Сборник статей «Бестиарный код культуры» [3], вышедший в издательстве Intrada в 2015 г., является в определённой мере итоговым и подводит черту под серией научных конференций, проводимых в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ) с 2011 по 2014. В ходе этих встреч происходил увлечённый диалог между представителями разных дисциплин: литературоведами, культурологами, историками, лингвистами. Образ зверя, сопровождающий человеческую культуру с момента её возникновения, становился объектом исследования разных научных школ и методов: от психоаналитических построений до статистического анализа и корпусных исследований. Однако главные связующие принципы, позволившие преодолеть эклектику и разномасштабность материала, сформулированы в терминах риторики (RES et VERBA).
В «Бестиарном коде культуры» редакторы отказались от принятого в первых трёх выпусках [1, 2, 5] деления на Россию/Запад и обозначили разделы в соответствии с проблематикой статей. Таким образом, рубрикация сборника позволяет отчётливее увидеть, какие именно аспекты бестиарности привлекли внимание исследователей. Основные направления, на наш взгляд, были обозначены уже на предыдущих конференциях и получают дальнейшее развитие и/или завершение в статьях сборника. Начать обзор следует с бестиария в изобразительном искусстве и литературе, со статей, рассматривающих отношения между визуальным образом и текстом. Следующая группа исследований может быть объединена темой риторики бестиарности и различных сфер её применения. Традиционно большое количество работ посвящено бестиариям отдельных авторов, «литературному бестиарию» (в настоящем сборнике он оказался наиболее населённым). Если же речь заходит об «экспериментах с бестиарными кодами», то заметным становится стремление дать культурологический срез и тяготение к авангардной (в широком смысле) эстетике.
Итак, первый раздел посвящён риторическим аспектам эмблематики и, шире, соотношению визуального и словесного в бестиарии. Его открывает одна из наиболее интересных статей сборника – «Бестиарии, часословы, алхимия – мутация символического кода» А.В.Нестерова. Автор рассматривает изображения животных в орнаментальных рамках 4-х рукописных вариантов алхимического трактата «Splendor solis», сопоставляя их значения в традиции христианской средневековой книжной миниатюры с теми смыслами, которые они приобретают в алхимии. Исследователь ставит под сомнение распространённый миф о «философском камне» как источнике материального обогащения и переносит акцент на духовную основу алхимических поисков. Иными (более сложными) предстают и отношения между алхимиками и официальной церковью на раннем этапе: «Алхимия вполне неплохо чувствовала себя в “церковной ограде”, заимствуя у христианства некоторые парадигмы спасения и бессмертия, трансформируя их на свой лад, но стараясь это не акцентировать» [3. с. 27].
Переосмысление традиции средневековой книжной миниатюры в первых печатных книгах становится предметом статьи О.В.Субботиной «Визуализация греха в европейских первопечатных книгах: истоки и развитие бестиарных образов гордыни». Автор останавливается на проблеме риторики визуального образа в европейском искусстве Средневековья и раннего Нового времени.
Статья Д.А.Зеленина «Риторические стратегии совмещения человеческого и звериного в эмблематике» посвящена анализу европейской эмблемы XVI-XVII веков. Её безусловным достоинством является обращение к редким и практически не известным отечественному читателю трудам Я.Катца, Я.Борница, И.Самбука, Б.Ано.
Завершает раздел исследование А.Е.Махова «Крокодиловы слёзы, другие реалии и символы: эмблематика пересматривает бестиарную традицию», в которой наиболее отчётливо предстаёт механизм смысловой трансформации при сохранении традиционного образа животного. Автор статьи разграничивает «означающее», т.е. «реальных» животных, какими их описывают античная естественная история и средневековые бестиарии, и «означаемое» (традиционные смыслы, также восходящие к Античности и Средневековью) [см. 4]. Учёный показывает, что, если в отношении первых эмблематисты соблюдали верность источникам даже в тех случаях, когда их истинность вызывала сомнения, то с «означаемыми» поступали иначе: они подвергались семантическим и комбинаторным трансформациям. «В первом случае, — пишет исследователь, — мотив или образ, заимствованный из средневековой культуры, меняет свою семантику; во втором — средневековые мотивы и образы, с их «готовыми» смыслами, образуют новые сочетания [3. с. 54].
Рубрика «Бестиарий в мифологии» представлена единственной статьёй: З.А.Ткачук «Архаический космос эвенков и его зооморфные обитатели». Однако это не означает отсутствие интереса к мифологическому аспекту бестиария у других авторов. К мифологическим истокам бестиарных кодов, в частности, к архаическим моделям животных, так или иначе обращаются многие участники, о чём с очевидностью свидетельствует частотность слов «миф» и «архетип» в рецензируемом сборнике (имеются в виду не только сами слова «миф» и «архетип», но и их производные).
