Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Континент » №147, 2011

Александр Пумпянский
Дело Ходорковского

Судья Данилкин мог войти в историю.

Вынеси он правосудный приговор, — и это было бы доказательством того, что в России 2010 года есть независимый если не суд, то судья. Пусть даже один. Мы бы скоро убедились в том, что это совсем немало. Мы даже не подозреваем, как общество жаждет такого примера — суда по совести, без оглядки на власть. Глоток живой воды способен творить чудеса.

Хамовническому суду выпал особый шанс. Как несколькими годами раньше Басманному суду, только с другим знаком.

Басманный, Мещанский, Хамовнический — рядовые московские районные суды, ничего выдающегося. Все дело в соседстве. На территории Басманного района в Техническом переулке, 2 находится Главное следственное управление Генпрокуратуры. До 2001 года этот факт не имел судьбоносного значения, но с конца 2001 кое-что изменилось.

В тот год был принят новый УПК — Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, а в нем — статья, по которой санкции на аресты, обыски и другие “активные следственные действия” должен был давать суд, а не прокурор, как ранее. Новшество вызвало яростное сопротивление со стороны генерального прокурора (тогда им был Устинов), но его не послушали. Обществу был послан знак, что система восприимчива к демократическим нормам. Конкретно за санкцией на арест или обыск следователям Главного следственного управления теперь приходилось обращаться в Басманный суд. На практике это оказалось чисто технической процедурой. Все, чего их душеньке было угодно, они получали автоматом. (В любом суде они бы не знали отказа, но реально процедура разыгрывалась именно в Басманном.)

А Главное следственное управление Генпрокуратуры занимается только самыми важными, “резонансными” делами, каждое второе — “под личным контролем”. Трудятся тут только “первые ученики” нашей пенитенциарной системы, “важняки” — следователи по особо важным делам. Имеют слабость к спецэффектам — даже простая выемка документов оформляется как “маски-шоу” под телевидение и прессу. В миллионе других дел беспардонное давление, нарушения прав, бесцеремонное обращение с законом… Все эти прелести — рутина за стеной. А тут порой зрителей вся страна, о голосистых правозащитниках, своих и международных, и говорить нечего.

Так родилось прозвище — “Басманное правосудие”.

Хотя сам по себе Басманный суд виноват не больше, чем любой другой суд. Это явление такое.

У нас все свое и все непросто. Закон у нас не закон, а диктатура закона. Демократия суверенная. Ну а правосудие — “Басманное”.

Топонимика такая. Калашный ряд.

Тюркское слово “басман” означает “казенный хлеб”. Но у “Басманного правосудия” не хлебный дух. Здесь Русью пахнет, казенной, посконной, с невыветрившимся ароматом татаро-монгольского ига.

Нигде так ярко не проявило себя Басманное правосудие, как в деле Ходорковского. И ничто так не содействовало вхождению этого ярлыка в обиход, как это дело.

Этот очерк — о втором процессе Ходорковского — Лебедева. О первом я писал в “Континенте”, отошлю к № 140 (№ 2 за 2009 год).

 

1. Процесс без звука

…Что-то происходит с Хамовническим судом. В четверг 12 августа довольно поздно вечером заседание еще продолжалось. А в пятницу, когда мы в 10.31 поднялись к залу № 7, двери его уже были закрыты. Кажется, они торопятся. Где-то в полях созрел приговор?

“Не страшно, — попытался я утешить Сергея Адамовича Ковалева, обескураженного необычайной точностью суда, — на втором этаже есть комната для прессы с трансляцией, где все хорошо слышно и видно”.

Но нас ждала еще одна неожиданность. Комната для прессы с тремя телевизорами в ряд оказалась разгорожена пустыми стеллажами. Два телевизора без звука транслировали процесс, по третьему на полную громкость шел совсем другой сериал. За загородкой вольготно устроились свободные от вахты приставы. С нашим появлением они выключили “свой” телевизор, но не живой звук за стенкой. “Разбуди меня без четверти!” — отчетливо произнес голос из-за новодельного деревянного занавеса. Звука на наших телевизорах не прибавилось. “Нельзя ли включить звук”, — попросил я. “Как я его вам включу!” — агрессивно ответил крепкий парень в черной форме с воки-токи в руках. “Спросите начальство”, — посоветовал я. “Как вам его включит начальство, — стоял на своем пристав, — когда звука нет уже неделю!”

Сюрпризы на этом не кончились. Цокая каблучками, мимо нас куда-то за телевизоры и направо прошла прокурор Ибрагимова. Статная дама, она эффектно смотрится в процессе — Афина Паллада или Родина-мать с карающим мечом…

Оказывается, то, что мы считали комнатой прессы, таило еще один секрет. Мало того, что на одну треть это помещение превратилось в “приставную” — место роздыха парней в черном. За экранами была еще одна дверь, совсем как в комнате Папы Карло, и она вела, по-видимому, в прокурорскую, куда и зашла прокурор Ибрагимова. Без доспехов она оказалась высокой красивой женщиной. Когда через минутку она вышла, раздосадованный бессмысленной полемикой с приставом, я спросил ее: “Скажите, а у вас там тоже идет все так же — на немую?”

Прокурор Ибрагимова оказалась молодцом. На экране мы увидели, как она села на свое место и в первую же паузу что-то сказала судье Данилкину. В ответ судья Данилкин развел руками. Звука не прибавилось. Похоже, немота была обстоятельством непреодолимой силы.

Тут я добавлю, что суд временами одолевали и приступы слепоты. Профессиональная болезнь Фемиды? Возможно, но симптоматика у нее своеобразная. Телетрансляцию для журналистов требовала прикрыть прокуратура. Причина сугубо процессуальная. А вдруг в комнату прессы проникнет враг (процессуальный) — будущий свидетель? И подслушает, чего не надо… Судья Данилкин принял эту логику. Защита вступалась за гласность, но судья не соглашался на видимость. При этом ссылался на технические причины. В какой-то момент, однако, экраны ожили. Решение о возобновлении телетрансляции из зала № 7 на третьем этаже в комнату прессы на втором этаже приняла глава Мосгорсуда Ольга Егорова. Тоже, думается, не сама. Так, во всяком случае, выяснилось, где находится пульт управления.

А вот радиотоки оказались совсем неуправляемы.

…Все так же без звука говорил адвокат Клювгант. Затем слово было предоставлено Ходорковскому, мы это увидели. В какой-то момент он, видимо, сказал что-то особо изысканное, потому что вскочил прокурор Лахтин. Жаль, что мы не услышали, что он выкрикнул. Хотя потом, уже слыша прокурора Лахтина, я подумал, что этому исполнителю как раз больше подошло бы немое кино. Так или иначе, после его интервенции был объявлен короткий перерыв, и мы наконец смогли покинуть это единое пространство прессы, приставов и прокуроров и переместиться в зал.

В этот день обсуждался вопрос исключительно принципиальный, тем более что он принципиально не влиял на судьбу обвиняемых, — новое продление их пребывания под стражей, с очередным ходатайством чего выступила сторона обвинения. Что а) противозаконно: только что по инициативе президента Медведева была принята норма закона, запрещающая применение ареста в качестве меры пресечения к обвиняемым в преступлениях в сфере предпринимательской деятельности; и б) бессмысленно: отбывающие первый срок Ходорковский и Лебедев и без того под стражей. Хотя свои тонкости есть и в кулачном праве: новое продление означало ограничение прогулок и отсечение встреч.

В возобновившемся действе Михаил Ходорковский продолжил свое выступление. Физически это выглядит так. В стеклянно-стальном аквариуме на двоих он подходит к щели, где установлен микрофон, и говорит, словно в щель. Из этой щели сидящим в зале как бы и доносится его голос. Глуховатым тихим голосом Ходорковский говорил именно это: ваша честь, закон должен соблюдаться, нельзя допустить, чтобы закон так откровенно игнорировали, а судом так нагло манипулировали. Вам надо оставить нас в СИЗО, — так подумайте хотя бы о том, как сделать это, не нарушая закон…

Следом место у щели занял Платон Лебедев: здесь в этом суде и с этим судом проводится эксперимент по особо наглому манкированию законом и манипулированию из-за кулис, беззастенчивым орудием чего и являются прокуроры, представляющие обвинение. Та сторона не способна доказать свое выдуманное абсурдное обвинение, ее аргументы облыжны либо подложны. Она не останавливается перед прямым нарушением законов. Вы не можете не видеть этого, ваша честь…

Я поймал себя на кощунственной мысли, что в который раз в этом зале являюсь свидетелем потрясающего хэппенинга — торжества свободной мысли. Социальная мудрость, ее высота и даже ироническое высокомерие и кинжальная острота юридико-политического анализа. И общее бесстрашие: мосты сожжены всемогущим противником, и наводить их надо не с ним, а с обществом, которое и есть главная жертва этих произвольных, блатных, по сути, преступных отношений с законом. После того, чему мы были свидетелями все эти последние годы, нет сомнений, что если наше бизнес-сообщество родило две по-настоящему крупные независимые личности, которых обществу стоит послушать, то это Ходорковский и Лебедев. И их приводят к микрофону в наручниках.

Скороговоркой судья Данилкин распустил суд до “приблизительно 11 часов в понедельник”, а я подумал, что в этот горячий сезон, когда русское политическое поле окончательно превращено в выжженную землю, одно место, где можно встретить высший пилотаж социальной мысли, а не водяные бочки политического пиара, у нас, все-таки, осталось. Это Хамовнический суд. Странное, конечно, место, но уж какое есть.

А следом пришла другая мысль. Как же надо бояться любой конкуренции и, прежде всего, интеллектуальной, чтобы свести полемическое ристалище к щели аквариума. И как надо не уважать все вокруг, чтобы выставить прокурора Лахтина вместо себя.

В понедельник обстоятельство непреодолимой силы явно не рассеялось, как смог. Ходатайство прокурора Лахтина о продлении срока пребывания под стражей было утверждено без звука.

Так выглядел этот день. От других дней второго процесса, тянувшегося год и восемь месяцев, он отличался деталями процедуры, но не давящей атмосферой обвинения и не вольным духом двух людей в железной клетке.

2. Составь преступление!

Наглядности ради напомним. Первое дело было “чисто налоговое”. Даже политика, которой в нем совершенно не было, была тоже чисто налоговая: олигархи, платите налоги и спите спокойно! Ради этой чистой цели Мещанский суд с подачи следствия впаял ЮКОСу недоплату налогов на сумму в 30 миллиардов долларов, компанию отписали в казну для дальнейшего распила ее особо доверенными казнохранами, а Ходорковский и Лебедев налегке сели на восемь лет. Такова предъявленная обществу легальная логика первого процесса. Неважно, что ЮКОС был крупнейшим налогоплательщиком — до 4% бюджета страны, уступая порой по этому показателю лишь “Газпрому”. Между казной и казнью, если надо, прямая связка… Шесть лет спустя, когда забрезжило окончание срока, выяснилось, что налоги не при чем. То же следствие на том же материале выдвинуло Ходорковскому и Лебедеву другое обвинение — хищение в составе организованной группы нефти на сумму в 45 миллиардов долларов. Это и стало содержанием второго процесса.

Первое, что бросалось в глаза, — гротескность обвинения. Ходорковский, Лебедев и организованная группа похитили не ведро, не цистерну, не эшелон или танкерный флот нефти. Они, якобы, похитили всю нефть, добытую ЮКОСовскими компаниями, и ни каплей меньше. Как они это сделали? Врезались в трубу? Умыкнули саму трубу со всем ее текущим содержимым за данные годы? Куда они, интересно, ее дели? Между прочим, эта труба монопольно государственная, оперируется госкомпанией “Транснефть”. В нее вливалась нефть и других компаний, там внутри она текла и течет до сих пор единой рекой — неразлей-нефть. Так что для того, чтобы украсть свою нефть, нужно было сначала отделить ее, скажем, от нефти “Лукойла” и прочей нефти. Но как? Раскопай следствие это удивительное ноу-хау — и ему стоило бы поставить памятник. Но нет, памятника (во всяком случае — за это) следствие не заслужило. Да и сама труба вроде бы на месте — лежит, не шелохнувшись, как бы над ней ни колдовала “организованная группа”.

На этом своем тезисе — хищение всей добытой нефти — обвинение стояло как скала в течение всего процесса. Но к концу дрогнуло. Когда пришла пора окончательно сформулировать обвинительное заключение, появилась поправка. Оказывается, организованная группа похитила не всю нефть (350 миллионов тонн), а только ту ее часть, которая пошла на экспорт (220 миллионов тонн). Чем ввергла в не меньшее изумление. А в чем природа этого трюка? Как удалось отделить экспортную нефть от той, что шла на страну? На вкус и цвет они неразличимы, и вообще в трубе это одно и то же…

Не решив основополагающей первой теоремы — не доказав даже, что инкриминируемое преступление физически возможно, следствие героически посягнуло на то, что невозможно уже юридически. Обвинение № 2, предъявленное в Хамовническом суде (второй процесс), вошло в неразрешимое противоречие с обвинением № 1, отлитым в приговор Мещанского суда (первый процесс). Потому что нельзя недоплатить налоги с того, что украдено. Так же как нельзя украсть то, с чего плачены налоги (недо- или полностью в данном случае значения не имеет). Не говоря уже о том, что нельзя за один и тот же состав преступления судить дважды.

Выясняется, что можно. Если нужно. И никакой закон не указ. И нормы международного правосудия не указ. И вообще ничто не указ, когда есть политический заказ и приказ.

Прокурорские — все как на подбор в полковничьих погонах. Их поведение заслуживает отдельной статьи.

Язык, на котором они изъясняются, неизвестный, но точно не русский. Казенный до невозможности, намеренно грубый новояз. Дескать, с нами разговор короткий… Это не язык дискуссии, когда нужно доказать свою правоту. Это язык подавления, язык команды, подлежащей исполнению любой ценой. Неважно, что его не принимает публика, даже судья порой его не понимает…

Дни напролет сменяя друг друга, прокурорская команда зачитывала какие-то документы — юкосовские контракты, финансовые распоряжения, глотая слова, путаясь в цифрах. “Объясните, зачем вы это делаете? — тщетно взывал судья. — Что вы хотите этим сказать?” “Когда надо будет, объясним”, — отмахивался прокурор и продолжал бубнить как ни в чем не бывало. Состязательность процесса предполагает убеждение суда, публики, — на то и публичный процесс. Но королей бубнения, похоже, это не волновало вовсе.

Откровенная глупость их нимало не смущала. Мало того, что они отводили всех свидетелей защиты, они пытались отвести даже переводчика. Усом-нившись в квалификации Юрия Сомова, синхрониста с 30-летним стажем, который переводил и Рейгана, и Путина, прокурор Лахтин задал ему вопрос в лоб: “В чьих интересах вы переводите?” И получил ответ: “В интересах русского языка”.

Невольным украшением фирменного прокурорского стиля были ляпы. Фантасмагорические ляпы! Занизить стоимость компании в миллион раз… — раз плюнуть. Этим отметились и прокурор Шохин, и прокурор Ибрагимова. Рекорд принадлежит, однако, следователю Каримову, который инкриминировал Ходорковскому с Лебедевым хищение 60 триллионов долларов — именно эта цифра красовалась на сайте Генпрокуратуры. Впрочем, чтó считать рекордом. Когда прокурор Лахтин, мысленно находясь , видимо, не в зале суда, а на трибуне стадиона, слово Oil (нефть по-английски, вообще-то ключевое на этом процессе) прочитал как 0:1 (было такое ощущение, что он видел страницу в первый раз, читал чужую незнакомую заготовку), зал грохнул и долго не мог успокоиться. С этой поры Платон Лебедев будет именовать его не иначе, как “всемирно известным нефтяником”. С того как с гуся вода.

