Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Апология » №9, 2006

Андрей Володин. Индия – Россия – Китай в свободной геометрии мировой политики

alt
Постмонополярность

Понятие «свободная геометрия» применительно к мировой политике в академический дискурс было введено французскими политологами, причем относительно недавно. Разумеется, значим не столько элегантно вербализованный термин, сколько его логико-содержательный объем, то есть способность адекватно выражать и описывать принципиально новые явления и процессы, определившиеся в начале третьего тысячелетия.
«Свободная геометрия», по сути дела, выражает переходное состояние современного мира, оказавшегося сложнее построений биполярности (в десятилетия противоборства «двух систем») и тем более «униполя» (монополярности).
На мой взгляд, «свободная геометрия» конкретнее весьма расплывчатой многополярности: диверсификация «недемократичного» биполярного мироустройства вполне определилась в первой половине восьмидесятых годов прошлого века, а в начале девяностых была лишь приостановлена дезинтеграцией «реального социализма» и утверждением «вашингтонского консенсуса» в качестве экономико-философской основы организации мирового пространства.
altВ начале третьего тысячелетия течение объективных геоисторических процессов обретает новое ускорение, поскольку неолиберальный проект глобализации оказался контрпродуктивным для подавляющего большинства человечества. В настоящее время в мировой системе практически отсутствует программирующий и управляющий центр, каковым в девяностые годы был Запад во главе с США. Объективно системному ослаблению «униполя» способствовали три наиболее сильно действующих фактора.
1. Общее (несмотря на явные всплески хозяйственной активности в девяностые годы) замедление темпов экономического роста, имеющее, в частности, следствием падение доли США в мировом ВВП до уровня менее, чем 20%.
2.Относительно продолжительная (по меньшей мере в течение последних пятнадцати лет) «история» активного экономического роста на Востоке (включая, разумеется, китайскую и индийскую мегаэкономики), которая дополняется динамичным развитием Латинской Америки на основе организационных принципов, отличных от основоположений «вашингтонского консенсуса».
3. Явная, ощущаемая практически в каждом событии, активизация наиболее пассионарной силы современности - политического ислама Следы ее деятельности заметны везде, включая самые удаленные уголки ойкумены. Основной стратегической задачей сил политического ислама является, по мнению многих исследователей, качественное перераспределение сил на глобальном уровне в свою пользу.
Смещение мировой оси экономического развития на восток имеет следствием формирование в восточной части Евразии «полюсов» экономического роста с сильно действующими «полями гравитации», притягивающими к себе государства Латинской Америки, в первую очередь ее западного побережья. Так, одним из важных факторов экономического роста на континенте в последние годы стал растущий товарооборот латиноамериканских государств с Китаем. Последний, действуя подобным образом, сознательно пытается освободиться от чрезмерной зависимости от рынков США, а также – избежать политических последствий подобной зависимости.
Таким образом, реальная многополюсность современного мира, создает политэкономические предпосылки для утверждения принципов «свободной геометрии» в международных отношениях.
Пионером идеологии «свободной геометрии» мировой политики, видимо, можно полагать Самира Амина, в середине девяностых годов предложившего концепцию «квадрата сил» в лице Индии, Китая, Бразилии и России. Вынося на суд научной общественности столь необычную на первый взгляд «геометрическую фигуру», Амин исходил из категорической необходимости: а) плавной трансформации «униполя» в действенную полицентрическую организацию мирового пространства и б) действенного ограничения авантюрных акций США после распада Советского Союза.
Сейчас полицентрическая организация видится как покрытие всего мирового пространства «геометрическими фигурами», вычерченными по принципу совпадения стратегических либо тактических интересов. Выходит, что в нынешних условиях «свободная геометрия» предстает как единственно возможная форма воспроизводства мировой системы, поскольку «униполярные» структуры доминирования и зависимости необратимо разрушаются, тогда как альтернативная и действенная модель миропорядка пока не сформулирована и не сформирована. Таким образом, переход к «свободной геометрии» межгосударственных отношений становится интегральной частью государственного курса России. Его эффективность будет в конечном счете зависеть от способности нашей страны оперативно использовать преимущества новой организации мирового пространства, и в частности, от стратегического взаимодействия России, Индии и Китая
 
Хинди-руси пхай-пхай?
Взаимоотношения России с Индией и Китаем нельзя не рассматривать в контексте как повышения внутренней устойчивости «мегаобществ» вследствие длительного и динамичного экономического роста, так и в результате усложнения геополитического уравнения в Евразии под воздействием постоянно видоизменяющейся расстановки сил на континенте с участием посторонних акторов, нередко называемой азиатской головоломкой.
