Находясь в символической системе, субъект принимает на себя многочисленные роли и находится в состоянии непрерывного обмена одних символических функций на другие, доступные благодаря интегрированности в различные коммуникативные сообщества. Наиболее очевидный пример подобной «символической экономики» демонстрирует тот факт, что, словно следуя закону сохранения энергии, символический капитал может быть переведен на язык денежных единиц, равно как возможна и обратная их конвертация. В этой логике продажа и покупка идентичности, ценностей, возможностей осуществляется тем более активно, чем более отличен потенциал индивидуального субъекта от его надындивидуального аналога. Этим аналогом служит тот симулякр субъекта, который формируют механизмы включения его в широкие дискурсивные практики, зачастую массовые. Речь идет о принятии индивидом деиндивидуализированных прав и обязанностей, которые удалены от его базовой структуры. Как правило, первичные (хотя и также принадлежащие дискурсивным маркерам) предикаты индивида, не лишающие его статуса морального субъекта, такие как, к примеру, пол, возраст, гражданство, религиозная принадлежность, можно отличить от вторичных предикатов, которые зачастую более неустойчивы и динамичны, хотя первые имеют тенденцию к усилению, делающему их свойства сходными со свойствами последних. Так, следование человека символическому маркеру «государство» сопровождается гиперболизацией значения ценности патриотизма, который в период войн превращает гражданина в солдата, обладающего обязанностью и свободой убивать вкупе со своеобразной индульгенцией соответствующего рода. Габитус, определяющий субъекта, в определенной мере заменяет его собой и в том смысле, в котором это понятие введено Пьером Бурдье, преодолевает здесь собственные границы. Являясь структурированной структурой, он воспроизводит забываемые исторические закономерности, но, согласно Бурдье, не имеет ничего общего с установленной системой правил, следование которой защищает индивида от беспощадного гнета системы