Эту манеру — предельно затемнять омут — адвокат Каринна Москаленко охарактеризовала следующим образом:

Все эти годы обвинение совершает одно серьезное злоупотребление — оно всегда скрывает от обвиняемых суть того, в чем их обвиняет. Более того, оно долгие годы скрывает от обвиняемых даже сам факт расследования против них дела. Потом в один момент все, годами накопленное за спиной у будущей жертвы, “вываливается”, и всего за несколько дней заканчивается следствие объемом в сотни томов. Это, по их разумению, — добросовестное ведение следствия… Обвинение уклоняется от обязанности разъяснить существо предъявленного обвинения. Обвинение упорно не отвечало на конкретные вопросы по сути предъявленных обвинений, а суд — как ни в чем не бывало — продолжал слушание дела, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В итоге наши подзащитные были вынуждены защищаться от всех возможных версий обвинения, столь лукаво разлитых по всему семитомному обвинительному заключению. А теперь суд, по-видимому, сможет выбрать максимально правдоподобную, минимально опасную и удобную версию и предмета, и способа так называемого хищения, и всего остального.

Действительно, а что именно похитили злостные ЮКОСовские похитители? И каким образом? Это самый первый, очевидный и основополагающий вопрос. Без четкого определения предмета и способа хищения весь процесс становится каким-то жидким, превращается в бессмыслицу.

Ходорковский, пройдясь по обвинению, обнаружил целый букет вариантов.

Версии предмета хищения:

нефть (на многих страницах обвинительного заключения)это вещество, жидкость, которую можно украсть, переместить и что-то еще, как сказала уважаемая г-жа Ибрагимова в прениях и с чем я абсолютно согласен;

право собственности на нефть — имущественное право, которое перенести и украсть нельзя, тем не менее в обвинительном заключении оно упоминается минимум четыре раза;

нефтепродукты… — это вообще вещество, полученное в результате использования нефти в технологическом процессе;

нефтедóбыча (по крайней мере дважды встречается и, к слову, в прениях повторено) — это вообще процесс извлечения сырья из недр;

денежные средства, то есть выручка от реализации нефти и нефтепродуктов, упоминаются минимум пять раз.

И это я беру только формулу обвинения, я не беру все обвинительное заключение.

Версии способа хищения:

изъято — трижды говорится (и одновременно говорится, что отгружено непосредственно производителем и поступило потребителям);

переводом на баланс — минимум пять раз (бухгалтерский баланс составляется как минимум через месяц, а то и через три, если говорить про годовые балансы, приведенные в качестве доказательств, после того как нефть использована на НПЗ);

по договору — много раз (однако договор — это соглашение двух юридических лиц, заключаемое до того, как нефть добыта);

под видом договора (четыре раза нашел)не понятно, как, но не по договору.

Ваша честь, и вот со всем этим мы подошли к прениям. Видимо, от вас ожидают того, что вы проведете селекцию”… Но вообще-то суду этим заниматься не положено. И защищаться после того, как вы произведете выбор в совещательной комнате, от того, что вы выберете, я уже не смогу.

Столь навороченное предложение обычно предъявляют заказчику товара — выбирай, дорогой покупатель, что тебе больше по вкусу. Обвинение, представленное в суде, не опцион, оно должно быть абсолютно недвусмысленным.

Что это — неграмотность прокурорской стороны или остаточные следы подготовительного версификаторства?

По-видимому, и то и другое. Вместо состава преступления — эдакая игра в “Составь преступление!”

 

3. Как дело делается

Механика дела Ходорковского, на которое были брошены лучшие силы Генпрокуратуры, вышла наружу. Более важных преступлений в стране, видимо, не было. Мощная целевая группа годами, не покладая рук, разрабатывала версии всевозможных обвинений, которые бы удовлетворяли привередливости высшего госзаказа. Высшего — в том смысле, что он поступил с самого верха, и в том, что он требовал неких высших мер наказания. Так родилось первое дело. Оно полностью соответствовало заданным параметрам: все отнять, расплющить неугодного олигарха в слякоть. Отняли, расплющили… Но вот незадача: бывший олигарх оказался не слякотью… Творческая работа по уничтожению неугодного закипела с новой яростью. Обвинения на любой вкус, чего изволите? И весь прилавок вывалили во второй процесс.

Механизм политического процесса описал адвокат Юрий Шмидт:

Для меня несомненно, что существует некий центр принятия решений, полагаю, под оперативным руководством господина Игоря Сечина, который ставит конкретные незаконные задачи, а потом прикрывает исполнителей, обеспечивая поддержку и круговую поруку. Этот же центр координирует действия различных правоприменительных структур и даже формально независимых “ветвей власти”, включая законодательную и судебную…

Можно сказать, что в деле расправы с Ходорковским и разрушении ЮКОСа вся репрессивная машина государства работала как единый механизм. Откровенно незаконные действия следствия и оперативных служб приобретали “легитимный” характер после вынесения судебных решений. Когда этого было мало, на помощь услужливо приходила Государственная Дума, весьма оперативно изменяя действующий закон или принимая новый, а также Верховный и даже Конституционный суд Российской Федерации.

Адвокат Вадим Клювгант проанализировал по-своему титаническую работу следственно-прокурорских органов:

По нашим подсчетам, над фальшивкой под названием “дело ЮКОСа” работали и продолжают работать поныне в общей сложности не менее восьмидесяти следователей, не считая надзирающих и обвиняющих прокуроров и не поддающихся подсчету “сопровождающих” оперативных работников различных ведомств.

Мы считаем, что страна должна знать своих “героев”, хотя бы основных. Особая лидерская роль в расправе принадлежит генералу Каримову из Генеральной прокуратуры. Руководителями следственной группы, помимо Каримова, в разное время являлись Туманов, Безуглый, Хатыпов, Дрыманов, Алышев, членами следственной группы — Русанова, Ганиев, Ибиев, Иоган, Тютюник, Михайлов, Акимов и ряд других.

Это они, входя в состав следственных групп по всем ЮКОСовским делам одновременно или “перетекая” из одного дела в другое, прикрываясь своими полномочиями, превышая их и злоупотребляя ими, попирали права наших подзащитных.

Так называемое материнское, оно же “основное”, дело № 18/41-03 было возбуждено 20.06.2003 и расследуется до сих пор… По имеющимся у защиты сведениям, срок следствия по нему составил уже около 112 месяцев, и… его расследование продолжается.

Первое известное нам упоминание о том, что в отношении Ходорковского существует некое уголовное дело по “отмыванию денег”, восходит к 15.08.2003… Ходорковский еще на свободе, и никаких криминальных претензий ему не предъявлялось. Лебедев, хотя и арестован за месяц до этого, но совсем по другому обвинению, в котором про отмывание денег не было ни слова. А в Швейцарию летит запрос Генпрокуратуры об оказании правовой помощи “в отношении дела Ходорковского по отмыванию денег”. Самим же Ходорковскому, Лебедеву и их защитникам об этом стало известно только весной 2007 года, то есть через четыре года почти, при ознакомлении с материалами якобы законченного расследованием дела, вот этого. Так все начиналось с большого, системного и многоуровневого притворства и фальсификаций. Так и продолжается до сих пор: говорят одно, пишут другое, на уме же третье, и главное, — расправа любой ценой! Факты подтасованы, подогнаны под нужную цель или просто придуманы.

В январе 2004 года Каримов снова пишет, уже на Кипр, про “…орггруппу лиц, в которую входят Ходорковский, Лебедев и другие лица… “отмывают” денежные средства, незаконно полученные на территории РоссииОбвинение в этот момент уже предъявлено, но никакого отмывания в нем нет. Одновременно, 21.01.2004, тот же Каримов выносит постановление о привлечении в качестве обвиняемого Невзлина Л. Б., в котором пишет: “Невзлин… в составе орггруппы, в которую входили… Ходорковский М. Б., <> завладел акциями ОАО “Томскнефть” и ОАО “Ачинский НПЗ””... Эта свежая мысль неоднократно повторялась в различных процессуальных документах того периода без каких-либо упоминаний о легализации, а Ходорковский узнал о том, что он обвиняется в совершении этого притворного преступления с акциями только в феврале 2007 года — через три с лишним года. Лебедев же в составе притворной орггруппы… впервые упомянут только в момент предъявления ему обвинения в том же феврале 2007 года, когда его назначили на роль похитителя вместо совсем другого лица.

Дальше — больше. Постановление Безуглого от 21.06.2004 все по тому же бездонно-безразмерному делу 41-03: “орггруппа под руководством Ходорковского М. Б., в которую входили …Лебедев П. Л, похитили денежные средства, полученные от реализации нефти и нефтепродуктов дочерних предприятий ОАО “НК ‘ЮКОС’”, которые … затем “отмывались” в легальный бизнес”... Вот и еще статьи нашлись для хороших людей! И тоже в 2004 году — за три года до предъявления этого обвинения. Но заметьте, в тот момент, когда Ходорковский с Лебедевым пытаются в Мещанском суде защищаться совсем от другого обвинения, связанного с той же нефтью, но несовместимого ни с хищением, ни с отмыванием!

В июне 2004 года первое дело направляется в суд, и притворщикам нужно было сделать вид, что следствие закончено. Поэтому фамилии Ходорковского и Лебедева из документов следствия исчезают, вместо них появляются “неустановленные следствием руководители ОАО “НК ‘ЮКОС’””. Руководителями ЮКОСа являлись, помимо самого Ходорковского, его заместители, в разное время — разные, например: Лебедев (до 1999 года), Бейлин, Бычков, Невзлин, Брудно, Шахновский, Трушин, Темерко, Мизамор, Сублен. Ходорковский очень подробно об этом рассказывал суду дважды, характеризовал отношения с каждым из этих людей, описывал структуру управления компанией, полномочия менеджеров по уровням управления, порядок делегирования полномочий. Поэтому суду, несомненно, понятно, что круг этот руководителей ОАО “НК ЮКОС” весьма ограниченный, и следствию в 2004 году он уже очень хорошо известен. Так что никаких “неустановленных руководителей” ЮКОСа быть, разумеется, не могло. Но для притворного обвинения это удобная находка — вместо имен писать про “неустановленных руководителей”. Это сначала позволило не доказывать ничьи действия и ничью вину, а потом каждый раз, когда нужно, заявлять, что всюду имелись в виду и Ходорковский с Лебедевым, и любые другие из списка…

…Несмотря на яростное сопротивление и неприкрытый шантаж со стороны прокуроров, в данном процессе достоверно выявлено около полутора десятков фактов, когда под прикрытием “основного” и других ЮКОСовских дел в Следственный комитет вызывались свидетели перед их допросом в суде.

Вызывались они понятно для чего: для освежения правильных, с точки зрения обвинения, сегментов их памяти. Других свидетелей допрашивали по “другим” делам, чтобы потом, даже не вызывая их в суд, просто вбросить в это дело некоторые выгодные прокурорам копии протоколов их допросов и попытаться их огласить в суде как доказательства.

Каков же результат этой колоссальной активности целой следственно-прокурорской армии? Гора родила не просто мышь, мышь-уродца. Одно большое притворство, необходимое для прикрытия фальсификаций и истинной цели расправы, — вот и весь их результат. Как притворная сделка прикрывает собой другие, истинные, намерения ее сторон, так притворным доказыванием притворной вины заведомо невиновных обвиняемых и притворного ущерба притворным потерпевшим пытаются прикрыть истинное намерение — сломать жизнь людям, заранее назначенным преступниками, любой ценой не дать им выйти на свободу.

Адвокат Каринна Москаленко дала квалификацию этой методе:

Как известно, и сегодня НИ НА МИНУТУ не прекращается “расследование” (а по сути — фабрикация) того “резинового” дела, из которого до сих пор, как из табакерки, “выныривают” все новые и новые обвинения… Во время рассмотрения дела в суде, — это было и в первом процессе, и, мы подозреваем, во втором процессе — Генпрокуратура ведет параллельное расследование. То есть налицо весь комплекс того, что Европейский Суд называет “недобросовестным или несправедливым обращением с доказательствами”…

Таким образом, в деле нет ни одного доказательства, полученного в соответствии с требованиями закона. Собирание доказательств в период расследования уголовного дела сторона обвинения подменила копированием выгодных ей материалов “иных” дел. Все представленные стороной обвинения по рассматриваемому делу доказательства, собранные как до, так и после 3 февраля 2007 года, представляют собой копии материалов иных уголовных дел и являются недопустимыми.

Политический заказ, в котором уже содержится приговор. Обвинение, свободное от законов логики, необходимости доказывать свою позицию, не противоречить фактам и самим себе… Вам эта парадигма ничего не напоминает? Это реальное советское право.

Конечно, нет былой скорострельности внесудебных троек и завидной простоты выбивания царицы доказательств с помощью пыток. (Хотя дела Алексаняна и Магнитского ставят под вопрос и это допущение.) Однако в принципе стиль и методы прокуратуры, как и ее назначение, мало изменились с советских времен. Это орган приказного права, ориентированный на карательные цели. Дела не расследуются, они создаются. Если надо, обстоятельства подгоняются, фальсифицируются, сочиняются под требуемый приговор.

 

4. Встретились гласность и 1937 год

Столу с четверкой голубых мундиров в полковничьих эполетах противостоял стол адвокатов, которые и не думали тушеваться перед прокурорским напором. Хорошо образованные, эрудированные в разных областях права, уверенные в своей правоте, с острой реакцией. Не смущаясь Власти, они апеллировали к Праву. Отстаивали факты, настаивали на нормах и вообще вели себя так, как если бы дело слушалось не в Москве, а в Стокгольме. Любой фальшак тут же выволакивался на свет, все белые нитки, которыми шито дело, наглядно распутывались. Сочетание обвинений на двух процессах называли “околесицей о мирном сосуществовании налоговых правонарушений и хищений”. Ретивых следователей могли запросто окрестить наперсточниками. На Божий суд наперсникам разврата не ссылались, но о Европейском Суде напоминать не стеснялись.

В зале № 7 Хамовнического суда, вмещающем от силы несколько десятков человек, словно сошлись лицом к лицу две эпохи. Гласность и 1937 год. И оттого, что эти реальности совершенно не совмещаются, как топор и интернет, казенный сценарий трагедии с позором провалился. Точнее сказать, он проваливался каждый раз заново, на каждом заседании, каждый день, что шел процесс. То, что должно было быть страшным, становилось смешно, не переставая быть отвратительным.

Главными действующими лицами процесса были двое обвиняемых. Скованные одной цепью — буквально (их приводили и уводили в зал суда в наручниках, прикованными друг к другу), запертые в одну клетку, они стали как бы двумя половинами единой личности. И эта двуединая личность коллег и друзей, сиамских кандальников, побратимов неправедной судьбы притягивала как магнит.

Я почти не смотрел на прокуроров, среди которых тон задавал Лахтин — прежде всего своей взвинченностью. Не очень следил я и за печальной мимикой судьи. Так поступал не только я. Все внимание было на железную клетку — стальной аквариум, за пуленепробиваемым стеклом которого на наших глазах проживали свою жизнь эти два такие разные человека с одинаково бледными лицами: многие месяцы они не видели солнца. Один — как ртуть, всегда готовый к рукопашному бою. Никакой нюанс происходящего не проскочит мимо него, ни единое слово обвинителей или реплика судьи. Тут же следует саркастический запрос, жесткое заявление, протест — в десятку. Платон Лебедев — это реактор, от которого всегда жди взрыва. Полная противоположность ему Михаил Ходорковский — всегда спокойный, погруженный в свои записи и мысли. Он поднимает голос реже, говорит тихо, но не услышать его невозможно. Разные темпераменты и ролевые функции, и совершенно неотразимый дуэт. Глубина и безупречная эрудиция, в том числе юридическая, само собой. Но тут еще все краски живой человеческой речи — юмор, пафос, убийственный сарказм.

