среднего роста, полный, сутуловатый, блондин, без бороды, большие усы, сильно обвисшие с мешками щеки и В) Совершенно невыясненное лицо»[7].

Кстати, большевик Правдин вскоре был арестован, да и кому еще, кроме охранки для целей сыска, для заполнения жандармского досье нужны были подобные сведения?

Там, где Сталин сообщал о деятельности ЦК, говорилось: «в) общее наблюдение за делом поручить одному из представителей социал-демократической думской фракции, предоставив последнему право голоса, участия и вмешательства во все без исключения стороны дела; на означенную роль намечен член Государственной Думы от Московской губернии Малиновский»[8].

В конце своего донесения А. Мартынов писал: «Представленный при сем агентурный материал никому мною не сообщался во избежание возможности заминки или провала агентурного источника»[9].

Ранее Мартынов сообщал, что Коба бежал из ссылки, но арестован в последовавшие месяцы он не был.

25 января 1913 г. Сталин писал уже из-за границы в письме Роману Малиновскому, носившему полицейскую кличку «Портной»: «От Василия – здравствуй дружище, я пока сижу в Вене и пишу всякую ерунду. Увидимся». Далее следует текст письма, сам по себе весьма интересный и заканчивающийся подписью – «твой Вас…».[10]

Особое отношение Сталина к Малиновскому раскрывает эпизод, рассказанный Л. О. Дан. К тому времени стали распространяться слухи о провокаторстве Малиновского. В газете «Луч» появилось письмо, подписанное буквой «Ц». Предполагалось, что автором этого письма была Л. О. Дан (Цедербаум). Вот как описывает Г. Я. Аронсон со слов Л. О. Дан то, что последовало: «К ней на квартиру пришел, добиваясь от нее прекращения порочащих Малиновского слухов, большевик Васильев (среди меньшевиков его называли Иоська Корявый), это был не кто иной, как Сталин-Джугашвили»[11].

Вскоре меньшевик Ционглинский опубликовал письмо, подписанное «Гражданин Ц». Там говорилось о необходимости расследования «темных слухов». И вновь в защиту Малиновского выступил Сталин. Л. О. Дан рассказывала: «тов. Василий… предложил встретиться со мною… в разговоре довольно отрывочном требовал прекращения травли и грозил, уж не помню чем, если «это» не прекратится»[12].

Свою бурную защиту Малиновского Сталин в дальнейшем тщательно скрывал и ни на одном расследовании дела Малиновского о ней не упоминал.

В 1912 году происходит характерный для Кобы случай. У М. П. Вохминой находят рукописи написанной им прокламации «За партию». По ней не столь уж трудно было определить автора – тем более, что в Закавказье жандармы Джугашвили хорошо знали. Вопреки очевидному, автором подпольной прокламации объявили С. С. Спандаряна. На основе этой «улики» он был арестован вместе с Е. Д. Стасовой и другими обвиняемыми по этому делу, осужден и сослан в Восточную Сибирь[13].

Парадоксальна судьба самой прокламации. В 1940 г. она была опубликована в Ереване в сборнике трудов С. С. Спандаряна[14]. Однако на сей раз Сталин не уступил свое детище и без всяких объяснений включил в свое собрание сочинений[15].

На несомненную близость Сталина и Малиновского указывают и воспоминания Т. А. Словатинской, написанные незадолго до смерти в 1957 г.: Сталин «…зашел по делу к Малиновскому домой, тот очень настойчиво звал его с собой на концерт. И. В. совсем не хотел идти, отговаривался тем, что у него нет настроения и вообще он совсем не подходяще одет, но Малиновский пристал, даже нацепил какой-то свой галстук»[16].

В тот же день, весной 1913 года, Джугашвили был арестован. По свидетельству видного советского разведчика Александра Орлова, на этот раз причина была в недовольстве Сталиным царской полиции, связанном с его неудачной интригой – попыткой дискредитировать Малиновского, чтобы занять его ведущее положение в охранке[17]. Так ли это было, нам пока не известно, но судя по тому, что Мартынов в своем донесении в департамент полиции использовал не полицейскую, а партийную кличку – «Коба», и по некоторым другим данным какой-то конфликт у Сталина с охранным отделением тогда произошел[18].

 Джугашвили участвовал в экспроприациях (по существу в грабежах), был замешан в убийствах, но материалов о прямых или косвенных дознаниях об этом не сохранилось. По мнению писателя Юлиана Семенова, несомненным аргументом в пользу возможности сотрудничества Сталина с царской охранкой является то, что ни он сам, ни его коллеги-историки ни разу не встречали в архивных фондах протоколов допросов Джугашвили-Сталина по явно уголовным преступлениям. Нет ни одного объявления о нем во всеимперский розыск[19].

