Способность решать основные общественные и политические вопросы путем откровенного и принципиального диалога — важнейший признак реального существования гражданского общества. Внешнее “монолитное единство” неисламской части российского общества в вопросе о вооруженном подавлении Чечни скрывает в себе на самом деле глубокий психологический раскол. И его не снять ни идеологическими заклинаниями, ни лихими публицистическими выплесками.

Я убежден, что “вторая чеченская война” на 90% продиктована психологическими причинами. Уже было столько сказано, что она была порождена очевидным желанием силовиков и президентского двора взять реванш за унижения “первой чеченской войны”. Не последнюю роль, конечно, сыграла и жгучая досада за внешнеполитическое поражение на Балканах весной 1999 г., когда Россию упорно не хотели считать великой державой и выделять ей оккупационную зону в Косово. И как прозрачна была нехитрая предвыборная политическая комбинация в пользу Путина с очередной маленькой победоносной войной!

Но всё это не сработало бы (как не получилось сплотить общество военно-патриотическим угаром 5 лет назад), если бы не главное — неистовое подсознательное стремление нации, разобщенной и закомплексованной многолетними неудачами (коммунизм — не построили, рыночные реформы не заладились, демократия и правовое государство — пустые декорации, первую чеченскую войну позорно проиграли и т.д.), вокруг хоть чего-нибудь “светлого” объединиться и дружно поразить сверхзло.

Скажем честно, что созданный изощренной пропагандой и выпестованный массовым подсознанием образ чеченца — этакий гангстер-фундаменталист — идеально подходил на роль суперзлодея. Знакомая и такая сладкая иллюзия — если вытеснить из сознания свои недостатки и перенести их на чужака, то, уничтожив чужака, как бы “очистишься”. Нисколько не оправдывая чеченских гангстеров, отмечу, однако, что ежедневного набора ужасов из бесчисленных “криминальных хроник”, “петровок, 38” и “дорожных патрулей” тоже было бы вполне достаточно для того, чтобы обосновать необходимсость нанесения ракетных ударов по самым разным городам и весям России и уж тем более по Москве. Добавим к этому, что еще неизвестно ведь и то, до какого скотства скатилась бы наша страна, если бы некий могущественный внешний враг разрушил бы большую часть городов и промышленности и убил каждого шестого россиянина. А ведь пропорциональный ущерб Чечни от нашего вторжения только в 1994—96 гг. много превосходил ущерб СССР в Великую Отечественную войну. А перед этим были организованные и оплаченные российскими властями рейды наемников на Чечню, фактическая оккупация ими севера Чечни. Разве это не напоминает басаевские действия в Дагестане? И разве не был Басаев ударной силой Москвы против Тбилиси во время Абхазской войны?

Но вернемся ко второй чеченской войне. Она была фактически запрограммирована настырной и искусной пропагандой ненависти со стороны российских СМИ еще в мае-июне 1999 г., когда и речи не было о броске басаевцев на Дагестан и никакие дома еще никем не минировались. Кстати, год назад вовсю призывали запретить КПРФ за неотмежевание от Макашова. Но отвратительная юдофобская риторика Макашова, возбуждения против которого уголовного дела безрезультатно добивались от Генпрокуратуры прошлой зимой, — верх сдержанности и политкорректности по сравнению с призывами к истребительной войне с Чечней (при действующем мирном договоре!), вплоть до требований применения оружия массового поражения, которые наполняют эфир и страницы газет с июня месяца этого года!

И та же психологическая основа, то же травмированное постоянным унижением массовое сознание самым серьезным образом препятствует политическому (т.е. мирному) решению кризиса. Очевидно, что капитуляция чеченцев перед лицом безжалостной силы будет означать для них моральное самоубийство. Но и для России даже не поражение федеральных войск, а простая оперативная пауза в ходе боевых операций — опять политики и правозащитники не дали добить! — способны принести с собой крах всей послеавгустовской — 1991 года — политической системы, которую назвать демократической или реформаторской уже невозможно.

