Мусульманин родом из Судана и ученый-правовед, изучающий права человека в межкультурной перспективе, Абдуллахи Ахмед ан-Наим смог примирить в себе исламскую веру с решительной приверженностью универсальным правам человека. Он убежден, что эти права должны быть ориентированы на человека, а не на государство. Осознавая противоречивый характер своих взглядов, ученый готов к полемике со своими идейными противниками. «Если моя точка зрения не вызывает разногласий, значит она никому не интересна».

Беседу провела Шираз Сидхва

Что вы имеете в виду, говоря о трех аспектах прав человека?

Под аспектами прав человека я подразумеваю их концепцию, содержание и контекст.

Концепция прав человека заключается в их универсальности, поскольку мы говорим о правах, присущих каждому человеку без исключения. Однако соблюдается ли эта универсальность на практике? Действительно ли мы можем защищать права человека как такового? Знаете ли вы хотя бы одно такое государство? Увы, то, что мы наблюдаем, свидетельствует об обратном – страны ловко орудуют понятиями универсальных принципов прав человека с целью взаимного обвинения в силовой политике вместо того, чтобы использовать их в качестве основы для разработки государственной политики, направленной на защиту человеческого достоинства всех людей.

Под содержанием понимается то, что конкретно считается правом человека. Следует признать, что и здесь мы далеки от цели. Обеспечение прав человека еще не стало приоритетом государственной политики.

Третий аспект – контекст – связан с вопросом о том, реализуются ли принципы прав человека на практике, создаются ли условия для их соблюдения там, где это особенно актуально. Что значат права человека для сообществ, прозябающих в нищете в Каире, Карачи или Лагосе? Помогли ли эти права изменить их жизнь к лучшему?

Какую роль следует отводить государству в деле защиты прав человека?

Исходя из моих наблюдений, защита со стороны государства всегда осуществляется на уровне гражданских прав, а не прав человека. Иначе говоря, государство защищает права своих граждан и иностранцев, проживающих в стране на законном основании, а отнюдь не человека как такового.

По этой причине защита прав человека в случае беженцев и трудящихся-мигрантов, например, обеспечивается не так, как это предусмотрено Всеобщей декларацией прав человека (ВДПЧ(link is external)). При этом права граждан и законных резидентов прописаны во всех деталях. Именно государство принимает решение о переговорах относительно заключения соглашений с другими государствами, о ратификации – или нератификации – существующих международных соглашений, а также о том, как и в какой мере оно намеревается защищать права лиц, находящихся под его юрисдикцией.

Таким образом, все вопросы относительно прав человека находятся в руках государств. Нормы международного права ни к чему их не обязывают. Объединенные Нации и другие международные организации состоят из государств и ими же управляются. Они могут действовать лишь в рамках, установленных их членами.

Быть может, такое положение вещей и соответствует нынешней стадии развития человечества, но оно не способствует защите прав человека. Я вижу в такой саморегуляции настоящий парадокс, ибо государства не должны иметь возможность контролировать основополагающие права человека и манипулировать ими.

Как же можно добиться соблюдения прав человека?

Я вовсе не хочу сказать, что нам не нужны права человека или что обеспечить их защиту на практике невозможно. Я лишь хочу подчеркнуть, что нам следует иметь четкое представление о природе этих прав, их определении и реализации.

Я считаю, что права человека должны определять люди, которым предстоит принять и соблюдать их в повседневной жизни. Они не должны устанавливаться ни бывшими колониальными державами для бывших колоний, ни делегатами постколониальных государств, ни международными бюрократами.

Во-вторых, нормы в области прав человека должны внедряться поэтапно путем принятия мер, учитывающих существующие реалии, то есть потребности и ресурсы конкретного сообщества, а не посредством принятия изобилующих громкими фразами законов, которые можно будет цитировать на похожих одно на другое заседаниях международных организаций и дипломатических или научных конференциях.

В-третьих, выбор стратегий внедрения этих норм также должен напрямую зависеть от контекста, конкретных обстоятельств, и осуществляться под контролем лиц, являющихся субъектами этих прав.

Могли бы вы пояснить на примере?

Если я, например, хочу положить конец практике калечения женских половых органов в Судане, я ничего не добьюсь, приняв декларацию в Женеве. Даже если в Судане выйдет соответствующий закон, на деле вряд ли что-то изменится. Единственный способ этого добиться – это изменить общинный менталитет.

В 1946 году – в год моего рождения – Великобритания внесла в Уголовный кодекс Судана поправку, согласно которой проведение калечащих операций на женских гениталиях подлежит наказанию в виде лишения свободы сроком на два года. Сейчас мне 72 года, и эта практика по-прежнему процветает: увечьям подвергается более 90 % женщин в стране. Насколько мне известно, ни одного расследования по таким делам не велось. Аналогичную проблему представляют убийства в защиту чести. Эти две области остро нуждаются в изменениях.