Лексика Платона Лебедева предельно резка. На грани фола, сказали бы в приличном обществе. Но он и не старается сделать вид, что находится в приличном обществе. Обращаясь к своим гонителям, он не выбирает выражений. Или наоборот: он их выбирает с особой тщательностью:

Индивидуумы типа Каримовых и Лахтиных, паразитирующие на государственной службе.

Картинка с натуры:

Ваша честь! Уважаемая защита и Михаил Борисович! Глубоко презираемые члены преступной группы — подставные прокуроры Лахтин и Шохин! Уважаемая прекрасная прокурорская половина, незнакомки — Ковалихина и Ибрагимова, еще не до конца понимающие, в какую мерзость и глупость они вляпались, а также и липовые потерпевшие и гражданские истцы…

— Ваша честь, это переход на личности! — очнулась до того молчаливая Валентина Ковалихина.

Мужчины-прокуроры честь дам не отстаивали и уткнулись в бумаги. Лебедев продолжил:

“Это вовсе не обвинение. Это полная шизофрения, противоречащая не только закону, но и здравому смыслу фальшивка, изобретенная ОПГ (организованной преступной группой) Бирюкова—Каримова для легализации преступлений и злоупотреблений власти, совершенных по так называемому делу ЮКОСа, по которому была уничтожена и разворована разной политической и уголовной шпаной лучшая нефтяная компания России…

На любой вопрос следует прямой ответ. Из интервью:

— Как вы относитесь к действиям власти в отношении юристов ЮКОСа Василия Алексаняна и Светланы Бахминой?

— …Это бесчеловечно в ХХI веке, это возврат к гестапо. На этих безвинных людях “шпана” тренируется и, возможно, готовит себя к новым “подвигам”…

— Как вы можете охарактеризовать сегодняшний политический строй в России?

— …у нас сейчас правящий режим похож на режим политической и уголовной шпаны…

— Почему власть так опасается вашего освобождения и пытается сфабриковать новое обвинение?

— …В том числе потому, что меняться местами не хочет…

Перед судьей он тоже не испытывает ни малейшего трепета.

— Я вам вынужден предложить давать показания, — перебивает судья Лебедева, — поскольку это никак не заявление.

— Я обращаюсь к суду с заявлением! — объясняет Лебедев.

— Вы анализируете выступление прокурора. Вы можете говорить об этом в прениях или в своих показаниях, — настаивает судья.

— Еще раз. Я обращаю сейчас ваше внимание на то, что государственный обвинитель Смирнов вас просто обманывает. Это пока еще не заявление о его отводе. Я всего лишь показываю суду, каким образом вас нагло обманывает государственный обвинитель, делая заявления, которые заносятся в протокол судебного заседания!

— Платон Леонидович! Я уже сегодня говорил о необходимости соблюдать ст. 9 УПК. Я прошу вас воздержаться от подобных высказываний, иначе я лишу вас возможности говорить!

— Прокурор, когда обращается к суду, должен подкреплять свои доводы какими-либо доказательствами!..

Сколько раз мы были свидетелями таких перепалок!..

И еще одна цитата, более развернутая, чтобы лучше оценить стиль и прочувствовать личность. Из лебедевского блога.

Тупость (в обычной, повседневной жизни) — это когда настаивают на очевидной глупости. Каждому из нас в разное время приходилось с этим встречаться в своей жизни. Просто сейчас (наверное, время такое) я столкнулся еще и с тупостью отечественного судопроизводства.

А вот тупость стороны обвинения в уголовном судопроизводстве — это преступление и злоупотребление властью…

Среди откликов, которые появились после моего первого поста в блоге, был и такой вопрос: “Вам доставляет удовольствие ловить на ошибках следствие и прокуроров? Или в этом есть какой-то юридический смысл?

Для меня слова “следствие” и “прокурор” в так называемом деле ЮКОСа уже давно (седьмой год) являются синонимами слова “шпана”… Несоответствие формы и ее содержания, на мой взгляд, очевидны. Отмечу только, что намеренные (т. е. преступные) “ошибки” так называемого следствия и “прокуроров”, которые наложились на их явное невежество, это не просто банальное преступление против правосудия. Невежество придает преступлению явный шизофренический характер.

Я уже высказал суду свою позицию (точнее, позицию моего любимца Мишеля Монтеня, которую я полностью разделяю), как должны добросовестные люди относиться к ошибкам. В “Опытах” “Великий француз” в таких случаях советовал своим ученикам:

“… Пусть совесть и добродетели ученика находят отражение в его речи и не знают иного руководителя, кроме разума. Пусть его заставят понять, что признаться в ошибке, допущенной им в своем рассуждении, даже если она никем, кроме него, не замечена, есть свидетельство ума и чистосердечия, к чему он в первую очередь и должен стремиться, что упорствовать в своих заблуждениях и отстаивать их — свойства весьма обыденные, присущие чаще всего наиболее низменным душам, и что умение одуматься и поправить себя, сознаться в своей ошибке в пылу спора — качества редкие, ценные…”

Поскольку у нас случай иной, то это не “ошибки”, это — преступление власти и фикция законности.

А юридический смысл как раз и заключается в том, чтобы общество в итоге понимало, что это не так называемые ошибки, а преступление шпаны.

Р. S. Профессионального удовольствия от ловли невежд на “ошибках” получить нельзя. Они мне не оппоненты. Это не поза, это — факт.

Мое отношение к т. н. российскому правосудию в ходе второго процесса не изменилось: правосудия нет. Есть специальная система уголовного судопроизводства (а не правосудия), которая, манипулируя нормами процессуального и уголовного права, старается услужить власти.

Фактически гражданское законодательство, в соответствии с которым строятся жизнь общества и экономика страны, не имеет никакого значения для профессионально деградировавших следователей, прокуроров и судей.

Примитивное и вульгарное понимание уголовного права и его соответствующее применение этими “оборотнями” от права — самый большой удар по государственности России. Относительно коррупции, клановости и семейственности в прокурорско-судейском бизнесе примеры, полагаю, приводить не надо: они хорошо известны.

…Говорить о правосудии в России, когда судьи зачастую вообще не знают права, преждевременно. Изо всех норм права судьи, как правило, выбирают только те нормы, которые дают им власть принимать решения, а вот с пониманием тех норм права, которые обязывают их обосновывать и мотивировать свои решения, просто беда.

Другая проблема также очевидна — это отсутствие реальной независимости судей, их зачастую прямое неподчинение Конституции РФ и закону, а подчинение власти.

Я пытаюсь помочь нашим судьям стать более профессиональными и независимыми. Если в том же самом будет заинтересована высшая власть, то институт правосудия (особенно в уголовных процессах) появится достаточно быстро. Если общество и власть в этом не заинтересованы, правосудия не будет никогда…

Но я уверен, что нашей стране, нашему обществу необходим институт правосудия, поскольку без него мы мало чем будем отличаться от варваров и о цивилизованном мире будем только мечтать, а риск превращения остатков гражданского общества в толпу резко увеличивается вплоть до развала страны.

Это мои короткие тезисы, которые я сообщаю адвокатам во время кратких перерывов в процессе, так что если где-то не до конца понятен смысл и не безупречна стилистика, заранее прошу извинить.

“Платон мне друг, но…”

Но попробуем проникнуть в логику обвинения — “без гнева и пристрастия”.

 

5. Что им вменялось

Как все-таки осуществлялось, по представлению прокуратуры, это грандиозное преступление, хищение всей ЮКОСовской нефти?

Прежде всего, она не ЮКОСовская, утверждает обвинение. А чья? Тех, кто ее добыл! “Юганскнефтегаз” и другие добывающие компании извлекли ее из недр Земли, и потому вся выручка, полученная от конечной продажи ее по мировым ценам (цена Роттердамской нефтяной биржи), должна принадлежать им и никому иному. Иное распределение прибыли — и есть то, что фактически инкриминируется Ходорковскому, Лебедеву и организованной группе и квалифицируется как хищение.

Формальная логика немедленно начинает брыкаться, как норовистая лошадь. Даже если это так, то как можно говорить о “хищении всей нефти”? В крайнем случае — об отчуждении части прибыли... Но приструним логику, даже если для этого придется огреть ее кнутом.

Как выглядело движение нефти от вышки до Роттердамской вешки — физически и финансово — экономически?

“Юганскнефтегаз” и другие компании ее добывали и доставляли до трубы “Транснефти”, по которой она доставлялась до потребителей (в стране или за рубежом) или до портовых терминалов, где перегружалась на танкеры, на которых она доставлялась до потребителей (в стране или за рубежом). В такой констатации это выглядит просто, почти как дубинушка, которая сама пойдет, или Илья Муромец, на 33-м году жизни отправившийся в мир, не слезая с печи. Но хотя нефтяной бизнес не принадлежит к числу высокотехнологических, с печи приходится слезть, чтобы решить транспортные, логистические, торгово-финансовые задачи — заключить оптимальные договора на продажу и на прокачку, заплатить налоги, уплатить экспортные пошлины и т. д. В вертикально-интегрированной компании ЮКОС (как и в любой другой — частной или государственной) это обеспечивали профильные фирмы.

Каждый занимался своим делом. Добытчики добывали и добытую нефть продавали ЮКОСу для дальнейших операций. Законная ли это операция? Настолько, что это даже подтверждено судом. Предыдущим — Басманным. Тот постановил, что ЮКОС — как законный собственник всей купленной у компаний-добытчиков нефти — недоплатил налоги.

Доплатил или не доплатил — другая тема. Но то, что он добросовестный покупатель и законный владелец, суд зафиксировал черным по белому.

По какой цене покупал ЮКОС нефть у своих добытчиков? По средней цене, которая складывалась в местах добычи (общепринятая практика). Реально это означало для компаний-добытчиков работу с заметной прибылью, обеспечивающей расширенное производство (самое динамичное в стране) и приличные зарплаты. Производством нефтепродуктов, маркетингом, сбытом занимались другие ЮКОСовские фирмы. ЮКОС в этом сложном организме был мозгом или, если хотите, Госпланом.

Лучшая ли это организация? Хороши ли вообще принципы, на которых строится транснациональная вертикально-интегрированная корпорация?

Философы-моралисты, жители фаланстер или фавел, доктринеры равенства в диапазоне от Совка до Савонаролы, монахи-схимники, дервиши, пикейные бронежилеты, прокурорские работники — да кто угодно — могут иметь по этому поводу самые разные идеи. Что никак не отменяет капитальной реальности. Все эти транзакции и управленческие решения принимались в рамках одной системы. Все компании — добывающие, производственные, инфраструктурные, торгово-сбытовые — принадлежали ЮКОСу (стопроцентные “дочки”), и Ходорковский был его основным владельцем.

Суд может объявить эту практику вне закона. Без сомнения. Но только в одном случае. Если первым пунктом своего высокого решения заявит: “Суд постановил, что на территории, ему подведомственной (бывший СССР, РФ, Москва и Московская область или хотя бы Хамовническая округа), право частной собственности, ошибочно полагавшееся священным, вновь объявляется преступным”. В последнем случае Хамовники придется объявить еще и офшором.

Пора предоставить слово самому Ходорковскому. Почитайте. Не знаю, на что рекомендовать обратить внимание — на стиль или на суть. Решайте сами. Сам Ходорковский просит только об одном: “Я прошу общественность в ходе процесса сравнивать понятность и открытость моей позиции с закрытостью и непонятностью сути обвинения”.

Ваша честь, я буду исходить из обвинения в том, что я похитил всю нефть. Как звучало первичное обвинение: “Похищено 350 миллионов тонн нефти”. Сделана корректировка: “Похищено 218 миллионов тонн нефти”.

Как могла пропасть вся нефть, передаваемая производителем в государственную трубопроводную монополию, да так, чтобы десять лет этого никто не заметил?

Почему я говорю про всю нефть?

Подсудимые совершили действия, направленные на хищение путем присвоения всей нефти, добываемой указанными акционерными обществами”. Ходорковскому было заведомо известно, что своими действиями по изъятию по трансфертным ценам всей добываемой нефти…”. Это уже после отказа от части обвинения, поэтому я и говорю про “всю нефть”.

Вся нефть ЮКОСа — это 20% общероссийской добычи. Это железнодорожный состав, трижды огибающий землю по экватору. После корректировки — дважды, если это кажется более реалистичным. Что с этим делать суду? Сказать: Да, похищено”? Как?

У нас пока — включая прения — одни отрицания. Что они говорили? “Не канистрами”, “не бочками”, “не по договорам”. А как? Ответа нет. Никаких практических действий, которыми можно было бы похитить нефть, не названо. Куда дели? Ответа нет.

Каким образом столько лет скрывали от 150 тысяч сотрудников компании, от отраслевых аналитиков, от аудиторов, от Минобороны, ФСБ, прокуратуры, МВД, которые покупали топливо, изготовленное из этой нефти? Причем миллионы тонн.

Откуда у ЮКОСа огромная выручка — 55 миллиардов долларов (она, к слову, равна по цене произведенной и проданной нефти)? Откуда эта выручка, если нефть похищена?!

Почему с ЮКОСа истребовали дополнительно более 30 миллиардов долларов налогов, если нефть похищена? Как смогли получить с ЮКОСа эти налоги, если все похищено?

Вопросы простые, а ответов нет.

Как, не потеряв лицо, вынести обвинительный приговор? И что, Вы думаете, прокуроры это не понимали? Да все они прекрасно понимают.

В любом суде, руководствующемся презумпцией невиновности, отсутствие в обвинительном заключении ответов на такие простые и очевидные вопросы означает полное оправдание.

Это фрагмент из выступления Ходорковского в Хамовническом суде.

Кажется, иногда подсудимые просто развлекались.

Среди прокурорских перлов был и такой. Сторона обвинения опротестовала термин “скважинная жидкость”, заявив, что его придумал лично Ходорковский, — естественно, в воровских целях. Возражение, что это матушка природа рожает смесь нефти, воды и примесей, требующую переработки, отлетало как от стенки горох…

В один прекрасный момент из-под стола защиты были торжественно извлечены две банки — литровая с черной маслянистой нефтью и трехлитровая с несуществующей черно-прозрачной скважинной жидкостью. Банки не просили приобщить к делу, и так все было ясно.

Физическая презентация органично перешла в финансово-экономический практикум для несмекалистых. Обвинение постоянно занимается фокусами с “объектом хищения”, подменяя понятия: в одних случаях это “нефть”, в других — “право собственности”. Но пусть тогда оно скажет, как именно совершалось хищение. Ведь это совершенно разные действия! Право собственности передается по договору — без передачи самой нефти. Его не нужно ни переливать, ни перекачать. Посмотрите, как это делается, ваша честь!

Прямо в суде Ходорковский и защитник заключают сделку: один продает другому права собственности на этот самый литр нефти, при этом сама банка остается на столе…

— Что вы хотите этим сказать?

— Просто, чтобы вы обозрели это.

— Да уже обозрели! И понюхали!..