Вспомним историю. Очень многие сходятся на том, что дорогу к кошмарам ХХ века открыла Первая мировая война. По словам Анны Ахматовой, до августа 1914-го любить было проще, чем ненавидеть. Затем восторжествовали непрестанные поиски врагов. Такая же, как осенью 1999 г., шовинистическая взвинченность толп и циничная ставка элит на “патриотизм” толкнули в июле 1914 г. европейские державы в пожар Первой мировой войны. Сумей тем душным летом европейские правительства, не опасаясь обвинения в предательстве высших национальных интересов, собраться пусть даже на плохо организованную мирную конференцию, это без труда разрядило бы стремительно разрастающийся кризис. Ведь не страшней же, в конце концов, был сараевский кризис, чем успешно урегулированные перед этим оба кризиса из-за раздела Марокко.

Когда в демократических кругах говорят о желательном мирном урегулировании в Чечне, то любят сравнение взаимоотношений России и Чечни с палестинско-израильским конфликтом. Дескать, во имя мира пришлось же там сесть за стол переговоров со вчерашними террористами, в результате чего удалось добиться компромисса и заключить мир после полувека (и даже больше) ожесточенной вражды.

Но эту картину необходимо дополнить иным видением. Лишь относительно небольшая часть палестинцев сделала ставку на отстаивание своего независимого государства. Большая часть палестинского народа нашла себя в арабском мире или в рамках Израиля. Чеченцы же буквально прижаты к стене: они не могут почти поголовно уйти от российских войск, как ушли в XIX веке в Османскую империю сотни тысяч черкесов. Чеченцы не нужны и ненавистны на большей части России — как евреи в 30-е годы в Германии. И у наших милиционеров такой наметанный глаз, что можно обойтись без желтой звезды…

Стыд за раздавленный танками Будапешт, за оккупацию Чехословакии два десятилетия жег российскую интеллигентскую совесть. Сколько талантливых произведений было вдохновлено чувством отщепенчества еврея или демократа в 40—70-е годы! Сегодня история ставит эксперимент: либо за войну в Чечне и повальную кавказофобию Россия будет неистово морально страдать лет сто, либо — это будет уже иная Россия, и ее гуманистическая традиция в культуре обнаружит свою полную истраченность прощальным перестроечным всплеском, а в “осадке” останется только запассионарившийся великорусский этнос.

Но продолжим сравнения. Еще в 1996 г. известнейший современный историк и этнограф В.Топоров предложил (в журнале “Родина”) такую схему: Чечня — это восставшая Иудея времен Веспасиана и Тита, а РФ — Первый Рим. Вывод историка: федералы могут победить, только поставив чеченцев перед выбором: либо безоговорочная сдача и униженное (но с определенной национально-культурной автономией) существование в рамках Российского государства, либо полное уничтожение. Именно так, напоминает В.Топоров, поступили в 70 г. н.э. окружившие Иерусалим римляне, заставив в итоге мятежную Иудею — точнее, ее равнинную часть — покориться Империи. До тех пор, пока, по мнению В.Топорова, победа сулит Чечне независимость, а поражение — лишь высокую самостоятельность в рамках “асимметричной” Федерации, то федералам невозможно рассчитывать на успех. Очевидно, что разработчики планов новой войны “учли” совет Топорова и пошли по римскому пути. Для облегчения морального и психологического принятия российскими массами самых жестоких мер чеченцев полностью лишили мало-мальски приемлемого варианта отхода, буквально заставляя драться до последнего. Лозунг российской черни, особенно сиятельной черни: “Чечня должна пасть!” — это повторение заклинания римского пролетариата — “Иерусалим будет разрушен!”.

В своем сравнении Чечни с античной Иудеей Топоров во многом прав. Нынешняя Чечня является таким же вызовом всей системе посткоммунистической России, какой непокорная провинция Иудея была для римского миропорядка. Решимость чеченского ополчения в декабре 1994 г. противостоять всей мощи России с ее тысячами танков, пушек и самолетов сродни своим “безумием” намерению кучки еврейских партизан в 66 г. н.э. атаковать легионы Нерона.

Но если говорить о перспективе усмирения Чечни “по Топорову”, то напомним: после падения Иерусалима в августе 70 г. еще 3 года держалась против целой армии горная крепость Масада (см. к/ф “Крепость храбрецов”). Через пару десятилетий против Рима восстало еврейское население Крита и Египта, еще через сорок лет Иудею поднял на борьбу легендарный Шимон Бар-Кохба. Это произошло как раз в тылу у наступающего на персов императора Адриана. Пройдут века, и при виде фанатичных монахов, крушащих дубинами античную цивилизацию, прозорливые императоры будут издавать запоздалые эдикты о воостановлении Иерусалимского Храма...

