Беседу провела Аниса Баррак

В июне и июле 2012 года в Томбукту экстремисты сравняли с землей десять религиозных и исторических памятников, внесенных в Список всемирного наследия ЮНЕСКО(link is external) еще в 1988 году. Эти действия не остались безнаказанными: их организатор Ахмед аль-Факи аль-Махди был признан виновным по делу о преднамеренном разрушении культурного наследия, которое впервые в истории было квалифицировано как военное преступление. Рассмотрением дела занимался Международный уголовный суд (МУС(link is external)), в который власти Мали обратились в связи с уничтожением культурных памятников. Такая жалоба поступила в МУС впервые. Ахмед аль-Факи аль-Махди был арестован в 2015 году. 27 сентября 2016 года МУС приговорил его к девяти годам лишения свободы, а 17 августа 2017 года обязал его выплатить потерпевшим компенсацию в размере 2,7 миллионов евро.

До этих событий Ахмед аль-Факи аль-Махди, выходец из племени туарегов Малийского Азавада, работал в одной из школ Тобмукту, где проживал с 2006 года. О нем положительно отзывались как члены его общины, так и жители Томбукту. Что же побудило его восстать против своих соотечественников и единоверцев? Как образованный человек, воспитанный на принципах суфизма, смог пойти на преступление, противоречащее канонам этого распространенного в Африке исламского течения? Что подтолкнуло его встать на путь радикального политического исламизма и насилия? И когда именно наступил переломный момент?

В стремлении получить ответы на эти вопросы «Курьер ЮНЕСКО» встретился с Ахмедом аль-Факи аль-Махди в центре содержания под стражей МУС(link is external) в Гааге (Нидерланды). Бывший экстремист рассказал нам о своем детстве в пустыне на севере Мали, о лагерях для беженцев-туарегов в Мавритании и Алжире, где ему довелось жить со своей семьей, о службе в ливийской армии и о возвращении на родину — в Мали, в Томбукту.  Сюда его привели поиски стабильности и признания и здесь он находился, когда на севере страны вспыхнул конфликт. Это эксклюзивное интервью не только раскрывает перед нами судьбу Ахмеда аль-Факи аль-Махди, полностью признавшего свою вину, но и знакомит со сложными проблемами социального и культурного характера, которые вот уже более полувека служат источником напряженности и конфликтов на севере Мали. Иными словами, оно проливает свет на те обстоятельства, в которых появились и радикальные сепаратистские движения исламистского толка, и джихадистские группировки, действующие сегодня по всему миру.

Вы признали свою вину в разрушении девяти мавзолеев и части мечети Сиди Яхья(link is external) в Томбукту в 2012 году. В частности, Вы организовали и возглавили операции по уничтожению этих объектов культурного наследия. Какими полномочиями Вы обладали и какими основаниями руководствовались в Ваших действиях? 

На тот момент я стоял во главе полиции «Хизба» — одной из четырех административных структур радикальной группировки «Ансар-ад-Дин», которая связана с подразделением «Аль-Каиды» в странах исламского Магриба. В начале 2012 года эта группировка оккупировала север Мали, а в апреле она расположила свой штаб в Томбукту, после того, как изгнала из города бойцов Национального движения за освобождение Азавада (НДОА).

«Хизба», отвечающая за «поощрение добродетели и предотвращение порока», должна была подавлять любые действия, противоречащие предписаниям ислама с точки зрения этого движения. Мавзолеи Томбукту считались воплощением таких действий по двум причинам. Во-первых, способ совершения молитвы верующими считался кощунственным. Во-вторых, неприемлемым считалось само существование построек над могилами. Когда руководство приняло решение разрушить мавзолеи, я получил приказ осуществить его с помощью своих отрядов. Я выполнил возложенную на меня задачу с максимальным усердием, как и всегда в моей работе.

Кто принял решение о разрушении памятников? Одобрили ли Вы его?