Недовольный судья распорядился прекратить “пожароопасный эксперимент”. Приставы забрали банку и вынесли из зала. Зал рассмеялся: вот теперь произошло физическое “хищение нефти”, “собственник” остался с пустой распиской. Приставы логично довершили презентацию.

Приговор по этому эпизоду судья вынес немедленно. Судебным приставам и администратору суда был объявлен выговор за то, что пропустили в суд банки с “горючим”.

Еще одно выступление Ходорковского:

Хочу сделать суду и государственному обвинению предложение. Это предложение не будет соответствовать ст. 90 УПК. Но данный процесс вообще слабо соотносится с УПК. Предложение, как говорится, “по понятиям”, как говорят теперь не только в местах лишения свободы, но и в правительстве РФ.

Обвинение утверждает, что нефть у “Юганскнефтегаза”, “Самаранефтегаза” и “Томскнефти” похищена. Похититель я. Законный собственник нефти в период совершения преступления — “Самаранефтегаз”, “Юганскнефтегаз” и “Томскнефть”. В то же время существует шестьдесят одно судебное решение, где установлено, что нефть у “Самаранефтегаза”, “Юганскнефтегаза” и “Томскнефти” куплена. Куплена ЮКОСом. Собственник ЮКОС. Законный. Незаконных собственников не бывает. Собственник ЮКОС или действующие в его интересах торговые “дочки”. Именно данное фактическое обстоятельство, что ЮКОС собственник нефти, оно не проходное, оно не просто так установлено судами, послужило основанием ряда выводов этих судебных инстанций на общую сумму более тридцати миллиардов долларов, заплаченных в бюджет.

Кроме этих более пятидесяти судебных решений существует аналогичная позиция РФ в Страсбурге и в Гааге. Там тоже утверждается, что “Самаранефтегаз”, “Юганскнефтегаз”, “Томскнефть” продали, ЮКОС купил, должен был налоги заплатить, именно в связи с этим его обанкротили…

Предлагаю государственному обвинению продемонстрировать свою последовательность — показать, что господин Чайка, наш уважаемый генеральный прокурор, понимает последствия того, что предлагается сделать в Хамовническом суде, и публично берет ответственность на себя. Чтобы потом Хамовнический суд не склоняли как образец наряду с некоторыми другими московскими судами.

Принесите прокурорские представления (когда будете выступать со своим словом) на отмену всех судебных решений по вновь открывшимся обстоятельствам, где ЮКОС, его торговые “дочки” определены законными покупателями продукции у “Самаранефтегаза”, “Юганскнефтегаза”, “Томскнефти”, а они, соответственно, определены ее законными продавцами и собственниками, обязанными именно в связи с этими обстоятельствами платить налоги. Наиболее важных решений по суммам пять. О налогах ЮКОСа за 2000, 2001, 2002, 2003 годы и, конечно, о банкротстве ЮКОСа. Принесите представление! Еще не отменил Верховный суд ничего. Только представления.

Вы демонстрируете, что ваша позиция не жульническая, а последовательная, а я отказываюсь от участия в прениях и прошу о том же своих адвокатов.

Ваша честь, я, конечно, не смогу признать себя виновным в хищении нефти, поскольку сторона обвинения не смогла изложить в обвинительном заключении механизм такого события, а я не способен его придумать, не прикидываясь идиотом. Но я готов оставить все это на усмотрение суда!

Вот такое предложение! Вносите представление на отмену судебных решений, а я и мои адвокаты отказываемся от участия в прениях. Спасибо, ваша честь!

И наконец, третий фрагмент. Это выступление Ходорковского в конце прений (конец октября 2010 года).

Уважаемый суд, уважаемые оппоненты, адвокаты и присутствующие!

Начну свое выступление с перечисления того, что доказали наши оппоненты в ходе прений.

Они доказали, что я и мои коллеги владели компанией “Group Menatep Limited”. Эта компания существует по сей день, ее легальное существование признано судами.

Доказали они и то, что компания “Group Menatep Limited” владела контрольным пакетом акций ЮКОСа, а мы — акционеры этой компании — обсуждали свои деловые интересы на заседаниях, и даже с ведением протокола. Эти протоколы наши оппоненты продемонстрировали.

Также они доказали, что ЮКОС владел сначала контрольными, а потом 100% пакетами акций дочерних добывающих компаний и “Восточной нефтяной компании”…

Оппоненты доказали, что добывающие предприятия ЮКОСа, а также собственно “ВНК”, продавали нефть, продавали акции (причем делали они это с согласия ЮКОСа — своего основного, а затем и единственного акционера), получали выручку, прибыль, расширяли производство.

Также доказано (и оппоненты подтвердили это в прениях), что компании, входящие в торговый блок ЮКОСа, покупали и продавали нефть и нефтепродукты, получали выручку, размещали временно свободные средства, использовали их в хозяйственной деятельности (то есть вкладывали в производство, новые активы), выплачивали акционерам дивиденды.

Доказано и то, что я руководил ЮКОСом, сотрудники компании подчинялись мне, а также своим непосредственным руководителям, и действовали в рамках своих должностных инструкций…

Также оппоненты доказали, что решениями судов, вступившими в законную силу, установлено: ЮКОС становился собственником всей добытой нефти, покупаемой им у своих дочерних предприятий.

Таким образом, обвиняя меня в “присвоении с использованием служебного положения”, оппоненты одновременно презюмировали, что я — законный владелец акций ЮКОСа, имеющий в ЮКОСе исполнительные полномочия, что ЮКОС — законный владелец акций добывающих дочек, включая “Томскнефть”, а их исполнительный орган — “ЮКОС ЭП” — законно назначен и законно вверил полномочия своим представителям, подписавшим договоры, которые и есть способ распоряжения вверенным имуществом. Юридическая логика однозначно говорит, что это именно так. Иначе обвинение в присвоении с использованием служебного положения в принципе было бы невозможно.

Должен сказать, что я согласен с доказанными фактами. Если в этом прокуроры видят мое признание, то это признание в обычной, нормальной хозяйственной деятельности, которую в виде обвинительного заключения можно представить только по заказу.

Были в выступлениях моих оппонентов и определенные шероховатости. Главное, они призывали вас, ваша честь, признать решения других судов, установивших ряд фактических обстоятельств, принятыми под влиянием обмана или неполного анализа ситуации.

Я был бы согласен, чтобы Хамовнический суд поддержал наших оппонентов в этой части. Я даже, если вспомните, перед переходом к прениям просил оппонентов внести так называемое представление на отмену упомянутых судебных решений. Почему? Экономически мне выгодна отмена судебных решений, приведших к банкротству компании ЮКОС, потому что в этом случае как ее бывший акционер я имею право рассчитывать на весьма значительное возмещение.

Но наши оппоненты не стали писать представление…

…Я просил бы обратить Ваше особое внимание на господина Ковраева — заместителя руководителя управления по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры… “Часть от полученной при реализации нефти выручки направлялась также на создание определенной доли прибыли с целью ее использования для получения еще большей прибыли”. Вот в этом я обвиняюсь. Нормально, да? На двадцатом году существования в России рыночной экономики…

Что говорится в обвинительном заключении?

Изъятие нефти у нефтедобывающих предприятий по трейдерским сделкам приводило к занижению прибыли предприятий”...

…Вот теперь давайте посмотрим, что же происходило с прибылью. Наши псевдо-потерпевшие прислали Вам справки. Я их позволил себе отразить графически.

Сверху — это выручка по годам трех наших псевдо-потерпевших. Красная линия — это затраты на производство, себестоимость, или фактическая стоимость, как я ее называю. А зеленая линия — это разница между ними, валовая прибыль. Так вот, эта прибыль — два миллиарда долларов.

Я в дополнительных показаниях говорил о том, что численность занятых в добывающих подразделениях ЮКОСа была восемнадцать тысяч человек… Общая численность сотрудников компании на 2001 год была порядка ста десяти тысяч человек. Компания получила прибыль, и это признано стороной обвинения, — пятнадцать миллиардов долларов за эти годы. Сколько должно было прийтись на восемнадцать тысяч работающих? Пропорция простая — порядка двух миллиардов.

На этом слайде показан среднесуточный объем добычи по годам, с 2000 по конец 2002 года, дальше данных в материалах дела нет. В ЮКОСе, у “Юганскнефтегаза”, “Томскнефти” и “Самаранефтегаза”, у всех — добыча растущая.

Цитирую господина Смирнова, пятнадцатого числа он об этом говорил в прениях: “Цена устанавливалась организованной группой в целях воспроизводства похищаемой продукции”.

Судя по графику, скорее речь идет о расширенном воспроизводстве, во всяком случае, в курсе политэкономии нас учили именно так… Спасибо г-ну Смирнову, подтвердившему очевидный факт: если предоставлялось денег достаточно хотя бы на воспроизводство нефти, то это значит, что реального ущерба не было.

Следующий график не имеет отношения к делу, но столько раз нас укоряли в грабительской добыче, что я не мог смолчать в прениях. Грабительская добыча — это та добыча, которая ведет к тому, что нефти остается в земле больше, чем при нормальной добыче. В этом случае при добыче часть нефти добывается, а остающаяся часть падает. Если добыча грабительская, то запасы падают более резко, чем при нормальной добыче.

Обратите внимание: объем доказанных запасов растет по всем трем подразделениям компании ЮКОС и по компании ЮКОС в целом. Что это означает? Эффективность добычи растет.

Теперь посмотрим на тему с точки зрения здравого смысла. С точки зрения здравого смысла и права невозможно объяснить, почему нефть и выручка или прибыль у “Самаранефтегаз”, “Юганскнефтегаз” и “Томскнефть”, являющихся стопроцентными дочками ЮКОСа, — это их собственность, а не собственность ЮКОСа. То же самое у “Ю-Мордовии”, “ЮКОС-М” и других предприятий, которые у них покупали и которые названы “инструментами” похитителя, а они — стопроцентные дочки ЮКОСа или действовали в его интересах.

Однако судом утверждается, что это не их собственность и не собственность ЮКОСа, а обращено в мою пользу, а в другом месте обвинительного заключения… эта же самая нефть считается не просто обращенной в мою пользу, но еще и “отмытой”.

Вот как эту логику вы себе представляете, Ваша честь?..

…Было бы странно, если бы ЮКОС покупал нефть у своих добывающих дочек по ценам Роттердама, потом нес все затраты и продавал, в лучшем случае, опять по ценам Роттердама, а шестьдесят-семьдесят процентов, гораздо дешевле — на внутреннем рынке. Ведь всю нефть, и даже ее половину, экспортировать невозможно, а покупать ее в России по цене Роттердама желающих точно не нашлось бы. Ну разве что господин Лахтин поспособствовал бы.

И напомню: в добывающих “дочках” работало восемнадцать тысяч триста человек, в ЮКОСе — сто десять тысяч. Как суду решить, что восемнадцать тысяч должны были быть в большом плюсе, а все остальные сто тысяч — в столь же большом минусе? Непонятно.

Но самая интересная картина, Ваша честь, разворачивается, если посмотреть на все это безобразие в совокупности. Обвинение предъявлено в хищении нефти, и только. Это значит — безвозмездное, противоправное завладение жидкостью черного цвета против воли собственника…

Однако псевдопохищенная нефть, оказывается, получена потребителями. Вся. Те, кому псевдопотерпевшие ее непосредственно отправили. Факта преступления нет…

…ЮКОС… оплатил ее потерпевшим, то есть продавцам по договорам купли-продажи… Цены равнялись средним ценам других производителей. Потерпевшие полученной выручкой от реализации псевдопохищенного полностью компенсировали фактическую стоимость нефти, то есть свои затраты на производство, и получили прибыль, что ни они не отрицают, ни сторона обвинения не отрицает, ни эксперты, ни решение Басманного суда.

И это заявляют мои формальные оппоненты сами, по доброй воле, без сговора со мной. Басманный и Арбитражный суды города Москвы это подтверждают. Спасибо им всем…

Если это — хищение, то, Ваша честь, оцените как хищение и свои собственные действия.

Вот Вы сегодня-завтра пойдете обедать в зависимую от Вас, как от председателя суда, столовую. За обед Вы, конечно, заплатите. В версии стороны обвинения — несомненно для того чтобы обеспечить возможность последующего хищения обеда. Столовая не понесет ущерба и даже, вероятно, получит прибыль, но не максимально возможную. Любопытно сопоставить цены в судейской столовой с ценами в гостинице “Рэдиссон Славянская”. Я думаю, ни один судья по тем ценам не купил бы обед. Я уж не говорю о Роттердаме. Если вы оплатите обед своему знакомому, то хищение будет, видимо, уже в организованной группе. Приятного аппетита.

Где в обвинении хоть слово про продажу нефти за рубеж по внутренним ценам? Наоборот, говорят, цель была продавать дороже.

Где про яхты и дворцы, приобретенные мной или организованной группой за счет ЮКОСа? Где про переводы на мои личные счета?

Ничего этого в обвинительном заключении и в материалах дела нет.

Я весьма признателен стороне обвинения, что все вызванные ею в суд свидетели обвинения фактически стали свидетелями защиты.

Я не упрекаю следователей и государственное обвинение в том, что они не оказались героями и не смогли отказаться от выполнения преступного приказа — ценой любой фальсификации посадить Ходорковского и Лебедева навсегда. Но я высоко ценю их усилия по подготовке обвинительного заключения, из которого более чем ясно вытекает наша с Платоном Леонидовичем Лебедевым полная невиновность. А также за выступления их свидетелей и поведение государственного обвинителя Лахтина в суде.

Валерию Алексеевичу — особая благодарность. Его удачные репризы навсегда войдут в сокровищницу российского искусства. А каким гражданским мужеством нужно было обладать человеку, взявшему мишенью своей многомесячной пародии внешне суровую фигуру государственного обвинителя. Спасибо ему.

Именно благодаря оппонентам в нашей невиновности убедились, кажется, все, кто интересовался ходом процесса. И в России, и за рубежом. Следствие и обвинение сделали все, чтобы у суда не осталось ни единого законного шанса не оправдать нас. Спасибо вам, уважаемые юристы, я вам этого не забуду.

Уважаемый суд, я понимаю, оправдательный приговор в московском суде — событие почти фантастическое. Но мои оппоненты очень старались. Оцените их усилия по достоинству.

Иначе в следующий раз они могут просто плюнуть на пустой лист бумаги и со штампом “Генеральная прокуратура. Копия верна” прийти к вам за четырнадцатилетним приговором. Собственно, сейчас в суде фактически происходит то же самое.

Большое спасибо за внимание”.

Спасибо Ходорковскому.

Спасибо за его слово. Это такое слово, что веришь и в дело.

 

6. Почему процесс политический

И спасибо за несравненное удовольствие, которое получаешь как слушатель и зритель. Может быть, это звучит цинично — как благодарность публики идущим на смерть гладиаторам.

Но зал № 7, пусть не Дворец правосудия, но все-таки и не Колизей. Кстати, цезаря сюда вызывали — в качестве свидетеля, но тот постарался уклониться. Некоторые близкие к персоне цезаря фигуры пришли и дали показания (Христенко, Греф), но не Сам. (Не потому ли, что его присутствие здесь и без того ощущалось сверх всякой меры?)

Ходорковский с Лебедевым — не гладиаторы.

Их выступления — блистательные презентации по социо-экономике — в умной стране показывали бы по телевидению. Как лекции, которые с некоторых пор показывает канал “Культура”, честь ему и хвала.

Искрящийся интеллект, богатство знаний, житейская мудрость… И внутренняя свобода. Это речи абсолютно свободных людей — вот в чем их неотразимое обаяние.