Идея сохранения визуального облика (или некоторых константных черт) бестиария и его способность впитывать новые смыслы прослеживается в статьях третьей рубрики «Бестиарий и культурный трансфер». Открывает её «Путь дельфина: Античность, Ренессанс, Московская Русь — к истории символической семантики образа» Е.В. Пчелова. Автор рассматривает образ дельфина в эмблематике Московской Руси. Учёный высказывает интересную гипотезу о возможной аллюзии на Константинополь в образе дельфина, появление дельфина «в эмблематике Московской Руси XV века кажется вполне закономерным в контексте преемственности Московского царства от Второго (и через него Первого) Рима» [3. с. 75].
Статья М.Ф.Надьярных «Мифологика тератоморфизма, или Следы химеры в современных вымыслах» также повествует о путешествии бестиарного образа в пространстве и времени культуры: химера утрачивает первоначальный зооморфизм, став гротескным соединением «человеческого» и «звериного», а затем и вовсе превращается в чистую («бестелесную») метафору. В противоположность образам, легко впитывающим «новые смыслы», химера столь же легко приобретает новые формы. Этот полиморфизм делает её особенно любимым образом-символом «переходных» эпох, в том числе и современной [3. с. 88]. Фееричный (насколько это допустимо в рамках научной статьи) стиль изложения в полной мере соответствует избранному сюжету.
В заключительной статье рубрики «Анималистические персонажи средневековья в литературном сознании ХХ века» Е.В.Казакова прослеживает традицию средневековых бестиариев и «Романа о Лисе» в творчестве французского писателя-анималиста Мориса Женевуа. К сожалению, автор не всегда аргументирует свои утверждения и указывает источники информации. К слову, справочный аппарат этой статьи показался нам любопытным: из 7-ми сносок 5-ть отсылают к текстам М.Женевуа, и только две, одна из которых является автоцитатой, – к исследованиям по данной теме.
Изучение риторики бестиарности, которой была посвящена прошлая конференция [4], продолжает статья О.Л. Довгий «Вторичная бестиарная номинация». Останавливаясь на парадоксальных наименованиях типа «Сей Лев – осёл» автор вводит для их обозначения термин «вторичная бестиарная номинация». Данный приём состоит в том, что «одному зверю дают имя другого в целях хвалы или хулы» [3. с. 101]. Многочисленные примеры из русской литературы XVIII-XIX веков (главным образом, из сочинений Д.И.Хвостова), приведённые автором статьи, позволяют увидеть как механизм действия, так и производимый эффект.
Проблеме восприятия и интерпретации библейских образов поэтами XVIII века посвящена статья В.Л.Коровина «”…Мною сотворён с тобой…” Бегемот и левиафан у М.В.Ломоносова и Н.П.Николева» (в аннотации она почему-то имеет иное заглавие: «Превращение Бегемота и Левиафанана в русской литературе XVIII-нач. XIX веков»). На примере «Оды, выбранной из Иова» М.В. Ломоносова и написанной в подражание ей оды Н.П.Николева показаны различные стратегии поэтов в отношении бестиарных образов. Если Ломоносов подчёркивает грандиозность бегемота и левиафана, наглядно демонстрирующих величие творца, то Николев переносит акцент на «чудовищность» и усиливает их демонизм даже в сравнении с каноническим текстом.
Тему бестиарного кода в риторике русского XVIII века продолжает статья Д.П.Ивинского «Безразумных козлят далеко почтеннейшими, нежели попов ставит», в которой исследуется историко-культурный контекст сатиры М.В. Ломоносова «Гимн бороде». Автор полагает, что определение адресата сатиры и события, послужившего причиной её появления, позволяет не только уточнить комментарий к тексту, но и раскрывает малоизвестную страницу ранней истории Московского университета [3. с. 128].
Статья Ю.Б.Орлицкого «“Бестиарий” Дмитрия Бобышева и Михаила Шемякина» повествует об интересном проекте художника М. Шемякина и поэта Д. Бобышева «Звери святого Антония» (Нью-Йорк, 1989). Обозначая историко-культурный контекст книги Бобышева–Шемякина, Ю.Б.Орлицкий указывает на многочисленные литературные и изобразительные источники их «Бестиария»: от «Искушения св. Антония» Г.Флобера и «каталогов животных» сюрреалистов до лубочных картинок и фольклора. Автор статьи приходит к выводу, что своеобразный синтез двух вербальных и одного визуального элемента ориентирует читателя-зрителя на припоминание разнообразных источников и восприятие синтетического произведения на их фоне. Исследователь отмечает, что черты «бестиарного» жанра, не определяя произведение целиком, тем не менее, просвечивают сквозь «более поздние и искусственные наслоения» [3. с. 144].
Снятие границ между животным и человеком становится предметом исследования А.А.Ардент. Её статья «“Новый постсоветский оборотень” — возвращение Нового Советского человека» посвящена экспериментам раннесоветского и постсоветского периода. Более широкий круг вопросов, связанных с проблемой соотношения человека и животного в современной культуре, рассматривает Д.М.Давыдов («Животное как субъект: от философских истоков до Кулика, Сорокина, Кузнецова и Горалик»). Характерно, что исходным пунктом обоих авторов стала цитата Дж.Агамбена о стирании границ между человеком и животным. Есть и ещё ряд точек пересечения: опыты И. Иванова, перформансы О.Кулика. Однако проблематика статьи Давыдова несомненно шире, автор делает обзор как современных философских и антропологический концепций, так и художественных моделей, прежде всего, литературных (от Г.Уэллса и М.Булгакова до В.Пелевина, В.Сорокина, Л.Горалик и С.Кузнецова). Д.М.Давыдов вводит оппозицию зверочеловек-человекозверь, иллюстрируя обе модели рядом литературных практик. Интересным представляется наблюдение автора о сходной функции (одновременно конструктивной и пародийной) образов псоглавцев в романах У.Эко «Баудолино» и В.Сорокина «Теллурия» [3. с. 160].
От персонажей, совмещающих звериные и человеческие черты, перейдём к бестиарным портретам. В статье «Елисейский зоопарк, или бестиарные портреты Н.Саркази и Ф.Олланда» О.А.Кулагина анализирует механизм анималистической метафоры и её функциональность в современном французском политическом дискурсе. Автор подробно останавливается на зоологических метафорах и сравнениях, в том числе и имеющих богатые культурные коннотации, как, например, «галльский петух» [3. с. 163]. Бестиарная метафора активно используется политическими деятелями и их окружением, как для создания собственного положительного имиджа, так и для дискредитации противника.
Лингвистические аспекты бестиария раскрываются в статье Н.О.Фаризовой «Антиэдем Александра Введенского». Основываясь на анализе корпуса из 48 текстов, написанных в период с 1920-1941 г., автор подчеркивает особый статус бестиарной темы в творчестве Введенского и констатирует отказ от антропоцентризма в онтологических представлениях поэта-авангардиста.
К философскому аспекту бестиария обращается Л.О.Овчинникова. Её статья «Одухотворение животного мира в ценностной картине мира Ю.Н.Куранова» рассматривает статус анималистических образов и мотивов в художественной системе писателя.
О.В.Федунина подробно анализирует мотив «двойничества» и специфику его реализации («Трансформация мотива двойничества в повести Колетт “Кошка”»). Статья содержит ряд интересных наблюдений и убедительных аргументов, касающихся системы персонажей и проблемы точки зрения. Автор демонстрирует своеобразие сюжетной реализации мотива «двойника» у Колетт, а также указывает в качестве возможного литературного источника новеллу Э.По «Чёрный кот». Вопрос о жанре нуждается, на наш взгляд, в небольшом комментарии: выбор между «повестью» и «романом», не всегда очевидный и для отечественного литературоведения (о чём свидетельствует, например, «Капитанская дочка»), осложняется отсутствием специального термина для среднего жанра в западной традиции (в том числе и во французской). Несовпадение жанровых систем неизбежно приводит к разночтениям в переводах: так, новеллу «Гобсек» и роман «Посторонний» у нас нередко называют «повестью», а русские повести во французских переводах обычно превращаются в романы (например, «Ася», «Вешние воды» И.С.Тургенева), реже в «новеллы» («Нос» и «Шинель» Н.В.Гоголя, «Кроткая» Ф.М.Достоевского).
Ольна Лемберг (статья «Три белых коня и Четыре всадника – тарологическая конюшня Райдера-Уэйта») останавливается на колористике и деталях изображения английской колоды карт Таро RWS (1908-1909). Масть лошадей и атрибуты всадников отсылают к пророчествам св. Иоанна и прочитываются через призму последующих исторических событий.
Бестиарию А.С.Пушкина посвящены две статьи сборника. А.Львова в статье «О пушкинских зверях» обращается к анималистическим характеристикам и самоидентификации поэта, а также предпринимает попытку проследить правила комбинаторной игры в образах «невиданных зверей», созданных Пушкиным. Продолжает начатую тему статья А.Г. Волховской «1001 петух А.С. Пушкина», в которой рассматриваются возможные источники сюжета «Золотого петушка» и ставится вопрос о связи этого образа с эмблематической традицией.
Самый многочисленный раздел сборника открывает статья Т.А.Гуревич «“Животный магнетизм” мемуарной прозы Т. де Квинси», представляющая интерес с нескольких точек зрения. Во-первых, автор обращается к теме анималистических образов в творчестве Т. де Квинси, мало разработанной не только в отечественной англистике, но и в западном литературоведении. Во-вторых, Т.А.Гуревич анализирует неизвестную широкой публике мемуарную прозу де Квинси, которая позволяет увидеть образы английских романтиков «Озёрной школы», а также самого автора отличными от сложившихся стереотипов. И наконец, статья интересна с лингвистической и культурологической точки зрения, поскольку автор не только предлагает параллели английских и русских идиом, включающих названия животных, но и комментирует сферу их употребления и возможные коннотации, основанные на разборе конкретных ситуаций из текстов де Квинси.
Продолжает «английскую» тему статья А.А.Поповой «К вопросу о семиотике бестиарности в поэме Т.С.Элиота “Бесплодная земля”». Автор рассматривает возможные значения зооморфных образов (крыса, пёс, соловей, ласточка), появляющихся на страницах Т.С.Элиота, в контексте философской системы автора.
В статье «Интертекстуальность и миф: образ змея в ранних романах Л.Малербы» А.В.Голубцова соединяет творчество не самого известного отечественному читателю итальянского автора с одним из самых знаменитых образов мировой культуры – змеем. На пересечении этих линий возникает ряд интересных и тонких наблюдений о возможных литературных источниках итальянского писателя-неоавангардиста.
Предпринимая очередное исследование бестиария Нила Геймана («Бестиарий сказочной повести “Coraline” Н. Геймана»), О.В.Закутняя обращается на этот раз к системе образов и принципам их организации. Она выделяет «вертикальный», восходящий к мифологической модели, и «горизонтальный» (основанный на последовательности появления персонажей по ходу повествования) принципы.
Анимализмы и их функции (в частности, для создания эффекта подлинности) исследует А.В.Устинов в статье «Бестиарная образность в художественном творчестве Д.Л.Мордовцева».
Два типа зооморфных образов разграничивает в творчестве Ю. Домбровского М.А.Нестеренко («Рогатая кошка, балхашский тигр: бестиарий в романах Ю.О.Домбровского “Хранитель древностей” и “Факультет ненужных вещей”»). Первые, по мнению исследовательницы, являются образами-манифестами, а вторые характеризуют хронотоп.
В «Чудесном зверинце Н.Кононова» А.В.Скрябина также останавливается на двух ключевых образах: «кошке» и «собаке». Их особый статус в творчестве современного писателя обусловлен тем, что они не только являются действующими лицами рассказов, но и выполняют функцию культурных символов, отсылающих к мифологическим и литературным источникам. За счёт совмещения мифологического подтекста с диссонирующими бытовыми деталями возникает пародийный эффект, провокация читателя. Как указывает автор статьи, писатель «подсказывает» интерпретацию персонажа, намекает на известный миф через сюжетную ситуацию, но предложенное решение оказывается верным лишь отчасти: кошка и собака лишаются привычного мистического ореола, традиционные культурные символы травестируются, «высокое» и «низкое» меняются местами, смешиваются [3. с. 249-250].
Уже по традиции сборник завершает статья О.Ю.Казмирчук «Оппозиция «чёрное-белое» при создании образа кошек и собак», в которой на материале творчества детей (11-13 лет) рассматриваются две перекрещивающиеся пары: кошка↔собака и белое↔чёрное. Автор приводит интереснейшие примеры, которые демонстрируют, как традиционное для европейской культуры противопоставление кошки и собаки снимается, когда мы имеем дело с базовой оппозицией «черное-белое»: «белые кошки действуют также как и белые собаки» [3. с. 252]. Интересные наблюдения и убедительные выводы О.Ю.Казмирчук позволяют увидеть отражение традиционных образов культуры в детском сознании и одновременно представляют устойчивые элементы «взрослой» культуры как бы со стороны, в непривычном ракурсе.
Хочется подчеркнуть полиграфическую культуру издания, интересный дизайн и замечательные иллюстрации, выходящие за рамки орнаментального и иллюстративного материала и имеющие самостоятельную ценность. К незначительным, как нам кажется, техническим недочётам относятся отсутствие единообразия в аппарате ссылок (особенно разнообразны ссылки на интернет-источники) и разночтения в названиях статей (в аннотации и основном тексте) [3. с. 5, 7, 115, 217].
Книга «Бестиарный код культуры», на наш взгляд, сохраняет и передаёт атмосферу конференций: живую, временами весёлую, далёкую от иссушающего педантизма некоторых «академических» собраний. Будем же надеяться на продолжение самих встреч и на появление новых изданий, посвящённых неисчерпаемой теме зверя в культуре.