В мои обязанности входила борьба с действиями, противоречащими законам ислама. Я вместе со своими солдатами контролировал поведение населения, регулярно посещал мавзолеи и разъяснял людям, как нужно себя вести, давал им советы, выступал с лекциями по местному радио… Приказ о разрушении мавзолеев дал лидер «Ансар-ад-Дин» Ияд аг-Гали, который принял такое решение под влиянием своего окружения и, в частности, членов «Аль-Каиды» в странах исламского Магриба. Эти группировки стремились заставить население следовать ваххабитской идеологии, и к подобным масштабным операциям «Аль-Каида» прибегала в стратегических целях: чтобы произвести впечатление на потенциальных адептов и продемонстрировать приверженцам организации свою решимость и эффективность. 

В ходе обсуждений, по итогам которых было принято решение, я открыто заявил, что считаю разрушение мавзолеев нецелесообразным, поскольку ущерб от этого может быть более значительным, чем польза. Я напомнил своим соратникам правило шариата, гласящее, что не дозволено избавляться от зла, которое влечет еще большее зло. Я предупредил, что разрушение мавзолеев может принести жителям города еще больший вред — в частности, что оно может породить в их душе ненависть и подтолкнуть их на насилие по отношению друг к другу. Я опасался худшего, представляя себе, как вооруженные группировки будут стрелять по гражданскому населению.

Я был убежден, что с точки зрения шариата уничтожение мавзолеев не имеет правовых оснований. Согласно фетве, принятой во всех направлениях ислама, могила может возвышаться над землей не более чем на шибр (около 10 см). Однако эта фетва относится лишь к новым захоронениям и не касается уже существующих могил. По моему мнению, в разрушении мавзолеев не было необходимости. 

Чтобы выжить, большая часть населения Томбукту была вынуждена согласовывать свои действия с этими группировками. Я прилагал больше усилий, чем все другие.

Сомневались ли Вы в правильности своих действий во время разрушения памятников? О чем Вы думали?

Я считал себя лишь звеном в административной цепи и полагал, что за последствия должны отвечать те, кто принял решение и дал приказ. Я совершенно точно знал, что если не выполню приказание, то меня отправят в отставку. Жалованья мне не платили, однако группировка обеспечивала мою семью всем необходимым.

Тем не менее, я понимал, что должны чувствовать местные жители. Мне была прекрасно известна историческая и духовная ценность этих мест. Я, как и другие жители Томбукту, тоже приходил в мавзолеи, хотя и воспринимал их по-другому. Я считаю, что посещение кладбищ — это наш долг. Для меня не имеет значения, обычные ли там могилы, или же на них возведен мавзолей, поскольку ко всем умершим я отношусь одинаково. Из рукописей я узнал историю большинства святых, в честь которых были названы мавзолеи. 

Это ученые и великие люди, благодеяния которых даже после их смерти наполняют место, где они находятся, особой энергетикой. Пророк завещал нам объединять могилы на кладбищах и не оставлять умерших в одиночестве и в нужде.

Остается вопрос о том, можно ли обращаться к умершим с мольбами о заступничестве перед Аллахом. Лично я эту идею отвергаю. Об этих мавзолеях ходило много слухов. Кто-то говорил, что могилы в них пусты, другие утверждали, что там похоронены Хасан и Хусейн, внуки Пророка, но это чистая ложь. Я был убежден, что мавзолеи в Томбукту возвели, чтобы ввести в заблуждение наивных людей. Поэтому, хотя я и знал, что оснований для их уничтожения с точки зрения шариата нет, я не видел проблемы в том, чтобы покончить с обманом и разрушить эти сооружения. При этом я был категорически против любых повреждений внутри мечети.

Как Вы получили знания теологии ислама, позволяющие толковать священные писания в отношении различных ситуаций?