По мнению местных политологов, индийское общество пока развивается по «оптимистической» траектории, чему находят два главных объяснения. Во-первых, повышение темпов экономического роста до 8,5% в годовом исчислении опирается не только на динамичное развитие промышленности, но и на постоянную экспансию аграрного сектора, что важно для внутриполитической стабильности (в сельской местности по-прежнему проживает около 70% населения страны). Во-вторых, индийцы ощущают перемены к лучшему в стиле управления страной. Основные параметры управленческой парадигмы, задаваемые премьер-министром Манмоханом Сингхом и его коллегами, формируются за счет: 1) концентрации деятельности власти на стратегии развития Индии; 2) качественного повышения эффективности административных институтов; 3) сознательного отделения государственного управления от публичной политики, что облегчает власти системно воспринимать индийское общество.
Замечу также: эффективность и «социальность» политики правительства объективно укрепляют левые силы. Левые действенно ограничивают «свободно-рыночные» преобразования власти, напоминая инициаторам подобных инициатив: «политика есть искусство возможного», и ее общие контуры необходимо прорисовывать с учетом интересов народа. Далее, активную критику левыми (впрочем, и не только ими) недавнего визита в Дели Дж. Буша власть использовала к немалой для себя выгоде: ядерный статус Индии был де-факто подтвержден президентом США.
В то же время успехи на внешнеполитическом поприще не помогли парировать долгосрочные вызовы национальной безопасности Индии; их несколько.
1. В Афганистане, рассматриваемом индийской элитой в качестве кратчайшего «коридора» в стратегически необходимую Центральную Азию, заметны явные признаки возрождения движения Талибан. Индия, крупнейший региональный донор Афганистана, уже направила в эту страну помощь в объеме 550 миллионов долларов. Эффективность подобной помощи подвергается сомнению частью экспертного сообщества: обострение иранского кризиса ставит под сомнение реализацию взлелеянных Индией транспортных проектов с участием Ирана, Афганистана и Центральной Азии. Более того, введение в строй (с помощью КНР) стратегически значимого порта Гвадар на Аравийском море (Пакистан) резко усилит влияние Китая в государствах Центральной Азии.
2. По западному и восточному периметру границ Индии нарастает влияние политического ислама. В Пакистане и Бангладеш силы политического ислама уже действуют на самостоятельной от власти основе. Цель данных сил, полагают индийские эксперты, сводится к реализации двуединого сценария: маргинализация секуляристских партий и объединений и, в перспективе, создание «исламского политического фронта» двух государств, нейтрализующего возрастающее геополитическое влияние Индии в регионе Южной Азии.
3. Особую тревогу военных аналитиков вызывает состояние сухопутных и морских рубежей Индии. «Пористость» государственных границ, по их мнению, есть причина интенсивного движения наркотиков, оружия и боеприпасов, а также фальшивых денег в Индию и далее. Пограничные с Индией государства – это по большей части проблемные соседи: беспокойный Непал, невольное «яблоко индийско-китайского раздора» Мьянма (Бирма, обладающая значительными запасами углеводородов), объятая межэтническим конфликтом Шри Ланка. Тревожный ход мыслей военным подсказывает сама география: Индия расположена между «золотым треугольником» и «золотым полумесяцем», основными мировыми производителями наркотического сырья.
4. Среди экспертного сообщества нет единства относительно оптимальной стратегии Индии в регионе Южной Азии. Если одна группа политологов полагает, что жизнеспособность Пакистана и Бангладеш отвечает интересам Индии, то другие, особенно в военной среде, считают: необходимо работать на дезинтеграцию этих государств, поскольку их правящие круги систематически подрывают единство и территориальную целостность страны. Помимо этого, быстрая исламизация общества снизу в Пакистане и потенциальное создание военно-клерикальной коалиции создают угрозу безопасности Индии на долгосрочной основе.
5. Отсутствие ясной иерархии внешнеполитических приоритетов Индии в распадающемся монополярном мире: в качестве ведущих стратегических партнеров страны эксперты выделяют США, Россию, Китай, Иран, Израиль, Вьетнам и т.д. Логика восприятия мирополитической реальности начала третьего тысячелетия такова: поскольку сама «постуниполярная» конфигурация мира пока не обрела ясные очертания, разработка новой внешнеполитической стратегии Индии займет минимум пять-семь лет. Однако «фактор Китая» постоянно беспокоит политический класс и интеллектуальную элиту Индии. Индийско-китайский конфликт, пусть и в латентной форме, рассматривается как возможный результат конкуренции за дефицитные для обеих стран энергетические ресурсы.