Обычно аресты Кобы были удивительно «своевременными», помогали ему уйти от подозрения товарищей по социал-демократической партии, от неизбежных партийных взысканий.

Однако если в 1911 году Сталин был выслан в избранное им местожительство, в Вологодскую губернию, где он был на таком положении, что мог вместо пристава сам заполнить досье на себя самого, а когда подписался, получилось – полицмейстер Джугашвили[20], на сей раз после ареста он был отправлен в действительно суровый Туруханский край.

О приезде туда Сталина вспоминала Р. Г. Захарова: «По неписаному закону принято было, что каждый вновь прибывший в ссылку товарищ делал сообщение о положении дел в России. Сталин пришел в приготовленную комнату и… больше из нее не показывался. Доклад о положении в России он так и не сделал»[21].

Отношения со ссыльными революционерами, отсутствие в них идейной направленности, человечности и теплоты еще ярче высвечивает подобострастный тон в письмах Сталина Малиновскому. В сопроводительной записке к письму от 14 января 1914 г., обнаруженной писателем Юрием Трифоновым в фонде ГАРФ, указывалось, что «представляются при сем агентурные сведения за № 578, автором которых является гласноподнадзорный Туруханского края Иосиф Виссарионов Джугашвили». Начинается это письмо обращением к Малиновскому: «Здравствуй друг», и далее в самой доверительной форме подробно говорится о слабости здоровья, «подозрительном кашле» и прочих невзгодах. Навязчиво повторяется жалоба на дороговизну – стоимость разных продуктов указывается вплоть до копеек. Бедный Коба подчеркивает, что ему «нужно молоко, нужны дрова, но денег нет, друг».

Обращение к Малиновскому – «друг» повторяется, чередуясь с маловразумительным восклицанием «черт меня дери». Заканчивается письмо соответствующими словами «крепко жму руку, целую», приветом жене и детям и краткой подписью – «твой Иосиф»[22].

В ноябре 1913 г. Джугашвили получил посылку от Т. А. Словатинской и деньги, а ведь именно тогда он особенно униженно жалуется в письме Малиновскому: «денег нет, друг, а я так истощен и болен».

В том же ноябре Сталину пришли не только деньги, но и открытка от Малиновского, в которой тот явно конспиративно писал, обращаясь к Сталину: «Брат, пока продал лошадь, запросил 100 руб[лей]»[23].

А вот выдержка из письма в той же переписке «От Иосифа из Туруханска!»: «Здравствуй, друг! № 1 «Работницы» и один № «Путь Правды» с твоей думской речью получил, спасибо, друг, особенно за речь… читал я также твою статью в «Правде» о задачах оппозиции и поведение твое (выступление в «Правде», а не в «Современнике» и сама статья безупречна)»[24].

P.S. Читал статью Мартова об оппозиции, где он старается обелить ликвидаторов, бросая тень на твою большевистскую физиономию, клянусь собакой, друг, жонглера такого и фокусника, скомороха такого и комедианта как Л. Мартов трудно найти во всей нашей социалистической литературе»[25].

Нельзя не отметить, что Ю. О. Мартов оказался особенно проницательным, раньше многих других распознав суть Джугашвили-Сталина. Весной 1912 года в письме из Льежа Л. Д. Троцкому он упомянул «кавказского ультра-бандита Ивановича» (один из партийных псевдонимов Джугашвили), обвиняя его в эксах 1906–1907 гг. и давая общую крайне отрицательную характеристику[26].

Несколько позже, 2 июня 1914 г., в связи со слухами о Малиновском Ю. Мартов писал П. Аксельроду: «Мы почти уверены теперь, что весь «правдизм» руководился из охранки»[27].

К чести меньшевиков надо признать, что они отвергали тех, кого, как Сталина, никак нельзя было считать представителями социал-демократической культуры[28].

Останавливаюсь подробнее на отношениях Сталина с меньшевиками в связи с тем, что внесение раскола, углубление его внутри революционных партий и, в частности, в социал-демократии было одной из главных повседневных задач царской охранки.

В то время проявлялись и личностные черты Сталина, его откровенный антисемитизм: «В самом деле», – пишет он, – «что за народ: Мартов, Дан, Аксельрод – жиды обрезанные… трусы и торгаши»[29].

Читая письма Сталина тех лет, видишь глубокое презрение и к другим видным революционерам. О Кропоткине он отзывался так: «…старый дурак, совсем из ума выжил», о Плеханове: «Старая неисправимая болтунья баба…»[30].