Я прошел долгий путь. В детстве я учился в коранических школах в Агуни, в области Томбукту. Отец обучил меня суфийской маликитской доктрине (маликитский мазхаб — одна из суннитских школ шариатского права прим. ред.). Книги, которые давали мне шейхи, помогли мне расширить свои знания. В 12 лет я изучил Коран и науку его толкования. С таким уровнем знаний я мог бы стать имамом.

Начиная с 1993 года мы с семьей все время переезжали с места на место, жили в лагерях для беженцев-туарегов в Мавритании, были в изгнании в Ливии и Алжире, несколько раз возвращались в Мали. На протяжении всего этого времени я читал любые книги, которые только мог отыскать, и всеми силами старался получить диплом, признанный государством, без которого сложно найти постоянную работу. Я хотел стать учителем. С 1996 по 2001 год мы жили в Ливии, где после ослабления межэтнической напряженности и расформирования вооруженных подразделений туарегов я наконец смог ходить в школу. Здесь я получил справку о начальном образовании — но не на настоящее, а на вымышленное имя, поскольку я не был зарегистрирован ни в одном официальном реестре. По этому документу и под тем же именем я поступил в ливийскую армию, где я отслужил 4 года и получил звание офицера. Мне нужно было зарабатывать на жизнь и обеспечивать семью, тем более что мой отец предпочел остаться в лагере в Мавритании. Тем не менее, все это время я продолжать читать и учиться своими собственными силами.

При таком положении дел у меня не было будущего, поэтому я решил вернуться в Мали. В 2006 году я обосновался в Томбукту и стал проповедовать в местных мечетях. Я также основал частное образовательное учреждение по повышению квалификации преподавателей Корана, которое возглавлял в течение 6 лет. Я был активным членом целого ряда религиозных и культурных молодежных ассоциаций, в рамках которых проводились многочисленные проекты гражданского характера, например, уборка улиц, сдача крови… Это был относительно стабильный период моей жизни.

Двигаться дальше я не мог из-за той самой справки, выданной не на мое имя. Мне пришлось все начинать с начала. Я смог получить новую справку, с которой я затем поступил в педагогический институт Томбукту, получил диплом по специальности «Психопедагогика» и успешно сдал экзамен, необходимый для поступления на госслужбу. Я наконец добился своего и был назначен на должность директора в школе на востоке Томбукту. Это было в 2010 году. В 2012 году город захватили повстанцы.

Почему Вы решили вступить в их ряды?

Когда повстанцы захватили север Мали, местные жители стали бежать оттуда в Мавританию, боясь бесчинств со стороны малийской армии, как это происходит каждый раз при вторжении повстанцев. Тогда жизнь превращается в ад. Я хотел просить, чтобы меня перевели в другую школу внутри страны, но потом узнал, что члены моего племени пострадали от рук жителей Бамако. Им угрожали, совершали над ними насилие, сожгли их аптеку. А ведь они даже никогда не жили на севере страны, они родились и выросли в столице. Это честные люди, которые ничем не отличались от других горожан.

Тогда я решил уехать в Алжир, не видя другого способа спастись от межплеменных столкновений и расизма. Причем расизм проповедовался не правительством Мали, а исходил от самого населения, которое считало людей со светлой кожей чужаками из арабских стран. Они действительно пришли в Мали из арабских стран, но 400 лет назад! Когда повстанцы оккупировали Томбукту в апреле 2012 года, я был в Алжире. Тогда я принял решение вернуться в город, вновь занять свою должность и помочь повстанцам управлять регионом.

Это была Ваша первая встреча с членами группировки «Ансар-ад-Дин» и «Аль-Каиды»? Почему Вы почувствовали себя ближе к ним, а не к малийскому народу?

Сначала область Томбукту захватили повстанцы из НДОА. Я всегда поддерживал это движение: оно борется за интересы народа Азавада, к которому принадлежу и я. Однако когда я вернулся в Томбукту, бойцы «Ансар-ад-Дин» уже изгнали НДОА из города. Я был знаком с лидером «Ансар-ад-Дин» Иядом аг-Гали еще с тех времен, когда он возглавлял движение повстанцев в Азаваде. Этот человек вызывал у меня восхищение.