Смысл процесса — затеянной против них жестокой кампании на уничтожение — заключался в том, что у них отнимали — одну за другой — все степени свободы. Дело, собственность, положение в обществе — все, чего они достигли в этой жизни и имели. И даже самое свободу. Чтобы подавить личности, с вершины мира их опустили на дно. Итог — с точностью до наоборот — свобода от страха и иллюзий.

На пике успеха они были функцией власти и собственности. “Приходилось на многое закрывать глаза, со многим мириться — ради собственности, ее сохранения и приумножения. Не только я управлял собственностью — она управляла мною”, — признается Ходорковский. Теперь у них есть только то, что они представляют собою. Только то, что внутри, что выстрадано и оплачено по высшему счету. Заказчики сильно просчитались. Личности, распрямившиеся во весь рост, с неограниченным кругозором, демонстрирующие ущербность бесконтрольной и произвольной власти, обрели совершенно иной социальный статус.

Возможно, водоразделом стала черта между первым и вторым процессом. Про первый процесс еще можно сказать, что в нем была какая-то рацио-нальность, хотя и в сильно извращенном смысле. Как рационален государственный переворот, который оправдывает полученная власть, или разбойное нападение, наградой которому служит захваченная собственность. Второй процесс не имеет и такого оправдания. Это чистый произвол, упертость властной дубины. Пусть все видят: она занесена, и в любой миг может опуститься на любую голову.

Процесс Ходорковского — это процесс Путина. Он дал ему отмашку, он лично определяет его детали и его этапы, именно он формулирует все приговоры.

Базовый вопрос: в чем вина Ходорковского перед Путиным?

Иными словами: что делает Ходорковского в глазах Путина политическим преступником?

И что делает процесс, развязанный Путиным, самым важным политическим процессом, как минимум, десятилетия?

Защите удалось добыть очень важное свидетельство на этот счет. Бывший премьер-министр страны Михаил Касьянов дал следующие показания Хамовническому суду:

Вопрос:

… Можете объяснить каким-либо образом начавшееся в 2003 году преследование этой компании, сначала как налогоплательщика, не выполняющего свои обязательства, а потом и уголовное преследование руководителей компании?

Ответ:

У меня лично есть однозначное понимание на этот счет. Когда после февраля 2003 года началось напряжение между президентом Путиным и компанией ЮКОС, когда в июле 2003 года был арестован Платон Лебедев, это было очень вредным с точки зрения экономической политики шагом по развитию предпринимательства и привлечению инвестиций в Российскую Федерацию. Поскольку к деятельности председателя правительства впрямую не относится взаимодействие с Генеральной прокуратурой, я обратился к президенту России Путину с просьбой пояснить, известно ли что-либо ему на этот счет и почему такие вещи происходят.

Президент Путин дважды отказывался поддерживать такой разговор, но потом он все-таки дал мне ответ. И он сказал примерно следующее. Что компания ЮКОС финансировала политические партии — не только СПС и “Яблоко”, которые он, президент Путин, разрешил им финансировать, но также и Коммунистическую партию, которую он, президент Путин, не разрешал им финансировать. Я не стал развивать этот разговор, потому что для меня этот ответ был чрезвычайно удивительным по двум причинам. Первое. Для меня было удивительно, что разрешенная законом деятельность по поддержке политических партий, оказывается, требует еще секретного одобрения президента Российской Федерации. И второе. Этот ответ о финансировании партий я услышал от президента Российской Федерации в ответ на вопрос, почему Платон Лебедев находится в тюрьме. После этого у меня сформировалось однозначное мнение о том, что арест Платона Лебедева является политически мотивированным. Уже осенью, после ареста Михаила Ходорковского, мои попытки поговорить с президентом Путиным о неприемлемости таких вещей наталкивались на его нежелание обсуждать. Ответ был простой: “Генеральная прокуратура знает, что делает”. Безусловно, к концу 2003 года у меня сформировалось однозначное убеждение, что Михаил Ходорковский и Платон Лебедев арестованы и находятся под подозрением по политически мотивированным основаниям.

Это свидетельство очень весомо прозвучит в любом из международных судов по делу ЮКОСа. Президенту Путину не нравился факт финансирования одной из партий! У этих западных маньяков формального права волосы на голове встанут дыбом от столь откровенного признания. Но мы-то живем в этой стране и лучше представляем местные политические нравы. И потому я позволю себе выразить сомнение. Не в том, что президент Путин говорил премьеру Касьянову. А в том, что премьеру Касьянову, которого он не считал своим, которого он опасался и которого очень скоро отправил в отставку, он говорил настоящую правду.

Высказывание Путина явно не слишком искреннее. Финансирование компартии никогда не было для него предметом особой заботы или тревоги — ни по идейным, ни по практическим причинам. Ни до, ни после описываемых событий. Это мы хорошо знаем. Несколько миллионов долларов, которые перепадали коммунистам от симпатизантов — акционеров ЮКОСа, просто несопоставимы с многомиллиардными параметрами грядущего, далеко не мирного атомного взрыва с уничтожением ЮКОСа. Тут не математика, тут диамат.

Я даже позволю себе высказать гипотезу, что, это была такая разводка противника — Касьянова, а через него и всех статусных либералов. Дескать, я поручил поддерживать либералов, а он, такой-сякой, коммунистов вздумал продвигать… Мулька, вуалирующая истинные намерения и очень далеко идущие планы. На сносях была перетряска всей власти, никак не меньше. Конец операции “Наследник” и начало новой династии. Принц-консорт милостью царя Бориса становился царем милостью… — нет, не будем гневить имя Божье, скажем, “национальным лидером”. Приемный сын Семьи, Мальчик-удачник вырастал в Крестного отца и обрастал собственным Семейством, которому отныне перепадут все несметные богатства Земли Русской.

“Операция ЮКОС” послужила запальником куда более грандиозной операции фактической смены режима. Вот в чем состоял ее истинный политический смысл. Более важной задачи не было.

Новые властители — фундамент режима, путинская мафия опричников, “питерские силовики” — ненавидели старых олигархов, но еще больше завидовали им. Они проиграли им первый раунд вчистую — проморгали, прошляпили первый раздел главных богатств. Но теперь-то власть в их руках.

Ходорковский раздражал их вдвойне. Тем, что стал олигархом в лихую пору “бури и натиска”, когда они почивали на советской печи. И тем, что возжелал похоронить эту пору, стать респектабельным “западным” капиталистом. Тогда, как они грезили новым переделом. Патриотизм казенных хлебов сменился безудержным духом наживы.

В разгар путинской эпохи станет модно говорить, — естественно, осуждающе, — о “лихих 90-х”. Парадокс в том, что реальный план, как поправить действительно лихую пору приватизации, предлагал именно Ходорковский. Вот его идея:

Нельзя сказать, что приватизация 90-х годов была абсолютно неэффективна экономически. Да, многие крупнейшие предприятия России были проданы за символическую стоимость. Но не надо забывать, что главной целью той приватизации было вовсе не немедленное пополнение бюджета за счет доходов от продажи объектов, а создание института эффективного собственника. И эта задача была в целом решена…

Тем не менее приватизация была неэффективной политически и социально. Потому что более 90% российского народа не считают ее справедливой. А значит, результаты приватизации не признаются нашими согражданами, и в таких условиях перманентный и бесконечный передел собственности неизбежен.

Я предлагаю не изобретать колесо и воспользоваться весьма успешной схемой легитимации приватизации, которую в конце 90-х годов использовали британские лейбористы — кабинет Тони Блэра — в отношении инфраструктурных компаний, разгосударствленных еще в 80-е годы. Схема состоит в применении так называемого налога на неосновательные доходы от благоприятной конъюнктуры. Сумма налога в наших условиях может равняться реальному годовому обороту, который был у компании в год ее приватизации, и чтобы учесть средства, разворовываемые тогдашними директорами через подставные компании, надо умножить объем производства на рыночные цены, не обманываясь абсолютно непригодной отчетностью по российским стандартам.

Я знаю, как это сделать, мне, как и многим другим, пришлось разгр горы криминальных схем, обрушивших экономику в 1993 – 1995 годах. Этот параметр четко отражает состояние российских компаний именно в период их разгосударствления с учетом всех параметров, определявших тогда их капитализацию: мировых цен на сырье, качества управления, уровня политических рисков в России того времени и т. п.

Иными словами: каждый, кто хочет снять с повестки дня вопрос о легитимности (справедливости) своей крупной промышленной собственности, должен заплатить в федеральный бюджет России либо в целевые специальные фонды (например, фонд стимулирования рождаемости, из которого будут выплачиваться пособия на новорожденных) налог в размере оборота компании в год ее приватизации. С момента выплаты собственник получает от государства и общества бессрочную “охранную грамоту”: его собственность считается законной и честной.

Легитимация должна явиться результатом осмысленного пакта между государством и собственниками, крупным бизнесом. Бизнес, который собирается жить и работать в России долго, должен пойти на такой пакт, руководствуясь непреложным принципом: лучше отдать сегодня часть, чем завтра — все. Схема единовременного налога и простота его расчета делают легитимационную процедуру прозрачной, исключают коррупцию и избирательное применение нормативных актов в этом процессе.

По моим предварительным подсчетам, качество которых ограничено условиями общей камеры и краснокаменской зоны, легитимация приватизации принесет $30–35 млрд в течение трех-четырех лет.

Цифры стоило бы “перетереть”, как выражаются сегодня. Да и идею стоит додумать до конца. Это идея не столько расплаты с государством, сколько отделения олигархов от государства. Ее смысл не просто в легитимации сложившихся капиталов, он в стратегической задаче устроения респектабельного капитализма.

По гамбургскому счету, это развилка. Но только надо понимать, откуда мы идем и куда.

Позади “лихие 90-е”? Безусловно. Главная их лихость заключалась в том, что рухнул казавшийся вечным тоталитарный строй, в безжизненной атмосфере появился воздух свободы, над страной задули ветры перемен. Что породило множество надежд. И столько же разочарований.

На утро вырос капитализм — оскорбительно плохой, младомонстр в стадии бешенства денег. Его беда не в том, что он незаконнорожденный. Законнорожденный капитализм (с относительно человеческим лицом) появляется только во втором, третьем и далее поколении. Его беда в том, что он крайне неэффективен.

Вопрос в том, куда дальше?

От “лихих 90-х” можно двигаться к устойчивым демократическим институтам, а можно к новому авторитаризму, примораживая и удушая один за другим демократические институты, раз уж они такие кособокие и неустойчивые. В Спарте хилых мальчиков-младенцев тоже бросали с утеса.

От дурного неэффективного капитализма можно двигаться к производительному конкурентному капитализму. А можно и не двигаться.

У существующего нашего капитализма два расхожих прилагательных: бюрократический и бандитский. Может показаться, что это противоположности. Ничего подобного, весь могучий эпос рейдерства блистательно иллюстрирует торжество конвергенции между ними. Бандитский капитализм пользуется государственными “крышами”. Бюрократический капитализм ведет себя как главный бандит. Оба действуют без оглядки.

(Никогда не забуду… 17 сентября 2003 года рейдеры захватили наш дом — известное всей Москве здание редакции еженедельника “Новое время” на Пушкинской площади. Ни меня, главного редактора, никого другого не пускали внутрь, на наши яростные стуки в железную дверь просто не отвечали. Только к вечеру по требованию депутатов Владимира Лукина и Николая Гончара на сцене появился подполковник милиции из ОВД Центрального округа. Он-то и произнес историческую фразу: “Ну что вы волнуетесь? Приходите завтра утром. За ночь разберемся, чья крыша выше…” И ведь прав оказался подполковник. Разобрались. С нами. У “Нового времени” просто не было “крыши”. Редакция оказалась на улице.)

Новый авторитаризм принял форму вертикали власти. Вертикаль власти на поверку оказывается универсальной системой “крыш”. Высоко над ними гордо развевается государственный штандарт — трехцветный или красный неважно. Глубоко под ними Голубой Поток — горизонталь врезок в газово-нефтяную трубу и во все остальные трубы, через которые истинно патриотичным ртам так удобно отсасывать национальное достояние…

Идею легитимации бизнеса Ходорковский приносил Путину. Тот ее сразу оценил. Это то, что прямо противоположно интересам его вертикально-интегрированной компании, состоящей из опричников и олигархов. Ставить под угрозу пакт между ними — что за прихоть? Пусть бизнес будет криминальным, лишь бы был послушным. Пусть бизнес будет послушным, государство расплатится за его неэффективность.

А того, кто выдвигает столь вражеские идеи, — с раската! Четвертовать вражину!

И маховик включился.

Олигархи — неугодные — политические заключенные — узники совести — властители дум… Такой сегодня крестный путь. Это не был выбор Ходорковского с Лебедевым. Точно не их. Но то, что не было их выбором, им стало. Свой судный час они приняли как высшую миссию, которую им нужно нести. Не их вина, что единственное место, куда и откуда им дозволено было ее нести в 2010 году, это Хамовнический суд, казенный зал № 7.

Первый процесс уже был политическим. Таковым его сделали своим заказом его инициаторы и организаторы. Второй стал политическим не только “сверху”, но и “снизу”. Обвиняемые осознали себя политическими узниками. Они понимали, что их защита есть акт политической борьбы и может быть только таковой.

Тут надо оговориться. Слово “процесс” многозначно, в естественных нау-ках оно означает одно, в юриспруденции другое. Точно так же слово “политика” в открытом обществе означает одно, а в авторитарном совершенно иное. В тоталитарном обществе ее просто нет, политикой там являются химические реакции, протекающие в мозгу одного человека. Что это за процесс, и какие процессы он может порождать, мы знаем по 1937 году. Это была патология, — по-видимому, медицинская и, безусловно, социальная, оставившая свой след и через многие десятилетия.

В деле Ходорковского тоже присутствует некая патология. А потому поговорим о властной химии — о взаимоотношениях Ходорковский — Путин. Это можно назвать “третьим процессом”.

 

7. Третий процесс, или Пляски с топором

Выше я упомянул, что защита вызывала Путина в Хамовнический суд в качестве свидетеля. В суд Путин не явился, но свои свидетельства дал. Не отходя от трона и не раз. Сначала шепотом, как бы на ушко доверенным слушателям. Потом очень громко.

…“Разговорснародом”. Я бы писал это словосочетание слитно, как “Околоноля”. Это регулярное официальное телешоу уже даже не жанр, это парадигма. Лицом к лицу субъект и объект власти. Субъект в телецентре, как в центре мироздания, что в данном случае одно и то же. Сидит. Организованный, притом без всякого ОМОНа, объект построен и стоит — во всех городах и весях необъятной страны. Объект строго по очереди вопрошает, субъект великодушно отвечает. Виртуальное действо единения и благодати катится час за часом от пояса до пояса, от рекорда к рекорду — как по писаному. Самые главные ответы точно были писаны раньше, чем вопросы. По-иному, впрочем, и не может быть в системе, где все импульсы исходят от субъекта. Это демократия вертикали в самом наглядном виде. Идеальная модель взаимоотношений национального лидера со своими подданными. Познавательная ценность “разговораснародом” — околоноля. Хотя, нет, кое-какая информация — психологическая по преимуществу — просачивается, помимо воли. Это ведь единственное ток-шоу не в записи, живьем. Задействованы все пиротехники и пиартехнологии, личность на экране упакована по всем законам должного и желаемого, но так хочется при этом быть живым и сексапильным. А самое главное, личность ведь остается сама собой, что и проявляют порой крупный план и остаточная спонтанность действа.

