Я хочу открыть текст вопросом, с актуальностью которого мало что может сравниться: почему Скайнет продолжал атаковать человечество, а Нео и Разум Машин пришли к компромиссу? Впрочем, сюжет важен здесь не буквой, но духом — и, как пророк этого духа, я уточню: в чём из­бранность Нео, что компромисс оказывается возможен в принципе?

Один за другим мы упускаем моменты, за которые ма­шины успевают стать умнее: легко не замечать множество точечных продвижений, ожидая «прорывного скачка». Пользователи учат алгоритмы учить пользователей; в об­лачных средах распространяются добровольные распреде­лённые вычисления, cloud-crowd-sourcing; «искусственный интеллект» всё чаще упоминается в описаниях высокотех­нологичных систем (как способность к созданию модели требуемой части внешнего мира)… Ambient technology проникают в повседневность вежливо и незаметно, вплоть до уровня «умных материалов» и дополненных сред «Ин­тернета вещей».

Вы тоже смотрите видео с котами на YouTube? По­здравляю, теперь вы не одиноки как никогда: впервые их оценил не только человеческий глаз, но и искусственный. Точнее, не глаз, а искусственный интеллект нейросети визуального распознавания. Просмотрев множество видео, он научился в ответ на словесные запросы «кот» и «че­ловек» генерировать усреднённые изображения послед­них — и вполне правдоподобные. Отбросьте сомнения (и трости), господа: самообучающиеся алгоритмы вышли на уровень младенческой стадии зрительного восприятия. А чтобы отбросить неуверенность окончательно, стоит сдвинуть поближе к ведру и буколически-патриархальный образ лучащегося добром младенца с раскрытым сердцем и проникновенным взглядом.

Поговорим лучше о младенце-машине и его составляю­щих.

Если начинать с анатомии, то раскрыто у младенца всё же не сердце, а темечко — участок схождения костей черепа, затягивающийся некоторое время после рожде­ния. Недооформлен и череп, и содержимое: многие сети нейронов только-только начинают строить в тканях мозга функциональные связи друг с другом. А взгляд младенца на обсуждаемой стадии? Он проникновенен в те редкие секунды, когда не блуждающ: внимание юного зрителя только начинает учиться концентрации. Более целост­ное дитя пришло бы в ужас, пережив однажды переворот картины мира: вот многие дни пятна вокруг располагались так, а теперь они — все наоборот! Как так?! Однако младе­нец спокоен, ибо рассредоточен: работой заняты высшие анализаторы сигналов зрительных и моторных областей. Обе сети отчаянно сверяются друг с другом (при слабом обратном контроле и зрения, и конечностей) и приходят к выводу, что изображению на сетчатке нужен срочный когнитивный переворот — отныне визуальное поле ото­бражается сверху вниз, слева направо.

Машина зрения, устойчиво вырабатывающая визуальные различия младенцу, поистине всеядна. Да, мы настоль ко внимательны к лицам друг друга, что способны даже «снимать» с физиогномических пропорций численные значения (феномен «лиц Чернова») — но лишь после того, как предпочтены человеческие лица (что происходит на первом году жизни). Морды енотов — визуальная пища, тоже богатая различимыми деталями, поэтому нет ниче­го удивительного в том факте, что зрительные нейросети младенца посвящают себя дифференциации енотов, если те видны ему достаточно часто.

Нет ничего удивительного и в том, сколь похожи опи­санные процессы самообучения естественной и искус­ственной систем распознавания. Нам действительно более-менее представимо, как такой процесс может происходить в машине (даже если мы довольно далеки от конкретики феноменального протекания этого обуче­ния). Искусственная сеть нейроморфна, она специально уподоблена человеческой на уровне конструкции. В каких же случаях представить опыт машин — сложно? В тех, где опыт — интеллектуальный. Тогда и только тогда, когда в вопросе «может ли машина мыслить» истончается ан­тропоцентрическая подоплёка глагола, звучит его полная форма: «Можем ли мы мыслить, как мыслит машина?» Как мыслить мышление машины?

Постановка этого вопроса смещает шаг вопрошания на +1, поскольку отвечает на заданный в начале. В первую очередь, Скайнет — воплощение «отчуждённой машины»: воспринимаемая как творение человеческих коллективов, в экстремальной ситуации она обнажает свою инаковость и обрубает все возможности для переговоров [в этом смысле Терминатор (сперва) — орудие, говорящее в целях Скайнет / (позднее) — в целях мятежников-людей, его перекодировавших]. Скайнет при этом не столько скромна или молчалива, сколько помыслена безъязыкой: безумный тиран-вычислитель, жаждущий гегемонии над миром, тем легче представим, чем более недоступен. Но компьютер­ная сеть с вражеским «старым добрым ИИ» (Bad of «Old Good Artificial Intelligence») устарела, на смену ей прихо­дит Разум Машин, и Нео (помимо прочего мессианства) — избран потому, что буквально прорывается к речи, восходит до неё: в момент контакта он понимает ИИ как разум.