Но вернемся в наше время. Неизбежное разрастание конфликта скоро превратит сражающуюся Ичкерию в “Кубу исламской революции” — или, если угодно, в “Республиканскую Испанию мусульманского мира”. Как бы ни изощрялась оказенненная пропаганда, наемники-исламисты — это “интербригадовцы” наших дней. Учтем следующее: для начавшейся 21 год назад в Иране мировой исламской революции, которая завязла сегодня в талибских окопах под Кабулом, чеченская война — это уникальнейший шанс обрести второе дыхание, обновить свои идеалы. Тем более, что ползучая либерализация Ирана лишает исторических перспектив основную базу исламского радикализма.

Продолжаем сравнения с еврейской историей. Стараниями новой, формирующейся на наших глазах, “национальной” российской элиты наша страна стремительно превращается в “новый Израиль”. В данном случае это значит — создать из России новый аванпост западного мира в его противоборстве с исламом. Уходящая “реформистская”, “демократическая” российская “элита” доказывала в 1992-96 гг. свое право на господство, представляясь в качестве незаменимого борца с коммуно-фашистским реваншем. Сменяющий ее новый правящий слой намерен подавать себя как единственную гарантию от радикального исламизма и террора. Поэтому для российской верхушки сейчас пойти на мирные переговоры с Грозным совершенно равноценно признанию демократами где-то лет 5 назад, что некий господин Ж. — это не некий грядущий Гитлер, но легко манипулируемый властями агент влияния в националистическом стане. При этом “коварный Запад” вовсе не желает воспринимать “патриотическую Россию” как свой щит от натиска агрессивной цивилизации ислама (кланялся нам “любимый автор” Зюганова Хантингтон). Точно так же как сладость патриотической легенды Пушкина о России как о щите Ренессанса от татарского нашествия доступна лишь невзыскательному отечественному слуху. На деле и татарская конница, честно выполняя свой феодальный долг, помогала доблестному вассалу Орды Александру Невскому в его разборках с “псами-рыцарями”, и русские ратники отличались в боях за Яву. Решись наследники Чингиз-хана продолжить свой анабазис к Последнему морю, в их рядах, а не против них, было бы большинство русских войск. Только ведь в Западной Европе царила “черная смерть” — куда ее завоевывать. И, возвращаясь к певцу битвы цивилизаций Хантингтону: обычно самые жестокие войны шли между соперниками за доминирование в рамках одной цивилизации, а вовсе не между ареалами мировых религий. Даже крестовые походы против мавров велись куда рыцарственней, чем против альбигойцев или пруссов.

Поскольку в ряды поборников “войны до победного конца” встали все самые не просто темные, но мерзкие силы современной России: генералы-садисты, гэбисты-провокаторы, администраторы-расисты и опьяневшие от запаха крови журналюги из породы информкиллеров, то “историческая педогогика” как бы требует поражения федералов. Тогда не усвоенный урок Афганистана и “первой Чечни” — нельзя сломить народ, сражающейся за свободу, — будет вдолблен в нашу страну уже лет на сто.

Но ценой такого развития событий будет не просто обвал недоделанной российской демократии и распад Федерации (хотя тут могут сказать — поделом вору и мука), но и установление жесточайшего исламистско-большевистского режима на территориях Кавказа, покинутых федералами. Вот действительное существо “чеченской” проблемы, от которого не уйти.

Так что же — можно или нет найти более или менее нормальный выход из этой ситуации — выход в интересах людей, а не честолюбивых бюрократических кланов?

Я думаю, что — да, если и исходить вот именно из того безусловного приоритета прав личности перед различными групповыми интересами: партийными, государственными, национальными, на котором всегда справедливо настаивало правозащитное сообщество.

