Александр Климов-Южин

l l l

                                                                             С.Попову

 

Внепланово, с инсультом, по страховке,

Хоть в памперсах, но мыслящий тростник,

Мой добрый друг лежит на Пироговке

И русский учит заново язык.

Он здесь притормозил на автостопе,

Как Гарпократ, беспомощен и нем,

Но умственно в нем, как в калейдоскопе, —

Ковер, чередование фонем.

В палате день не скоро умирает,

Уходят сестры белые, тихи,

Всю ночь он трудно флексии склоняет

И вспоминает Маршака стихи.

Глаголы, существительные... тише

(Молчит пресуществление времен),

Все знающий, до срока позабывший,

На всякий случай все же причащен,

И этим успокоенный отчасти.

Где, где его мучитель логопед!

Уж он-то знает то, что у причастья

В недавнем прошлом будущего нет.

Вот стул, вот стол, коляска-колесница,

Окно, рассвет и дальше за окном:

Дорога, дом, деревья, ветка, птица,

Больница, завтрак, крыша, небо, дом.

Как просто все, но непроизносимо,

В чернильницу погружено перо:

Окно, рассвет — он пишет без нажима,

А со стены глядит политбюро.

Пройдет минуты две, и он очнется,

И передернет буквы в кадыке:

Как тесно слово в горле птахой бьется,

Родная речь дрожит на языке.

 

ДЕГА

С сачком художник. Вы не знали?

Он истый коллекционер.

Как в классах бабочки взлетали

Тревожные из-за портьер,

Ловил, нанизывал пастелью

На холст, боялся сбить пыльцу,

Тон растушевывал фланелью;

Как и положено ловцу,

Он разделял их на подвиды —

Танцовщиц милых в кабаре,

И шли незримые флюиды

От бабочки — Эллен Андре —

Актрисы. Бабочкою редкой

Считалась Эмма Добиньи,

Весьма развязная гризетка.

Но как кого ни помяни,

Кто б помнил их в шелка одетых,

Иль обнаженных донага,

Не мающихся на диете,

Летучих, если б не Дега?

Когда продрогшая за дверцей

Скрывалась юная мамзель,

Он подавал ей полотенце,

А не тащил ее в постель.

Вуайерист, ценитель тонкий

Нюансов тела, он постиг,

Схватил, что век картины долгий,

А наслажденье — только миг.

Зато нетленно золотятся

Пупырышки вокруг сосца,

Округло контуры струятся —

Все это времени пыльца.

.  .  .  .  .  .  .  .  .

.  .  .  .  .  .  .  .  .

.  .  .  .  .  .  .  .  .

.  .  .  .  .  .  .  .  .

Люблю его за легкость пачки,

За дам с зонтами в Тюильри,

За разворот с корзиной прачки,

За свет неявный изнутри.

За то, что буднично искусство,

Как круассан с утра в кафе.

Да, с кофе, но такое чувство,

Что вышел явно подшофе.

 

ПРЕВРАЩЕНИЕ

На платформе, в морозный мартовский вечер,

Встретил я бабочку размером с перчатку:

Крылья, жалко закинутые за плечи,

Напоминали в рваном мешке манатки

Издалека. Подойдя к ней ближе,

Я увидел ожеледь на жилковании,

Задние крылья — в чешуе ледышек,

Ужас, застывший в глазах, и страдание.

Я к губам ее поднес на ладонях,

Стан стеклянный в анабиозе был неподвижен,

Я дышал на нее, так обморок в кронах

Дышит на листья, капельки жижи

Стекали в обшлаг. Тут она очнулась,

Крыльями гибкими похорошела,

Телом выздоровевшим шелохнулась

И из рук моих улетела.

Десять женщин ловили ее на платформе,

Но от визга и криков она увернулась,

Пальцев, хватающих небо, проворней.

К ногам моим, как к защите, прильнула.

До ладони руки, к моему изумленью,

Начала расти, как с отскока мячик...

И уже не бабочка, без сомнения —

Супротив меня стоял мальчик.

— Как зовут тебя, мальчик? — Мальчик.

— Хочешь, мальчик, я дам тебе имя?

Поезд вихрем мимо промчался на Нальчик,

Электричка на Куровскую промчалась мимо.

И уже вдали показался товарный,

Только сумерек неосвещенных бледнее,

Вниз шагнул под скорый мой мальчик странный,

Но путеец с путей его спас быстрее.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Вот тебе — сын, дорогой путеец:

Он будет играть на скрипке, как Ойстрах,

Он будет умным, как Готфрид Лейбниц,

Он будет иметь на Карибах остров.

Машину водить, как Шумахер, будет,

Как Пресли петь, танцевать буги-вуги;

Всех женщин иметь, каких пожелает,

И даже таких — каких не желает.

Он будет уметь то, что я не умею,

Он будет иметь то, что я не имею,

И даже подумать о том не смею.

Ибо это не просто мальчик —

Это мечты мои, и образчик

Вся и всего, что ни есть на свете

(В мечтах же своих мы совсем как дети).

С китайцем — китаец, а с немцем — немец

Он будет, он станет мечтой о чуде.

Но обещай мне, старый путеец,

Стихов он слагать никогда не будет.