Отношения нашей страны с Индией наиболее эффективно выстраивать с учетом парадигмы национальной безопасности последней, ее фундаментальных и прикладных аспектов. При этом нам необходимо ясно представлять себе, что стратегия внешнеполитического поведения Индии в обозримом будущем будет опираться на прагматическое понимание собственных долгосрочных интересов, тогда как идеологические клише и романтические воспоминания о «вечной дружбе» очень скоро будут преданы забвению. Поскольку экономический рост и развитие являются альфой и омегой внутренней стабильности индийского общества, постольку интенсивность наших внешнеэкономических связей будет в конечном счете определять заинтересованность Индии в России как в стратегическом партнере и союзнике.
Быстро развивающаяся индийская экономика делает привлекательным и перспективным сотрудничество с этой страной для наиболее развитых государств мира. Так, товарооборот Индии и США вплотную приблизился к отметке 30 млрд. долларов. Объем двусторонней индийско-китайской торговли превысил 15 млрд. долларов, и она развивается по активно-восходящей траектории. Быстро развиваются и диверсифицируются связи Индии с лидерами европейской экономики, Германией и Францией. Лишь торгово-экономические связи Индии и Японии стагнируют: их объем не выходит за пределы 4 млрд. долларов в годовом исчислении.
Примечательно, что правящие круги лидеров мировой экономики рассматривают внешнеэкономические связи с Индией как действенный механизм укрепления своих геополитических позиций в Азии, наиболее активно развивающейся части мира.
Напротив, товарооборот между Россией и Индией не превышает 2 млрд. долларов и не имеет тенденции к увеличению (Эксперты сомневаются в реалистичности поставленной задачи довести к 2008 году объем двусторонней торговли до 5 млрд. долларов). На мой взгляд, регресс российско-индийских экономических отношений предопределили как минимум три фундаментальных фактора.
Во-первых, деиндустриализация России, значительное сокращение влияния научно-технологического уклада в экономике нашей страны в последние пятнадцать-двадцать лет. Индия же начала свои преобразования синхронно с российскими. И определила в качестве главных ориентиров реформ полную индустриализацию хозяйства, сайентификацию экономики, укрепление единого экономического пространства за счет усиления и уплотнения горизонтальных связей и полноценного подключения к ним индийской «глубинки» (хинтерланда). Логика реформы и ее результаты предопределили заинтересованность индийской экономики в изделиях с высокой долей добавленной интеллектуальной стоимости, инновационных услугах, технологиях мирового уровня. Расхождение алгоритмов развития привело к сворачиванию двусторонних экономических связей, тогда как структура товарообмена имеет для нас невыгодный, сырьевой («колониальный») характер.
Во-вторых, демонтаж в России системы государственного интервенционизма во внешнеэкономических связях неблагоприятно повлиял на российско-индийские отношения: резко снизилась доля машинотехнической продукции и автоматически увеличилась роль сырьевых товаров в отечественном экспорте, возникли серьезные проблемы в, казалось бы, отлаженном механизме военно-технического сотрудничества и т.д.2
В-третьих, сознательная переориентация внешнеэкономических связей в западном направлении в последние пятнадцать-двадцать лет привела к утрате традиционных для отечественной промышленности рынков в Индии, которые сейчас, в условиях активного экономического роста и растущего спроса на машинотехническую продукцию, агрессивно осваиваются нашими конкурентами из числа промышленно развитых стран.
Из сказанного ясно: стратегическое партнерство Индии и России должно вытекать из взаимодополняемости их экономических систем, как это имеет место, например, в отношениях между некоторыми странами Западной Европы. Другой важный фактор взаимного притяжения – сходство задач, решаемых странами-партнерами в процессе модернизации. (Таков, например, сценарий развития индийско-китайских отношений).
Стоит напомнить: серьезно заинтересовать Индию Россия может, лишь развивая партнерские отношения в таких жизненно важных для этой страны сегментах экономики, как: энергетика (включая «неклассический» цикл), кластер информационных технологий (то есть новый технологический уклад народного хозяйства), стратегические отрасли (ОПК, аэро-космический сектор, авиастроение, телекоммуникации, электроника высшей степени сложности, атомная промышленность и т.д.).
Однако решение столь серьезной проблемы предполагает выполнение как минимум двух предварительных условий: 1) достижения совместимости российской и индийской моделей управления экономикой, включая внешнеэкономическую деятельность и 2) уменьшения влияния стихийности на развитие межгосударственных отношений.
В Индии хорошо отлажен и десятилетиями отшлифован механизм взаимодействия государства и частнокорпоративного сектора. Частью этого механизма является Плановая комиссия Индии, даже противниками государственного интервенционизма рассматриваемая как интеллектуальный «локомотив» модернизации. По аналогичной схеме работают в Японии, на Тайване и в Южной Корее, хотя на Дальнем Востоке институты согласования интересов власти и бизнес-сообщества называются по-своему.
Встраивание России в долгосрочную стратегию модернизации Индии должно, на мой взгляд, покрывать три основных направления: углубление кооперационных связей в энергетике, включая атомную составляющую; перевод на новый качественный уровень военно-технического сотрудничества; институционализацию России на емком индийском рынке технологий.
 
Американцы на Ганге
В среде отечественных политологов почему-то принято считать: Индия исторически обречена на союзничество с Россией. Думаю, это далеко не так. Мировая система, особенно в начале третьего тысячелетия, претерпевает фундаментальные изменения, которые затрагивают саму суть двусторонних отношений, не исключая, разумеется, и российско-индийских. Растущую активность по отношению к Индии проявляют в последнее время США. К новым тенденциям, полагаю, необходимо относиться со всей серьезностью.
Вашингтонские эксперты-политологи утверждают: положительная динамика американо-индийских отношений подталкивает смену вех внешнеполитического мышления правящих кругов США. Стратеги внешней политики в Вашингтоне начинают понимать мотивы действий Индии во внешнем мире. Не без влияния верхушки американского корпоративного сектора истеблишмент начинает улавливать взаимосвязь между развитием атомной отрасли в Индии, с одной стороны, и обеспечением растущих энергетических потребностей и необходимостью выдерживать линию «разумной оборонной достаточности» в отношениях этой страны с Пакистаном и «китайским драконом» - с другой.
Неожиданно для себя политический класс Америки почувствовал: Индия стала быстроразвивающейся мегаэкономикой, страна зарекомендовала себя надежным участником режима ядерного нераспространения (хотя и не числится среди подписантов ДНЯО), она – желанный для США партнер в атомной энергетике, и, наконец, у индийского государства широкий спектр возможностей укреплять собственную национальную безопасность. Весьма активно на политический истеблишмент влияет американское корпоративное сообщество, не желающее вникать в тонкости аргументации доморощенных ортодоксов от ядерного нераспространения. Необходимым связующим элементом механизма двусторонних отношений выступает преуспевающая индийская община в США, в настоящее время насчитывающая 1,5 млн. человек (прогноз на 2015 год – около 2,5 млн. человек) и обладающая своеобразным «ВВП» в размере более 600 млрд. долларов.
Обновленная политика США в отношении Индии зиждется на трех стратегических основаниях.
Во-первых, Соединенные Штаты де-факто признали Индию «ответственным обладателем ядерного оружия», а соответствующие боезаряды, находящиеся в распоряжении этой страны, не угрожающими безопасности Америки. (Авторитетный в данной области специалист, бывший директор Института оборонных исследований в Дели (Institute for Defence Studies and Analysis) К. Сантанам полагает достаточным для Индии иметь ядерный арсенал в размере 120-170 подобных «изделий»).
Во-вторых, теперь американцы считают, что системное укрепление обороноспособности Индии отвечает их стратегическим интересам по следующим основаниям: 1) необходимого уравновешивания Китая в азиатско-тихоокеанском регионе, не предполагающего обязательного военно-политического партнерства Индии и США; 2) неотложного укрепления режима безопасности в странах Юго-Восточной Азии, включая защиту морских путей доставки энергоносителей на Дальний Восток. Эффективность данной функции испытывается на совместных американо-индийских военных маневрах.
В-третьих, американцы хотели бы серьезного улучшения в индийско-пакистанских отношениях, поскольку это движение соответствует общему стратегическому замыслу США в Азии. Смысл данной стратагемы в создании системы отношений, договоров, союзов в Азии если и не под эгидой Америки, то под ее чутким и мудрым руководством. Однако на этом перспективном направлении своей азиатской политики Соединенные Штаты уже столкнулись с определенными трудностями.*
Особо отмечу: в Индии преобладает трезво-взвешенный взгляд на отношения с Америкой. Стратегические элиты этой страны рассматривают ядерное оружие не только (а возможно, и не столько) как средство предотвращения гипотетической агрессии, но как символ «современности» и технического совершенства, как фактор глобального самоутверждения в качестве «шестого полюса силы» (К.Субраманиам) в полицентрисском мировом порядке. (Остальные центры – США, Западная Европа, Япония, Россия, Китай).
Наконец, «ядерный выбор» Индии, как считают и левые, и правые, и центристы в этой стране, в конечном счете, модифицирует настойчиво навязываемую США «повестку нераспространения». Напомню читателю: нынешняя политика развития ядерных технологий (включая ее военно-практические аспекты) пользуется в Индии поддержкой около 95% населения, причем в течение довольно длительного времени. Опираясь на широкий «ядерный консенсус» в обществе, политический класс Индии выстраивает свои отношения с Америкой.
Индийские стратегические элиты были загодя интеллектуально подготовлены к фактическому признанию Америкой своего статуса первого среди равных в мире начала третьего тысячелетия. Власть спокойно ожидает, что в ближайшем будущем Индия войдет в число важнейших геополитических партнеров США. Индийский политический класс также понимает: оживление американской экономики немало зависит от углубления отношений США - Индия, от создания модели взаимодействия двух стран, отличной от подверженной геополитической конъюнктуре и периодическим конфликтам модели американо-китайских отношений.
Политологи и военные эксперты в Индии без стеснения рассуждают об изменении общего геополитического контекста, в котором вынуждена действовать Америка, о быстром замещении трансатлантической доминанты доминантой транстихоокеанской в иерархии внешнеполитических приоритетов США. И в этом новом контексте Индии, естественно, отводится первостепенная роль.
В мире, вернувшемся к парадигме «баланса сил», Индия выступает наиболее естественным союзником Соединенных Штатов, - таково мнение известного политолога К. Субраманиама. Логическое обоснование парадоксальному, на первый взгляд, тезису эксперт видит в своеобразном риторическом вопросе, будоражащем воображение влиятельной части индийских стратегических элит: какая международная система «комфортнее» для Индии – та, где лидирующие позиции (прежде всего в сфере высоких технологий) принадлежат США, или модель с явно выраженным экономико-политическим преобладанием Китая?
Именно понимание логики рассуждений данной части истеблишмента поможет, как считают в Дели, убедить США сотрудничать с Индией на условиях последней. Однако даже представители прозападной части индийского политического класса подчеркивают: двусторонние отношения должны выстраиваться не на союзнической, а на партнерской основе.
Понятно: вышеописанное представление о будущих отношениях Индия - США отличается прямолинейностью и упрощенчеством, тем более что подобный альянс едва ли поможет Индии разрешить проблему энергетической безопасности. Индия, на которую приходится 3,3% мирового энергопотребления, пока удовлетворительно не диверсифицировала источники получаемой энергии. Более того, страна по-прежнему вынуждена импортировать более 70% потребляемой ее хозяйством сырой нефти (тогда как Китай – «всего» около 40%). Однако анализ новых тенденций в индийско-американских отношениях позволяет сделать как минимум два заключения, непосредственно относящихся к внешнеполитической стратегии России.
1. Длительная и мощная интеллектуальная традиция, воплощенная в политической мысли, позволила индийским стратегическим элитам правильно вычислить алгоритмы поведения мировой системы после распада СССР и адекватно понять политику действий правящих кругов США во внешнем мире. Теперь страна пожинает плоды «домашней работы» девяностых годов.
2. Частью политического класса Индии наша страна рассматривается как поставщик сырьевых товаров. Отсюда вытекает и маргинализация России как субъекта мировой политики в глазах индийской элиты (да и среди правящих кругов других крупных государств Азии). Ясно одно: великодержавными заклинаниями изменить это безрадостное положение невозможно.
 
История одного партнерства
В российско-индийско-китайском «треугольнике» зримо присутствует еще одна сила - Соединенные Штаты Америки, и эта тенденция имеет долгосрочный и объективный характер. Тесные отношения с Советским Союзом для Индии были эффективным средством нейтрализации политики сдерживания, которую длительное время осуществляли США посредством программ экономической и военной помощи Пакистану. Начало американо-китайскому «стратегическому партнерству» в первый половине семидесятых годов, несомненно, положили попытки политического класса Соединенных Штатов изолировать СССР с помощью «особых отношений» с КНР. Впрочем, в настоящее время модель «особых отношений» Китая и Америки определяют совсем другие факторы.
Действительно, для Соединенных Штатов, жестко конкурировавших с Советским Союзом, альянс с Китаем был своеобразным эквивалентом НАТО в Азии. Военно-политическое сотрудничество двух государств началось задолго до советского вторжения в Афганистан (декабрь 1979 года), и его геостратегическая значимость побуждала американцев вывести КНР за рамки кампании в защиту прав человека, этой идейной основы внешней политики администрации Дж. Картера (1977-1981). Становление направленного против СССР военного альянса сопровождалось активным развитием торгово-экономических отношений. И то, и другое начинало беспокоить консервативную общественность в Америке. Так, известный военный эксперт неоконсервативной ориентации Эдвард Лютвак риторически вопрошал читателей журнала «Комментари», органа данного идейного направления: «Неужели нашей истинной целью является повышение [Китайской] Народной Республики до уровня сверхдержавы? Стоит ли нам становиться архитекторами великой державы, с которой придется соперничать нашим внукам?»4.
Однако такого рода аргументы, в силу известных геополитических обстоятельств того времени, не принимались всерьез как основной частью американской элиты, и так общественным мнением.