Приходится признать, что именно в большевистскую часть социал-демократии Кобе удавалось проникать все глубже и глубже. В историографии принято утверждать, что он пользовался всяческой поддержкой В. И. Ленина. Однако, если судить по письму Н. К. Крупской, мнение Ульяновых о Сталине было весьма невысокое.

В феврале 1912 г. Крупская писала Орджоникидзе: «Получила письмо от Ивановича, развивает свою точку зрения на положение дел, адрес обещает дать через месяц, видно, страшно оторван от всего, точно с неба свалился. Если бы не это его письмо, могло бы произвести гнетущее впечатление. Жаль, очень жаль, что он не попал на конференцию»[31].

Упоминая о Пражской конференции, Крупская ничего не говорит о предстоящей кооптации Сталина в Центральный Комитет, а указание на его оторванность от всего и общий тон высказываний не подразумевал необходимость его продвижения к руководству партией[32].

В своих записях с разоблачениями Сталина А. Орлов пишет, что добился его кооптации в ЦК именно Роман Малиновский. Как бы то ни было, но в письмах Джугашвили и тем более в его поступках до 1917 г. проявлялось явное пренебрежение своими обязанностями не только одного из руководителей, но и просто члена революционной партии.

В незавершенной рукописи Л. Д. Троцкого о Сталине много места уделено тому, как последний таил себя в Октябрьские дни. Давайте вспомним и о его поведении в первые дни Великой Отечественной войны.

Думаю, что Сталин не из тех, кто творит революцию; он принадлежит к термидорианцам и могильщикам того лучшего, что есть (или может быть) в революции, и приспосабливает ее победу к собственным интересам. Более того, его участие в революционном движении носит исключительно уголовный характер, а если быть более точным, вся его сознательная жизнь – сплошное преступление.

Были у Сталина явные нарушения неписаных законов политических ссыльных, запрещавших дружеские отношения с уголовниками. «Сталин, по словам Н. С. Хрущева, вспоминал: «Какие хорошие ребята были в ссылке в Вологодской губернии из уголовных. Мы, бывало, заходили в питейное заведение. …Сегодня я плачу, завтра другие, и так поочередно. Очень хорошие артельные ребята были уголовные. А вот политики, среди них было много сволочей. Что же они устраивали? Они организовали товарищеский суд и судили меня за то, что я с уголовными пью»[33].

Обращают на себя внимание и странные для политического ссыльного отношения Сталина с царскими жандармами. Когда против него возникла угроза уголовного преследования по обвинению в сожительстве с малолетней девочкой 14 лет, стражником был некто Лалетин, – и вот, когда тот однажды без предупреждения зашел в избу, где жил Джугашвили, последний буквально набросился на охранника и вытолкал его вон[34].

Как ни удивительно, но за это был наказан не Сталин, а неугодный ему Лалетин. Он был заменен Мерзляковым, с которым у ссыльного сложились весьма дружеские отношения[35]. По некоторым свидетельствам, вопреки утверждениям Кобы об острой нужде – деньги ему присылали немалые. Шли переводы по 50, 60, по 100 рублей.

А. С. Тарасеева (хозяйка избы в деревне Курейка Туруханского края, где жил Коба) рассказывала: «Чтобы жандармов не настораживали эти переводы, их получал полицейский стражник Мерзляков, с которым Коба подружился и вместе с ним пьянствовал»[36]. В дальнейшем эти попойки стали настолько широко известны, что всевластному генсеку в 1930 году пришлось давать письменное объяснение. Приведу красноречивые выдержки из документа, обнаруженного членкором РАН В. А. Куманевым в фондах РГАСПИ. Сталин писал: «Мерзляков был стражником… относился к заданию формально, без обычного полицейского рвения, не шпионил за мной, не травил, не придирался, сквозь пальцы смотрел на мои частые отлучки и нередко поругивал пристава за его надоедливые «указания и предписания»[37]. Примечательно, что о получении им денег, что якобы объясняло их контакты, вообще не упоминается.

Обращает внимание и отношение к Сталину местного офицера полиции Кибирева. За Я. М. Свердловым и С. С. Спандаряном он установил «свирепый надзор» и считал их «коноводами» всей ссылки, а вот к Сталину он явно благоволил, возможно, зная о нем нечто для Кибирева безусловно положительное, связанное с предыдущей его службой в полиции на Кавказе.

Почему же Джугашвили не воспользовался «потворством» жандармов для очередного побега? Ответ придет сам собой, если признать, что в последней ссылке Сталин находился не только по явной, но и главным образом по тайной воле департамента полиции, недовольного своим агентом. Ослушаться «хозяев» он, очевидно, не мог. В одном из писем Малиновскому он написал, что на это раз не покинет ссылку до истечения срока[38].