По-моему, Фридрих Великий, один из прусских королей, сказал: “Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак””, — блеснул Путин. Это ему задали вопрос про животных. И очень удачно добавил: “Но это никак не связано с моими отношениями ни с министрами, ни с моими друзьями, с коллегами…

К чему я это? Я ведь собираюсь прокомментировать пассаж про Ходорковского, а он уж точно не входит в число министров — коллег — друзей.

Вот эти злосчастные вопрос — ответ:

Э. МАЦКЯВИЧЮС: Когда отпустят Ходорковского?

В. ПУТИН: Я когда во Франции был, мне тоже этот вопрос задавали. Известный фигурант находится в местах лишения свободы по приговору суда. И проблема не в том, когда и кого отпустят, а проблема в том, чтобы преступлений подобного рода у нас больше не повторялось.

Речь идет в данном случае о хозяйственных преступлениях. Кстати говоря, процедуру банкротства компании ЮКОС инициировали западные кредиторы, западные банки. И это банкротство было осуществлено в полном соответствии с российским законодательством.

Я об этом никогда еще публично не говорил, но сейчас скажу: реализованные от продажи активов компании ЮКОС средства поступили в бюджет, но не просто в бюджет. Когда это произошло, а основная масса средств поступила в 2006 году, я тогда убедил своих коллег в том, что мы не просто должны погрузить эти средства в бюджет и там растворить, или отправить их в резервы, хотя и резервы нам сейчас пригодились бы, но использовать их на тех направлениях, которые являются наиболее острыми.

Если когда-то эти деньги были украдены у народа, надо отдать их напрямую этому самому народу. Причем не просто какой-то массе людей, а конкретным людям — тем, которые оказались в наиболее сложных жизненных условиях в результате тяжелых, я бы сказал, даже трагических экономических событий начала и середины 90-х годов; наименее обеспеченным категориям граждан Российской Федерации. Из этих средств, вырученных от реализации активов компании “ЮКОС”, мы сформировали Фонд жилищно-коммунального хозяйства, в который направили 240 млрд рублей.

Результатами работы этого фонда воспользовались уже 10 млн человек, которым отремонтированы дома и квартиры, 150 тыс. будет переселено в новые дома из трущоб. Фонд будет функционировать и дальше. Эти средства пошли также на благоустройство в городах и поселках Российской Федерации.

Что же касается другой составляющей, а именно криминальной составляющей, то здесь мы тоже будем действовать исключительно в рамках российского законодательства.

Никто не вспоминает, к сожалению, о том, что в местах лишения свободы находится один из руководителей службы безопасности компании ЮКОС. Вы что думаете, что он действовал по собственному усмотрению, на свой собственный страх и риск? У него не было конкретных интересов. Он не главный акционер в компании. Ясно, что он действовал в интересах и по указанию своих хозяев. А как действовал? Там только доказанных убийств — пять.

Нужно было им присоединить к своему офису в Москве расположенный рядом магазин “Чай”. Женщина возглавляла это коммерческое малое предприятие. Вызвали, потребовали отдать. Не отдала — киллер застрелил ее прямо на лестничной площадке на глазах у собственного мужа.

Мэр города Нефтеюганска, где осуществлялась основная производственная деятельность компании ЮКОС, — что он требовал от компании? Налоги платить. Убили.

Те люди, которыми пользовались руководители службы безопасности для организации убийств, семейная пара, начала шантажировать их, требуя себе долю в бизнесе. Убили.

Это доказанные преступления, доказанные в ходе следствия и судебного разбирательства. Давайте не будем забывать и об этом.

Но, разумеется, судьба каждого человека, находящегося в местах лишения свободы, в любом случае должна быть подчинена действующему в России законодательству. В соответствии с этим законом государство и будет действовать.

Это из “разговораснародом”-2009. Цитируется по сайту правительства РФ “www.government.ru”.

Феноменальное знание подробностей… Диву даешься: и как только можно было хранить в себе так долго такое… Это самый развернутый, самый продуманный, самый далеко идущий ответ Путина по самому острому, самому болезненному для Путина вопросу.

Давно замечено, что одно только имя Ходорковского вызывает у Путина какую-то совершенно чрезвычайную реакцию. Имидж, который пестует национальный лидер, — взвешенность и благоразумие, — обеспечиваемый исключительно гладкой речью, когда каждое слово трижды взвешено и дважды уравновешено, этот имидж вдруг дает сбой. Такое ощущение, что премьер-президент теряет контроль над собой. Мой друг Адам Михник, блистательный редактор варшавской “Газеты Выборчи”, с некоторым даже удивлением свидетельствует: когда на последней по счету Валдайской встрече он задал вопрос Путину о Ходорковском, тот поменялся в лице…

Так повелось с самого начала.

Осенью 2003 года вскоре после ареста Ходорковского я опубликовал в старом еженедельнике “Новое время” статью “Олигархи-преступники и президент-скала. Попытка расшифровки президентских слов как наскальных надписей”. Она была как раз про это — про путинские оратории и про стиль личности, что в них проявляется. Позволю себе процитировать ее как некое свидетельство времени.

…Речи политика от человеческого языка отличают две особенности. Всегда немножко (или множко) лицедей и заговорщик, политик свято верит в то, что публику надо обольщать и держать в неведении по поводу своих истинных намерений. И потому он либо недоговаривает — не хочет или не может сказать чего-то существенного, часто самого главного. Либо говорит лишнее — под влиянием эмоций, в сердцах. Убеждая в чем-то одном или оправдываясь за что-то другое, он проговаривается — в третьем... Так или иначе, речи политиков, подобно языкам иных цивилизаций, требуют дешифровки.

Попробуем понять, что происходит с ЮКОСом, по речам президента. У него в последние дни было несколько высказываний на эту тему. Вынужденные разными обстоятельствами, в разной степени подготовленные, они, — во всяком случае, некоторые из них, — были на удивление эмоциональны. Взятые вместе они поразительно противоречивы. Что, кстати, совершенно не в ладу с его привычками. Обычно, когда, не дай Бог, происходит нечто критическое, президент выжидает, — как бы ни волновалась публика, как бы остро ни нуждалось общество в немедленной оценке. Непосредственная реакция исключается. Нет, он благоразумно даcт ситуации устаканиться, после чего произнесет нечто средневзвешенное, безошибочное, что можно сразу заносить на первую попавшуюся скрижаль. Не то сейчас. Впрочем, кризис с ЮКОСом отличается от кризисов, скажем, с “Курском” или “Норд-Остом”, тем, что он рукотворный. И что за руки его натворили, президенту хорошо известно. Как, по-видимому, и собственная позиция. Тут не было неведомого хода стихии, если не считать за таковую общественную реакцию. Тем не менее из президентских уст вылетали очень уж разные слова.

Первая реакция разразилась словно гром среди ясного неба. Или не очень ясного. Не успел РСПП устами Чубайса высказать протест против картинной посадки Ходорковского, как президент отреагировал:

В связи с арестом главы компании ЮКОС ко мне есть обращения руководства РСПП, а также некоторых политических деятелей с просьбой о встрече. Однако никаких встреч, никакой торговли по поводу деятельности правоохранительных органов не будет, если, конечно, эти органы действуют в рамках российского законодательства... — выразительно читал он из блокнота написанные от руки фразы. — В связи с рассматриваемым делом никаких обобщений, аналогий, прецедентов, тем более связанных с итогами приватизации, не будет. Поэтому все спекуляции и истерики на этот счет просил бы прекратить, а правительство прошу в эту дискуссию не втягиваться”.

Президент в гневе! Никому не дозволено давить на трон!

Это, однако, слишком облегченное прочтение разыгранной на Большом Хурале сцены. Президент не просто дал отповедь взволнованным капитанам бизнеса. Он высказался по существу. Действия Генпрокуратуры полностью санкционированы, — пусть на сей счет ни у кого не останется ни малейших сомнений. Больше того, правительству приказано не совать свой нос не в свое собачье дело. Что означает одно-единственное. Все государевы люди да знают: в стране с высочайшего одобрения проводится важнейшая политическая кампания. Точка.

Последовавшие за этим маленькие чудеса стоит, по-видимому, списать на остаточную демократию либо на недоукорененную вертикальность власти.

Сначала замминистра экономического развития и торговли Аркадий Дворкович сказал:

Риск преследования со стороны властей в связи со “старыми грехами” должен постоянно учитываться предпринимателями, которые ведут бизнес в России. Прецедент с ЮКОСом показал, что риск обращения к старым грехам существует. Мне остается лишь надеяться, что диалог между властью и бизнесом все-таки будет идти не через решетку, а за круглым столом”.

Высказывание это, прозвучавшее на камерном семинаре с международным участием, делает честь академической честности молодого замминистра. Его не затмили даже слова премьера — истинный шедевр дипломатии отмежевания. Публично нарушив запрет, Касьянов на словах его как бы и соблюл, сказав буквально следующее:

Я очень глубоко озабочен этим явлением. Его последствия трудно оценить. Я бы даже воздержался пока от каких-либо оценок. Арест акций акцио-нерного общества, торгуемых на бирже, — явление новое, последствия этого трудно определить, так как это является новой формой воздействия”.

Долго или коротко останется Касьянов на своем посту — он обозначил свою позицию. Действия прокуратуры опасны для экономики — и он не имеет к ним никакого отношения.

То, что президент и премьер — не одной группы крови, всем известно. Но уж новоназначенный глава президентской администрации Дмитрий Медведев точно из президентского стана и стаи! Он, однако, произнес нечто удивительное:

Полагаю, что государство должно помогать правоохранительным органам обеспечивать их независимость в повседневной работе, не допуская вмешательства различных сил в их деятельность... В то же время административные органы, включая и органы правоохранительные, — это такой очень серьезный инструмент. Он вызывает очень мощную реакцию в самых разных сферах. И в какой-то момент в их деятельности может возникнуть некий административный раж. Это опасная вещь. Последствия не до конца продуманных действий незамедлительно скажутся в экономике, вызовут смущение в политической жизни”.

И кто его тянул за язык?

У главы президентской администрации по определению нет собственного голоса. Он может быть только голосом президента. Значит, президент откорректировал свою позицию? Общество может быть спокойно, за действиями прокуратуры следят, и дров никто не наломает. Не так ли?

Не совсем так.

Накануне своего итальянского вояжа Путин беседует в Кремле с итальянскими журналистами. На этот раз он доброжелателен, терпим и предельно доходчив. Он только хочет, чтобы его собеседники, то есть итальянская и вообще западная публика, его правильно понимали.

На Западе появились некоторые опасения, что в политике России появились авторитарные моменты, которые также могут привести и к изменению общего политического курса...” — говорит итальянский журналист.

Путин отвечает:

Я не вижу оснований так думать. Если вы посмотрите, что происходило в Соединенных Штатах за последние два года, то увидите, что к уголовной ответственности были привлечены руководители самых разных компаний общим числом около двадцати. Только по одной компании “Энрон” было возбуждено двадцать уголовных дел. Аресты проводились прямо в офисах компаний с надеванием наручников и с демонстрацией всего этого действия по телевидению... И почему-то не возникает сомнений по поводу того, что там происходит.

Уверяю вас, у нас ничего экстраординарного не произойдет...

Конечно, я понимаю, возникают, а кем-то специально подогреваются мысли о том, что все, что происходит, может привести, допустим, к деприватизации... Должен вам сказать, что я категорический противник пересмотра результатов приватизации, даже если исходить из того, что эти результаты не являются идеальными, потому что, по моему глубокому убеждению, это приведет к серьезным негативным последствиям для экономики и, соответственно, как последствие для социальной сферы...”

Иными словами, никто не впадает в раж, меньше всего прокуратура. Волноваться нечего. И вообще, в деле ЮКОСа нет политической составляющей. Есть налоговые недоимки, экономические нарушения, и за них надо отвечать. Вы же понимаете, господа итальянцы в России, такова универсальная практика… Все буквально, как у вас, на Западе, наши право-охранители даже еще более либеральны.

Правда, выясняется, что у президента очень приблизительное представление о том, как на Западе. Газета “Ведомости” в редакционной статье уточнила: а) по делу “Энрон” в тюрьме оказался только один человек — и не до суда, а после, то есть по решению суда; б) обвиняемые в экономических преступлениях никогда не подвергаются предварительным арестам... Президентские аналогии не слишком корректны. ЮКОС не “Энрон”, Россия не Запад, то, что говорит президент, не описывает того, что он делает.

Однако все это мелкие придирки. В самом начале итальянского визита вседержительная позиция верховного арбитра блеснула новой гранью: президент защитил ЮКОС от нелепых нападок, правда, не прокуратуры, а министерства. Воспользовавшись удобной ситуацией, Минприроды решило отозвать лицензию компании на разработку месторождений. Не тут-то было. На первой же пресс-конференции в Риме президент заявил:

“...получается, что одна госструктура арестовывает акции. А другая на этом основании лишает лицензии. Может создаться впечатление, что государство хочет прекратить работу компании... Вряд ли государство может стремиться к тому, чтобы разрушить ее деятельность...”

И ведь действительно такое впечатление может создаться. Так что хорошо, что государство не стремится разрушить деятельность компании. Отлегло от сердца. Правда, ненадолго — ровно на один день.

Что уж там происходило на римском саммите, каких неприятных вещей наслышался президент от европейских коллег, но на прощальной пресс-конференции он дал себе волю.

Конечно, люди, которые за пять-шесть лет заработали миллиарды долларов ...кстати, ни в одной западноевропейской стране такой результат был бы невозможен, допустим, они заработали их законно. Но, заработав миллиарды, они, конечно, истратят миллионы, десятки и сотни миллионов, чтобы спасти эти свои миллиарды. Мы знаем, куда тратятся эти деньги: на каких адвокатов, на какие пиаровские кампании, на каких политиков. В том числе и на то, чтобы задавать эти вопросы…”

И он продолжает.

У нас проблема есть, и я бы разделил ее на две части. Первая часть заключается в осмыслении того, что произошло в процессе приватизации в начале 90-х годов. Нам часто говорят: “Такие сложные законы. Поэтому если мы что-то и нарушили, давайте не будем об этом говорить...” Во-первых, должен сказать, что даже если законы и были сложными, противоречивыми, их надо было бы все-таки исполнять. Второе, особое внимание государства должны привлекать случаи, когда в процессе дележа государственной собственности были совершены преступления против личности. В том числе убийства. Некоторые из арестованных, — а это целая группа лиц, — подозреваются именно в организации убийства. И наконец, третье — все должны исполнять действующие законы сегодня... Наши действия продиктованы только одним: желанием навести порядок в стране, заставить всех жить по закону и бороться с коррупцией...”

А вот заключение этой мысли:

Наша цель — не “пощипать” конкретных лиц, а навести порядок в стране. И мы будем это делать последовательно и жестко вне зависимости от попыток этих людей защищаться, используя в том числе и шантаж. Шантаж государственной власти бесперспективен”.

И куда только подевалась былая терпимость? И сколько демонов проснулось разом!..

Остановлю автоцитату 2003 года.

Читателю нетрудно мысленно охватить прошедшие годы и события, соотнести героев, так или иначе высказывавшихся по проблеме. Касьянов все еще премьер, но недолго ему оставалось пребывать в этой роли. Дальше он будет высказываться уже в качестве выставленного на обочину оппозиционера. Медведев совершит противоположную траекторию, но никогда больше не раскроет рта на крамольную тему… А демоны спляшут не раз в путинских эскападах, и это будут всегда одни и те же демоны.