Через несколько дней он пригласил меня на встречу с имамами мечетей Томбукту и почетными людьми города. Аг-Гали пришел в сопровождении членов «Аль-Каиды». Его речь произвела на меня огромное впечатление, и я сразу же заявил о желании присоединиться к его движению. Интерес к ваххабизму появился у меня уже давно, в частности благодаря сотрудничеству с действующими в Томбукту благотворительными саудовскими ассоциациями. Одна из них предложила мне совершить хадж в Мекку в 2006 году, и я полностью проникся идеями ваххабитов.

Вы принесли свои извинения жителям Томбукту, гражданам Мали и потомкам святых. Как Вы думаете, признания ошибок и сожаления о содеянном достаточно, чтобы получить их прощение?

Безусловно, этого не достаточно. Я раскаиваюсь всей душой, но доказать искренность своих намерений я смогу только конкретными делами, после выхода из тюрьмы. Благодаря ЮНЕСКО мавзолеи были восстановлены. Это грандиозная работа, однако для восстановления доверия требуется больше времени, чем для реконструкции зданий. От моих действий пострадало все население страны, все составляющие его народности — фульбе, сонгай, туареги, арабы. В знак примирения я протягиваю им свою руку и очень надеюсь, что они не отвергнут ее. Я хочу посвятить им диссертацию, которая вернула бы им ощущение собственного достоинства и помогла в охране мавзолеев.

После отбытия наказания я хотел бы вновь стать полноценным членом общества и посвятить себя восстановлению межнационального согласия. Необходимость в нем ощущается еще острее на фоне ущерба, причиненного «Ансар-ад-Дин» и «Аль-Каидой», и очередной неудачи повстанцев в Азаваде. Мне больно видеть многочисленных беженцев, вынужденных искать убежища в лагерях Мавритании, Алжира, Ливии и Буркина-Фасо. Пока в стране не будет достигнуто примирение, вернуться в родные земли они не смогут. 

Радикальные идеологии, прикрывающиеся исламом, очень привлекают молодых людей, как произошло и с Вами. Что Вы могли бы предложить, исходя из своего опыта, чтобы защитить их от пагубных влияний?

Я считаю, что в основе управления мусульманскими странами должны лежать предписания ислама, в котором есть и религиозный, и политический аспекты. Шариат определяет общие принципы, сформулированные на основе священных текстов Корана и слов Пророка. Эти общие принципы, которые действуют в любое время и при любых обстоятельствах, позволяют принимать законы, отвечающие современным условиям. Шариат вовсе не обязывает верующих слепо следовать правилам, возникшим несколько веков назад, и применять их в буквальном смысле по отношению к другому месту и другой эпохе. При этом осуществление политической власти в исламе требует досконального знания шариата. Я с большим огорчением и разочарованием отметил, что ни один член группировок, к которым я присоединился, не знал и не понимал шариат лучше меня, хотя я сам был в этом вопросе всего лишь учеником. И как только я мог поверить, что эти организации могут создать сильное государство?

Я также рекомендовал бы молодежи сосредоточиться на себе, своих устремлениях, своей стране и религии. Религия — личное дело каждого. Вера, доверие и надежда — вот ключи к воспитанию ответственных и разумных молодых людей, которые способны самостоятельно понять, что ничего привлекательного в радикальных исламистских группировках нет. Не следует принимать молодежь за ничего не смыслящую толпу, нуждающуюся в указаниях. Это просто несправедливо по отношению к ним. Я вижу в них огромный потенциал, которому необходимо лишь созреть. В них достаточно благоразумия, и если я изложу им свою точку зрения, они смогут взять для себя то, что ценно для них. Именно так, с уважением, но и в то же самое время с правом критики, я намерен относиться и к ним, и ко всем другим людям.