Темное прошлое И. Сталина не раз вызывало подозрения. Там, где он появлялся, происходили необъяснимые аресты, провалы революционеров. Как тщательно ни маскировала его тайная полиция, подозрения неизбежно возникали вновь и вновь. Но падали они преимущественно на менее удачливого конспиратора – Малиновского.

Партийное расследование комиссии РСДРП в 1914 году он преодолел, кстати, не упоминая о близости со Сталиным[39]. Однако в 1917 году Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства раскрыла его тесное сотрудничество с царской охранкой.

К тому времени Малиновского не было в России, но осенью 1918 г. он неожиданно вернулся и предстал перед Верховным революционным трибуналом[40]. На какое чудо он рассчитывал? На чью помощь надеялся?

Во всех слушаниях по делу Малиновского, особенно на партийном разбирательстве, подробнейше выяснялось, с кем он общался. Вызывались свидетели, собирались письменные показания, порой отрывочные воспоминания о мимолетном знакомстве, даже случайных встречах с ним. Молчал только Сталин – якобы никогда не было между ним и Малиновским ни переписки, ни встреч, ни малейшего общения.

По какой-то неведомой причине или роковой случайности молчали и те, кто доподлинно знал об их контактах и несомненно доверительных дружеских письмах. Не рассказали об этом ни Т. Словатинская, ни Г. Петровский[41], ни, очевидно, никто другой.

Всячески избегал упоминания о Сталине и Малиновский. О 1912 годе он рассказывал: «В Москве за семь месяцев был один раз, с Кобой, хотя он был, – не видались, перепутали время встречи, а домой я пойти не мог»[42]. Заведомая ложь – Малиновский отрицает встречу, судя по времени, отраженную в цитируемом ранее документе Московского охранного отделения (если действительно Сталин выдавал секретные сведения «Портному», а не какому-то другому полицейскому агенту).

На суде Революционного трибунала в 1918 году Малиновский еще реже говорит о Сталине. Поверили ли прокурор Крыленко и члены суда или по какой-то другой причине, но имя Сталина в обвинительном заключении по делу Малиновского ни в какой связи не упоминается[43].

В ноябре 1918 года Роман Малиновский как агент-провокатор царской охранки был расстрелян, но на судьбе его напарника Иосифа Сталина это никак не отразилось. Их близкую связь не только скрыли по разным причинам знавшие о ней в те годы, но и в дальнейшем обычно опускали историки и публицисты, даже те, кто писал непосредственно о Малиновском. Они либо продолжали замалчивать переписку с обращением «друг» и «брат» и другими проявлениями определенных отношений, либо снова повторяли привычные клише о Сталине-революционере и провокаторе Малиновском.

Важные страницы истории, связанные с прошлым Сталина, рассматривает в своих работах академик РАН И. Х. Урилов[44]. Весной 1918 года Сталин подал в суд якобы за клевету на лидера меньшевиков Ю. О. Мартова, обвинявшего Сталина в былых экспроприациях и других преступлениях. Для подтверждения своих слов Мартов предложил вызвать ряд свидетелей, в том числе большевика Степана Шаумяна, также обличавшего Кобу в предательстве.

Судебный процесс в трибунале внезапно закончился ничем не обоснованным «общественным порицанием» Мартову[45].

Свидетели так и не смогли дать своих показаний. В сентябре 1918 года Степан Шаумян погиб в Прикаспии, расстрелянный эсерами и англичанами.

Установить степень участия Джугашвили в экспроприациях сейчас трудно, т. к. архив Камо, одного из главных исполнителей «эксов», был изъят, очевидно, по указанию Сталина, а вскоре и сам Камо погиб, сбитый «случайной» машиной [46].

Положение страны времен гражданской войны было крайне сложно, порой катастрофично. Восстание чехословаков, мятежи, наступление белогвардейцев, усиленное иностранными интервентами, угроза Москве и тем самым существованию Советской власти вытесняли важные политические проблемы. В то же время Сталин в своих личных целях всячески использовал активную поддержку некоторых влиятельных большевиков (особенно Г. Е. Зиновьева, затем Н. И. Бухарина). Опираясь на свой опыт умелой маскировки, на клевету, подлоги и интриги, вопреки своим неудачам на Северо-Кавказском (Южном) фронте и в большинстве других военных операциях Гражданской войны, несмотря на все обострявшиеся отношения с председателем Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцким, грубость и явную нелояльность в отношениях с товарищами, он добивался все большей власти в партии и государстве.

