Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Космополис » №16, 2007

Ключников Ю.В. На великом историческом перепутье. (Борис Соколов)

Ключников Ю.В. На великом историческом перепутье. — М.: Вузовская книга, 2006. — 198 с.

Юрий Вениаминович Ключников — ныне весьма основательно забытый публицист первой трети XX в. А когда-то он был профессором Московского университета, заметным деятелем кадетской партии, управляющим министерства иностранных дел в омском правительстве адмирала Колчака, а после краха белых — одним из вождей сменовеховского движения. Как крупный специалист по международному праву, Ключников был одним из экспертов советской делегации на Генуэзской конференции. В 1923 г. он вернулся в СССР, где превратился, по выражению его друга Н. Устрялова, в «коммуноида».

Ключников наивно верил, что НЭП — это всерьез и надолго, что коммунисты — это новое издание старых добрых славянофилов. Кончил он, как и почти все сменовеховцы, плохо: в 1938 г. его расстреляли за мнимую «шпионско-террористическую деятельность». Книга Ключникова « На великом историческом перепутье» вышла в 1922 г. в Берлине в качестве приложения к журналу «Смена Вех» и успеха тогда не имела. Между тем она представляла собой интересную попытку осмыслить историю и тогдашнюю систему международных отношений с научной точки зрения. Автор постулировал «идею самостоятельного социально-этического значения Политики наряду с Моралью и Правом и идею Мировой Политики» (с. 6).

Ключников стремился внушить своим читателям (и слушателям — книга родилась из небольшого курса лекций) мысль, что «при известных объективных условиях революция становится наиболее естественным и наиболее благотворным социальным состоянием . К международной жизни это относится в такой же степени, как и к жизни национальной. Мировая революция не плод испуганного воображения одних и не результат извращенной политической воли других. Она каждую минуту может стать реальностью, если только она уже не стала реальностью» (с. 7). Так думал автор в марте 1922 г., накануне Генуэзской конференции. Тогда он еще верил, что избавить человечество от революции «может лишь быстрая, энергичная, искренняя и талантливая эволюция, которая гладко и планомерно выполнила бы все то, что жизнь стремится завоевать себе в бурных и кровавых приступах политического экстремизма… Там, в Генуе разрешится вопрос: мировая эволюция или мировая революция» (с. 7–8). Бедняга и представить себе не мог, во что на самом деле эволюционирует идея мировой революции.

Ключников совершенно справедливо считал, предвосхищая постмодернизм, что «общий исторический процесс противоречив, — иррационален, — главным образом, благодаря человеку» (с. 9). И пробуя оправдать свое принятие революции, которую он считал порождением мировой войны, уверял читателей: «Нет ничего самого ужасного, что не имело бы своих положительных сторон. Есть свои положительные стороны и у современного хаоса. Уничтожив или ослабив все социальные и политические силы, он сделал так, что даже наиболее ничтожные из сил могут, при случае, играть крупную историческую роль. Поэтому и человеческий разум, как бы беспомощен ни был он до сих пор, может превратиться, чрез современный хаос, в главнейшую из движущих сил исторического прогресса» (с. 10). Применительно к конкретной советской действительности эти слова выглядят верхом наивности, но в начале XXI в. они кажутся чуть ли не единственной спасительной альтернативой тому хаосу, в который все больше погружает международные отношения борьба с мировым терроризмом.

Вслед за большевиками Ключников полагал, что «немедленное вмешательство наше в ход событий, организованное и покоящееся на твердо выработанном плане, есть условие, вне которого невозможно преодолеть жуткий современный хаос» (с. 10–11). Не исключено, что именно с Ключниковым полемизировал Михаил Булгаков в своем романе «Мастер и Маргарита». Вспомним, как Воланд доказывал Берлиозу: «для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?» Надеюсь, читатели романа помнят, как именно сатана убедил председателя МАССОЛИТа в своей правоте. Замечу также, что в знаменитом письме правительству от 18 марта 1930 г. Булгаков указывал на свой «глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противопоставление ему излюбленной и Великой Эволюции» [Булгаков 1997: 226]. Он фактически полемизировал с Ключниковым, который эволюцию и революцию ставил на одну доску и ничего страшного в мировой революции не видел.

Пытаясь нащупать рациональный путь истолкования исторического процесса, автор книги « На великом историческом перепутье» отмечал: «В виду важности причин Экономического порядка для установления и направления социальных отношений, чрезвычайно соблазнительно принимать их за единственную первооснову всех изменений в общественной жизни людей и всего общественного прогресса. Однако такой социологический монизм наталкивается на весьма серьезные возражения. Экономические факторы не действуют непосредственно. Чтобы начать определять поведение людей, они предварительно должны пройти через их сознание и претвориться в идеи и правила, в цели и программы. С этого момента открывается область социальных причин и следствий — совершенно новая и автономная. Это — область сил “духовных” или “психических”; тех самых, что непременно должны проявляться всякий раз, когда творчески преодолевается механичность общественных явлений и на смену привычному появляется нечто новое. Всякий общественный прогресс — их монополия. Динамика общественной жизни всецело обязана своим существованием динамике человеческого духа» (с. 12).