Распад Советского Союза начал череду тектонических мирополитических сдвигов, круто изменивших алгоритм поведения Китая. Отсутствие «угрозы с севера» имело следствием серьезную переоценку мотивов поведения КНР во внешнем мире. Сейчас экономика КНР по паритету покупательной способности (ППС) занимает второе место в мире, вслед за США (оценки ООН). От инвестиционной активности в Китае во многом зависит и жизнеспособность американских компаний и рядовых потребителей. В Соединенных Штатах действуют мощные лобби, отстаивающие интересы своих ТНК и, косвенно, Китая. В то же время отсутствие общей цели, каковой было сдерживание Советского Союза, делает внешнеполитичекое поведение КНР трудно прогнозируемым для американского политического истеблишмента, в рядах которого все чаще слышен вопрос: отношения с Китаем – это стратегическое партнерство или стратегическое соперничество?
Продолжающееся смещение оси мировой политики на Восток вынуждает США приспосабливаться к новейшим тенденциям в мировой системе. Происходит, таким образом, пересмотр самой Америкой собственной роли в меняющемся мире, и долгосрочное планирование внешней и оборонной политики США отталкивается от нескольких стратагем.
1. Азиатский регион существенно повысил свой рейтинг в иерархии внешнеполитических приоритетов США; в этом «рейтинг-листе» выпукло обозначилось стратегическое значение Индии по ограничению влияния Китая в Азии.
2. Экономические императивы, то есть глобальные интересы государства и делового сообщества США, во все возрастающей степени определяют стратегию США в Азии. Сценарий поведения азиатского региона становится все более сложным, поскольку процесс трансформации экономического роста в геополитическую экспансию создает множественность поведенческих моделей у наиболее влиятельных азиатских государств, что серьезно беспокоит Вашингтон. Особенно болезненно на психику американских стратегов влияет гипотетическая возможность одной из азиатских стран (прежде всего Китая) доминировать на континенте.
3.Китай, один из крупнейших внешнеторговых партнеров США и главных инвесторов в экономику этой страны, прекрасно осознает свою жизненную необходимость для развития американского хозяйства и, не стесняясь, позиционирует себя в качестве ведущей геополитической силы в Азии. Однако средств воздействия на независимый нрав Китая у Америки явно не хватает. Опасения американского истеблишмента в отношении намерений Китая концентрированно выразил все еще активный Збигнев Бжезинский: «Рост регионального влияния Китая и расширение сферы его интересов в Азии неизбежно вызовет трения. В ближайшие годы влияние США будет постепенно уменьшаться, и вкупе с неизбежным падением роли Японии в регионе Китай почувствует неотвратимость своего преобладания в Азии».5
Изменившиеся обстоятельства, прежде всего распад монополярного мира, объективно ускоряют формирование новой глобальной стратегии США, в которой унилатерализм постепенно и малозаметно замещается известной идеей Уолта Ростоу об Америке как о «стране критической массы».6 Смысл данной парадигмы в соединении стратегических интересов США с объективными процессами геополитической децентрализации в Азии. Конкретные задачи формирующейся стратегии состоят в: 1) углублении двусторонних отношений с Индией, Японией, Южной Кореей, Индонезией и – тем самым - в ограничении свободы действий Китая в Азии и 2) создании (программа-максимум) вокруг КНР некоего «санитарного пояса» из государств-союзников Америки.
Думаю, мы имеем дело с новым азиатским прочтением концепции Вудро Вильсона для Азии, которая в своем первозданном виде применялась против Советского Союза в межвоенный период.
Прагматически адаптируя свою внешнюю политику к реалиям третьего тысячелетия, нынешняя республиканская администрация стремится ангажировать Индию для сдерживания гипотетической экспансии Китая в Азии. Однако Дели, завязывая отношения стратегического партнерства с США и сохраняя сомнения в отношении долгосрочных намерений Пекина, пытается к своей выгоде использовать возникшую «азиатскую головоломку» для продвижения собственных интересов как на региональном, так и на глобальном уровнях.
Конфликты с Китаем, тем более «под режиссуру» третьих стран, никак не сопрягаются с долгосрочными интересами индийских стратегических элит. Индийский политический класс предпочитает, пользуясь современным научным языком, максимально свободную геометрию международных отношений. Подобный алгоритм действий в конечном счете определяется ситуационными и стратегическими интересами государств, способных за счет эффективности экономики овладеть внешними рынками и источниками ресурсов. Понятно, что на этом своеобразном пространстве бал правят не филантропия и симпатии, но трезвый расчет и экономическая выгода.
Повышенное внимание Америки и остального Запада должно, наконец, заставить политический класс России призадуматься о мотивах подобных устремлений. Однако такого рода размышления необходимо фундировать конкретными, выверенными и быстрыми действиями. Иначе тот же Запад закроет нам выход на емкие азиатские рынки.
 
Азиатские перспективы России
Форсированный экономический рост Китая и Индии в последние пятнадцать лет имел и важные геополитические последствия. Прежде всего, в двух сверхкрупных странах (мегаэкономиках) активно вызревают силы, способные не только управлять (в тандеме с государством) национальными хозяйственными системами, но и, творчески используя новую конфигурацию мировых сил, отстаивать свои интересы в отношениях с традиционными лидерами международной системы.