Особенно усилился Сталин после замены в 1921 году ленинского секретариата ЦК РКП(б) – Н. Н. Крестинского, Е. А. Преображенского и Л. П. Серебрякова на своих ставленников и затем – став Генеральным секретарем ЦК партии.

В июле 1920 г., еще до того, как Сталин приобрел «необъятную власть», на заседании Пленума ЦК, в котором участвовали В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Ф. Э. Дзержинский, Л. П. Серебряков и ряд других членов ЦК (Сталин отсутствовал), было принято постановление, разрешающее Ю. О. Мартову выехать на лечение за границу[47].

В дальнейшем М. И. Ульянова рассказала о первых прямых столкновениях В. И. Ленина с генсеком, отчасти связанных с этим решением[48]. Узнав несколько позже о болезни Мартова, находившегося уже за границей, Владимир Ильич просил Сталина послать ему денег: «Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела! Ищите себе для этого другого секретаря», – сказал ему Сталин. В.И. был очень расстроен этим, очень рассержен на Сталина…»[49]. Желая высказать что-то положительное о Сталине, М. И. Ульянова сказала: «…Он все же умный, Сталин». «Совсем он не умный», – ответил Ильич решительно и поморщившись».

«Но как В. И. ни был раздражен Сталиным», – продолжала свои записи Мария Ильинична, – «одно я могу сказать с полной убежденностью. Слова его о том, что Сталин «вовсе не умен», были сказаны В. И. абсолютно без всякого раздражения. Это было его мнение о нем определенное и сложившееся, которое он и передал мне. Это мнение не противоречит тому, что В. И. ценил Сталина как практика, но считал необходимым, чтобы было какое-нибудь сдерживающее начало некоторым его замашкам и особенностям, в силу которых В. И. считал, что Сталин должен быть убран с поста генсека. Об этом он так определенно сказал в своем политическом завещании…»[50].

Единственное конкретное указание вождя, основателя нашего государства (Россия – правопреемница), снять Сталина с поста Генерального секретаря роковым образом выполнено не было[51].

Дальнейшие события доказывают, насколько кощунственно звучат слова о том, что Сталин, мол, является продолжателем дела Ленина. С конца двадцатых годов и вплоть до хрущевской оттепели простое чтение, а тем более распространение ленинского завещания стали жестоко караться. Многолетнее заключение в тюрьмах и лагерях писателя Варлама Шаламова является ярким тому свидетельством.

После смерти В. И. Ленина, пользуясь неограниченной властью, Сталин предпочитал выдвигать на важнейшие посты в государстве тех, у кого в прошлом были тяжелые проступки и весомые доказательства связей с различными полицейскими организациями противника.

Очевидно, эти люди были близки ему по мировоззрению, жизненному опыту, по готовности выполнять любые самые преступные указания.

Такими приближенными Сталина, обладавшие его неизменным расположением и поддержкой были Берия и Вышинский, считавшийся когда-то меньшевиком.

Циничная ненависть генсека к революции, к большевикам отчетливо проявилась в том, что надзирать за законностью, проводить судебные московские процессы, обрекавшие на позор и смертную казнь ближайших соратников Ленина, подписывать массовые списки на расстрелы, Сталин поручил Вышинскому с его формулой «Признание обвиняемого – царица доказательств» – и особенно с тем, что летом 1917 г. Вышинский, тогда комиссар Якиманского района г. Москвы, подписал приказ по району о розыске и аресте Ленина и Зиновьева[52].

Показательно то удивительное спокойствие, с которым Сталин воспринял сообщение Мануильского, утверждавшего, что Вышинский был связан с царской охранкой и выдал полиции нескольких бакинских большевиков[53].

Получив это письмо с лаконичной сопроводительной пометкой: «Тов. Вышинскому. И. Ст.», ближайший сталинский подручный прервал свой отпуск и лечение за границей и вернулся в Москву. «А вернулся он», – пишет Аркадий Ваксберг, – «для того, чтобы работать в архивах. Что он искал там? Не пытался ли уничтожить то, что могло его изобличить?». И только ли его или его и Джугашвили, с которым он сблизился в давние годы в бакинской тюрьме.

В период массового террора, в тридцатые годы, генсек как-то в разговоре с Н. С. Хрущевым заметил, что и на него в НКВД есть показания о темном пятне в биографии. Какое «пятно», он не уточнил, как бы давая понять, что тот и сам знает. Действительно знал. «Тогда хоть и глухо, но бродили все же слухи, что Сталин сотрудничал в старое время с царской охранкой и, что его побеги из тюрьмы и ссылок были подстроены сверху»[54].