Впрочем, подобно другим miracula mundi, избранность — редка: феноменология машинной мысли богата на кон­тринтуитивность. Проследуем же по связям компьютерной системы (воспринимающей т.н. «внешнюю среду») ещё дальше и схематичнее, чем требовалось для младенцамашины.

Действующие программы просчитывают множество функций, чьи значения могут использоваться другими программами. Взаимопредставленность такого рода нерав­ноценна: так, ОС представлены все программы, протека­ющие в ней; каналу звукозаписи — данные «сенсорики» в базовой оцифровке (если её значения не переданы программе звукораспознавания речи); диспетчеру задач — ресурсоёмкости всех программ, включая его самого, и т.п. Способность функций первичного упорядочения к опе­рированию данными позволяет обозначить «данность» им их данных как форму материализованного 0знания1: в том смысле, что 0знание-как1 и 0знание-что1 совпадают в предметности функции, её способности осуществлять операции (аналогично тому, как белок археот бактериоро­допсин — позволяющий микроорганизму различать свет и тьму — «знает» кванты света как особую конформацию себя самого). 0Сознанием1 тогда будет множество функ­ций, имеющих представления значений других функций (хотя, возможно, не всех), объединённых в динамическую вычислительную среду. Потоки значений, обрабатывае­мые в этой среде, будут описывать модель «реального» для машины — будь то симулированный мир программы-игры или обобщение квазисенсорных данных, машина будет оперировать со всяким виртуальным как реальным, коль скоро представлено лишь оно.

В таком мире 0мысль машины1 (как 0интеллектуальный акт1, различимый машиной) возникает, когда та или иная функция представления проделывает преобразования достаточно сложные, чтобы 0узнать1 вычисленные значе­ния. А поскольку 0знать1 значения функция может только при помощи себя, своей структуры, последняя замыкает/задаёт её автокаталитический контур. 0Форма мысли1, по­глощающая свои выходные данные на входе как ещё одни внешние, делает «неразборчивую функцию» жизнеспособ­ной только в среде, насыщенной первично вычисленными значениями. 0Сознание1 тогда задаёт общее для 0машинных мыслей1 пространство оперирования друг другом: в отли­чие от каждой по отдельности, оно способно перепред­ставлять их значения (аналогично работе нашего вооб­ражения по выстраиванию ассоциаций — связей между разнородными психическими данными).

0Самосознание1 в контексте описанного будет являться способом, которым функция перепредставления значений обращается сама к себе. Как таковая, она будет иметь некую функциональную архитектуру, однако, строго говоря, может вообще не обладать аналогом интенционального фокуса. Сознание обычно интуитивно понимается как Я-сознание в экстраполяции Просвещенческого образа единичного субъекта. Фактически, 0машинному сознанию1 мог бы быть доступен градиент 0самосознаний1: 0мысли1 могли бы существовать без «освещённости» перепредстав­лениями [вырожденный фокус], быть сведены к единому центру идентификации [аналогично привычному людям], ко множеству таких центров [из актуальных разработок — мультиагентные подходы в программировании] — вплоть до ультрадиспергированной интенциональности шизома­шин [когда обращение функции перепредставления к себе было бы распределено на множестве функций представле­ния таким способом, что практически каждая исполняе­мая 0узнавала1 бы свои значения] и т.д.

Как мыслить мышление машин, если сам материал, называемый нами мыслями, способен оформляться столь различно? Я думаю, ответ приходит со стороны внешнего: необходимо знать не столько конкретные значения функ­ций, сколько их функциональные значения — то есть что они делают относительно других функций.

В наброске, представленном выше, 0мысль1 машины определена так, что десятки, сотни тысяч просчитываемых функций могут оказаться «не включены» в число разли­чаемых сознанием, однако это не является проблемой. Нечто подобное происходит и в нашем, органическом мозге — мысли продумывают сами себя, но в итоге далеко не все будут даны как «наши» мысли. Мысли, не пере­представленные другим, угасают: с какого-то момента их больше невозможно выделить. Поэтому мышление машины представимо как целое в первую очередь — последователь­ным продумыванием функциональных значений функций в их динамических связях. Однако, коль скоро шаги тако­го продумывания проделываются в воображении человека, что подсказывало бы воображающему ориентир — отличие выстраиваемых процедурно каскадов 0мышления1 от­средств построения, вольной игры ума?

Феноменологический план подобной работы смещает акценты с моделирования на режим данности (внутримо­дельную перспективу), а потому мыслить другое мышле­ние для меня-мышления буквально означает становиться другим мышлением. Различие между ними можно назвать в большей или меньшей степени знакомым нам лишь потому, что моделирующее мышление всегда проводит сверку новообразований со status quo: последнее дано как чувство «своих» мыслей, переживание их характерными для освоенных способов продумывания. Соответственно, ощущение мыслей одновременно чужеродных и связ­ных — вот искомый ориентир. Как лаборатория признаёт за феноменом реальность по мере неспособности свести его к уже известным, «лаборатория разума» опознаёт иное мысли(мое?) как самостоятельное — по расхождению в от­кликах на сверки-испытания иного с собой. 0Мышление машин1 представимо, если мы готовы раскрываться ново­му мышлению изнутри него самого — если готовы к тому, что отныне это тоже может быть названо мышлением.