Впервые они выскочили после ареста Пичугина и Лебедева, но еще до ареста Ходорковского. В сентябре 2003 года Путин высказался следующим образом:

Что касается расследования уголовного дела, связанного с компанией ЮКОС, — это частный случай… Компания большая, но не единственная в России… Никакого пересмотра итогов приватизации не будет, но если были нарушения закона и прокуратура реагирует на это, я не могу воспрепятствовать”. Еще бы, ведь это находится за рамками его президентских полномочий. Тем не менее, он счел необходимым подчеркнуть, что одно из направлений расследования — это возможная причастность отдельных личностей к убийствам в ходе слияния и роста компании. “Как же можно мешать прокуратуре работать на этом направлении”, — сказал он (в изложении РИА “Новости”).

Та же тема была опять проакцентирована летом 2008 года в интервью французской газете “Монд”:

А что касается Ходорковского, то дело… в том, что он нарушил закон. Многократно и грубо. Больше того, часть группы, в которую он входил, обвиняется, — и это судом доказано, — в совершении преступлений против личности, а не только в сфере экономики. За ними убийства, и не одного человека. Вот такая конкурентная борьба недопустима. И мы, конечно, всячески будем ее пресекать.

Тот же запах серы не заставил себя ждать и на встрече с группой избранных писателей в день рождения Путина в 2009 году.

По словам пресс-секретаря премьера, — излагает АПН, — Путин заявил, что, упоминая о Ходорковском и других фигурантах этого дела, главное — помнить, что они были причастны к убийствам людей и это было доказано судом. При этом, отвечая на вопрос о возможном помиловании Ходорковского, премьер-министр подчеркнул, что и такая возможность предусмотрена законом, но, чтобы воспользоваться ею, “осужденному необходимо полностью признать свою вину и обратиться с соответствующей просьбой”.

Интересная получается вилка: от пожизненного заключения за убийства до возможного помилования. Свобода воли у верховного арбитра необыкновенная.

В ходе ноябрьского визита Путина во Францию 2009 года на вопрос о деле Ходорковского он предлагает уже и такую разработку все той же темы:

По другим известным, так называемым резонансным делам, в том числе, о которых вы упомянули, хотел бы сказал следующее. Вот господин Мэдофф в Соединенных Штатах получил пожизненный срок, и никто не чихнул. Все говорят: “Молодец”, так ему и надо. Сейчас в Великобритании решается вопрос о выдаче хакера. Ущерб, который он нанес, — миллион долларов. Его собираются выдать в США, где ему грозит шестьдесят лет тюрьмы. Чего вы о нем не спрашиваете?

У нас деятельность некоторых наших фигурантов по уголовным делам нанесла ущерб России в миллиарды долларов, в миллиарды! Кроме того, есть и претензии с точки зрения как раз покушения на жизнь и здоровье конкретных людей в ходе их так называемой коммерческой деятельности. И эти деяния, эти эпизоды доказаны судом. Как вы помните, в тридцатых в США Аль Капоне судили за уклонение от налогов формально, но фактически — за целую совокупность совершенных преступлений. Но доказали уклонение от налогов и осудили в рамках действующего законодательства.

Эту тираду известный экономист Сергей Гуриев, человек в высшей степени корректный, прокомментировал так: “Слова Путина, скорее всего, искажены в переводе. Во всяком случае, на официальном сайте премьера они отсутствуют. Я не могу поверить в то, что Владимир Путин может публично и всерьез сравнивать Ходорковского… с Мэдоффом и Аль Капоне. Он известен как компетентный и информированный человек. Он не может не знать, что ни первое, ни второе дело Ходорковского-Лебедева не содержит обвинений в убийствах. Что обвинения в первом деле применимы к большинству российских предпринимателей, что ни один квалифицированный юрист не может сформулировать суть второго дела непротиворечивым образом”.

Увы, не искажены… И действительно, не может не знать… Но он сознательно и намеренно мажет избранного врага кровью, чтобы век не отмылся. Все аллюзии — на процесс (два процесса) Пичугина (бывшего руководителя службы внутренней экономической безопасности ЮКОСа), в результате которого (которых) его приговорили к пожизненному заключению. Заодно к той же мере, правда, заочно, приговорили и бывшего первого зама Ходорковского Невзлина. Наблюдатели, включая “Эмнести Интернешнл” и представительницу ПАСЕ, неизменно отмечали, что доказательная база там крайне, что называется, сомнительная. Достаточно сказать, что главный “свидетель” обвинения Коровников был ранее осужден на пожизненное заключение (8 убийств, 5 изнасилований, в том числе малолеток, похищения людей, изготовление взрывных устройств и другие “художества”). Другой “свидетель” и тоже осужденный Цигельник позже отказался от своих показаний. “Я оговорил Пичугина и Невзлина по просьбе следователей Генеральной прокуратуры (имена…). Мне обещали защиту и минимальный срок, а дали максимальный”, — заявил он. Мнение Председателя Московской Хельсинкской группы Людмилы Алексеевой: “От Пичугина ждали, что он обвинит в убийствах и Ходорковского, и его друга и компаньона Невзлина. Приговор был местью ему за то, что не оправдал ожиданий, не дал тех показаний, которые хотело добиться от него следствие, не оболгал людей, которые к убийствам причастности не имеют, и себя не признал убийцей”. Это мнение типично.

Вот на доказательства такого происхождения и достоинства и ссылается Путин. То, что он говорит, — откровенная и намеренная диффамация… Ее пик, как и пик угроз, объявление тотальной войны на уничтожение, наступил в ходе магического сеанса под названием “разговорснародом”. Защита Ходорковского, тщетно вызывавшая Путина в Хамовнический суд, могла бы квалифицировать это выступление как самое масштабное лжесвидетельство в истории.

Суммирую то, что с заранее обдуманными намерениями, взвешенно до миллиграмма было сказано с телетрона на всю страну:

Все путем, все было сделано на чистом сливочном масле — в полном соответствии с отечественным законодательством.

Но это не мы! Процедуру банкротства затеяли иностранные кредиторы.

Имя противника при этом не называется, — просто “фигурант”, как бы свысока, но, думается, больше из суеверия или страха.

А дальше — на всю катушку:

Мы имеем дело с врагом народа, обокравшим весь народ. (Зюганов мог бы позавидовать простоте этой инвективы.) Но, по моей личной инициативе, все украденные деньги были возвращены народу через фонд ЖКХ, персонально под расписки. Те, кто получил квартиры в последние годы, знайте, этот тать посягает на ваш кров, на ваши убогие жилища, ненавидьте его лично с этой минуты!

(Ссылка на ЖКХ, за которую кто-то из спичрайтеров явно получил премию как лучший придумщик, особенно умилительна. Так верить в популярность бюрократической затеи, всем известной своей неээфективностью и воровством! Когда вельможа строит потемкинские деревни, чтобы умастить взор царицы, это еще понятно. Но когда царь вдохновенно рисует по телевизору потемкинские деревни своему народу, это уже немыслимый полет. Впору было мальчику воскликнуть: “Да что же вы такое несете? Ведь народ-то голый!” Но в теледекорации “разговораснародом” ни одного мальчика не оказалось. Мария Ситтель, по уважительной — восхитительной — причине, на эту роль никак не подходит, а Мацкявичус уж точно не мальчик, но муж.)

Никто, естественно, не спросил и другого: если Ходорковский тать, то что, он один такой? А как быть с Дерипаской и Абрамовичем, которым при всем честном народе чистоганом передавались многие миллиарды долларов разом — больше, чем весь бюджет ЖКХ?

Всего этого, однако, вещающему с виртуальных вершин было мало. Сейчас он резанет правду-матку, или, что то же самое, поделится с народом особо важной агентурной информацией.

На руках у Ходорковского кровь, он убийца и должен ответить за это по всей полноте закона…

Стоп!

Если у Путина есть такая информация, то почему она не в суде? Почему соответствующее обвинение даже не предъявлено? А если оно даже не предъявлено, то как может ответственное лицо говорить об этом? Это же называется диффамация!

Не у нас. У нас пока лицо ответственное, оно ни за что не отвечает.

Это очень похоже на угрозу новым процессом.

Во всех хорошо подготовленных путинских экспромтах на Ходорковскую тему виден метод — то, что можно назвать путинским фирменным стилем. Он всегда норовит, выражаясь языком шукшинского героя, “срезать” публику, отсюда все эти хакеры, Мэдоффы и Аль Капоне — экстравагантные сравнения и безотказная логика “сам дурак”. И он преследует одни и те же цели.

Во-первых, трансляция всемогущества (все, что происходит в стране важного, — это он, без него муха не пролетит). И при этом… собственное алиби (лично он ни при чем, он не имеет никакого отношения к делу Ходорковского). Тут идут ссылки на прокуратуру, в дела которой никому не дано вмешиваться. Генпрокурора, как известно, легче сменить, чем дозвониться до него… И на независимый по определению суд. Это для тех, кто хотел бы нормы и ищет справедливости. А для кровожадных — дискурс про диктатуру закона… И вообще, рефрен на все случаи жизни, что дело не политическое… Алиби, впрочем, никак не склеивается. Сказочки про разделение властей в нашем вертикальном отечестве в лучшем случае одноразового свойства — для простаков за границей. Тут как в “разговореснародом” сначала пишутся ответы, потом под них подгоняются вопросы.

Ходорковский — преступник. Вот, что следует доказать, во-вторых, а если и не доказать, то внушить, вдолбить, вбить в мозги любой ценой. Экономический, политический, уголовный — неважно, какой, в конце концов, эпитеты произвольны. Главное, что особо тяжкий.

В “разговореснародом”-2010 все повторилось как наваждение. С той разницей, что год назад это была полностью его, Путина, инициатива. Он хотел это сказать, иначе бы Мацкявичюс не задал своего вопроса. А тут вопрос оказался незапланированный.

Н. СИМАКОВА: “Здравствуйте, Владимир Владимирович!

Мой вопрос достаточно простой. Вы считаете справедливым, что Михаил Ходорковский уже который год сидит в тюрьме? На ответ я даже не рассчитываю, так как вам больше по душе вопросы благодарных бабушек и вопросы о вашей любимой собаке. Спасибо”.

Вопрос явно не нравится адресату, это видно по раздражению, которое он с трудом сдерживет.

В. ПУТИН: “У меня две любимые собаки. Я не знаю, какую из них вы сейчас имеете в виду.

Что касается благодарных бабушек, то, да, действительно, мы все, я считаю, в долгу перед гражданами России старшего поколения, и мы эти долги должны отдавать. И мы еще не все сделали для них, хотя пытаемся делать, и кое-что получается, но сделали еще не все.

Что касается Ходорковского, то я уже высказывался много раз на этот счет. Если вы считаете, что я должен сказать еще что-то по этому вопросу, могу сказать. Я так же, как известный персонаж Владимира Высоцкого, считаю, что вор должен сидеть в тюрьме. А, в соответствии с решением суда, Ходоровскому вменяется в вину хищение, хищение достаточно солидное. Речь идет о неуплате налогов и мошенничестве, и счет идет там на миллиарды рублей. Правда, есть и личная неуплата налогов, что очень важно.

Но то обвинение, которое ему предъявляют сейчас, там счет идет уже на сотни миллиардов рублей: там 900 в одном случае, во втором случае 800 млрд рублей, тоже хищение.

Если мы посмотрим практику других стран, г-н Мэдофф в США получил за аналогичное преступление, да и деньги примерно такие же, 150 лет лишения свободы. У нас, по-моему, гораздо все либеральнее смотрится. Тем не менее мы должны исходить из того, что преступления г-на Ходорковского в суде доказаны.

Да, и кроме всего прочего, вы же знаете, еще раз хочу повторить, я не говорю про него лично, напомню, что руководитель службы безопасности ЮКОСа сидит в тюрьме за убийство. Не понравился им мэр Нефтеюганска Петухов — убили. Женщина здесь в Москве не отдала им свое помещение маленькое, которое они хотели забрать, — убили. Киллера, которого наняли, убили. Мозги только одни нашли в гараже. Что, руководитель службы безопасности сам что ли, по собственной инициативе все эти преступления совершил?

Так что есть суд, он у нас, как известно, один из самых гуманных в мире, это его работа. Я исхожу из того, что доказано судом”.

Как заезженная пластинка, за год добавились только скрипы. Никаких новых домашних заготовок. Те же безразмерные натяжки и безапелляционная грубость. Но вот момент этого соло на всю страну чрезвычайно показательный. Накануне, 15 декабря, судья Данилкин должен был объявить приговор. Не объявил. Без объяснения причин перенес этот акт на 27 декабря. Паузу, оставленную судьей Данилкиным, заполнил премьер-министр Путин. 16 декабря, наплевав на все формальности, он оглашает свой вердикт. Свобода от каких-либо юридических или политических норм — абсолютная. При этом он еще ухмыляется… Кто же не помнит хрестоматийной фразы: “Советский суд самый справедливый в мире”!

Все мыслимые составы преступлений были заочно примерены на фигуру Ходорковского еще до его ареста. И все эти годы под лавкой лежит последнее средство устрашения — топор с несворачивающейся кровью, готовый к употреблению. На тот день, когда совсем уже станет невмоготу.

А терпеть все трудней и трудней. Ну, ничего человек не понимает. Его так красиво посадили! Отправили за тысячи километров во глубину сибирских руд. Сиди себе и молчи в тряпочку, а то хуже будет. А он не унимается, философствует, видите ли. “Левый поворот”… “Российские альтернативы”… “Ходорковские чтения”…

Современная демократия — это не референдум по выбору “руссбаши”, как это представляют отдельные идеологи “суверенности”, а система государственного управления, основанная на сложном балансе самостоятельных государственных и общественных институтов в их совокупности...”

После каждой статьи сажают в ШИЗО. Никакого эффекта.

Либерал — человек, отстаивающий приоритет личности над обществом, государством и всеми прочими изобретениями человечества. Права человека — вот, на мой взгляд, главная либеральная идея… Либералов, судя по количеству жалоб в Страсбургский суд, у нас полстраны (шучу)”.

Из СИЗО в суд на автозаке. “Железный ящик на одного размером 120х80х50 см. Всегда с ужасом думаю о возможности ДТП. Шансов выжить маловато при любой скорости”. Два часа туда, два обратно. Четыре раза в неделю. В суде пересадка в “аквариум” из бронированного стекла… Для основателя “Открытого общества” избрана участь Железной Маски. А он гнет свое:

Сильное государство, построенное методами, подавляющими гражданское общество, будет мало отличаться от оккупационного режима. Отказ от правосудия во имя целесообразности уничтожает вожделенную стабильность и т. д. В то же время уверен: желание бесконечно накапливать власть или богатство — редкий психический дефект...”

Лишили даже прав, гарантированных заключенному, — общения с близкими, прогулок. Свидания возможны только два раза в месяц, один час ровно, через двойное стекло. В этом и был реальный смысл прокурорской настойчивости в бесконечном продлении режима двойной строгости. “Я — сын, муж, отец и дед “по переписке”. Как это помогает моей стране — не знаю, но “системе” так, видимо, спокойнее, — констатирует Ходорковский. — Младшие не только пошли в школу без меня, боюсь, ее без меня и закончат”…

А он еще объявляет голодовки — в знак солидарности с соратниками, взятыми в заложники. Или для того, чтобы президент, принимающий правильные постановления, не делал вид, что не знает, что они не исполняются.

Ничто не отражается на ясности его мысли:

Основная причина коррупции и низкой эффективности экономики в целом одна — архаичная система управления страной (так называемая вертикаль). Это телега на современной автомагистрали. А мы пассажиры телеги. Навоз из-под хвоста лошади — неизбежная опция”.