Хрущев полагал, что до Сталина доходили какие-то слухи, но в тот раз, вероятно, речь шла не о них, а о сведениях А. Орлова о том, что сотрудник НКВД Штейн нашел документы, раскрывающие роль Сталина в царской охранке. История с «папкой Виссарионова», одного из начальников департамента полиции, рассказанная Орловым, требует специального рассмотрения, однако, по нашему мнению, нет основания не доверять утверждениям такого опытного разведчика как генерал Орлов[55]. Он остался на Западе, чтобы не погибнуть в сталинских застенках, и, живя там долгие годы, не выдал ни одного из многих известных ему наших разведчиков.

Материал о связях Сталина с царской охранкой держал у себя в сейфе Ежов, рассказывает сын Г. Маленкова со слов своего отца, вошедшего в кабинет «кровавого карлика» сразу же после его ареста[56].

Приведем и неопубликованные дневниковые высказывания писательницы Галины Серебряковой. В январе 1967 года она записала: «Для меня внутренне нет сомнения, что подобно Гитлеру, Сталин был связан с Охранным отделением. Отсюда необъяснимо легкие побеги… преследования людей, знавших его смолоду и слова Мамия Орахелашвили и других о его нечистом прошлом и темных связях»[57].

В заключение приведем несколько фактов, доказывающих враждебность Сталина всему делу социал-демократии, его ненависть к Ленину и его соратникам, что не может быть объяснено без учета сотрудничества Сталина с царской охранкой.

В 1927 г., в десятилетнюю годовщину Октябрьской революции, он фактически покончил с оппозицией, состоявшей главным образом из видных большевиков. Вскоре Сталин ликвидировал НЭП. В 1931 году он провел полностью сфабрикованный суд над меньшевиками. В середине тридцатых годов генсек закрыл Общество старых большевиков и Общество политкаторжан и ссыльных поселенцев, показав тем самым чуждость для него жизненного пути революционеров и всей их борьбы с самодержавием.

Никто так не скомпрометировал социализм, как Сталин, объявив его в основном построенным в СССР, в стране, где тогда господствовал Гулаг, бесправие, принудительный труд, все более массовый террор.

Провокационное убийство С. М. Кирова было использовано Сталиным для введения в действие заранее заготовленного им нелегитимного постановления, названного Законом от 1 декабря 1934 г. Этот «Закон» дал возможность беспрепятственно казнить (1-я категория) и отправлять в лагеря (2-я категория) миллионы ни в чём не повинных людей.

Сталинские расстрельные списки того времени изобличают Сталина – лично виновного в убийстве около 40 тысяч человек.

Одна из страниц этого чудовищного документа написана на клочке бумаги: «Тов. Сталину. Посылаю списки арестованных, подлежащих суду Военной коллегии по первой категории, Ежов». Резолюция гласила: «За расстрел всех 138 человек. Ст[алин], Мол[отов]». В числе бессудно обреченных на смертную казнь были: Алкснис Я. И., Антипов Н. К., Бубнов А. С., Дыбенко П. Е., Крыленко Н. В., Пятницкий И. А., Рудзутак Я. Э., Чубарь В. Я. и другие выдающиеся участники Октябрьской революции и строительства Советского государства[58].

Разрешение на пытки заключенных давалось в 1937 г. в циркуляре, написанном рукою Сталина и им подписанном[59]. В 1939 г. он подтвердил подобный метод как «совершенно правильный и целесообразный»[60].

Об обвинениях на московских судилищах ближайших соратников Ленина Виктор Серж, лично знавший многих подсудимых, писал: «В урезанных отчетах о процессах я находил сотни нелепостей, противоречий, грубых искажений фактов, просто безумных утверждений. Этот бред лился потоками…»[61].

Готовя преступные инсценировки, Сталин был уверен: «Европа все проглотит». Так оно и было. Особенно старался обелить Сталина американский посол Дэвис. И только Лев Троцкий, жертвуя собою, своими близкими, и такие, как Виктор Серж, открыто выступали на Западе против кровавого безумия.

Жертвами геноцида становились любые граждане страны. Но особенно беспощадно расправлялся Сталин с бывшими социал-демократами, меньшевиками и особенно с большевиками. 29 апреля 1937 г. предписывалось немедленно приступить к «быстрому и полному уничтожению меньшевистского подполья»[62].

Из 139 большевиков, избранных на ХVII съезде партии в 1934 г. в ЦК ВКП(б), 97 были казнены, двое покончили с собой.

По указанию Сталина были убиты дети: два сына Троцкого, два сына Каменева – младший школьник Юра едва достиг 16 лет, единственный сын Зиновьева, два сына Рютина, сын Нестора Лакобы и сыновья его родственников – на день ареста мальчики 13, 14, 15 лет, и многие другие.

По неполным официальным данным число расстрелянных в 1937–1938 годах превышает 725 тысяч человек, в действительности – более миллиона граждан своей страны[63].

Очевидно, ничто так не способствовало культу личности Сталина, как потоки пролитой им крови.

В его действиях несомненную роль играла его беспредельная жестокость, психопатологические черты характера, садизм, маниакальная подозрительность, но все это усугублялось многолетней необходимостью скрывать свои подлинные чувства и стремления, вынужденностью двойной жизни в постоянном страхе разоблачения и расплаты.

В 1953 году Сталин умер, готовя очередные суды и казни.

Новый руководитель Никита Сергеевич Хрущев освободил после XX съезда партии сотни тысяч так называемых «врагов народа», их близких и других политических заключенных. Было улучшено положение крестьян. В те же годы осуществлено широчайшее строительство, обеспечен прорыв в космос и другие небывалые свершения. Тем самым было доказано, что Гулаг, террор, жесточайшая коллективизация, массовые депортации граждан по национальному признаку – весь тоталитарный режим Сталина не был обусловлен никакой необходимостью, не являлся закономерностью советской системы, а был зловещим, трагическим периодом в истории нашей Родины, нашего народа.

Подлинные документы и неопровержимые свидетельства эпохи показывают, что только скрытый враг во главе советского государства мог причинить те неисчислимые беды и страдания, которые невозможно ни оправдать, ни забыть, ни тем более простить.

---

[1] Николаевский Б. И. Тайные страницы истории. М., 1995. С. 160.

[2] Там же. С. 165.

[3] Островский А. В. Кто стоял за спиной Стаялина. СПб. – М., 2002. Серия «Архив». Фото 16.

[4] Оригинал подлинного документа. ГАРФ МВД Особый отдел 13 ноября 1912 вход. № 33766 Совершенно доверительно. Начальник Отделения по общественной безопасности и порядка в г. Москве Ноябрь 1912 года №306442 г. Москва. ф.102 ДП, ОО, д. 5, пр. 111, 1910 г. Рос. соц. дем. раб. партия (общепартийный центр), д. 43, (1) 43 (ГАРФ, ф.102, ОО, Д. 5, пр. 3). Официальная копия находится в РГАСПИ, фонд Орджоникидзе.

[5] Там же, л. 43.

[6] Там же, л. 44.

[7] Там же. Полностью документ, представленный З. Л. Серебряковой, был впервые опубликован в журнале «Альтернативы». 1998. № 1. С. 78–81. Комментарии к документу сделал доктор философских наук Б. Ф. Славин. Там же. С. 81–82.

[8] Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского Охранного отделения. Изд. 3-е. М., 1990 (Изд. 1-е – 1918г.). С. 20.

[9] ГАРФ. Ф. 102, ОО, Д. 5, пр. 3, л. 45.

[10] Бракман Р. Секретная папка Иосифа Сталина. Скрытая жизнь. М., 2004. С. 130.

Указание на то, что письмо «От Василия» и подпись «Вас…», важно, т. к. в книге: «Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского Охранного отделения» (Изд.3-е. М, 1990. С. 25) в разделе «секретные сотрудники департамента полиции и охранных отделений в рядах РСДРП» указывалось поименно 11 человек – и 12-й «не раскрытый, носивший партийную кличку Василий». Сведения о Василии, которые приводятся в книге, не совпадают с данными Сталина, и все же указания на то, что некто «Василий» был агентом охранки и в 1918 г., когда было опубликовано первое издание книги, все еще не был разоблачен, не следует полностью игнорировать.

[11] Из архива Л. О. Дан. Амстердам, 1987. С. 101, 104.

[12] Там же.

[13] Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. М., 1957.

[14] Спандарян С. С. Статьи, письма и документы, Ереван, 1940. С. 71.

[15] Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 213–218.

[16] Трифонов Ю. В. Отблеск костра. В кн.: Смерч, М, 1989. С. 54.

[17] Legacy of A. Orlov. 93 Congress, 1st Session. August 1973. Washington, 1973.

[18] «В Департаменте полиции существовал такой порядок: если агент, работавший на два фронта становился в оппозицию к царскому режиму, то его кличка не упоминалась. В случае новой вербовки такой агент получал новую кличку». (См.: Был ли Сталин агентом охранки? М., 1999. С. 228).

[19] «Совершенно секретно», 1990, № 4. С. 3.