В послевоенный период в мировой системе конституировались гравитационные силы, сдерживавшие и одновременно организовывавшие центробежные тенденции. Силы эти, СССР и США, сформировали вокруг себя два мощных социально-политических блока, противоречия между которыми структурировали практически все мировое пространство.
Однако в первое послевоенное десятилетие не менее влиятельные силы подталкивали противоположно направленные процессы диверсификации мирового пространства. В середине пятидесятых годов, под воздействием деколонизации бывших зависимых территорий, диверсификация обрела геоэкономические и геополитические основания в «бандунгском проекте», то есть в концепции форсированной модернизации освободившихся стран на базе импортозамещения и самостоятельной от двух господствовавших блоков стратегии. Иными словами, «бандунгский проект» позволительно рассматривать как первую относительно успешную попытку сформировать пространство, свободное от разрушительного соперничества сверхдержав. Идейная борьба двух соперничавших блоков за уходящий из-под их влияния «третий мир» обрела, в частности, форму противостояния либеральной парадигмы в виде «теории модернизации» и контрпарадигмы в лице «теории зависимости» (пятидесятые -шестидесятые годы).
Вторым «разрывом» биполярного мирового пространства стало начало политического самоутверждения Китая в результате идеологического диспута СССР и КНР конца пятидесятых - начала шестидесятых годов, обнажившего стремление советского руководства подчинить крупнейшую страну мира логика «биполярного» поведения. Впрочем, геополитическому конституированию Китая мешали последовавшая вскоре «культурная революция» и стратегия изоляционизма, проводимая тогдашними властями КНР.
Наконец, третьим этапом становления самостоятельных пространств в мировой системе стало появление в начале - середине восьмидесятых годов прошлого века своеобразной общности новых влиятельных государств, имевших и свои особые интересы, и серьезные противоречия с обоими доминировавшими блоками. Биполярности имплицитно противостояли: Индия, Бразилия, Венесуэла, Аргентина, Египет, Нигерия, ЮАР и т.д.* Правда, конституирование этих государств в самостоятельную общность было временно заморожено несколькими обстоятельствами: их территориально-географической разобщенностью, отсутствием цельной и последовательной стратегии внешнеполитического поведения, распадом в начале девяностых годов биполярного мира и самоликвидацией Советского Союза как важного (и добавлю: необходимого) контрбаланса Западу и т.д.
Складывание новых пространств в мировой системе имеет под собой объективную, политэкономическую подоснову. Неоспоримое доминирование Запада, основанное на превосходстве в производственно-хозяйственной и научно-технической эффективности, было действенно конвертировано в политико-культурное господство, своеобразным «модулем» которого стала неолиберальная версия глобализации. Однако к началу третьего тысячелетия перегруппировка сил в мировой системе (прежде всего перемещение центров экономического роста на Восток, причем не только в Китай и Индию) значительно ограничила возможности Запада предлагать безальтернативные сценарии развития остальному миру. Далее, распад биполярного мира и СССР как его важнейшей несущей конструкции определенно усилил тенденции к хаотизации развития человечества. Косвенно поощряя процессы регионализации (как неявного антипода глобализации) и даже фрагментации мирового пространства, данный тренд заложил устойчивый фундамент для появления и самоутверждения новых геоэкономических и геополитических действующих лиц (акторов), в первую очередь, Китая.
В постоянно меняющейся международной системе перегруппировки сил происходят на прагматической основе, что позволяет спокойно относиться к «сближениям» и «расхождениям» государств, особенно крупных (о чем свидетельствуют три последних десятилетия в американо-китайских отношениях). Цели, которые преследует Китай в современном мире, очевидны.
Во-первых, нейтрализовать попытки США, всячески стремящихся предотвратить трансформацию Китая в доминирующую силу в Восточной Азии. КНР пытается, и небезуспешно, расстроить планы по окружению Китая сетью недружественных государств и союзов.
Во-вторых, Пекин преследует стратегическую цель преобразовать сложившуюся в девяностые годы структуру мирополитических отношений в соответствии с собственным представлением об оптимальном алгоритме жизнедеятельности международной системы. Многополярность в данном случае выступает иноназванием «обратного сдерживания» Соединенных Штатов. Подобный прием, по мысли Пекина, достигает желаемого эффекта в процессе развития сотрудничества с независимыми союзниками США, в частности с Францией.
В-третьих, руководство КНР сознает, что униполярное строение мира вызывает растущее противодействие данному проекту среди различных государств, от Бразилии и Венесуэлы до Индии и Малайзии, и стремится использовать этот потенциал к своей тактической и стратегической выгоде. Видимо, и Россия рассматривается в Пекине как деятельный участник широкой «коалиции за многополярный мир». Попутно, в процессе сотрудничества решаются и проблемы энергетической безопасности и военно-технической модернизации страны.