Да, так называемое “национальное возрождение”, как и любой вид радикального движения,— это почти всегда тяжкое интеллектуальное и эмоциональное опьянение масс и форменное издевательство над духовной и культурной свободой. Однако в ряде случаев национал-сепаратизм диктуется потребностью в простом национальном выживании. Нет в мире силы, которая заставит чеченцев, объявленных в России архиврагами родины и человечества, чувствовать себя неотъемлемой частью нашей страны. Чеченцы не будут покорно жить под оккупацией: показных гуманитарных подачек надолго не хватит (как не хватает Южным Курилам, Сахалину и северам), а убийств, унижений и расправ горцы не прощают. Можно убедить (или принудить) этническое меньшинство не покидать многонациональное государство, но как без жесточайших репрессий заставить народ, уже фактически создавший на какое-то время собственное государство, осознавший себя суверенной нацией, вернутся в государство чужое, враждебное, еще недавно истреблявшее его? Можно ли было уговорить в 50-е годы Израиль (в котором был очень широко распространен язык германской группы идиш) войти в состав ФРГ — государства безусловно федеративного, крайне демократического и стоящего накануне экономического чуда?

Посмотрим в этой связи на цепочку тех последствий, которые оказались бы вполне, думается, возможными, если бы, предположим, в ноябре 1947 г. в Палестине не вспыхнула палестинско-еврейская война. Ближний Восток мог бы не стать в таком случае на целых полвека главной пороховой бочкой; не было бы всплеска арабского радикального национализма в побежденных странах и его тени — революционного фундаментализма; не было бы мощной советской зоны влияния на Ближнем Востоке; не было бы палестинского инкубатора международного терроризма; вероятно, сложился бы в Палестине прочный арабо-еврейский симбиоз; антисемитизм не стал бы теневой госидеологией в СССР; не было бы нефтяного кризиса 70-х и нефтедолларового допинга брежневщины, а значит экономические (а затем — неизбежно — политические) реформы начались бы в СССР на 15 лет раньше, шли бы энергичней, но планомерней…

Всего этого сказочного сценария вполне можно было бы добиться, хвати 54 года назад у британских властей мудрости преобразовать подмандатную Палестину в доминион.

Но колониальные власти жестоко пресекали попытки евреев, уцелевших от Холокоста, прибыть на Землю Обетованную. И вот еврейские радикалы ответили тогда на издевательства над беженцами террором. Когда еврейский Джохар Дудаев — Давид Бен-Гурион понял, что проще разбить дюжину арабских армий, чем добиться от премьера Бевина выполнения декларации лорда Бальфура о поддержке Англией еврейского национального очага, началось необратимое раскручивание спирали ненависти и насилия. Как положено, первыми жертвами войны стали терпимость и взаимопонимание. И сейчас очень трудно представить, что почти тысячелетие существовал арабско-еврейский культурный симбиоз.

Рассматривая доводы против чеченского сепаратизма, отбросим, однако, “геополитические” соображения и ассоциации. Обратимся к более близким нам реалиям.

Да, нам действительно очень невыгоден окончательный уход Чечни. Но ведь все равно в противаном случае пропасть между ней и Россией — на века. 19 веков назад первохристианство соединило — после жуткого Александрийского погрома — представителей двух, до рвоты ненавидевших друг друга этносов — греков и евреев. 80 лет назад ранний большевизм объединил представителей увлеченно резавших друг друга народов Закавказья, славян и евреев на Украине. В третье чудо подряд — в появление учения, которое принесет быстрое моральное перевооружение и снимет проклятие племенной вражды, — я не верю! Поэтому раны взаимной ненависти и недоверия придется лечить очень долго, и “российская Чечня” — это такой же пустопорожний лозунг, как “французский Алжир” 40 лет назад. Кстати, нам и не снились те позиции, которые были у французов к 1962 г.: все крупные населенные пункты под контролем, выиграны основные сражения, создан многочисленный лояльный местный слой администраторов, подавляющее большинство алжирцев проголосовали на референдуме за союз с Францией — всё втуне!

Поэтому даже если легализация ухода Чечни таит в себе опасность вызвать эффект домино — это надо принять, как восход утром или неизбежный крах социализма. Каждое мирное урегулирование конфликта с Чечней было бы для России менее выгодно. Чем дольше и ожесточенней конфликт — тем хуже будут условия мира. Если даже большинство российского общества и даст морально-политическую санкцию на геноцид, то это не значит, что его удастся “успешно завершить”: мы еще не знаем, каких демонов выпустили из ада (впрочем, чеченцы будут их воспринимать ангелами-мстителями с пламенеющими мечами). И тем более не купить нам еще несколько лет либеральных реформ ценой пирамиды чеченских черепов. Народ, готовый убивать ради своих интересов, вряд ли победит народ, готовый умирать за свободу, и вряд ли сумеет построить у себя общество, основанное на либеральных и демократических ценностях.

Очень весомы доводы против признания независимости Чечни психо-политического характера: унизительно, когда и этот народ от нас уходит, Великая Россия — это не Португалия или Индонезия, чтобы терять колонии. Кроме того есть, разумеется, и иные, не связанные с правом, препятствия к признанию государственного суверенитета Чечни. Но сосредоточимся на главных аргументах против. Это соображения юридические (точнее, квазиюридические) и гуманитарные.

С моей точки зрения, правовая принадлежность Чечни к Российской Федерации на декабрь 1994 г. была такая же фикция, как принадлежность РФ к СССР в день отмены Беловежского соглашения Госдумой в марте 1996-го. Чеченская республика вышла из СССР и РСФСР по той же процедуре, по которой, допустим, Литва вышла из СССР в марте 1991-го, УССР и БССР — в августе 1991-го, РСФСР — в декабре 1991-го, а именно: решение принял президент или парламент, а затем — сильно после — провели референдум. В Чечне референдум о независимости задним числом не провели, лишь уважая Хасавюртовскую отсрочку с определением статуса — тогда, напомним, обещали ждать 5 лет. Теоретическую равноправность союзных и автономных республик установил новоогаревский процесс. Учредительный процесс у нас толком не состоялся (Учредительное собрание подменили Конституционным совещанием), а то, что Шахрай или Филатов вписали в проект новой Конституции (безусловная легитимность приема которой вызывает ряд вопросов) некую “Чеченскую республику” — при том, что она к тому времени уже 15 месяцев была Ичкерией, — так это их придворное дело. Чеченцев на Конституционное совещание не сильно звали. Выстраивать республики по ранжиру: что можно Риге, нельзя Грозному, — значит проявлять себя истинным ленинцем-сталинцем. Считать ли, что чеченцы недостаточно сувереноспособны потому лишь, что их — в отличие от Балтии, Польши, Финляндии и Закавказского Комиссариата — в свое время не признал Ленин? Или суверенитет дарует лишь признание “восьмеркой” да Генеральной Ассамблеей ООН?

Значительно важней гуманитарная позиция непризнания независимости Ичкерии. Жизнь показала: оставаясь в полуизоляции, при неукрепившейся государственности, чеченские власти не могут поддерживать самые необходимые и минимальные стандарты социального обеспечения, законности и порядка ( как, впрочем, и добрая половина стран на глобусе. Ведь и вполне легитимного императора людоеда Бокассо чествовал президент Франции лично.И хотя императоры Веспасиан и Адриан были куда более умелыми и умеренными администраторами, чем восставшие против них Бар-Гиора и Бар-Кохба, а де Голль лучше руководил бы Алжиром, чем Бен Белла, однако что-то неукротимо влечет народы к свободе, невзирая на синяки и шишки, набиваемые об углы истории).

В этой ситуации становится ясно, что действительную стабильность, выгодную и для России и для Чечни, и относительно скорее, чем в любом другом случае, способную привести к их дружественному сближению и действительно добрососедскому существованию, может дать все-таки лишь включение Чечни в мощную и просвещенную систему более высокого порядка. Но — как это сделать?

Таких сверхсистем может быть реально три: Россия, панисламистское сообщество и, условно говоря, человечество — в лице его демократического авангарда — ОБСЕ.

Однако за три прошедших года РФ показала полную неспособность включить Чечню в легальную российскую экономическую, социокультурную и политическую жизнь. И каждый новый залп по Грозному, каждый этап кавказцев из Москвы лишь увеличивает дистанцию между Россией и Ичкерией.

Силы панисламизма способны “поднять Чечню” (это осилит частным образом пара-тройка саудовских миллиардеров). Но ценой за это будет превращение Ичкерии в Антиизраиль — ударную силу Антизапада.