[20] Линия судьбы. Сборник статей, очерков, эссе. М., 2007. С. 306.

[21] Трифонов Ю. В. Указ. соч. С. 49.

[22] Трифонов Ю. В. Указ. соч. С. 10–11.

[23] Островский А. В. Указ. соч. С. 397, 398.

[24] Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. М., 1996. С. 18–20.

[25] Там же.

[26] Млечин Л. Зачем Сталин убил Троцкого. М., 2010. С. 104.

[27] Аронсон Г. Большевики и департамент полиции. В кн.: Был ли Сталин агентом охранки. Сб. статей, материалов и документов. М., 1999. С. 328.

[28] Урилов И. Х. Судьбы российской социал-демократии, М., 1998. С. 27.

[29] Урилов И. Х. Ю. О. Мартов. Политик и историк. М., 1997. С. 105.

[30] Млечин Л. Указ. соч., с. 107.

[31] Островский А. В. Указ. соч., с. 356–357.

[32] Там же.

[33] Антонов-Овсеенко А. В. Сталин без маски. М., 1990, с. 384–395.

[34] Островский А. В. Указ. соч. С. 408.

[35] Там же. С. 408.

[36] Ярославцев В. Пантеон генералиссимуса. Российская газета. 1992. 21 марта.

[37] РГАСПИ, ф. 558, оп. 1, д. 2909, л. 19.

[38] Большевистское руководство. Переписка 1912–1927 гг., с. 19. В переписке за 1914 г. опубликовано только одно письмо Сталина – цитируемое послание Малиновскому.

[39] Материалы следственной комиссии ЦК РСДРП по делу Малиновского (май–ноябрь 1914 г.). // Вопросы истории. 1993, № 9. С. 109.

[40] Дело провокатора Малиновского. М., 1993.

[41] Письмо Сталина Малиновскому, посланное из Туруханска 10 апреля 1914 г. было возвращено Сталину Г. И. Петровским в 1939 г. с сопроводительной запиской: «…копаясь в своем архиве, нашел ваше письмо, считаю долгом вернуть его Вам». Большевистское руководство. Переписка 1912–1927 г. С. 18–20.

[42] Материалы следственной комиссии ЦК РСДРП по делу Малиновского (май-ноябрь 1914 г.) // Вопросы истории. 1993, № 11–12.

[43] Дело провокатора Малиновского. М., 1993.

[44] Урилов И. Х. Ю. О. Мартов. Политик и историк. М., 1997. С. 334–336.

[45] Там же.

[46] Млечин Л. Зачем Сталин убил Троцкого. М., 2010.

О масштабе чисток архивов в сталинское время можно судить по письму председателя КГБ И. А. Серова первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву 4 июня 1956 г.: «Как установлено нашими сотрудниками из беседы с работниками Красноярского архивного отдела, за последние 15 лет туда часто приезжали работники из Москвы и забирали ряд документов, касающихся И. В. Сталина, содержание которых они не знают». Островский А. В. Указ. соч. Фото №34 (продолжение).

[47] Известия ЦК КПСС. 1991, № 1. С. 119.

[48] Известия ЦК КПСС. 1989, № 12. С. 197.

[49] Известия ЦК КПСС. 1989, № 12. С. 199. Подробнее см.: Славин Б. Ф. Ленин против Сталина. Последний бой революционера. М. 2010. С. 61–65.

Со слов моего отца я с детства знала, что Ленин посылал больному Мартову деньги непосредственно из своей зарплаты.

[50] Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 199.

[51] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45. С. 477–478.

[52] Известия. 2003, 10 декабря.

[53] Ваксберг А. Страницы одной жизни // Знамя. 1990, № 7. С. 441.

[54] Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева. «Вопросы истории». 1990. № 6. С. 81.

[55] Legacy of A. Orlov. Генералом А. Орлова называли на Западе, т. к. его звание в СССР – майор госбезопасности – там приравнивалось к званию генерал-майора. (Млечин Л. Указ. соч. С. 96).

[56] Маленков А. Противоборство // Журналист. 1991, № 2. С. 61.

[57] Семейный архив З. Л. Серебряковой.

[58] Сталинские расстрельные списки. Компакт-диск 2002 г.

[59] Исторический архив. 1993, № 3. С. 86–88.

[60] 30 октября. 2007, № 74.

[61] Серж В. От революции к тоталитаризму. Воспоминания революционера. Оренбург. 2001. С. 420.

[62] 30 октября. 2007, № 74.

[63] Подробнее см.: Горбачевские чтения. М., Т. 5, 2007. С. 195–209.