Очевидно, стратегические элиты Китая и Индии раньше нас почувствовали содержательную исчерпанность «униполя» и поддерживавших его идейно-политических конструкций. Длительные «истории» форсированного экономического роста заставили власти обоих сверхкрупных государств задуматься о будущей организации мирового пространства, об оптимальных средствах реализации их долгосрочных интересов и стратегических замыслов, об отношении Индии и Китая к традиционным центрам силы (США, Западная Европа, Япония, Россия). В оценке наиболее перспективного направления своей деятельности Китай и Индия, кажется, занимают сходные позиции: Юго-Восточная Азия и Дальний Восток становятся основной сферой приложения их настойчивых усилий, и это закономерно. Оба эти региона превращаются в ядро зоны свободной торговли в Азии, способной сыграть роль катализатора экономического роста и интенсивной интеграции на континенте.
В настоящее время только внутренний товарооборот между странами - членами АСЕАН составляет около 750 млрд. долл. Активное подключение китайской и индийской мегаэкономик к данному «проекту» преследует цель диверсифицировать собственные внешнеэкономические связи, избежать односторонней зависимости от рынков стран Запада.
Перемещение мирового центра экономической активности из северо-атлантического в азиатско-тихоокеанский регион ставит перед Россией несколько вопросов, требующих концептуального ответа и экстренных действий. Среди них выделяются следующие: каковы возможности форсированной реиндустриализации и «сайентификации» экономики нашей страны? Каково соотношение между Западом и Востоком во внешнеэкономической и внешнеполитической стратегии России? Как эта стратегия (если она существует) может решить извечную для Отечества проблему качественного снижения порайонных (региональных) диспропорций? Каковы реальные возможности нашей страны в исторически спрессованные сроки влиться в когорту лидеров мировой экономики?
Внятно ответив на фундаментальные вопросы нашего развития, мы сможем реалистично, к собственной выгоде выстраивать отношения и с Западом, и с Востоком, включая Китай и Индию. Пока же построение «треугольника» упирается в, так сказать, структуру отечественной экономики, неспособной придать проектируемой геометрической фигуре равнобедренные очертания.
В самом деле, в структуре наших внешнеэкономических связей и с Китаем, и с Индией преобладает экспорт сырьевых товаров и военного оборудования и материалов, тогда как доля машинотехнической продукции и других изделий с высокой степенью добавленной интеллектуальной стоимости ничтожно мала и к тому же имеет тенденцию к дальнейшему падению.
«Треугольник» Россия – Индия - Китай в девяностые годы обладал значительным эвристическим потенциалом, поскольку данная конфигурация выполняла, прежде всего, геополитические задачи: противодействие «униполю», его механизмам и структурам, обеспечение эволюционного перехода мировой системы в режим полицентрического функционирования. В начале третьего тысячелетия быстрая дезинтеграция монополярного мироустройства ставит перед нашей страной еще более сложную задачу. Суть ее, на мой взгляд, состоит в развитии сетевой организации мирового пространства, в которой горизонтальные связи (то есть координация действий государств – членов мирового сообщества) постепенно замещают отношения вертикально-патерналистского типа (прежде построенные на основе субординации и зависимости).
Предельно ясно: творческое овладение новым видом внешнеполитического искусства предполагает наличие экономики научно-технического типа как главного условия реализации данного масштабного проекта.


*Ограничения для новой модели американо-индийского стратегического партнерства системно описал Уолтер Андерсен из Университета им. Джонса Хопкинса в Вашингтоне: «Существенно продвинувшиеся отношения стратегического партнерства США и Индии заведомо ограничивают возможности Америки повлиять на Исламабад… Скорее всего пакистанцы сомневаются в способности Вашингтона быть честным посредником в региональных «спорах» с Индией, новым стратегическим союзником Америки».3
*В то время Китай только-только выходил из состояния самоизоляции, поэтому политологи рассматривали КНР лишь как потенциального кандидата на вступление в данную группу.


2См.: Володин А. Военно-техническое сотрудничество Индии с зарубежными государствами: новые тенденции, - «Аналитические Записки», №11, сентябрь 2004, с.121-128.
3“Asian Affairs”, L., March 2006, p.9.
4Цит. по: Mann J. About Face: A History of America’s Curious Relationship with China, from Nixon to Clinton. N.Y.: Alfred A. Knopf, 1999, p.109-110.
5“Asian Affairs”, L., March 2006, p.10.
6Leading the World Economically. Amsterdam: Dutch University Press, 2003, p.273.
Архив журнала
№10, 2007№9, 2006
Поддержите нас
Журналы клуба