Жадных людей, которые так грубо и бессмысленно повели себя по отношению к десяткам тысяч акционеров ЮКОСа, мне, простому постсоветскому заключенному, даже жаль. Им предстоят долгие годы страха и перед новыми поколениями желающих “отнять и поделить”, и перед настоящим, а не “басманным” правосудием”.

Ходорковский — самое большое поражение Путина. До этого момента это была сказка, ставшая былью. Наш родной “Колобок” — штучка посильней “Крошки Цахеса”.

Всего на свете достиг Колобок. От бабушки ушел, к дедушке пришел, волков по дороге съел. Либерастов — коммунилов вокруг пальца обвел. Всех недоброжелателей победил, заодно с доброжелателями. “Куклы” закрыл за ненадобностью. Зачем они, когда окружение превратилось в куклы? Политиков постриг под ноль, олигархов под себя построил, да так, что ничто не растет, только рейтинг. Все формулы отменил, кроме Формулы 1 — Власти, на трассе которой за вертикальной стеной среди сплошного марафета осталась одна его “Лада-Калина”. А тут вдруг прямо по курсу столп — не выкорчевывается и не гнется! Как тут не взбелениться!

Дворцовая (или дворовая) разборка вылилась в самый показательный политический процесс России начала ХХI века. Он не просто о нефти и миллиардах. Он о том, что за процессы происходят в стране. Что есть суд. Что есть власть. Что есть политика с экономикой.

И о том, кто есть кто.

Общественное восприятие склонно все упрощать — до символизма. Процесс, который начинался под девизом “Государство против олигарха”, останется войной Путина против Ходорковского. Символическим противостоянием, в которой один сражался за власть, а второй за свободу.

 

8. Не последнее слово

То, что Ходорковский сказал перед вынесением приговора, меньше всего было юридическим. Его послание было политическим, потому что человеческим. Последним словом Ходорковского на процессе в Хамовническом суде я и завершу этот очерк.

Уважаемый суд! Уважаемые присутствующие!

Сегодня для меня очередная возможность оглянуться назад. Я вспоминаю октябрь 2003 года. Последний мой день на свободе. Через несколько недель после ареста мне сообщили, что президент Путин решил: я должен буду “хл баланду” восемь лет. Тогда в это было сложно поверить.

С тех пор прошло уже семь лет. Семь лет — достаточно большой срок, а в тюрьме — особенно. У всех нас было время многое переоценить и переосмыслить.

Судя по смыслу выступления прокуроров: “дайте им четырнадцать лет” и “наплюйте на прежние судебные решения”, — за эти годы меня опасаться стали больше, а закон уважать — еще меньше.

В первый раз они хоть озаботились предварительно отменить мешающие им судебные акты. Теперь решили — и так сойдет, тем более отменять теперь потребовалось бы не два, как в прошлый раз, а шестьдесят судебных решений.

Я не хочу сейчас возвращаться к юридической стороне дела. Все, кто хотел что-то понять, — давно всё поняли. Я думаю, признания вины от меня никто всерьез не ждет. Вряд ли сегодня кто-нибудь поверит мне, если я скажу, что похитил всю нефть своей собственной компании.

Но также никто не верит, что в московском суде возможен оправдательный приговор по делу ЮКОСа.

Тем не менее я хочу сказать о надежде. Надежда — главное в жизни.

Я помню конец восьмидесятых годов прошлого века. Тогда мне было двадцать пять. Наша страна жила надеждой на свободу, на то, что мы сможем добиться счастья для себя и для своих детей.

Отчасти надежда осуществилась, отчасти — нет. Наверное, за то, что надежда осуществилась не до конца и не для всех, несет ответственность все наше поколение, в том числе — и я.

Я помню и конец прошлого десятилетия. Тогда мне было тридцать пять. Мы строили лучшую в России нефтяную компанию. Мы возводили спорткомплексы и дома культуры, прокладывали дороги, доразведывали и разрабатывали десятки новых месторождений, начали освоение Восточно-Сибирских запасов, внедряли новые технологии, в общем, — делали то, чем сегодня гордится “Роснефть”, получившая ЮКОС.

Благодаря значительному увеличению добычи нефти, в том числе и в результате наших успехов, стране удалось воспользоваться благоприятной нефтяной конъюнктурой. У нас у всех появилась надежда, что период потрясений, смуты — позади, что в условиях достигнутой огромными трудами и жертвами стабильности мы сможем спокойно строить новую жизнь, великую страну.

Увы, и эта надежда пока не оправдалась. Стабильность стала похожа на застой. Общество замерло. Хотя надежда пока живет. Живет даже здесь, в зале Хамовнического суда, когда мне уже почти пятьдесят лет.

С приходом нового президента, а с того времени прошло уже больше двух лет, у многих моих сограждан тоже вновь появилась надежда. Надежда, что Россия все же станет современной страной с развитым гражданским обществом. Обществом, свободным от чиновничьего беспредела, от коррупции, от несправедливости и беззакония.

Ясно, что это не могло случиться само собой и за один день. Но и делать вид, что мы развиваемся, а на самом деле стоять на месте и пятиться назад, пусть и под личиной благородного консерватизма, уже невозможно и просто опасно для страны.

Невозможно мириться с тем, что люди, называющие себя патриотами, так отчаянно сопротивляются любому изменению, ограничивающему их кормушки и вседозволенность. Достаточно вспомнить судьбу поправки к статье сто восьмой УПК РФ — арест предпринимателей или чиновничьи декларации о доходах. А ведь именно саботаж реформ лишает нашу страну перспектив. Это не патриотизм, а лицемерие.

Мне стыдно смотреть, как некоторые, в прошлом — уважаемые мной люди, пытаются оправдать бюрократический произвол и беззаконие. Они обменивают свою репутацию на спокойную жизнь в рамках сложившейся системы, на привилегии и подачки.

К счастью, такие — не все, и других все больше.

Я горжусь тем, что среди тысяч сотрудников ЮКОСа за семь лет гонений не нашлось тех, кто согласился бы стать лжесвидетелем, продать душу и совесть.

Десятки человек испытали на себе угрозы, были оторваны от родных и близких, брошены в застенки. Некоторых пытали. Но, теряя здоровье и годы жизни, люди сохранили то, что сочли для себя главным, — человеческое достоинство.

Те, кто начинал это позорное дело, — Бирюков, Каримов и другие, — тогда презрительно называли нас “коммерсантами”, считали быдлом, готовым на все, чтобы защитить свое благополучие, избежать тюрьмы.

Прошли годы. Кто оказался быдлом? Кто ради денег и из трусости перед начальством врал, пытал, брал заложников?

И это они называли “государевым делом”!

Мне стыдно за свое государство.

Ваша честь, я думаю, мы все прекрасно понимаем — значение нашего процесса выходит далеко за пределы наших с Платоном судеб и даже судеб всех тех, кто безвинно пострадал в ходе масштабной расправы над ЮКОСом, тех, кого я оказался не в состоянии защитить, но о ком я не забываю, помню каждый день.

Спросим себя: что сегодня думает предприниматель, высококлассный организатор производства, просто образованный, творческий человек, глядя на наш процесс и полагая абсолютно предсказуемым его результат?

Очевидный вывод думающего человека страшен своей простотой: силовая бюрократия может все. Права частной собственности нет. Прав у человека при столкновении с “системой” вообще нет.

Будучи даже закрепленными в законе, права не защищаются судом. Потому что суд либо тоже боится, либо является частью “системы”. Стоит ли удивляться, что думающие люди не стремятся к самореализации здесь, в России?

Кто будет модернизировать экономику? Прокуроры? Милиционеры? Чекисты? Такую модернизацию уже пробовали — не получилось. Водородную бомбу и даже ракету сделать смогли, а вот свой хороший, современный телевизор, свой дешевый, конкурентный, современный автомобиль, свой современный мобильник и еще кучу современных товаров — до сих пор не можем.

Зато научились красиво демонстрировать производимые у нас чужие, устаревшие модели и редкие разработки российских изобретателей, которые если и найдут где применение, то не у нас, за границей.

Что случилось с прошлогодними президентскими инициативами в области промышленной политики? Похоронены? А ведь они — реальный шанс слезть с сырьевой иглы.

Почему похоронены? Потому, что для их реализации стране нужен не один Королев и не один Сахаров под крылом всемогущего Берии и его миллионного войска, а сотни тысяч “королевых” и “сахаровых”, защищенных справедливыми и понятными законами и независимыми судами, которые дадут этим законам жизнь, а не место на пыльной полке, как в свое время — Конституции 1937 года.

Где эти “королёвы” и “сахаровы” сегодня? Уехали? Готовятся уехать? Опять ушли во внутреннюю эмиграцию? Или спрятались среди серых бюрократов, чтобы не попасть под каток “системы”?

Мы, граждане России, патриоты своей страны, можем и должны это изменить.

Как сможет Москва стать финансовым центром Евразии, если наши прокуроры в публичном процессе прямо и недвусмысленно, как двадцать или пятьдесят лет назад, призывают признать стремление к увеличению производства и капитализации частной компании преступно-корыстной целью, за которую надо сажать на 14 лет?

Если по одному приговору компания, заплатив налогов больше всех в стране, — ЮКОС заплатил больше всех в стране, кроме Газпрома, — оказывается, недоплатила налоги, то по второму, который здесь предлагается принять, очевидно, что предмета для налогообложения вообще не было, потому что его украли!

Страна, которая мирится с тем, что силовая бюрократия в своих интересах, а вовсе не в интересах страны, держит по тюрьмам, вместо преступников и вместе с ними, десятки, если уже не сотни тысяч талантливых предпринимателей, управленцев, простых граждан, — это больная страна.

Государство, уничтожающее свои лучшие компании, готовые стать мировыми чемпионами, государство, презирающее своих граждан, государство, доверяющее только бюрократам и спецслужбам, — это больное государство.

Надежда — главный движитель больших реформ и преобразований, она залог их успеха. Если она угаснет, если сменится глухим разочарованием, — кто и что сможет вывести нашу Россию из нового застоя?

Я не преувеличу, если скажу, что за исходом этого процесса следят миллионы глаз по всей стране, по всему миру.

Следят с надеждой, что Россия все-таки станет страной свободы и закона, где закон будет выше чиновника.

Где поддержка оппозиционных партий перестанет быть поводом для репрессий.

Где спецслужбы будут защищать народ и закон, а не бюрократию от народа и от закона.

Где права человека не станут больше зависеть от настроения царя. Доброго или злого.

Где, наоборот, власть будет действительно зависеть от граждан, а суд — только от права и от Бога. Если хотите — называйте это совестью.

Я верю, так — будет.

Я совсем не идеальный человек, но я — человек идеи. Мне, как и любому, тяжело жить в тюрьме и не хочется здесь умереть.

Но если потребуется — у меня не будет колебаний. Моя Вера стоит моей жизни. Думаю, я это доказал.

А ваша, уважаемые господа оппоненты? Во что вы верите? В правоту начальства? В деньги? В безнаказанность “системы”? Я не знаю, вам решать.

Ваша честь!

В Ваших руках гораздо больше, чем две судьбы. Здесь и сейчас решается судьба каждого гражданина нашей страны. Тех, кто на улицах Москвы и Читы, Питера и Томска, иных городов и поселков рассчитывает не стать жертвой милицейского беззакония, кто завел свой бизнес, построил дом, добился успеха и хочет, чтобы это досталось его детям, а не рейдерам в погонах, наконец, — тех, кто хочет честно исполнять свой долг за справедливую зарплату, не ожидая ежеминутно, что будет под любым предлогом уволен коррумпированным начальством.

Не в нас с Платоном дело, во всяком случае — не только в нас. Дело в надежде для многих наших сограждан. В надежде на то, что суд завтра сможет защитить их права, если каким-то очередным бюрократам-чиновникам придет в голову эти права нагло и демонстративно нарушить.

Я знаю, есть люди, я называл их в процессе, которые хотят оставить нас в тюрьме. Оставить навсегда! В общем, они это особо не скрывают, публично напоминая о существовании “вечного” дела ЮКОСа.

Почему не скрывают? Потому что хотят показать: они — выше закона, они всегда добьются того, “что задумали”. Пока, правда, они добились обратного: из нас, обычных людей, они сделали символ борьбы с произволом. Это получилось. Это не наша заслуга — их. Но им необходим обвинительный приговор, чтобы не стать “козлами отпущения”.

Я хочу надеяться, что суд с честью выдержит их психологическое давление. А давление будет, мы все знаем, как и через кого оно будет происходить.

Я хочу, чтобы независимый суд стал реальностью и буднями моей страны, чтобы слова о “самом справедливом суде в мире”, рожденные в “совке”, перестали столь же иронично звучать сегодня. Чтобы мы не оставили в наследство нашим детям и внукам опаснейшие символы тоталитаризма.

Ваша честь, я готов понять, что Вам очень непросто, может быть, даже страшно, я желаю Вам мужества.

Все понимают, что Ваш приговор по этому делу, — каким бы он ни был, — станет частью истории России. Более того, он будет ее формировать для будущих поколений. И Вы это понимаете лучше многих. Все имена останутся в истории — и обвинителей, и судей — так же, как они остались в истории после печально известных советских процессов.

 

* * *

30 декабря 2010 года судья Данилкин закончил четырехдневный речитатив. Все юридические фантазии и галлюцинации прокуратуры насчет невиданного и неслыханного воровства собственниками собственной собственности у самих себя он признал явью.

…суд приговорил: признать Ходорковского Михаила Борисовича виновным… по совокупности совершенных преступлений, путем частичного сложения, назначить… наказание в виде лишения свободы сроком на 13 лет, 6 месяцев… к назначенному наказанию частично присоединить наказание, неотбытое… и окончательно назначить… наказание в виде лишения свободы сроком на 14 лет с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима…

…Признать Лебедева Платона Леонидовича виновным… по совокупности совершенных преступлений, путем частичного сложения наказаний, назначить… наказание в виде лишения свободы сроком на 13 лет, 6 месяцев… к назначенному наказанию частично присоединить наказание, неотбытое… и окончательно назначить… наказание в виде лишения свободы сроком на 14 лет с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.

Срок отбытия наказания осужденному считать: Ходорковскому Михаилу Борисовичу с 7 февраля 2007 года, Лебедеву Платону Леонидовичу — с 8 февраля 2007 года. В окончательное наказание зачесть наказание, отбытое осужденными по приговору суда: Ходорковскому Михаилу Борисовичу — с 25 октября 2003 года по 7 февраля 2007 года, Лебедеву Платону Леонидовичу — со 2 июля 2003 года по 8 февраля 2007 года.

 

* * *

“Пожизненное заключение”. Так должен был звучать истинный приговор. С разъяснением: имеется в виду политическая жизнь Путина — во всех ее возможных реинкарнациях.

Судья Данилкин мог войти в историю как человек, повернувший стрелку. Не войдет.

Хамовнический суд мог опровергнуть “Басманное правосудие”. Не опроверг.

Все у нас не как у людей. Хлеб — казенный. Дело вовсе не дело, а скорей “процесс”. Процесс не столько процесс, сколько “дело” и приговор. А приговор — зáговор и заговóр… И с этой дурной бесконечностью — в мировой прогресс?

То ли это власть топонимики, то ли топонимика власти. А может, язык во всем виноват — грешный наш язык?..



Другие статьи автора: Пумпянский Александр

Архив журнала
№1, 2017№2, 2015№1, 2015№1, 2016№1, 2013№152, 2013№151, 2012№150, 2011№149, 2011№148, 2011№147, 2011№146, 2010
Поддержите нас
Журналы клуба