1. Нужны ли реликвии?

«Реликвия» означает «остаток»^[1]. Человек с широким взглядом на творение скажет, что христианин не нуждается в остатках, потому что у него есть Целое. Зачем интересоваться пещерой, где родился Иисус, ехать к ней за тридевять земель, коли можно перейти дорогу и в ближайшем храме встретить Иисуса во плоти — достаточно лишь дождаться таинства Евхаристии, где Христос — весь, целиком? А частью Он — во всем. Вся Земля — реликвия земной жизни Спасителя, каждый человек, каждое мгновение — реликвия Его жизни после Вознесения. От Небесного Иерусалима одинаково близко (или далеко) и до Назарета, и до Осло.

Только дело именно в том, что для христианина расстояние между духом и материей скорее короче, нежели для человека иной веры.

Кто верует в Бога воплощенного, в Бога воскресшего телом, в Бога, желающего спасения человека в его целости, тот не может хотя бы чуть-чуть иначе не относиться к материальному миру: с большим уважением, чем, к примеру, древний грек, для которого материальное было синонимом испорченного, второсортного. Для христианина вера в Сына Божия есть откровение не только о Боге, но и о материи, которая наконец-то обретает свой смысл и свое настоящее лицо. И этот смысл лучше всего передается словом «память»: вот реликвии и есть не «остатки», не «объедки» с барского стола. Реликвии есть материя, хранящая в себе память о Боге, — а это такое же великое поручение, как поручение клеткам мозга хранить память о мире.

Все знают, что собственности у Христа была немного, — как Он Сам говорил, меньше, чем у лисицы (Мф 8:20). Что было носильных вещей, досталось солдатам, Его распинавшим (Ин 19:24). Крест, гвозди, терновый венец — все это, даже согласно преданиям, не было сохранено учениками, и потому-то когда в IV столетии эти реликвии стали искать, подлинность их проверяли чудесами. Но слишком часто за прошедшие века убеждались, что подлинные чудеса совершаются не только от подлинных реликвий, и только гвоздей из Креста Господня почиталось сотни. Возносясь на небо, Господь тоже не оставил ученикам Своих одежд. Что же остается? Разве что упоминаемые в Евангелиях погребальные пелены, обматывавшие тело Иисуса (Ин 20:7). Однако все, что соприкасалось с мертвым телом, считалось нечистым (Числ 19:11-14). В конце концов, ученики потому ведь и шли за Христом, что в Нем открывалась вечная жизнь, впереди было главное — и оглядываться им было ни к чему, даже на вещи, принадлежавшие Христу.

И все же это лишь общие рассуждения, и здесь возможны любые исключения, хотя для исключений нужно нечто исключительное. Но разве не могло быть, к примеру, такого?..

Группами и поодиночке расходились из Иерусалима христиане с проповедью о Воскресшем Спасителе. И кто-то из них унес с собою весьма не-обычную реликвию, напоминавшую о Христе: кусок льняного полотна длиною в два человеческих роста (4,3 метра), шириною в 1,1 метра, на котором расплывчатые пятна образовывали отпечаток человеческого тела...

Сегодня эту реликвию обычно называют Туринской плащаницей. […]

 

2. Урфа, середина I века

Мы хорошо знаем о том, где и как проповедовал Христа апостол Павел: он отправился на север от Иерусалима в Сирию, а потом его путь лежал на северо-запад. Но кто-то из христиан — по преданию, апостол Фаддей — повернул на северо-восток и попал в Осроэнское царство. Столицей этой небольшой страны был город Урфа. Цари Урфы, традиционно носившие имя Авгар («Хромой»), искусной дипломатией сохраняли свою независимость. Более пяти десятилетий престол занимал Авгар Уккама («Черный»), умерший в 50 году. […] Вполне возможно, что уже при нем в Урфу пришли первые проповедники Евангелия. Это вполне мог быть и апостол Фаддей, имя которого в Урфе звучало как «Аддай». Он мог принести с собой и таинственную Плащаницу. Он мог и показывать ее, оставить кому-то из местных христиан, но при этом сложил ткань так, чтобы было видно одно лицо. Шея на полотне отпечаталась очень бледно, и казалось, что лик парит в воздухе сам по себе.

Так или иначе, но именно в Урфе — в середине VI века — Плащаница впервые и появляется.

Однако для того, чтобы вернее понять и оценить это событие, следует хотя бы вкратце напомнить о том, что происходило в Урфе до VI столетия.

 

3. Легенда о Христе и Авгаре

[…] В 177 году на престол Осроэнского царства взошел Авгар Великий. [Около 202 года] он принял христианство. И вскоре после обращения Авгара Великого в Урфе родилась легенда о том, что еще Авгар Уккама тяжело болел и искал выздоровления; услыхав о Христе, он послал к Нему гонца, прося прийти и исцелить его. Иисус написал ответное письмо, начинающееся словами, тем более похожими на слова Христа, что они лишь разворачивают сказанное им апостолу Фоме (Ин 20:29): «Блаженты, если уверовал в Меня, не видев Меня». Авгар выздоровел, а после Вознесения к нему пришел апостол Фаддей, и Осроэнское царство стало христианским — и только сын Авгара вернул его к язычеству. В легенду вписали в качестве учеников и преемников Аддая, первых епископов Урфы. Связь царей Урфы с Христом воплотилась в осязаемом образе письма. […]

Легенда об Авгаре распространялась все более и более. Переводили легенду на греческий, армянский, арабский, коптский, эфиопский, латинский, англосаксонский, датский, славянский — в общем, все христианские народы ее знали и восторгались тем, что в городском архиве Урфы хранится собственноручное письмо Иисуса Христа (там действительно хранили документ, выдававшийся за подлинник), — как восторгались и многочисленными реликвиями, найденными в IV столетии в Иерусалиме.

Восторг этот был не таким уж чистосердечным: сомнительное принималось за подлинное не по излишней простоте ума, а прежде всего из жажды подкрепить молитву чем-то осязаемым. Эта жажда не в Церкви родилась, она была с человечеством издревле, она вдохновляла первые религиозные обряды, она вдохновляла (и вдохновляет по сей день) веру в магию, амулеты, заклинания. Вчерашние язычники, став христианами, продолжали видеть в вещах и словах — только связанных с христианскими святынями — орудие помощи, защиту в этом мире. Текст «Письма Авгару» стал текстом заклинания. К нему присочинили еще одну фразу (еще у Евсевия ее нет) с обещанием защиты: «Городу твоему даст то, что никто из врагов твоих да не имеет над ним власти и не будет иметь никогда». […]

 

4. VI век: Плащаница появляется в Урфе

Итак, в середине VI века в Урфе внезапно появляется загадочный предмет: кусок материи с изображением Христа. Загадочно то, что появляется он словно ниоткуда. Еще в начале века о нем никто ни в этом городе, ни где-либо на Востоке не слыхал, а уже в середине столетия он хранится в одном из главных храмов Урфы. Впервые он упоминается в рассказе летописца Евагрия Схоластика об осаде Урфы арабами в 544 году: чтобы защитить город, жители выносят из храма на стену и обносят вокруг «боготворенную икону, которую не руки людей создали». «Не руки людей создали» — по-гречески «ахейропоэтос», «нерукотворная», — это слово навсегда вошло в языки самых разных народов вместе с верой в то, что это изображение Христа было создано каким-то сверхъестественным образом.

Появление Плащаницы в Урфе осложнено двумя обстоятельствами. Во-первых, историк Прокопий Кесарийский, рассказывая о той же самой осаде, отнюдь никакого Нерукотворного Образа не упоминает, а ведь Прокопий отметил предание о письме Христа. […] Одинаково возможно и то, что Евагрий Схоластик просто выдумал рассказ о выносе Плащаницы в 544 году, и то, что Прокопий решил не рассказывать, как жители Урфы в отчаянии вытащили на стены какую-то совершенно неслыханную, новую (что само по себе было крайне подозрительно) святыню, и ограничился рассказом о святыне пусть явно подложной, зато подложной издревле.

[…] Как недостоверную — отметем часть предания, рассказывающую о переписке или хотя бы о знакомстве Авгара с Иисусом. Как возможно достоверную — оставим часть предания, утверждающую, что один из учеников Иисуса посетил Урфу. Как вероятное — можно предположить, что он принес с собой Плащаницу, но никому не показывал ее, потому что она была предметом погребального обряда, соприкасалась с трупом, из-за чего считалась нечистой, оскверняющей. А потому апостол взял и замуровал Плащаницу в городской стене. Когда же в Эдессе в начале VI столетия было наводнение, стена обрушилась, тайник открылся, Плащаницу нашли, поразились, преклонились...

Все это, понятно, в высшей степени антинаучно. Научнее же было бы сказать, что мы просто не знаем (и, видимо, никогда не узнаем), откуда Плащаница взялась в Урфе и где она провела пять столетий. Не знаем — и всё. То, что она оказалась в городе, где чтили «письмо Христа», может быть простым совпадением. Может быть, из-за почитания письма ее и доставили в этот город, но в VI веке. Мы не знаем — и это драгоценное незнание, совершенно не означающее, что Плащаница — подделка. […] Важно другое: при каких бы обстоятельствах ни была обнаружена ткань, она вызвала не только восторг, но и ужас, потому что Богочеловек был на ней голым и мертвым. Однако восторг пересилил ужас, и, видимо, тогда-то ткань и сложили вчетверо, поместив ее в футляр так, чтобы было видно лишь лицо. В высшей степени примечательно, что в одном из текстов VI столетия святыня Урфы названа уникальным неологизмом «тетрадиплон» — «сложенная вчетверо», причем безо всяких объяснений.

Плащаница всем своим видом вопила о том, что она была связана с Иисусом, но нашедшие ее люди понимали то, чего не понимали, к сожалению, многие христиане XX столетия: Плащаница далеко не во всем подтверждает евангельский рассказ о Страстях, а в чем-то даже и не согласуется с ним.

Во-первых, в Иерусалиме к тому времени уже показывали погребальные материи, в которые было обернуто тело Христа, но на которых никаких изображений не было. Всякий дубликат мог быть только фальшивкой.

Во-вторых, евангелисты о Плащанице ничего не говорят.

В-третьих и главных, Евангелие четко заявляет, что тело Иисуса было похоронено по обряду, а следовательно — омыто, Плащаница же всем своим видом этому противоречит. Единственное сравнительно древнее упоминание о чем-то подобном сохранилось в апокрифическом, отвергнутом Церковью, «Евангелии от евреев», сочиненном во II веке: св. Иероним цитировал этот текст, говоривший о том, что Иисус после Воскресения отдал некоему «слуге священника» Свой «синдон» — саван. Чем все это распутывать, было значительно проще придумать легенду о том, что Спаситель послал Авгару не только письмо, но и материю, на которой запечатлел Свой лик: взял, промокнул лицо — и запечатлел. […]

Вслед за появлением Плащаницы, разумеется, была переработана вся литература о сношениях Христа с Авгаром. В середине VI века уже появляются «Деяния апостола Фаддея», описывающие появление Нерукотворного Образа.

Плащаница хранилась в соборе Урфы, справа от алтаря, в особом святилище. Дважды в неделю двери святилища открывались и паломникам разрешали взглянуть на ларец. Дважды в год Плащаницу торжественно обносили вокруг города. Она явно вытеснила «письмо Христа» в качестве оберега. После окончания процессии Плащаницу вносили в собор и, прежде чем поставить на прежнее место, водружали в алтаре на епископский трон — словно Сам Христос воссел как Судия, грозно глядя на людей (любопытно, что обычно выражение лица отдельно от тела воспринималось как грозное, пугающее; многие иконописцы подчеркивали это в чертах Нерукотворного Образа; современный человек, глядя на лицо Плащаницы, воспринимает его прежде всего как лицо умершего, замученного человека). Ни разу во время процессии ларца с Плащаницей не открывали, и только епископ в последнее мгновение бросал на нее взгляд, омывал водой, а каплями окроплял собравшихся. Византийские богословы (св. Иоанн Дамаскин, Феодор Студит), защищая иконопочитание, упоминали святыню Урфы как наглядное свидетельство того, что Иисус не возражал против существования своих изображений. Впрочем, иконоборцы на это ответствовали, что они Плащаницу из Урфы очень почитают, но она доказывает как раз обратное: лишь сверхъестественное изображение Христа имеет право на существование.

 

5. Плащаница и Западная Европа в Средние века

[…] Если в Сарагосе или на Гибридах о Плащанице не слыхали еще и через сто лет после ее обнаружения, то в менее провинциальных местах следы знакомства с нею появляются довольно быстро. На Востоке и на Западе появляется множество икон с изображением только лица Христа, причем лик изображается не так, как то было принято ранее, а сходно с Плащаницей. Многие изображения Нерукотворного Образа вообще выполнены в одном (именно — коричневом) цвете, — такая монохромность была в высшей степени необычным явлением. Прямой пробор, длинные волосы, длинный нос, короткая раздвоенная борода, очень своеобразное безволосое пространство под нижней губой — вот только главные черты, объединяющие разные изображения Нерукотворного Образа. Со временем они стали каноническими для изображений Христа и на других иконах. Папа св. Григорий Великий (ум. 604) еще до восшествия на престол был послом в Константинополе и привез оттуда икону, явно копирующую лик Плащаницы. Она была помещена в часовне Латеранского дворца, копия с нее попала в Англию со св. Августином. Эту икону в VII–IX веках часто обносили вокруг Рима, когда городу угрожали враги.

 

6. Плащаница и вера в символ

На Востоке Плащаница была растиражирована в виде Нерукотворного Образа. Если уже «письмо Христа Авгару» было в свое время сделано оберегом, амулетом, то с Нерукотворным Образом то же произошло в несравненно большем размахе, ибо Средневековье несравненно ближе было к язычеству, чем христианская античность. Христианство смиренно согласилось сосуществовать с языческим, магическим взглядом на мир, постаравшись по мере возможности выбелить эту магию. Нерукотворный Образ помещали, по древнему языческому обычаю, над воротами, носили на шее, омывали иконы с ним водой и считали эту воду особо чудесной. Все были очень увлечены возможностью получить в руки действенный, источающий силу символ — и очень мало озабочены возможностью что-то при этом не расслышать, исказить, да просто соврать. Поэтому на Западе предание о Плащанице постепенно превратилось в предание о Веронике и ее «плате».

Самая древняя версия легенды, возникшая в VII–VIII веках и вошедшая в короткую латинскую повесть «Смерть Пилата», говорит, что некоей жительнице Иерусалима Веронике просто захотелось иметь портрет Иисуса, и в ответ на ее просьбу Спаситель взял канву для вышивания, прижал к Своему лицу и вернул с изображением. В VII веке была сочинена повесть «Исцеление Тиберия», в которой Веронику отождествили с «кровоточивой» из евангельского рассказа — может быть, потому, что евангелист упоминает прикосновение этой женщины к одежде Христа. Автор заставил Веронику отправиться в Рим и там чудесной тканью исцелить от проказы императора Тиберия. Но постепенно утвердилась другая версия: во время-де следования Иисуса с крестом по улицам Иерусалима некая Вероника услышала шум, вышла из любопытства, сжалилась над Страдальцем, дала ему напиться и протянула платок отереть пот. Спаситель вернул ей платок со словами: «Благословенна ты, смелая женщина». На этом платке и остался запечатленным Нерукотворный Образ.

На Западе привилась традиция делить Крестный Путь Христа на 14 эпизодов (остановок, «станций») — эпизод с Вероникой стал шестым — поводом для молитвы и созерцания. Заодно совершенно забыли, что имя «Вероника» — весьма древнее, происходит от названия растения, и стали его истолковывать как слово, образованное от латинского выражения «верум иконум» — «истинный образ»: как будто Веронику после происшествия с «платом» переименовали в его честь. В 1143 году каноник собора св. Петра Бенедикт, описывая праздничную мессу, впервые упомянул святыню, которую в России принято называть «плат Вероники». В 1191 году папа Целестин III показывал французскому королю Филиппу Августу «Веронику», — то есть ту самую ткань, «на которой Иисус Христос запечатлел свой облик, и изображение столь ясно, что лицо Иисуса Христа можно видеть даже до сего дня». Впрочем, в том же веке об этой святыне говорил Петр Маллий, что изображение появилось, когда Иисус отирал лицо от кровавого пота после молитвы в Гефсиманском саду. […]

На самых древних изображениях «плата Вероники» лик Христа запечатлен без шеи, спокойным, похожим на лик Плащаницы. Был ли «плат Вероники» иконой или некоей тканью с изображением? Теперь уже этого не узнать, но наиболее вероятно, что это была копия с Плащаницы. […]

 

7. 955 год: перенесение в Константинополь

[…] В 955 году византийский император добился перенесения Плащаницы в Константинополь. Делалось это не без мысли о возможной практической помощи от Плащаницы. Дело в том, что в Константинополе был тогда не один правитель, а четверо: молодой Константин Порфирогенет, законный наследник престола; престарелый узурпатор престола император Роман, свергнувший отца Константина, но пощадивший наследника и сделавший его своим зятем, и двое сыновей Романа. Кто из троих молодых правителей останется единственным самодержцем, зависело не только от их талантов и дворцовых интриг. В борьбе за симпатии народа Плащанице была уготована особая роль.

Летом 955 года, после уплаты огромных денег за Плащаницу, епископ Самосатский Авраам торжественно перевез ее из Урфы в Константинополь. Он забрал заодно и две копии с плата (неизвестно, на дереве или на ткани), изготовленные христианами-монофизитами и христианами-несторианами, жившими в той же Урфе. Все было устроено так, чтобы святыня прибыла в Константинополь к празднику Успения.

Очевидец событий, приближенный Константина Порфирогенета, отметил, что Плащаница «лежала на деревянной доске и была обложена золотом» (это объясняет, каким образом могли не знать, что Плащаница
сложена вчетверо). Но главное, он упомянул, что двое сыновей императора Романа были сильно разочарованы при виде святыни и, более того, свое разочарование высказали: образ показался им слишком туманным. Это легко понять, глядя именно на Туринскую плащаницу: большинство фотографий усиливают контрастность изображения, а на самом деле пятна действительно чрезвычайно тусклы. Лишь в конце XX века научились изготавливать репродукции, где точно воспроизведена эта особенность изображения: пятна еле-еле заметны, почти невесомы. Повествователь же саму эту тусклость оценил благочестиво, как доказательство того, что изображение «произведено пóтом, а не красками».

Сперва ткань внесли в Собор святой Софии, где поставили на трон в алтаре, затем в хризотриклиний (большую приемную палату) царского дворца и поставили на царский трон (главный из четырех). А по городу ползли слухи и о том, что сыновья Романа без всякого благоговения отнеслись к святыне, и о том, что от нее исцелился бесноватый, который воскликнул: «Славься и ликуй, Константинополь, царствуй, Константин Порфирогенет!»

Император Роман официально назначил Константина своим наследником. Недовольные сыновья императора 20 декабря устроили переворот: арестовали отца и сослали его в монастырь. Но горожане осадили дворец, требуя не столько возвращения Романа, сколько воцарения Константина, — и добились своего. Константин был провозглашен старшим цезарем. 27 января 956 года он отправил в ссылку обоих детей Романа. Вскоре новоизбранный император (который, кстати, стал крестным отцом святой русской княгини Ольги) подарил монастырю св. Екатерины на Синае икону с изображением Мандилиона (так в Византии стали называть Плащаницу).

 

8. XI век: Плащаницу разворачивают

Плащаницу вместе с прочими наиболее почитаемыми святынями хранили в Фаросской часовне, части громадного императорского дворца. Ее практически не выставляли, поэтому летописцы отметили как нечто не-обычное торжественный вынос Мандилиона в 1036-м и 1058 годах. Считалось, что глядеть на святыню нельзя, страшно. Примечательно, что с XI века в христианском искусстве появляется совершенно новый сюжет или, точнее, сюжеты — все связанные с изображением мертвого тела Христа, снятого с креста. Ранее Иисуса вообще редко изображали во гробе, а если изображали, то рисовали обернутым, спеленутым в белую материю наподобие мумии (на восточных иконах по сей день именно так изображают душу Матери Божией в момент Успения). Но вот все меняется: рисуют тело у подножия креста, которое Иосиф с Никодимом обертывают в длинный, двойной ширины, как и Плащаница, кусок ткани (фреска 1164 года в македонской церкви в Нереци). Появляются изображения Оплакивания, причем руки Спасителя изображены сложенными точно так же, как на Плащанице (пример тому — мощевик XI века, хранящийся в эрмитажном Строгановском собрании), — правая рука поверх левой. Появляются, наконец, иконы, которые и по сей день называются в России «Плащаницами», по-гречески же «эпитафиями», — иконы на дереве или ткани, нарисованные или вышитые, с изображением умершего Спасителя, которые выносились в Страстную пятницу. И на них руки Спасителя скрещены так же, как на Туринской плащанице. Позднее это же изображение стали делать на всех антиминсах — платках с вшитыми в них частицами мощей, которые в православных храмах обязательно кладут на престол, чтобы совершить Евхаристию.

В одном все эти изображения разительно отличаются от Плащаницы: Иисус изображен с повязкой вокруг бедер. Изобразить Спасителя обнаженным казалось кощунством. Одновременно в сказаниях о царе Авгаре появляются никогда не бывшие слова о том, что Христос послал в Эдессу-Урфу ткань с отпечатком всего Своего тела. В одной из рукописей XII века, хранящейся в Ватиканской библиотеке, Иисусу приписаны слова: «Если ты действительно хочешь видеть Мое лицо, Я посылаю тебе ткань, на которой, знай, ты увидишь не только Мое лицо, но все Мое тело, божественно преображенное».

Естественно, напрашивается вывод, что в Константинополе вскоре после получения Плащаницы ее разворачивали. Возможно, причиной послужило простое любопытство, или, может быть, хотели вынуть из старого футляра, чтобы переложить в новый, — и с удивлением обнаружили подлинные размеры полотна. Понятно, почему открытие не афишировали: ведь это опровергало евангельское сообщение о том, что тело Спасителя было обмыто (в Иерусалиме даже показывали камень, на котором обмывание совершили), опровергало и всю легенду об Авгаре. […] В 1201 году Николай Месарит, хранитель святынь Фаросской часовни, разрешал для себя противоречие между Евангелием и изображением: Тело было обвито Плащаницей после снятия с креста, но до омытая Тела, до похорон.

 

9. 1119 год: образование Ордена тамплиеров

Чтобы проследить судьбу Плащаницы, необходимо рассказать еще одну историю, которая и сама по себе тоже давно уже будоражит многие умы. […]

В 1119 году в Иерусалиме «знатные люди рыцарского происхождения, преданные Богу, религиозные и богобоязненные, — писал чуть позднее епископ Вильгельм Тирский, — заявили о своем желании провести всю жизнь в целомудрии, послушании и без имущества, предав себя господину патриарху на служение по примеру регулярных каноников». Прошло несколько лет после завоевания крестоносцами Иерусалима, в Святую Землю устремился широкий поток паломников, надо было их охранять, — и несколько рыцарей предложили взять на себя эту заботу. Это казалось им, видимо, вполне естественным. Свой орден они назвали «Нищие рыцари».

То, что казалось нищим рыцарям «естественным», на самом деле было порождением нескольких далеко не «само собой разумеющихся» явлений. Вовсе не «естественно» было соединять веру в Христа с почитанием земли, где Он жил, — в первые века христианства такого почитания не было. Вовсе не «естественно» было почитать эту землю до такой степени, чтобы тратить силы на путешествие туда, считая это более благочестивым занятием, чем дела милосердия, — во все века христианства находились святые, считавшие такие паломничества видом ханжества. Вовсе не «естественно» было считать, что власть мусульман над Палестиной оскорбляет Христа более, чем их власть над Аравией, что у христиан есть право и даже обязанность завоевать эту землю, будто бы христиане не оскверняют Святой Земли своими грехами. Однако об этом не задумывались: было достаточно символической, поверхностной святости всякого, кто именовал себя христианином. […]

Рыцарей было семеро, но общество (и летописцы) очень быстро поняло, что двое двигали все предприятие: Гуго де Пэн и Жофруа де Сен-Омер. Король иерусалимский уступил рыцарям церковь в собственном дворце к югу от развалин Храма Соломонова, чтобы они могли там собираться на молитву (главный признак отличия от прочих рыцарей). «Храм» на французском «тампль», и очень быстро в Иерусалиме рыцарей стали звать «те, что у Храма», «храмовники» — «тамплиеры». Официальное же название — «Нищие рыцари» — отошло в тень, даже когда рыцари отправились в Европу собирать деньги на свою организацию. Де Пэн и Сен-Омер объехали Францию, Испанию, Англию, Германию, Италию. Большинство людей оставались равнодушными к их просьбам, но очень многие откликались. Церковные и светские феодалы жертвовали деньги, а чаще — доход от того или иного владения или даже то или иное владение — кто на время, кто в постоянную собственность ордена. Десятки людей вступали в орден. Впрочем, национальное деление давало себя знать, и основная масса (более половины) жертвователей и участников были французами — как и инициаторы. Тамплиеров из Франции были сотни, из Англии — десятки.

 

10. Бернар Клервоский: в защиту тамплиеров

Идею создания ордена поддержал св. Бернар Клервоский, соотечественник первых тамплиеров. Бернар написал по просьбе де Пэна (с которым был в родстве) трактат «Delaudenovaemilitiae», название которого на русский правильно перевести как «Слава новому рыцарству», но хочется сохранить и при переводе латинское слово: «Слава новой милиции». Когда в 1128 году Поместный собор в Труа утверждал устав тамплиеров, сочинение Бернара служило им идеологической программой, да и устав из 72 статей составил Бернар. Более того, Бернар предложил тамплиерам (и де Пэн принял) носить ту же одежду, что и монахи его собственного, цистерцианского ордена: белую. Только позднее тамплиеры стали нашивать на белую одежду красный крест — как и все, связанные с крестовыми походами.

Необычного в тамплиерах было то, что они совмещали монашество с вой-ной, пожизненные обеты нищеты, послушания и безбрачия — с намерением орудовать мечами. Само монашество (и духовенство) не могло браться за оружие — ведь христианин не может убивать, и если возможно послабление для «обычных» христиан, то монах — «настоящий» христианин. А Бернар писал: «Солдаты Христа... ни в малейшей степени не боятся ни того, что совершают грех, убивая врагов, ни опасности, угрожающей их собственной жизни. Ведь убить кого-либо ради Христа или желать принять смерть ради Него не только совершенно свободно от греха, но и весьма похвально и достойно».

[…] «Новая милиция» была действительно нова относительно обычного рыцарства. Веками всадник с мечом, феодал, рыцарь, сражался за земное — ради имения, ради славы своего рода, своей нации (а то и просто ради наживы). «Новые рыцари» сражались за добро, ради Христа. Прежняя «милиция» любила почести, деньги, красивое вооружение — новая защищала простой народ, держала себя скромно, защищала себя от демонов молитвами и обетами, прежде всего — целомудрием. Прежняя «милиция» истребляла людей, новая истребляла зло. «Новая милиция» оказывалась самым совершенным и активным элементом общества, воплощением единства светского и церковного, верно служащим и Церкви в целом, и Святому Престолу. Что вовсе никакой милиции — ни пышной, ни скромной, ни женатой, ни неженатой, — скорее всего, невозможно иметь христианам, не рассматривалось ни в XII веке, ни много веков спустя. […]

Первоначально тамплиеры делились на две категории: рыцари носили оружие, а служители — нет. Первые назывались «братья шевалье», вторые — «братья сержанты». К членству в орден не допускались женщины (во избежание соблазнов). Женатые рыцари в орден принимались, но они не могли носить белого одеяния. После смерти женатых тамплиеров их имущество отходило ордену, а вдове платили пенсию. Само мужнино поместье она должна была оставить, чтобы не попадаться на глаза храмовникам и, опять же, их не искушать. Первоначально в орден не принимали священников, но постепенно их стало довольно много, они образовали особый разряд членов (ибо священник все же проливать кровь не мог). Организован был орден наподобие бенедиктинского: великому магистру принадлежала практически неограниченная власть, он созывал капитулы, назначая их членов, так что всегда мог подобрать лояльных людей. Папы издали несколько булл, даровавших ордену некоторые (не слишком важные по современным меркам) привилегии. Паломники, прибывавшие в Палестину, глядели на тамплиеров с восхищением и благодарностью. […]

 

11. Недовольство тамплиерами

[…] Сейчас уже трудно вполне оценить все действия храмовников. Это тем труднее сделать, что довольно скоро те же самые власти, которые помогли ордену организоваться, стали возмущаться ими. Патриарх Иерусалимский был недоволен тем, что орден перешел под власть папы. В 1153 году при осаде Аскалона великого магистра ордена обвинили в том, что он, желая занять город только силами храмовников, затруднил осаду.

Иерусалимский король Амальрик в 1165 году повесил 12 тамплиеров за сдачу арабам одной крепости близ Иерусалима. В отместку в 1168 году великий магистр ордена отказался поддержать поход на Египет, и тот захлебнулся. Епископ Тира Вильгельм, который оставил наиболее подробные сведения о тамплиерах, писал о них для того, чтобы очернить и добиться роспуска ордена. То была нормальная ненависть власти к независимой организации. Вильгельм критиковал тамплиеров не за то, что они совмещали крест и меч, а за то, что делали это независимо от епископата.

Все же у большинства христиан тамплиеры вызывали восхищение. В подражание им в 1164–1170 годах были созданы испанские ордена Калатравы, Сантьяго, Алькантары, в 1198 году по их уставу был составлен устав Тевтонского ордена. […]

 

12. 13 октября 1307 года: тамплиеры — козлы отпущения

Когда 15 мая 1291 года арабы взяли Акру, это стало символом провала крестовых походов. В отличие от других военных орденов, которые быстро смирились с потерей Палестины, храмовники настойчиво пытались следовать цели своего ордена, организовывая походы против арабов.

Поражение крестоносцев — по крайней мере отчасти — было вызвано именно тем, что европейские народы потеряли к Святой Земле интерес. Разумеется, сами европейские народы отнюдь не собирались себе в этой потере признаваться. Легче было взвалить вину на кого-то — и тамплиеры оказались особенно удобными козлами отпущения, во всяком случае там, где их было много: во Франции.

Неприязнь к храмовникам была всего лишь подсознательной, она могла преспокойно раствориться, не дойдя до дела. Ни в одиночку, ни толпой никто не посмел бы нападать на Орден как организацию. Никто, за исключением короля Франции. Только у короля Франции были в то мгновение поддержка всех сословий (и умение эту поддержку организовывать) и полнота власти — в том числе власти пытать и казнить. […]

Тамплиеры были далеко не самыми страшными богачами своего времени. Куда богаче были банкиры-ломбардцы, банкиры-евреи — богаче и беззащитнее. Филипп уже в 1291 году начал арестовывать ломбардских финансистов. А 22 июля 1306 года Филипп организовал кампанию по аресту и изгнанию из Франции всех евреев — разумеется, с конфискацией имущества в свою пользу. И все же денег не хватало, и подошел черед тамплиеров. Процедура ограбления была отработана, хотя в данном случае все осложнялось тем, что христианин-рыцарь — не такой изгой, как иудей, и мог претендовать на защиту в суде. Значит, надо было изобразить тамплиеров изгоями.

14 сентября 1307 года Филипп Красивый подписал приказ об аресте тамплиеров. В пятницу 13 октября арест 610 человек был произведен одновременно в разных частях королевства. По случайным обстоятельствам избежали ареста лишь 12 рыцарей.

 

13. 1307–1311 годы: тамплиеры глазами врагов

Король позаботился о том, чтобы соблюсти все судебные формальности — насколько возможно. Во всяком случае, он действовал как бы не по своей воле, а лишь по просьбе инквизитора Франции доминиканца Гийома Парижского (своего исповедника). Тамплиеры были обвинены не в том, что у них есть деньги, нужные королю, а в том, что они — еретики. Ересь же — дело церковного суда, хотя казнь еретика формально оставлялась на усмотрение суда светского.

Во Франции, в отличие от Англии или Арагона, пытка была дозволенным орудием следствия. И здесь светская власть основывалась на церковном авторитете: в 1252 году папа Иннокентий IV буллой Adextirpanda разрешил пытку к применению мирскими властями в подобных процессах. Тамплиеров сперва пытали, потом допрашивали. В результате через считанные дни все арестованные тамплиеры сознались в том, в чем их обвинили. […] Показания были словно написаны под копирку: каждый признался, что при поступлении в орден отрекся от Христа, что при поступлении целовал в зад принимавших его рыцарей, что занимался мужеложством, поклонялся вместе с другими некоей таинственной голове, а также кошке (вот здесь показания расходились — кто говорил, что кошка была рыжая, кто «помнил» черную, кто белую). Правда, только меньшинство тамплиеров признались, что имели сношения с мужчинами, однако следствие удовлетворилось тем, что все заявили, что либо на приеме в орден целовали зад принимавшего их рыцаря, либо слышали о таком обычае. Тамплиеры-священники признались, что во время мессы не произносили положенных слов, чтобы таинство не совершалось: так они избегали наказания от Бога за совершение таинства в состоянии смертного греха.

Обвинения были сформулированы так, чтобы вызвать общую ненависть к тамплиерам как к вероотступникам.

 

14. 1307–1311 годы: тамплиеры глазами трезвости

[…] Ни один европейский монарх не поддался соблазну повторить трюк Филиппа Красивого. Король Англии Эдуард II писал, что обвинения «слишком уж невероятны». […] Король Арагона Яго II заявил, что орден доказал свою невиновность уже тем, что отважно сражался с арабами в Испании. И ес-ли во Франции большинство людей поверили в виновность тамплиеров, то за границами страны обаяние Филиппа Красивого как-то не подействовало.

[…] Вряд ли и папа поверил обвинениям против тамплиеров. Однако более всего его волновало то, что Филипп Красивый вмешался в дело, подведомственное Церкви. Где только мог, Климент V пытался отстоять права Церкви, беда только, что ради этого он готов был пожертвовать живыми людьми и истиной. 27 октября 1307 года папа написал гневное письмо королю и послал во Францию двух кардиналов, чтобы они занялись рассмотрением дела и взяли в управление собственность тамплиеров. Король никакой собственности не отдал, заявив, что сперва нужно окончить процесс.

27 июня 1308 года на встречу с папой в Пуатье были привезены 72 тамплиера, которые все в лицо ему повторили самооговоры. Папа сделал вид, что всему поверил. […] Хуже всего было то, что 22 ноября 1307 года папа издал буллу Pastoralispraeeminentiae, приказывая правителям всех христианских стран арестовать тамплиеров и передать их собственность в управление своим представителям. Это был тактический ход: папа как бы перехватывал инициативу и полномочия у Филиппа. В результате и в Англии, и в Португалии, и в Арагоне, и в других странах тамплиеры были арестованы. В этих странах их не пытали, содержали в очень приличных условиях. Беда же была в том, что в подобных процессах практически было невозможно добиться оправдания: механизм их просто не был на это рассчитан.

 

15. Тамплиеры и Плащаница

Западный хронист Робер де Клари, описывавший взятие Константинополя крестоносцами, упомянул и Плащаницу: каждую пятницу осажденные торжественно выставляли ее, причем так, «чтобы фигура нашего Господа была ясно видна». Слово «фигура» в XIII веке во французском могло означать и лицо, и все тело. Он называл ее «синдуан» — так француз произносил греческой «синдон» («саван»). Но ни Плащаница, ни прочие святыни не защитили город, — кстати, это ни на йоту не подорвало веру византийцев в силу святынь. Де Клари подчеркнул, что никто не знал, куда пропала Плащаница. Часовня Фарос не была разграблена мародерами. Епископ Труа Гарнье де Трайне составил тщательную опись [ее реликвий], но Плащаницы в описи нет.

[…] Плащаница исчезла. Однако вот легкий намек на ее возможную судьбу: после взятия Константинополя граф Бонифаций Монферратский, предводитель крестоносцев, взял себе в жены вдову византийского императора Исаака II Ангела — 29-летнюю венгерку. Предложение было сделано в день падения города. Супруги поселились в Фессалониках, причем незамедлительно построили здесь церковь во имя Нерукотворного Образа, «Ахейропоэтос» (теперь она называется Эски Кума Куми). В 1207 году Бонифаций умер. Мария в третий раз вышла замуж — за крестоносца француза Николя де Сен-Омера. Она родила ему сына Вильгельма, который со временем вступил в Орден тамплиеров (один из основателей ордена, напомним, сам был из рода Сен-Омер). Вот через кого Плащаница могла попасть в орден.

В числе обвинений против храмовников неизменно фигурировало обвинение в идолопоклонстве. Во время общих собраний, капитулов, вносили некую «голову». Инквизиторы серьезно вписывали слухи, «подтвержденные» показаниями под пыткой, в обвинительные акты: «Некоторые из них, или большинство посещавших капитулы, говорили, что эта “голова” может спасти их, что она дала их ордену богатство, что благодаря ей цветут деревья и плодоносит земля». Они эту «голову» лобызали и именовали своим спасителем. Так, может быть, все проще: они просто именовали отпечаток лица Спасителя — Спасителем и верили, что реликвия покровительствует ордену, как Христос покровительствует всей земле?

Один из тамплиеров, брат Рауль, показал на допросе, что перед «головой» падали ниц и целовали ее. Она показалась ему ужасной, он трепетал от страха. Конечно, у современного человека Лик на Плащанице вызывает что угодно, но не страх; однако страх ведь в сердце. Папа Александр XII повелел даже завесить образ плата Вероники (который, напомним, был, скорее всего, копией с Плащаницы), потому что молящиеся якобы могли испугаться даже до смерти. Легенда о Святом Граале утверждала, что сэр Галахад так же трепетал перед образом самого Христа.

Свидетели показали, между прочим, что поклонение «голове» совершалось «вскоре» после дня апостолов Петра и Павла, то есть после 29 июня, а 1 июля праздновалось поклонение Нерукотворному Образу Спасителя.

Были свидетели, которые «по слухам» утверждали, что тамплиеры поклонялись «голове» на арабский манер, выкрикивая «алла» — то есть«Аллах». Это объясняется просто: по показаниям аббата Ланьи, на капитулах священник пел псалом 65 с припевом «Села!» — этот припев и могли принять за призывание Аллаха. Подозрительная злобность легко выстраивала силлогизм: раз тамплиеры были в Аравии, значит, Христу они изменили в пользу мусульманства.

[Убедительная находка была сделана] в 1951 году в поместье Темплкомб в Сомерсете (Англия). В 1185 году это поместье было куплено тамплиерами, здание перестраивалось, но сохранилось. Когда в 1951 году стали делать ремонт, то под штукатуркой нашли доску. Она явно долго использовалась в качестве двери, но первоначально служила иконой. На ней была изображена голова Христа без плеч, с рыжеватой бородой. Доску перенесли в местную церковь. Примечательно, что лик изображен, вопреки традиции, без ореола: но ведь и на Плащанице ореола нет. Поэтому, кстати, некоторые тамплиеры считали, что поклоняются портрету Гуго, основателя ордена.

Поклонение Плащанице было тем искреннее, что оно гармонировало с тем главным духовным импульсом, который двигал крестоносцами и большинством европейцев того времени: подражание Христу. Не Христу Небесному Царю, недосягаемому в Своем величии, а Христу — бродячему проповеднику, бедному, униженному. Следование за таким Христом и вело к почитанию всех деталей, связанных с земной жизнью Спасителя. Свои храмы тамплиеры именно поэтому строили в виде ротонд — в подражание храму Гроба Господня в Иерусалиме; и бородки они носили точь-в-точь как на Плащанице. Самое точное описание Плащаницы дал, в сущности, тамплиер Стефан из Труа на допросе в инквизиции: «…То была человеческая голова без серебра или золота, очень бледная и бесцветная, с бородой, как у тамплиеров». Блеклость — характерная особенность Плащаницы, резко отличающая ее от любых живописных произведений.

 

16. Апрель 1310 года: тамплиеры защищаются

К чести французских тамплиеров, они сделали все, что может сделать человек, для защиты ордена. Как только пытки остались позади, храмовники начали забирать свои показания, подчеркивая, что оговорили себя. […]

Уже в декабре 1307 года, когда в Париж прибыли кардиналы от папы, великий магистр де Моле заявил, что дал показания под пыткой и отрекается от них. Он потребовал, чтобы его судил, в соответствии с канонами, сам папа. Рассеянные по темницам тамплиеры знали и о признаниях де Моле, и об отказе от признаний, о призыве к собратьям отказаться от вымученных под пыткой показаний. И уж король Филипп позаботился о том, чтобы великого магистра не было среди тех 72 тамплиеров, которых лично представили папе. 28 февраля 1310 года де Моле вновь заявил, что по своему положению должен свидетельствовать непосредственно перед папой. Это была дань юридической форме, но одновременно де Моле произнес настоящую защитительную речь. […]

Если в 1307 году лишь 15 рыцарей из 600 устояли под пытками, то в феврале 1310 года к ним присоединились 532 храмовника. Лишь 15 человек были сломаны настолько, что и в это мгновение общей надежды отказались от права на защиту. Остальные выбрали девятерых членов ордена в качестве своих адвокатов; среди них выделялись двое профессиональных юристов: Жан де Монреаль и 44-летний Пьер де Болонья. Последний, видимо, окончил знаменитый университет в Болонье: во всяком случае, с королевскими юристами он сражался на равных. […]

[Однако] самые убедительные возражения тамплиеров отводили простым указанием на то, что король действует в данном деле как Божий помазанник, защищающий веру, и в этом качестве не связан процедурными моментами.

 

17. 12 мая 1310 года: первая казнь тамплиеров

Как ни страшна была инквизиция, она была шагом вперед в судопроизводстве. Даже та слабая возможность защиты, которая была предоставлена тамплиерам, использовалась ими успешно. Перекрестные допросы свидетелей показали, что никаких прямых улик обвинения нет. […] Юридически грамотные требования перенести дело на суд папы опровергнуть было нельзя. 4 апреля 1310 года папа издал буллу Almamater о переносе на год Собора, который должен судить орден. В Англии, где пыток не было, ни один из арестованных тамплиеров ни в чем не сознался.

Король Филипп поступил просто: обратился к архиепископу Сансскому Филиппу де Мариньи, в чью епархию входил Париж. Король предложил архиепископу начать суд над тамплиерами — не над орденом, который-де пусть судит Собор, а над отдельными членами ордена — в качестве главы епархии. И уже через четыре дня, 12 мая 1310 года, в Париже сожгли 54 тамплиеров. Все они буквально кричали о своей невиновности, о том, что их оклеветали и не дали им справедливого суда. Более того, в спешке сожгли некоторых рыцарей, которые не признались в ереси даже после пыток. Сожжения продолжались и после 12 мая, но уже меньшими группами. […]

Массовое сожжение тамплиеров произвело нужный эффект: 198 человек из оставшихся в живых опять признали свою вину.

Перед папой Климентом V было две возможности: осудить короля, бросив тень на помазанника Божия, либо осудить тамплиеров, бросив тень на крохотную (тысяча человек) и чересчур независимую организацию, в основном состоящую из мирян, чье богатство было уже давно конфисковано. Борьба за тамплиеров могла оказаться бесполезной: ведь у папы не было армии, которая бы освободила рыцарей, содержавшихся в королевских тюрьмах. Пришлось бы бороться не только с королем, но и с суеверной верой в колдунов и изменников христианству. Папа предпочел взять сторону короля.

Тактически это было мудро. Другое дело, что в памяти европейских народов что-то щелкнуло и еще нечто, не слишком благоприятное не только для Климента V, но для всего христианства в целом, в этой памяти отложилось. Вряд ли мы способны понять современный антиклерикализм и секуляризм, не вспоминая истории тамплиеров.

23 декабря 1310 года Климент V в послании Эдуарду Английскому обещал ему прощение грехов и вечную милость Божию, если он передаст английских тамплиеров французскому суду. Эдуард предпочел сделать уступку другую: летом 1310 года он разрешил пытать тамплиеров, и они тут же начали признаваться в ереси. Только магистр Англии так ни в чем и не признался (он умер во время заключения в Тауэре). В папском государстве пытки были применены — и тамплиеры, которых были считанные единицы, признались. В Кастилии-Леоне, в Португалии, в Ломбардии, в Анконской марке, в Равенне пытки остались под запретом, тамплиеры ни в чем не признались. В Арагоне пытки разрешили, но тамплиеры все равно ни в чем не признались — видать, палачи были похуже французских. В мае 1311 года Собор в Трире оправдал немецких тамплиеров — сорок человек. 18 июня 1311 года Собор в Равенне оправдал семерых равеннских тамплиеров, признав невиновными и тех, кто сознался под пытками, рекомендовал папе сохранить орден. Папа был раздражен.

 

18. 22 марта 1312 года: ликвидация Ордена тамплиеров

Шестнадцатого октября 1311 года открылся Вьенский собор (пятнадцатый Вселенский), тот самый, который был отложен ради суда над тамплиерами. На открытии папа заявил, что вопрос о тамплиерах — главное дело Собора. На Собор были официально приглашены тамплиеры, но, разумеется, никто не ждал, что они появятся. Когда перед отцами предстали семеро рядовых рыцарей и заявили, что готовы защищать орден, все были изумлены. Разумеется, под каким-то юридическим предлогом им выступать не разрешили. Однако большинство прелатов (кроме французских) были настроены если не в пользу ордена, то, по крайней мере, в пользу справедливого разбирательства дела. Но до суда так и не дошло. 20 марта в город прибыл король Франции с огромной (вооруженной) свитой. 22 марта папа подписал буллу Voxinexcelso, ликвидировавшую орден. В булле папа назвал тамплиеров «ненавистными французскому королю», что было то ли верхом бесстыдства, то ли намеком на свою беспомощность.

За пределами Франции такой «суд» лишь укрепил недоверие к обвинениям против тамплиеров. […] Рассказывали (к сожалению, ошибочно), что десять кардиналов вернули папе красные шляпы — символ своего чина — в знак протеста против его подхалимского поведения по отношению к французским властям. Доминиканский богослов Пьер де ла Палю пришел в инквизицию (французскую!) и заявил, что материалы процесса свидетельствуют: следует доверять тем тамплиерам, которые не признавались в ереси, а не тем, которые признавались, чтобы спасти свою жизнь. А ведь доминиканцы вообще недолюбливали тамплиеров (как, впрочем, и другие ордена), и инквизиция была доминиканским заведением. Палю рисковал жизнью. Данте сравнил суд над тамплиерами с судом над Христом, а Филиппа назвал «новейшим Пилатом».

 

19. Судьба тамплиеров и их имущества

Второго мая 1312 года буллой Adprovidem имущество тамплиеров было передано Ордену госпитальеров. Исключение было сделано для земель на Иберийском полуострове. Король Португалии в 1319 году фактически лишь переименовал орден, да и то дал название все из того же Бернара: Орден милиции Иисуса Христа (MilitiaIesuChristi). И эти переименованные тамплиеры активно участвовали в великих путешествиях и еще более великих открытиях португальских королей. Во Франции и Англии земли тамплиеров еще несколько десятков лет находились во владении королей и знати, лишь постепенно — судом, а еще более взятками, фактически выкупом — госпитальеры добились получения этих земель. Что до людей, оставшихся в живых благодаря безоговорочному покаянию, им даже назначили пенсии (а в Англии — весьма неплохие). Правда, от них потребовали жить по монастырям — ведь обеты тамплиеры принимали пожизненно. Между тем некоторые храмовники после уничтожения ордена вовсе не собирались идти в монастырь, не к тому они готовились. Кое-кто из них даже женился, — таковых вынудили расстаться с женами.

 

20. 18 марта 1314 года: последняя казнь тамплиеров

Восемнадцатого марта 1314 года в Париже трое кардиналов возглавили суд над четырьмя руководителями Ордена нищих рыцарей. Двое из них — великий магистр Жак де Моле и прецептор Нормандии Жофруа де Шарни — вновь заявили, что не признают себя виновными, вновь потребовали суда у папы. Суд прервался, не начавшись: парижский прево забрал двоих героев по приказу короля и в тот же день сжег их на островке Жаво на Сене, между королевским садом и храмом августинцев. Сожгли, между прочим, не удушив, как это обычно делалось, то есть самым жестоким образом. Никакого приговора никакой — ни церковный, ни светский — суд не выносил вообще. […] Двое тамплиеров, 18 марта признавшие себя виновными, получили пожизненное заключение.

 

21. XX век: легенда о тамплиерах

Лишь в XX веке историки (не только церковные и, увы, прежде всего не церковные) признали все обвинения против тамплиеров ложными. Но в популярных книжках (а кто знает, что считать «скрижалями истории» — покрытые пылью академические томины или взахлеб читаемые памфлеты) тамплиеры по-прежнему виновны. Так подпитывается миф о том, что хотя тамплиеров осудили несправедливо, но «что-то такое» все-таки у них было. […]

Осенним днем 1996 года в одном московском книжном магазине продавалось сразу четыре книги о тайных обществах, оккультизме, загадках истории — ив каждой о тамплиерах была отдельная глава. Читать эти книжки невыносимо — но ведь именно такой бред пользуется особым спросом, и потому, пожалуй, и пользуется, что в него заведомо можно не верить. Поклонялись, поклонялись тамплиеры чему-то такому великому и таинственному, чему потом от них и розенкрейцеры научились, и масоны... А в доказательство еще и картинки — например, изумительная средневековая миниатюра: святой Бернар Клервосский благословляет первых тамплиеров, а нижняя часть иллюстрации изображает некое подземелье, в котором беснуется негодующий сатана. И подпись: мол, внизу изображен тот самый бес, которому тамплиеры поклонялись. […]

Слухи о «голове» тамплиеров удивительно точно легли на древнее мифологическое представление о «живом мертвом» — например, о голове Горгоны. Еще до падения Константинополя и среди византийцев, и среди франков ходили легенды о том, что у византийских императоров в ларце хранилась живая голова, которую показывали врагам, и те умирали, — а родилась та голова от пирата, изнасиловавшего дочь императора.

В сущности, тамплиеры — вслед за Галилеем — стали одним из антихристианских мифов. […]

 

22. 1357 год: Плащаница появляется вновь

Через сорок лет после гибели тамплиеров Плащаница объявилась вновь — у некоего Жофруа де Шарни (которого для ясности обозначим вторым). Разумеется, сразу встает вопрос: кем он приходился «первому» Жофруа де Шарни, сожженному в Париже в 1314 году? Степень родства неизвестна. Однако зацепочка — налицо.

Шарни II был настоящим рыцарем. Попытался освободить занятый англичанами Кале, но попал в плен. Лишь через полтора года (в течение которых рыцарь успел написать несколько меланхоличных и очень религиозных стихов, а также дать обет построить церковь) король заплатил за него выкуп. В 1353 году король дал денег на строительство церкви, построить которую поклялся Шарни. 28 мая 1356 года храм освятил местный епископ Анри Пуатье. А еще через четыре месяца, 19 сентября 1356 года, Шарни II был убит в знаменитой битве при Пуатье. […]

Рыцарь много путешествовал по Востоку и, в сущности, мог получить Плащаницу и там, но тогда совершенно неясно, почему он на редкость твердо молчал о ее происхождении и вообще не афишировал святыню. Официально строительство храма никак не было связано с реликвией.

Судя по всему, де Шарни II не собирался ограничиваться строительством церкви. 6 января 1352 года он вместе с еще несколькими рыцарями — и с одобрения короля — основал Орден Звезды. Как и тамплиеры, члены нового ордена клялись никогда не отступать в сражениях. Вполне возможно, что этот орден должен был продолжать традицию тамплиеров, а зримым символом традиции и призвана была стать Плащаница. Перед битвой при Пуатье ордену дали более пышное название: Орден Нашей Девы Благородного Дома. Но все основатели ордена погибли в битве.

Вдова де Шарни осталась с сыном — тоже Жофруа де Шарни (пусть будет третий), без денег, с ответственностью за храм в Лире, в котором было шесть каноников. Король, обещавший платить на содержание храма 140 ливров в год, попал в плен к англичанам. И в женскую голову пришла трезвая мысль: сделать деньги на Плащанице. В 1350 году тысячи людей шли в Рим не только за отпущением грехов по случаю юбилейного года, но и поклониться «плату Вероники» (кстати, в последний раз — затем плат убрали). Почему бы этим людям не пойти в Лире? Все связанное со Страстями Христовыми было очень популярно в этом столетии черной чумы. Жанна не стала добиваться справок о том, что реликвия подлинная (да кто бы и дал такую справку!). Она заявила, что Плащаница — изображение, сделанное живописцем. На всякий случай подыскали художника, готового поклясться, что он сделал Плащаницу. Разумеется, он не мог объяснить и не объяснял, как изображение сделано, почему Христос изображен нагим, почему изображение такое необычное.

Когда вышел из плена король, когда вдова вторично вышла замуж, нужда в деньгах отпала и Плащаницу перестали выставлять. […]

В 1389 году, однако, де Шарни III повелел вновь выставить Плащаницу для обозрения и, более того, для поклонения. Официально нигде и никто не утверждал, что это — подлинная реликвия. Но выносилась она торжественно, священники надевали полное облачение, поднимали ткань на специальный помост, перед нею кадили, перед нею кланялись. […]

Епископ Труа Пьер д'Арси направил папе возмущенный меморандум, в котором писал:«Хотя публично не заявляют, что это подлинная Плащаница Христа, тем не менее, об этом говорят в частном порядке, и в это верят многие»... Он напирал на то, что известен художник, создавший Плащаницу, что не исключено рождение дикого суеверия. Добился д'Арси немногого: папа приказал уменьшить число свечей, зажигаемых во время поклонения Плащанице, и официально подтвердил, что Плащаница — лишь напоминание о Страстях Христа. Правда, выставлять «плат Вероники» в Риме прекратили.

 

23. XV–XX века: Плащаница попадает в Турин

Шарни III умер 22 мая 1398 года, оставив после себя дочь Маргарет. Поместье в Лире унаследовал его племянник Антуан-Герри Дез'Эссар. Плащаницу, однако, Маргарет явно считала своей собственностью и в 1418 году увезла ее из Лире. 22 марта 1453 года в Женеве Маргарет подписала соглашение с герцогом Савойским Людовиком. В обмен на Плащаницу она получила замок Варамбон. Умерла она 7 октября 1460 года. Каноники Лире негодовали. Однако нельзя не подивиться: если бы Плащаница осталась во Франции, ее бы несомненно уничтожили во время Великой Французской революции, когда были уничтожены многие почитаемые копии с Плащаницы.

Савойские герцоги почитали Плащаницу как подлинную святыню, как покровительницу своей династии. В 1464 году францисканец-минорит Франческо делла Ровере писал о ней как о подлинной «Плащанице, в которую тело Христа было завернуто после снятия с креста», а в 1471 году этот минорит стал папой Сикстом IV. И в этом же году герцог Савойский Амадей IX начал сооружать церковь в Шамбери специально для хранения там Плащаницы. Апогей почитания Плащаницы был омрачен только пожаром 4 декабря 1532 года; удивительно, впрочем, не то, что реликвия попала в пожар — один за две тысячи лет! — а то, что изображение осталось практически невредимым.

В 1578 году Плащаницу перенесли в Турин. Официальным предлогом стало желание епископа Карла Борромео совершить к ней паломничество: епископ, мол, был слишком стар. На самом деле к тому времени столица набиравшего силу Савойского герцогства была перенесена из Шамбери в Турин, и покровительницу династии хотелось тоже переместить поближе к трону. В 1670 году Конгрегация индульгенций дала «пленарную индульгенцию», то есть отпущение грехов тем, кто совершил паломничество к Туринской святыне «не за почитание ткани как истинной Плащаницы Христовой, но более за размышления о Его Страстях, особенно о Его смерти и погребении». Савойские герцоги выстроили более пышную часовню, куда реликвию перенесли 1 июня 1694 года. […]

В XVIII веке Плащаницу выставляли крайне редко, в XIX веке всего лишь пять раз. Герцоги Савойские стали королями Италии, потом были свергнуты, но сохраняли права собственности на Плащаницу. 18 марта 1983 года умер герцог Савойский Умберто II, завещав реликвию папе с условием, что она будет по-прежнему храниться в Турине.

Она и ныне покоится в туринском соборе во имя святого Иоанна Предтечи. Для нее сооружена внутри специальная Королевская капелла — ротонда из черного мрамора, в центре которой помещен алтарь, украшенный золотыми фигурками херувимов, на нем стоит второй алтарь, на том железная клетка, в которой стоит деревянный ларец. В ларце асбестовый футляр, в асбесте футляр железный, в том деревянный ларец, обложенный серебром, а в том ларце — красный шелк, в шелке — вельветовая ткань, в которой и лежит собственно Плащаница.

 

24. История исследований Плащаницы

В 1898 году во время выставки, посвященной юбилею итальянской конституции, 43-летний фотограф Секондо Пиа получил разрешение фотографировать вывешенную над алтарем Плащаницу. Он провел в капеллу электричество (тогдашняя новинка) и снял ткань в две экспозиции по 14 и 20 минут. А проявив пластинки, обнаружил, что негатив представляет собой нормальное изображение — то есть что в точном смысле слова негативно изображение именно на Плащанице. Пиа был потрясен — и не он один. Сразу раздались голоса о том, что Бог послал скептическому веку науки научно достоверное доказательство подлинности существования Христа (оно тогда вовсю оспаривалось, не говоря уж о Воскресении).

21 апреля 1902 года в Парижской академии Ив Делаж, профессор сравнительной анатомии Сорбонны, знаменитый своим скептическим отношением к религии, сделал доклад об исследовании изображения на Плащанице. И он пришел к выводу, что отпечаток вполне мог быть оставлен телом Христа. Секретарь Академии Марселин Бертело отказался печатать текст полностью. Коллеги Делажа сочли, что их дурачат. Делаж был возмущен. […]

Впрочем, скептичны были не только агностики. В 1900 году в Париже священник Улисс Шевалье издал брошюру, в которой доказывал, что Плащаница изготовлена в XIV веке. В 1903 году о том же писал священник Герберт Томпсон. Правоверный католик Лоуренс Брайт в 1974 году назвал ее «безвредным шарлатанством». Были суждения и резче. Разумеется, верующие, отвергавшие подлинность Плащаницы, не отвергали Воскресения; они отвергали возможность доказать Воскресение — а впрочем, и необходимость.

Плащаницу выставляли и фотографировали еще в 1933 году, в июне 1969 года впервые допустили к ткани ученую комиссию из десяти человек — в основном местных туринских ученых, преимущественно католиков. В 1973 году та же комиссия отрезала от ткани 17 крошечных кусочков.

В октябре 1978 года торжественно отпраздновали четыреста лет с перенесения реликвии в Турин, причем коммунистический мэр города выделил на празднество около 2 миллионов долларов. К Плащанице была допущена комиссия, созданная американскими учеными, — результаты именно ее обследования в основном и фигурируют в рассказах о Плащанице. Наконец, в 1984 году от Плащаницы были взяты образцы, подвергнутые радиоуглеродному анализу — самому точному из известных сейчас науке способу определения возраста органической материи. Анализ показал XIV век (плюс-минус несколько десятков лет). После этого интерес к Плащанице резко упал. Как выразился один остроумец, она окончательно перекочевала в один разряд со снежным человеком и летающими тарелочками. […]

Что же, собственно, установили медики, анализировавшие отпечаток на полотне так, как анализируют оставшиеся после убийства улики?

Плащаница отображает человека ростом 181 см, хорошо сложенного, не обезображенного тяжелым физическим трудом. Правда, правое плечо чуть ниже левого (это заметно в основном со спины), что может говорить о том, что человек работал каменотесом, плотником — а впрочем, есть десятки профессий, дающих тот же эффект. Возраст — от 30 до 45 лет. Наименее заметны обычному человеку, но наиболее интересны врачу раны на лице: заметно распухли обе брови, повреждено правое веко, и под правым глазом следы опухоли, на носу следы удара, рана на правой щеке, царапина на левой и на левой стороне подбородка. На тыльной стороне головы восемь кровоподтеков, некоторые из них раздваиваются.

На спине, боках и ягодицах видно от 90 до 120 царапин, каждая около двух сантиметров, причем царапины собраны в группы по три. Теоретически, они могли быть оставлены кнутом, на концах которого висели металлические шарики — такие кнуты известны у римлян, их называли «флагрум». Поделив 120 на 3, получаем число 40 — максимальное, по иудейскому обычаю, число ударов плетью. Правда, били Иисуса римляне...

В боку видна рана (4,4 × 1,5 см), которая, по мнению некоторых врачей, не могла быть нанесена длинным и тяжелым римским копьем пехотинца («хаста») или копьем кавалериста — «пилумом». Это след от копья типа «ланцеа», употреблявшегося в основном легионерами военных гарнизонов.

Два больших (10 × 7 см) пятна на спине около плеч — вполне возможно, следы от несения тяжелого предмета. Почему бы не перекладины креста (несли только ее), которая весила около 30 кг? Пятна на коленях, особенно на левом, — может быть, следы падения? Ноги скрещены — левая поверх правой. Гвоздь, которым пробили ноги, прошел между второй и третьей метатарзальной костью, прямо над так называемым соединением Лифранка. Ноги не перебиты. В 1968 году в Иерусалиме были обнаружены останки распятого человека, причем голени его были переломаны, а гвоздь находился в том же месте запястья, что и на Плащанице.

Что до следов крови, то многие наблюдатели считали, что в районе сердца на Плащанице видны и следы какой-то светлой жидкости. В Евангелии от Иоанна (19:34) сказано: «...один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода». В 1930-е годы парижский хирург Пьер Барбе предположил, что «вода» — это перикардиальная жидкость, которой обычно в организме содержится очень мало, но в стрессовом состоянии ее количество растет. Американский патологоанатом Энтони Сава счел это объяснение неточным и отметил, что Барбе, в силу специфики своей больницы, обычно вскрывал трупы не ранее чем через час после смерти. Он отметил, что в его практике в случае избиений иногда в грудной клетке накапливается значительное количество жидкости, которая состоит из двух несмешивающихся частей: темно-красной жидкости и светлой, прозрачной массы. Именно накопление этой жидкости и было, по его мнению, основной причиной смерти, а не собственно последствия распятия. Положение тела показывает, что голова была подвязана, были связаны руки (иначе бы они стремились вернуться в то положение, в котором они были в момент смерти) и, видимо, ноги.

[…]

25. Аргументы в пользу подлинности Плащаницы,
научно не опровергнутые

Главным доводом в пользу подлинности остается то, что изображение сделано в виде негатива, причем при фотографировании возникает позитивное изображение без всяких искажений. Ни один художник не смог хотя бы скопировать святыню так, чтобы сохранить этот эффект. «Автор подделки в XIII веке сделал бы изображение позитивным, что и для верующих было бы убедительнее», — четко сформулировал Лев Регельсон.

Что на это можно ответить? Такое изображение могло получиться случайно. А мог изготовить такое изображение, например, Леонардо да Винчи, чьи опыты по изучению природы известны далеко не полностью.

Сложнее понять то, о чем говорят специалисты по геометрии: изображение на Плащанице необычно и тем, что пропорции тела практически не искажены, что было бы неизбежно и при рисовании вручную, и при обычном обертывании тела тканью. Изображение на Плащанице могло получиться, скорее всего, если ткань была натянута очень туго над телом или, точнее, вокруг тела, а из тела исходили перпендикулярно к ней некие лучи, которые и оставили соответствующие отпечатки. Впрочем, и такое отсутствие искажений может быть случайностью, редкой игрой природы.

То, что Плащаница — не картина, а реально соприкасавшаяся с телом материя, доказывается тем, что в 1978 году в Йельском университете при анализе некоторых частиц красного вещества были обнаружены частицы компонентов крови. В Турине профессор Пьер Боллоне определил, что кровь принадлежит примату и относится к 4-й группе (АВ по западной классификации). И опять возражение очевидно: кровь могла попасть на ткань случайно. Кстати, неясно, почему прежние анализы красящего вещества на гемоглобин (бензидиновый тест) давали отрицательный результат?

Древность Плащаницы — во всяком случае, то, что она древнее XIII века — подтверждается существованием общих черт между изображением на Плащанице и древними изображениями Христа: длина волос, прямой пробор, раздвоенная недлинная борода, увеличенная левая ноздря, безволосое пространство под нижней губой, горизонтальная линия на лбу (на Плащанице эта линия механического происхождения), между бровями прямоугольная скобка, правая бровь приподнята, линия под нижней губой. Однако совпадения носят не последовательный характер и могут быть случайностью; не следует забывать и о символизме средневековой живописи.

На изображении видна тень — след от гвоздя, причем не в ладони, а в запястье. Между тем, в Средние века считали, что гвоздь был вбит именно в мягкие ткани ладони, не зная, что они бы не выдержали тяжести тела. Гвоздь задел медианный нерв, что вызвало заметное сокращение мышц.

Однако художник мог случайно знать, куда на самом деле вбивался гвоздь. Сомневающиеся вольны предположить, что для создания Плащаницы специально произвели распятие какого-нибудь человека и увидели, как надо вбивать гвоздь, чтобы тело держалось.

Нетрудно заметить, что противники подлинности Плащаницы слишком часто сводят дело к случайности. […] Впрочем, есть один довод в защиту Плащаницы, неопровержимый по причине собственной некорректности. На месте глазниц чикагский профессор Френсис Филас обнаружил отпечатки букв UKAI и предположил, что это часть надписи на монете «Тиберий Кесарь». Позднее были обнаружены монеты («лепты»), выпущенные Пилатом в бытность прокуратором Иудеи именно с такой надписью и даже с аналогичной ошибкой^[2]. О находке отпечатка на левой глазнице было объявлено в 1981 году, на правой — в 1996-м. Доказательно опровергнуть этот довод нельзя, однако он — слабейший из всех. Достаточно взглянуть на фотографию, которая послужила основой для сенсационного объявления о «лепте Пилата»: на ней нет никаких «отпечатков букв», можно лишь говорить о некотором наборе точек, который исследователь объединил в следы букв. Почему не отпечатались другие буквы и почему не прослеживаются остальные части монеты? Объединение могло быть проведено столь же произвольно, как объединение звезд в созвездия. Не были изучены монеты других эпох и народов, чтобы выявить аналогичные буквосочетания, целенаправленно искались лишь монеты эпохи Христа. Более того: профессор Филас — не нумизмат и не трассолог, а богослов. Директор Вирджинского политехнического института Роберт Харалик отметил, что гипотеза Филаса имеет право на существование. Однако он твердо заявил: «Наука не может определить, не является ли то, что кажется надписью на монете, всего лишь случайным изгибом нитей». […]

 

26. Аргументы в пользу подлинности Плащаницы,
научно опровергнутые

Очень полезно поговорить и о тех «доказательствах» подлинности Плащаницы, которые были неопровержимо опровергнуты, — полезно и для научной добросовестности, и для христианского смирения. К примеру, долгое время апологеты подчеркивали, что на Плащанице не найдено ни малейших следов краски. Но в результате исследований 1980-х годов следы краски нашли — да как много! Писали, что среди волокон есть остатки хлопка, не известного в Европе во времена Христа. А потом полистали исторические книжки и выяснили, что в XIV веке хлопок выращивался и во Франции, Италии, Фландрии. Более того: одним из центров торговли хлопком был Труа, город неподалеку от храма, где в XIV веке впервые выставили Плащаницу. На ткани есть пыльца растений, характерная только для Ближнего Востока, однако ткань просто могла быть куплена на Востоке (известно, что Жофруа де Шарни в 1346 году побывал в Смирне).

Доказывали древность ткани тем, что лен изготовлен по технологии «три на один», известной по тканям I–III веков из Египта. Однако нити Плащаницы переплетены зигзагом в виде Z, а известные остатки тканей из Египта — в виде S. Кроме того, аналогичной древней ткани из льна не сохранилось, известны лишь схожие образцы из шелка.

Не в меру ретивые защитники святыни подчеркивали, что в частицах крови с нее обнаружено повышенное состояние билирубина, что характерно для жертв различных катастроф и трагедий — например, бичевания. Но повышенное состояние билирубина может быть вызвано десятками факторов помимо бичевания или распятия, да и бичевать могли не только Христа.

Пожалуй, самым распространенным и самым неудачным доводом было утверждение, что изображение на Плащанице находится в полном согласии с евангельскими повествованиями о Страстях. Дело в том, что, как и в случае с любой косвенной уликой, многие детали могут быть объяснены и иначе (например, раны на плечах и коленях не обязательно от несения креста). Обстоятельства смерти Иисуса были не совсем обычными (например, не были переломаны ноги, как полагалось), но не доказано и не может быть доказано, что за сотни лет подобное стечение обстоятельств не могло повториться. Многих бичевали и били за тысячи лет человеческой истории. Главное же: Евангелие не упоминает о существовании самой Плащаницы, хотя упоминает другие погребальные ткани. То, что тело не было обмыто, прямо противоречит традиционному церковному пониманию слов евангелиста Иоанна (19:40) о том, что Иисус был похоронен «как обыкновенно погребают Иудеи» — с обмыванием тела. При этом повествования евангелистов в рассказе о погребальных пеленах расходятся. Марк говорит о «синдоне» от Иосифа Аримафейского, называя тем же словом одежду юноши (14:51). Иоанн употребляет слово «отония» для обозначения ткани, в которую обернули тело, слово «синдон» не употребляет и еще упоминает «сударион» (20:7). В Ин 11:44 слово «сударион» обозначает повязку, которой было обмотано лицо усопшего Лазаря. Правда, в Ин 11:44 о сударионе говорится, что он был «вокруг лица» («пери»), а в Ин 20:7 — что он был «поверх» («эпи»). Впрочем, защитникам Плащаницы достаточно избавиться от категоричности, чтобы их аргумент стал вполне рациональным. Ошибочно слово «полное», а сказать, что изображение на Плащанице во многом соответствует евангельским повествованиям, — можно.

 

27. Возражения против подлинности Плащаницы
и контраргументы

Научная добросовестность приятна тем, что требует сообщать не только о сильных доводах скептиков, но и о доводах слабых. К примеру, утверждают, что Плащаница не может быть связана с иудейской историей, потому что, вопреки погребальным обычаям иудеев, тело не было обмыто, сохранились следы крови. Но вот в Средние века считали, что тело было обернуто в это полотно сразу после снятия с креста и до погребения. Можно предположить и то, что тело не было обмыто, т. к. наступала суббота и времени хватило только на то, чтобы отнести останки в гробницу. Наконец, в одной из иудейских рукописей XVI века упоминается необходимость хоронить умершего не только не омывая тела, но даже вместе с землей, на которую пролилась кровь погибшего от несчастного случая: таким образом выражалась фарисейская вера в воскресение, для которого были необходимы все частицы плоти, включая и кровь. […]

В 1978 году авторитетный микроаналитик Уолтер Макроун нашел на ткани следы протеинов, которые входят в состав любой краски, связуя пигменты, а также следы пигментов: сульфид ртути, ультрамарин, желтый пигмент, киноварь. Означает ли это, что Плащаница изготовлена художником? Нет, ведь частицы краски могли попасть на ткань, когда художники изготавливали копии Плащаницы — с кистей, из воздуха студии. Копии изготавливались: в 1634 году в Монкальери, в 1646 году в Битонто, в 1652 году в Неаполе, в 1822 году в Турине, причем каждый раз готовую копию прикладывали к Туринской святыне для освящения так, чтобы изображения по возможности точно совпадали. Загадкой остается не только то, как психологически возможно было создание негативного изображения, но и то, каким инструментом изображение нанесено и каким веществом образовано. Очень уж тонкой кисточкой — в один волос — должен был пользоваться художник, чтобы столь аккуратно нанести частицы.

В 1970-е годы часто говорили, что Плащаницу изучают люди, заинтересованные в доказательстве истин христианской веры, — невольно самые объективные из них будут склонны подыскивать доказательства подлинности. Именно для того, чтобы опровергнуть такие чрезмерно «психологические» аргументы, в 1978 году в группу, исследовавшую Плащаницу, были включены 6 агностиков, 2 мормона, 3 иудея, 4 католика, методист, лютеранин, конгрегационалист, баптист, пресвитерианин. Иудеем был и член комиссии химик Ален Адлер; тем не менее, он не считал (в отличие от Макроуна), что химический анализ опровергает естественный характер изображения. Не стал он и христианином; он просто остался добросовестным ученым.

Некоторые скептики отмечали, что если в течение I тысячелетия ткань была сложена вчетверо, должны были остаться следы складок. Следы в местах предполагаемых складок обнаружены. Правда, вся ткань покрыта подобными следами. Не стоит забывать, что реконструкция древней истории Плащаницы — лишь реконструкция, сама по себе показывающая не столько то, какова была судьба святыни, сколько то, какова могла быть эта судьба.

Самым простым и самым абсурдным доводом скептиков было утверждение, что изображение было получено через имитацию обстоятельств евангельского рассказа: труп человека чем-то намазали и обернули тканью (впервые предположил немецкий писатель Йозеф Блинцер в 1952 году). Но многократные попытки получить изображения с тела не дали результата, хотя бы отдаленно напоминающего изображение на ткани Плащаницы.

 

28. В споре рождаются ошибки

Аргументы и контраргументы прикрывают главное: спор вокруг Плащаницы есть сшибка не интеллектов, а страстей. От ярости на дубиноголовость противника, не замечающего очевидного, обе стороны периодически выставляют себя в смешном свете. Да и не только себя — свои идеалы: вообще науку или вообще веру.

Что касается науки, то естественники вообще склонны недооценивать психологический аргумент. Христианину XIV века немыслимо было представить себе Христа голым — и на всех копиях с Плащаницы рисовали набедренную повязку. Даже в наши дни апологеты, описывая Туринскую плащаницу, стесняются упомянуть, что следы побоев встречаются не только на спине и боках, но и на ягодицах. У Бога — у Иисуса Христа — и ягодицы?!. И ноги у Того, Чей отпечаток хранит ткань, были грязные. Кровь у Христа — четвертой группы... Я сам пишу эти строки и чувствую, что такой натурализм так же непристоен в разговоре об Иисусе, как и о любом живом человеке.

Безусловно грубой ошибкой является утверждение, что, коль скоро радиоуглеродный анализ на С¹⁴ показывает XIV век, Плащаница написана художником в 1350-е годы. Более того, говорить, что анализ этот — решающий аргумент, доказывающий, что Плащаница не может относиться к эпохе Христа, что изображение не может быть результатом естественного процесса, — абсурд, прегрешение против основ научного мышления. [Существует, к примеру,] гипотеза Л. Л. Регельсона, согласно которой радиоуглеродный анализ не может считаться стопроцентно надежным, когда возможны неизвестные науке процессы, сопровождающие воскресение мертвых. С точки зрения физики гипотезу Регельсона нельзя ни принять, ни отвергнуть, потому что физике действительно не известно, какие процессы происходят при воскресении мертвых.

Радиоуглеродный анализ разработан на основании наблюдений за определенными природными феноменами. Методологически невозможно предположить, что этими феноменами природа исчерпана. […] Не прибегая к непознанному или сверхъестественному, и то можно подвергнуть надежность радиоуглеродного анализа глубокому сомнению. Тем более что для анализа был взят кусок не основного полотна, где имеется изображение, а кусочек полосы ткани, подшитой к основному полотну. В этой ткани, к примеру, нет следов хлопка. И она может относиться не к тому времени, что основное полотно. Кроме того: образец для анализа мог быть засорен органическими примесями, а, как писал Пол Мэлони (США), достаточно10% современных углеродных напластований, чтобы датировка образца исказилась. Да мало ли что еще!

Как христианин, однако, я стыжусь еще более за собратьев по вере. […] Какая-то могучая сила несет людей доказывать недоказуемое: что Плащаница-таки подлинна.

[…] Умнейший человек и честный ученый Глеб Каледа писал в брошюре о Плащанице: «Думается, что после стольких свидетельств и древних, и Туринской плащаницы не признавать Воскресения Христа может только тот, кто все в мире пытается объяснить своим ограниченным и греховным разумом, тот, кто ничего не хочет знать, тот, кому Бог мешает жить по его страстям и гордости». То есть кто не поверил, — дурак, себялюбец и сволочь. Да после таких оскорблений люди откажутся верить в Бога христиан — бранчливых, склочных, высокомерных, — даже если Христос лично придет к ним чай пить.

Подчеркивая случаи обращения в веру агностиков, «убедившихся» в подлинности Плащаницы, апологеты умалчивают о том, что такие случаи редки. Иен Уилсон, самый активный пропагандист идеи подлинности Туринской святыни, действительно обратился в христианство, изучая Плащаницу. Но большинство агностиков, даже убедившись в подлинности Плащаницы, не становятся верующими. И уж вовсе неприлично писать, как это делает Уилсон, что «говорят», будто некий агностик, профессор Ховелак, воскликнул во время доклада о Плащанице: «Но ведь это означает, что Иисус действительно воскрес». Во-первых, мало ли что «говорят». Во-вторых, если профессор сгоряча сморозил глупость, стоит ли ее выдавать за доказательство чего бы то ни было? И уж подавно смешно, когда «говорят» превращается (в книге Каледы) в такое величественное описание: «Неверующий профессор Сорбонны Овелаг погрузился в глубокое размышление и вдруг с просветленным лицом прошептал: “Друг мой, Он действительно воскрес!”» Вот уж испорченный телефон... И конечно, когда Каледа пишет, что «всеобщим для ученых разных взглядов и национальностей стало убеждение, что Туринская плащаница нерукотворна», он выдает желаемое за действительное. Большинству ученых вообще неинтересен вопрос о Плащанице, а большинство интересовавшихся — настроены скептически.

Апологеты умалчивают о том, что были случаи, когда сторонники подлинности Плащаницы превращались в противников. Так, в 1978 году священник Дэвид Соке, секретарь английского общества почитателей Туринской плащаницы, после открытия частиц красителей на полотне публично заявил о своем разочаровании, сложил полномочия и издал книгу, в которой «доказывал», что Плащаница — подделка. После этого интерес к реликвии резко упал. […]

Защитники Плащаницы с таким энтузиазмом перебирают возможные объяснения, что их оказывается слишком много, а главное, среди них есть и естественные, и сверхъестественные. Иен Уилсон выдвинул самую изящ-ную из всех гипотезу, что не что-то наносилось на ткань, но изменялась сама ткань: происходило окисление, частицы желтели. В качества аналога он указал на изменение окраски бумаги в гербариях: растения оставляют желтый, причем именно негативный отпечаток. Как точно идет процесс, неясно, но понятно, что происходит окисление целлюлозы бумаги, дегидратация и частичное разрушение волокон. Однако значительно больше теорий сверхъестественных. Дело в том, что в середине 1970-х годов один американский исследователь показал, что интенсивность окраски находится в очень точной зависимости от расстояния именно натянутого полотна до тела. Это само по себе крайне необычно.

Возможных объяснений выдвинуто много.

П. Виньон: отпечатки возникли благодаря испарениям от смирны и алоэ, которые были положены рядом с телом (за исключением отпечатков крови, которые остались от крови).

Доктор Алан Миле из Лейчестеского университета: изображение по-явилось в результате электрического разряда между телом и тканью. Такой разряд, по его мнению, мог быть побочным результатом землетрясения, о котором упоминается в Мф 27:51.

Кандидат геолого-минералогических наук Ю. Кононов, 1990 год: все дело в биоэнергии. Операторы биолокации обследовали Плащаницу по фотографии в газете (так!) и пришли к выводу: «Биолокационный эффект вдоль головы Христа в три раза превышал скорость вращения [рамки] поперек головы... На тело Христа воздействовало энергетическое облако, которое привело к дезинтеграции материи тела... Отпечаток тела на полотне мог получиться в результате превращения химических элементов ткани под влиянием воздействовавшего на Плащаницу направленного биоэнергетического заряда... Энергия биоплазмы, удвоенная мыслью вселенской разумной материи, смогла дезинтегрировать тело, ставшее символом нетления в легенде о Христе». Это — чистый бред, неопровержимый именно в силу своей бредовости.

Священник Глеб Каледа саркастически отозвался о «гипотезе» Кононова. [Однако] его заявление, что появление изображения обусловлено «Воскресением Христа, которое сопровождалось какими-то ядерными процессами», с научной точки зрения стоит ровно столько же, как и рассуждения о биоэнергии.

Наиболее свежая, осени 1996 года, гипотеза Александра Белякова: «Изображение на Плащанице появилось в результате воздействия на нее света в широком диапазоне энергий вплоть до ультрафиолета и мягкого рентгена, исходящего из всего объема Тела и возникшего, вероятно, в момент Воскресения Иисуса Христа». […]

[…] Как противники Плащаницы не умеют остановиться, отвергая ее, так защитники не умеют вовремя остановиться, доказывая ее подлинность. […]

Апологеты подлинности реликвии совершают две ошибки: чрезмерно злобно поносят ученых и чрезмерно приторно расхваливают Плащаницу как доказательство Воскресения. Но именно из любви к нам Христос не является нам с дубинноувесистыми доказательствами, со свидетельством о Воскресении из небесной канцелярии.

Упоенность Плащаницей сама по себе не есть христианское явление, как и всякая нетрезвость. Плащаницу можно превратить в идол, в явление антихристианское, и делается это всякий раз, когда вера проповедуется ради удовлетворения своего самолюбия и своей гордыни. Граница так тонка и зависит исключительно от брака благодати и смирения... […]

И не случайно то, что епископат Католической церкви последовательно воздерживался от признания Плащаницы подлинной. Ведь для борцов за доказательства важны доказательства, а не вера, они пытаются грубо подтолкнуть к вере то, к чему Бог прикасается нежно, едва-едва, — человеческую душу. Конечно, никаких доказательств быть не может. […]

 

В заключение отметим, что нормальному разуму все-таки очевидно, что Плащаница подлинна, что на ней отпечаталось тело Христа перед Его Воскресением. Из всего, что мы знаем о Плащанице, это все-таки наиболее вероятное объяснение ее происхождения. И нужно мощное усилие скепсиса, чтобы отрицать это и все списывать на игру природы. Беда только в том, что нормы в нашем мире очень мало, а скепсиса очень много. Господствует ненормальное, и неосознанное сопротивление тайне веры побуждает считать наиболее вероятным то, что даже чисто математически вероятно наименее.

Христос отвечает скепсису, однако не принуждением, а свободой и благодатью. Он Сам кладет предел всяким попыткам подменить встречу с Богом встречей с доказательствами. Но если уж встреча с Богом состоялась, тогда преображается мир. Тогда каждая травинка указывает на существование Бога — и тогда не доказывается, но показывается с невероятной наглядностью, что не случайность и не цинизм отпечатались на белом полотне Туринской плащаницы, а страдания, смерть и Воскресение.

1996, № 4 (90)