Как же добиться этих изменений?

Нам необходимо отказаться от формализма и бюрократии и воззвать к воображению людей, подтолкнуть их к переменам.

Зачастую люди не пытаются что-то менять, потому что заранее уверены в провале. Но они ошибаются. Вера в победу и решительный настрой способны творить чудеса. Только посмотрите, каких результатов удалось добиться движению за права гомосексуалистов за каких-то двадцать лет. В 1995 году, когда я переехал жить в Атланту в штате Джорджия (США), гомосексуализм считался там уголовно наказуемым преступлением, а в 2015 году однополые браки были узаконены в Конституции.

Скорость, с которой произошли перемены, наглядно свидетельствует о том, что совсем нет необходимости начинать изменения с закона. Преобразования внутри самой общины, на культурном и социальном уровне – вот истинная движущая сила перемен (а вовсе не их следствие, как можно предположить).

Когда вы говорите о культуре прав человека и о ее внедрении посредством внутренней пропаганды и межкультурного диалога, что конкретно вы имеете в виду?

Под культурой прав человека я понимаю те ценности, которые мы усваиваем с раннего детства в процессе социализации и которые закрепляются в течение всей жизни. Эти ценности создают основу уважения и защиты прав человека, даже если называют их по-другому. У любого человека, любого человеческого сообщества присутствует естественная склонность к уважению достоинства других людей и стремление к межобщинному согласию, гармоничному сосуществованию и взаимозависимости.

На мой взгляд, все это ценности, непосредственно связанные с правами человека, хотя подчас их таковыми не представляют. Начиная с 1980-х годов я активно выступаю за развитие культуры прав человека в каждом сообществе с целью создания прочной основы для расширения и укрепления консенсуса как внутри культур, так и между ними. Этому вопросу посвящается вышедшая в 1992 году книга Human Rights in Cross-Cultural Perspectives: A Quest for Consensus(link is external) («Права человека в межкультурной перспективе: в поисках консенсуса»), редактором которой я выступил.

Расскажите, как у вас появился интерес к изучению прав человека с точки зрения ислама?

В 1960-е годы, когда меня терзал внутренний конфликт между мусульманской верой и непринятием шариата, мне повстречался устад (почетное обращение к учителю) Махмуд Мухаммед Таха – выдающийся суданский мыслитель. Его переосмысленное видение ислама помогло мне примирить свои религиозные убеждения с приверженностью защите прав человека.

Устад Таха был инженером по профессии, суфием по вероисповеданию и реформатором по призванию. В 1940-е годы он участвовал в борьбе за независимость Судана, а в период англо-египетского кондоминиума был политическим заключенным. Он основал и возглавил республиканскую партию, ратующую за независимость Судана и провозглашение его демократической республикой. После длительного тюремного заключения и периода, посвященного изучению религии, в 1951 году устад Таха выступил с модернизированным видением ислама.

После его трагической казни в январе 1985 года и подавления основанного им реформистского движения в Судане я покинул родину, но продолжил работать над пониманием и применением реформаторских методов моего учителя, стараясь следовать им и в своей жизни.

Расскажите нам о своем проекте «Будущее шариата».

Мой текущий проект, озаглавленный «Будущее шариата»(link is external), объединяет в себе ряд тем из моей научной работы и мою деятельность в поддержку социальных преобразований. Эти идеи формировались у меня постепенно, начиная с учебы на юридическом факультете в 1960-е годы. Что касается реформы и изучения ислама, то мне удалось найти гармонию между моей религией и приверженностью идеалам светского государства с точки зрения ислама, что я уже сделал в отношении прав человека.

На своем сайте и блоге я обратился ко всем с призывом начать открытое обсуждение идей из моей книги Islam and the Secular State(link is external) («Ислам и светское государство»), опубликованной в 2008 году.

Я убежден, что принципы прав человека и гражданственности больше соответствуют идеологии ислама, чем стремление якобы исламского государства применять законы шариата. В своей книге я представил исламские доводы в пользу отделения религии от государства и регулирования отношений между исламом и политикой. Я подчеркиваю, что принудительное введение законов шариата государством противоречит изложенному в Коране принципу добровольности принятия ислама. Личные религиозные убеждения и коллективная религиозная идентичность могут находиться в гармонии: для того чтобы быть мусульманином по собственному убеждению и выбору – а истинным мусульманином можно стать только так – мне нужно светское государство, занимающее нейтральную позицию в вопросах религии и поощряющее искренность исповедания.