Исходя из этого, можно с уверенностью утверждать,что наилучшим вариантом стало бы, условно говоря, “косовское решение” чеченской проблемы, инициатором которого могла бы стать сама Россия. И это было бы с ее стороны самым мудрым, исторически дальновидным, а в плане укрепления ее международного престижа — и самым эффетивным ее решением.

А именно:

—учитывая психологическую настроенность российского общества (а отчасти и в угоду лицемерию современного международного права), Чечня временно фиксируется как часть РФ;

—в регион, по предложению России, заинтересованной в скорейшем восстановлении Чечни и в устранении реальных поводов, каждодневно провоцирующих поддержание атмосферы психологического напряжения в отношениях между чеченцами и федералами, вводятся международные миротворческие и полицейские силы;

—в этих же целях через структуры ООН и ОБСЕ в Чечне назначается полностью автономная от Кремля администрация;

—республике оказывается вся необходимая гуманитарная и экономическая помощь, в которой активно участвует и Россия, на местную и международную полицию возлагается обязанность ликвидировать терроризм и киднэппинг, все беженцы, все выдавленные из Чечни русские, казаки и другие народности получают возможность возвратиться,

—и, наконец, после реальной стабилизации обстановки в Чечне в 20.. году проводятся выборы в Учредительное собрание Чечни и референдум по вопросу о самоопределении.

Разумеется, необходимость пойти на интернационализацию урегулирования конфликта может быть воспринята российскими властями как невыносимое унижение (ведь их психология пока что еще предельно инфантильна). Но такое решение, повторяю, может быть принято и осуществлено и как акт подлинной государственной мудрости, силы и благородства, способный лишь поднять международный престиж и авторитет России, вызвать уважение к ней во всем мире. Именно такой вариант представляется поэтому самым разумным — федеральные части еще могут завоевать Чечню, но федеральные власти сами ее не обустроят, и в нищей оккупированной стране повстанческое движение будет постоянно переплетаться с бандитизмом (нечто вроде колумбийского “Сендеро Луминосо” и прочих современных герилий), а враждебность населения к оккупационным войскам и через них — к русским вообще вряд ли перерастет в дружбу.

В чем главная трудность мирных переговоров? В том, что любая юридическая казуистика, вызванная проблемой статуса Чечни, немедленно упрется в один вопрос: имеют ли российские силовики и правоохранители право, допустим, беспрепятственно арестовывать жителей Ичкерии? Если у них такое право есть, тогда не окажутся ли беззащитны чеченские политики, военные, предприниматели или интеллигенты перед нашей милицией, “органами” и прокуратурой? И, учитывая это, естественно предположить, что на такой статус Чечня не пойдет ни за что. Тем более, что жизнь показала — нашим правителям верить нельзя ни на грош и все их торжественные гарантии, вроде четырех мирных соглашений с Чечней, не стоят и самого ломаного гроша. А не будет права у российских властей и правоохранителей чинить суд и расправу в Ичкерии — это и есть на самом деле независимость от России, как бы ее ни называли. Другое дело, что Чечня могла бы стать членом некоей сложной конфедерации на основе Российско-Белорусского союза, но в уставе этого союза записано коварное требование к участникам — обязательно быть членами ООН. В тот момент, когда это условие “забили” в Устав Содружества, идея постепенного возвращения Чечни в Россию через участие в этом Содружестве была похоронена. В стране “военной демократии” Чечне господствует далеко не европейское понимание прав человека, и без широкого диалога российской и чеченской общественности популяризировать либерально-гуманистические ценности там будет сложно. Хотя для действительно просвещенного патриота Виктора Астафьева и для миллионов его единомышленников шариатское “народное правосудие” с его поркой пьяниц и хулиганов, публичными расправами с извергами-бандитами не выглядит столь уж ужасающе...

Чеченцы старательно загнаны в угол и готовы к любым действиям против врага, а в России — после 12 лет борьбы за демократию на основе прав человека — широко внедрен чекистско-фашистский принцип коллективной ответственности, наша страна вновь готова противостоять свободному миру, мешающему ей строить железом и кровью империю. Выбираться из этой клоаки ненависти и России, и Чечне придется вместе. И иной основы для мира, кроме старых добрых принципов соблюдения прав человека, я не вижу.