Ключников ставил политику в один этический ряд с моралью и правом: «Дело Морали — удовлетворять потребностям социальной жизни в нормах абсолютных или кажущихся абсолютными. Право удовлетворяет ее потребности в нормах поведения, применимых в течение некоторого периода, определенного или неопределенного. Наконец, Политика стремится отразить то, что есть справедливого в каждом совершенно индивидуальном стечении обстоятельств и что с трудом может быть представлено в форме определенного правила» (с. 14–15).

Автор также противопоставлял мировую политику международной, подчеркивая, что мировая политика «выражает собой не искусственную равнодействующую из противоположных и враждебных стремлений народов, но — наоборот — сознательный результат их общей воли, направленной к одним и тем же целям и лелеющей [один] и тот же идеал» (с. 19). Согласно ключниковской классификации, внешняя политика основных мировых держав, как правило, покоится на одном из трех перечисленных оснований — мировом консерватизме, мировом либерализме и мировой революции. Выражением мирового консерватизма Ключников считал политику Пруссии и Германской империи, мирового либерализма — политику США, особенно при президенте Вудро Вильсоне, мировой революции — политику Советской России во главе с Лениным. При этом мировой консерватизм проистекает из права, мировой либерализм — из морали, а мировая революция — из политики. «Единство человечества не может создаться само собою, — писал Ключников. — Его нужно достигнуть, завоевать. Для него нужна мировая революция, нужны специальные силы и великие жертвы. Следовательно, должен быть налицо народ, готовый пожертвовать собою за мировое дело и имеющий достаточно революционного духа и революционных сил, чтобы в нужный момент поднять знамя мировой революции. Не является ли именно русский народ таким народом, самой историей предназначенным для дела мировой революции? Не в этом ли его историческая миссия, особая роль среди народов? Почему не допустить, что именно России и только одной России выпадет на долю излечить мир от всех социальных зол капиталистического строя? Такова в своей политической основе мысль Ленина и всего русского революционного экстремизма. Ясно, что лишь благодаря этой мысли последовательно, не противоречиво и совсем по-русски, или вернее по-российски, разрешен последний из основных вопросов, стоящих перед русскою политической мыслью: понять особую историческую миссию России в качестве великого народа и великой силы этической и исторической. Не вполне неправы поэтому те, кто старается вскрыть элементы славянофильства в политических и социальных взглядах Ленина, этого законченнейшего из революционеров-интернационалистов» (с. 169).

Нельзя удовлетворительно объяснить успехи большевизма в России, утверждал Ключников, если не отдавать себе отчета в том, что большевизм, утвердившийся здесь в процессе революции, «наилучшим образом соответствовал психологии и логике русской революции и наиболее полно удовлетворял основным заданиям и навыкам русской радикальной политической мысли». Однако какими бы коренными русскими чертами не отличался экстремизм русского большевизма и Ленина, его успехи не зависели исключительно от событий в России. Он заключал в себе слишком много элементов и предпосылок международного порядка, чтобы оставаться вне зависимости от хода международных дел. Действительно, большевизму удалось преодолеть столько препятствий и победить столько врагов, главным образом, потому, что он всегда умел учитывать и использовать благоприятные мировые факторы. В этом состояла его основная сила. В этом проявлялись его здравый реализм и практический смысл, неизменно отсутствовавшие у его противников (с. 169).

Этот пассаж вызвал гневную реакцию Устрялова, который 28 июля 1922 г. записал в дневнике: книга Ключникова «превращена в безоговорочный панегирик и абсолютную апологию большевизма в его теории и практике. Тем самым “сменовехизм” превращается в определенное идейное “обращение”, совершенно утрачивает самостоятельный облик, становится простым эхом коммунизма» (с. 194). Вместе с тем мысль Ключникова о сходстве ленинского учения со взглядами славянофилов, о национальной ориентированности ленинского марксизма заслуживает внимания. Даже Устрялов считал остроумной придуманную Ключниковым формулу: «Ленин равняется Марксу, помноженному на Бакунина, плюс Пестель» (с. 163, 194). Тем самым Ключников акцентировал внимание на родстве ленинской диктатуры с диктатурой, предлагавшейся Пестелем, а также на том, что Ленин учитывал анархическую природу русского народа.

Причины победы большевизма в России, на наш взгляд, названы Ключниковым верно. Их всего четыре. Во-первых, важную роль сыграло то, что марксизм был не только философией, но и разновидностью религиозного учения. Во-вторых, экономическая, социальная и политическая программа большевиков была сориентирована в мировом масштабе. В-третьих, большевики обратили себе на пользу распад всех существовавших прежде международных связей. И, наконец, в-четвертых, Советская власть имела мощного союзника в лице той части мирового пролетариата, которая прониклась коммунистическими идеями.

Мысли Ключникова о прогрессивной роли мировой революции, нашедшие отражение в книге « На великом историческом перепутье», сегодня выглядят анахронизмом, вольной или невольной данью конъюнктуре того времени. А вот предложенная им классификация государств, проводящих мировую политику на основе права или морали, безусловно, заслуживает внимания. Сейчас можно, кажется, говорить и о мировой политике, проводимой на основе религии, причем со стороны не только государств, но и организаций, вроде «Аль-Кайды».

Булгаков М.А. 1997. Дневник. Письма. 1914–1940. М.: Современный писатель.

Борис Соколов

Архив журнала
№22, 2008№21, 2008№20, 2008№18, 2007№16, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба