Журнальный клуб Интелрос » Международная жизнь » №11, 2018
Как правило, крупные, эпохального масштаба изменения вызываются глубинными сдвигами в важнейших сферах общественной жизни народов на национальном, региональном и глобальном уровнях, длительными социальными и экономическими кризисами, войнами, упадком господствующих и появлением на международной арене новых держав, претендующих на статус гегемонов, и т. д. Порождаемые такими сдвигами водоразделы в истории развития международно-политических систем влекли за собой распад великих цивилизаций, империй, мировых держав и, соответственно, господствовавших в разные исторические периоды типов миропорядка и появление на их месте новых.
Вестфальская система, возникшая в результате заключения в октябре 1648 года после завершения Тридцатилетней войны в Европе Вестфальского мира, ознаменовала конец римско-католического универсализма и Священной Римской империи. Базировавшаяся на ее принципах система баланса сил, основы которой были заложены Венским конгрессом 1815 года, образовалась на руинах наполеоновской империи. Версальско-вашингтонская система возникла в результате Первой мировой войны, приведшей к окончательному распаду Австро-Венгерской и Оттоманской империй, при этом значительно урезав Российскую империю. Двухполюсный миропорядок образовался в результате разгрома Третьего рейха и империи Восходящего солнца во Второй мировой войне, в конечном счете приведшей к распаду великих колониальных империй - Британской, Французской, Голландской, Португальской. В предлагаемой статье предпринята попытка выявить и проанализировать системные и структурные составляющие так называемого либерального, или однополярного миропорядка, сформировавшегося после окончания двухполюсного миропорядка, холодной войны и распада СССР, времени его триумфа и заката.
Исторический экскурс
Для начала хотелось бы в кратком виде напомнить о природе и предназначении Вестфальской системы, ее основных принципах и установках. Корни системы восходят к Реформации и формуле, установленной в Аугсбургском соглашении 1555 года о гарантии свободы вероисповедания государств и государственных образований, входивших в Священную Римскую империю. Эта формула звучала так: cujus regio, ejus religio, что условно означало: в каждой стране господствует та вера, которой придерживается ее правитель. Или, иначе говоря, правитель или правящий режим вправе учредить в соответствующей стране, подпадающей под его юрисдикцию, ту вероисповедальную систему, которую исповедует он сам. Эта формула стала, по сути дела, той исходной предпосылкой, на основе которой сформировался комплекс ценностей, принципов, установок, которые легли в основу Вестфальской системы международных отношений.
Качественное отличие Вестфальской системы от всех прежних систем, в которых, как правило, главную роль играли династические интересы, состояло в том, что она заложила основы формирования и институционализации национальных государств как главных субъектов международных отношений. Утвердился принцип, согласно которому условием притязаний каждого отдельно взятого государства на верховную власть на территории, подпадающей под его юрисдикцию, является признание и за другими государствами равных прав на ведение дел в соответствии с их национальными интересами.
Постепенно сформировался принцип суверенного равенства национальных государств, независимо от господствующих в каждом из них форм правления. Согласно этому принципу, каждое суверенное государство самостоятельно определяет собственную форму правления и не признает над собой какой-либо иной верховной власти. Иначе говоря, верховной властью, или суверенитетом, обладает только и только национальное государство, которое является главным или единственным носителем прав и обязанностей соответствующего народа в системе международных отношений. Как исключительный носитель национального суверенитета и обладатель монополии на легитимное насилие, только государство вправе объявлять войну и заключать мир с другими государствами. Предполагается не менее важный принцип невмешательства одного государства, каким бы могущественным оно ни было, во внутренние дела другого государства, независимо от господствующей в нем формы правления. Признается принцип территориальной целостности государства.
В соответствии с такими принципами, постепенно сформировалась система отношений так называемого баланса, или равновесия, сил между государствами. Так, после наполеоновских войн усилиями великих европейских держав в результате трудных переговоров на Венском конгрессе (1814-1815 гг.), открывшем новую страницу в истории международных отношений, был создан «концерт держав», основанный на принципах баланса сил. Он был призван блокировать возможные попытки какой-либо одной из великих держав политическими, дипломатическими, военно-силовыми средствами установить свое господствующее положение на континенте. В него на равных правах входили, с одной стороны, самодержавная Россия, монархия Габсбургов и либеральная Англия, то есть авторитарные и либеральный режимы. Согласие касалось лишь принципа допустимого и недопустимого во внешнеполитическом поведении каждого из отдельно взятых государств, независимо от формы его государственного устройства.
Другое дело, что в реальной жизни Вестфальская система строилась на иерархическом принципе, в соответствии с которым более могущественные великие державы довольно жестко контролировали и определяли судьбы и поведение малых государств. Наиболее характерным воплощением этого принципа стал так называемый «Священный союз», созданный в ходе Венского конгресса 1815 года между Габсбургской империей, императорской Россией и Пруссией.
При этом следует отметить, что Вестфальская система формировалась и функционировала в условиях евроцентристского (или западоцентристского) мира. В ней ключевые вопросы международной политики решались «концертом» нескольких великих держав Европы. Можно утверждать, что Первая мировая война подорвала преимущественно или исключительно европейский характер системы баланса сил. В ходе и по окончании войны европейские державы вынуждены были признать де-факто законность притязаний США и Японии на статус равных себе вершителей судеб современного мира. Кардинальные изменения в расклад европейских и мировых сил были внесены постепенным восхождением в 1930-х годах СССР в качестве крупной военно-политической державы.
Вестфальские принципы претерпели более или менее существенную модификацию после Второй мировой войны в условиях господства двухполюсного миропорядка, когда борьба за умы людей стала одной из ключевых составляющих международных отношений. Особо важное значение с рассматриваемой точки зрения имел тот факт, что, постепенно, как бы отодвинув в сторону традиционных вершителей судеб Европы, а во многом и миропорядка в целом в лице Великобритании, Франции и Германии, в период после Второй мировой войны их место заняли США, которые стали одной из двух (наряду с СССР) несущих конструкций сложившегося в результате войны двухполюсного миропорядка.
Сформировалась своего рода иерархическая структура мирового сообщества, в которой две супердержавы занимали вершину пирамиды, за ними шла группа великих держав, далее страны, менее значимые по весу и влиянию в решении мировых проблем.
Выведя как бы за скобки системные и структурные характеристики биполярного миропорядка и холодной войны, с рассматриваемой точки зрения необходимо сконцентрировать внимание на том факте, что одной из ключевых его составляющих стала идеологическая борьба между двумя военно-политическими блоками - Востоком и Западом. Сила, военная мощь оказались поставленными на службу распространения образа жизни, мировидения, собственной легитимности каждого из этих блоков. Холодная война представляла собой масштабную идеологическую войну, в которой вопрос о территориях затрагивался постольку, поскольку речь шла об уничтожении или установлении на территории того или иного государства соответствующего режима - социалистического или капиталистического.
Сами понятия «Восток» и «Запад» из географического приобрели идеологическое измерение. Уникальность конфликта между двумя блоками состояла в том, что в концептуальном плане он, помимо всего прочего, носил межсистемный характер и был пронизан мировоззренческим, идеологическим началом. По этому признаку расположенные далеко от евроатлантического мира Австралия и Новая Зеландия, а также находящаяся на Дальнем Востоке Япония стали как бы частью Запада.
Именно идеологическое измерение служило одним из стержневых элементов, составлявших ось двухполюсного мира. Именно оно в значительной мере обеспечивало тот стратегический императив, который заставлял большинство стран сгруппироваться вокруг того или иного из двух полюсов. Причем имели место не просто напряженные отношения между двумя сторонами, не просто соперничество, а чуть ли не священная война, в которой одна из двух соперничающих систем должна одержать победу, а другая - исчезнуть. Два противоборствующих полюса разыгрывали своеобразную игру с нулевой суммой, в которой войны и конфликты в любом регионе земного шара рассматривались каждой из сторон не только и не столько с точки зрения решения той или иной конкретной проблемы, сколько с точки зрения выигрыша или проигрыша Востока или Запада. При этом любой выигрыш одной из сторон в каком-либо регионе планеты или отдельно взятой стране рассматривался как проигрыш другой стороны.
При всех возможных оговорках именно эта особенность двухполюсного миропорядка и холодной войны, как представляется, закладывала первые предварительные кирпичики в мировоззренческую и идейно-политическую основу либерального миропорядка. Определенную роль в этом направлении сыграли международно-правовые нормы, которые были сформулированы в документах ООН, посвященных легитимации прав человека в качестве одной из несущих конструкций мирового сообщества.
Речь идет прежде всего о Всеобщей декларации прав человека 1948 года, Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах, Международном пакте о гражданских и политических правах 1966 года. Немаловажное значение имело учреждение международных финансовых институтов на основе Бреттон-Вудского соглашения, таких как МВФ, Всемирный банк, ГАТТ/ВТО. Все эти и аффилированные с ними международные организации основывались на либеральных по своей сути и предназначению ценностях, принципах и установках вышеназванных документов ООН, гарантирующих права и свободы человека. Это положение получило дальнейшее развитие в Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, принятом в Хельсинки в 1975 году.
Подтвердив легитимность основных принципов Вестфальской системы - суверенное равенство, территориальная целостность и нерушимость границ государств-подписантов, - заявление включало VII пункт «Уважение прав человека и основных свобод, включая свободу мысли, совести, религии и убеждений», имеющий с рассматриваемой здесь точки зрения ключевое значение. Одним из первых государств, заложивших это положение в основу своей политики на международном уровне, стали США. Об этом публично декларировал избранный на выборах 1976 года Президент этой страны Дж.Картер, который провозгласил защиту прав человека во всемирном масштабе одним из краеугольных камней внешнеполитической стратегии Вашингтона.
Пришествие либерального/однополярного
миропорядка
Своего апогея либеральный миропорядок достиг после распада СССР и окончания холодной войны. Причем он стал как бы синонимом однополярного миропорядка, на вершине которого в гордом одиночестве восседает дядя Сэм. У влиятельной части интеллектуального, политического, медийного, теле-синематографико-голливудовского истеблишмента сложилось убеждение в том, что будто с полной и окончательной победой западного либерализма во всемирном масштабе пришел конец истории и, соответственно, исчезли условия системного идеологического противостояния между государствами.
Однако, как говорится, свято место пусто не бывает. Во всяком случае, в духе идей о «конце истории», окончательной и бесповоротной победы либеральных ценностей и западного/американского образа жизни и т. д. довольно стремительно в трактовке либерального/однополярного миропорядка утвердилось верховенство ценностного начала. Как правило, все прежние формы миропорядка, в том числе Вестфальская система, выводили идеологические, тем более ценностные, различия за рамки межгосударственных отношений.
С данной точки зрения уже холодная война, в которой идеологическая борьба приняла системный характер, означала разрыв с исторической традицией. Нельзя не отметить и тот факт, что в период двухполюсного миропорядка морально-этический, ценностный аспект занимал немаловажное место в идеологическом обосновании внешнеполитической стратегии США. К примеру, вполне в духе В.Вильсона в своей инаугурационной (1961 г.) речи президент-демократ Дж.Ф.Кеннеди подчеркивал: «Пусть каждая страна мира, желает ли она нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, не согнемся под любой ношей, выстоим перед любой трудностью, поддержим любого друга и окажем сопротивление любому врагу, лишь бы выжила и победила свобода»1. В том же русле рассуждал Р.Рейган, который в ходе предвыборной кампании 1984 года утверждал, что ключевым является следующий вопрос: «Морально ли это? На этой, и только на этой, основе мы принимаем решение по любому вопросу»2. Он усматривал миссию Америки ни меньше ни больше, как в спасении больного человечества.
С окончанием холодной войны идеологическое измерение отношений между Востоком и Западом не кануло в Лету, а, следуя опыту Кеннеди - Рейгана, претерпело метаморфозу в сторону верховенства ценностей. Эту метаморфозу более или менее четко обозначил С.Хантингтон в своей получившей широкую популярность статье «Столкновение цивилизаций» и монографии под тем же названием. Если Ф.Фукуяма заявил об окончательной победе западного либерализма во всемирном масштабе и, соответственно, о конце ни меньше ни больше самой истории, то С.Хантингтон пришел к выводу, что если ХХ столетие было веком борьбы идеологий, то XXI век станет эпохой столкновения цивилизаций. Его стержневой тезис выражен в весьма краткой, но емкой формуле: The West against the Rest - «Запад против остального мира», естественно, столкновение декларированных общечеловеческими ценностей либерализма и остальной части мирового сообщества.
В этом контексте особо важное значение имеет тот факт, что на протяжении первых более чем полутора десятилетий XXI века ключевые позиции в разработке внешнеполитической стратегии Вашингтона играют представители неоконсерватизма - этого праворадикального течения американской общественно-политической мысли. Еще неоконсерваторы первой волны, такие как И.Кристол, Н.Подгорец, Д.Мойнихен, Дж.Киркпатрик и др., с приходом к власти Р.Рейгана выступили за реидеологизацию политики, за перевооружение внешнеполитической стратегии Америки с целью возобновления идеологического противостояния СССР. Устами И.Кристола они заявили, что «неидеологическая политика - это безоружная политика».
Эта установка приняла фундаменталистскую форму у нынешних неоконов, взявших на себя задачу идеологического обоснования политики экспорта демократической революции и прав человека по всему миру. Такое притязание впервые публично было озвучено Президентом США Дж.Бушем-мл. спустя неделю после теракта 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне, который заявил мировому сообществу: «Либо вы на нашей стороне, либо на стороне террористов», что, по сути, явилось парафразом известного ленинского выражения: «Кто не с нами, тот против нас». В феврале 2003 года, то есть за месяц до нападения на Ирак, в Палате представителей Конгресса США было использовано словосочетание «капиталистическая революция», которая, как отмечает словенский философ и культуролог С.Жижек, у американцев приняла форму «экспорта своей революции на весь мир», в результате чего США, как некогда СССР, стали «агентом мировой революции»3.
6 ноября 2003 года уже после декларированной победы над иракской армией, выступая в Вашингтоне по случаю 20-летия основания фонда «Наследие», Дж.Буш-мл. объявил о «новой внешней политике» США, призванной способствовать «глобальной демократической революции», началом которой по факту была объявлена агрессия против Ирака4.
Во исполнение этой установки в марте 2005 года четыре американских конгрессмена - сенаторы Дж.Маккейн и Дж.Либерман, а также члены Палаты представителей Т.Лантос и Ф.Вулф - внесли в Конгресс законопроект «Закон о распространении демократии и демократических ценностей в недемократических странах», в составлении которого активное участие принимали сотрудники нео-консервативного Гудзоновского института М.Палмер, Э.Кадель, М.Горовиц и Б.Тантильо. В качестве главной цели американской внешней политики в законопроекте предусматривалось «распространение свободы и демократии в зарубежных странах»5.
В этом же контексте показательна книга представителей неоконсерватизма У.Кристола и Л.Ф.Каплана «Война за Ирак», в которой черным по белому написано: «Миссия начинается в Багдаде, но им не заканчивается… Мы стоим на рубеже новой исторической эпохи... Этот момент имеет решающее значение… Очевидно, что речь идет не просто об Ираке. Речь идет даже не о будущем Ближнего Востока и войны с террором. Речь идет о той роли, которую Соединенные Штаты намерены играть в XXI веке»6.
С этой точки зрения интерес представляет обнародование в декабре 2005 года вашингтонским отделом Европейского института совместной программы США и ЕС, в ходе которого заместитель госсекретаря США по политическим вопросам Н.Бёрнс провозгласил: «Наша общая великая миссия - это распространение свободы… Мы должны завершить нашу работу в Европе и достичь Украины и России… продвигать наши американо-европейские демократические цели дальше на Восток - в Россию, Украину, Кавказ и Среднюю Азию»7.
Примерно такой же точки зрения, сформулированной в несколько иной форме, придерживался и бывший премьер-министр Великобритании Т.Блэр, который, как известно, безоговорочно поддержал курс американской администрации на экспорт демократической революции. Оправдывая участие Великобритании в агрессии против суверенного Ирака, он, в частности, утверждал, что в этой войне речь идет не просто о безопасности и военной тактике. Это битва ценностей, которую можно выиграть в результате победы терпимости и свободы. Афганистан и Ирак являются необходимыми начальными пунктами этой битвы. Однако успех там нужно сочетать со смелым и последовательным продвижением глобальных ценностей под руководством Вашингтона. Поэтому, утверждал Блэр, объявив войну против терроризма, Запад избрал полем битвы не безопасность, а ценности, поскольку невозможно победить фанатическую идеологию, арестовав или уничтожив ее руководителей, необходимо уничтожить ее ценности. «Мы можем победить, доказав, что наши ценности сильнее, лучше, справедливее, чем альтернативные ценности».
Ключевой смысл этих интервенций, согласно его утверждению, состоял не просто в смене режимов, а в изменении ценностных систем, которыми руководствуются соответствующие страны. «Если мы хотим защищать наш образ жизни, - продолжал он, - то нет альтернативы, кроме как бороться за него. Это означает отстаивать наши ценности не просто в наших странах, но и по всему миру»8. При всех возможных в этом вопросе оговорках было бы преждевременно говорить о том, что администрация нынешнего Президента Д.Трампа отошла от этой стратегии.
Философы до сих пор лишь по-разному объясняли мир, тогда как задача состоит в том, чтобы изменить его - именно этот знаменитый тезис К.Маркса был взят на вооружение современными либерально-демократическими, рыночными фундаменталистами. Они предлагают принимать мировые реалии не такими, какие они есть на самом деле, а какими они должны быть, то есть отказаться от мира реального и принимать виртуальный, идеальный мир, сформулированный адептами либерализма.
Очевидно, что там, где речь идет о понимании и толковании человека, человеческих целей, непременно присутствует морально-этическое, ценностное начало. Политика реализуется в поле пересечения власти и морали. Однако проблема состоит в том, что поведение государства радикально отличается от поведения отдельно взятого человека, который вправе жертвовать теми или иными благами, даже жизнью ради высоких морально-этических ценностей. Что касается государства, то оно действует не само по себе, а как представитель всего общества, защищая их жизненно важные интересы, обеспечивая национальную безопасность государства, само его физическое существование. Для государства политика - это искусство возможного, в силу чего оно нередко оказывается в ситуации, в которой не вправе не принимать те или иные решения, которые не всегда и не обязательно могут соответствовать общепринятым морально-этическим ценностям, принципам и установкам.
Иначе говоря, в политике - во внешней особенно - приоритет принадлежит не морально-этическим или идеологическим принципам и суждениям, а реалистичным и взвешенным оценкам и решениям. Внешняя политика представляет собой не средство реализации некоторого набора идеологических или морально-этических установок, а инструмент достижения реальных результатов в процессе защиты национально-государственных интересов и обеспечения национальной безопасности и самого физического существования государства. Правда, существует комплекс вопросов, таких как рабство, геноцид, терроризм, пытки, расизм и др., оценка которых невозможна без морально-этического измерения. Другими словами, политика не может полностью игнорировать морально-этические критерии и принципы. Но они должны служить лишь в качестве некоего идеала, к которому может стремиться государство в вопросах, касающихся международной политики, но никак не эталона или руководства к действию, особенно когда речь идет об отражении экзистенциальных угроз национальной безопасности.
В результате этих новаций на протяжении всего послевоенного периода вплоть до наших дней постепенно на Вестфальскую систему накладывались ценности либерализма, требующие искоренения различий между государствами, регионами, народами, прежде всего с точки зрения гарантии прав и свобод человека. В результате постепенно ценности и принципы либерализма в некотором роде затмили собой принципы и установки Вестфальской системы. При этом никто не отменял, во всяком случае де-юре, такие основополагающие принципы Вестфальской системы, как национальный суверенитет, суверенное равенство всех государств - членов мирового сообщества друг перед другом и перед международным сообществом, территориальная целостность, невмешательство во внутренние дела и т. д. Они с теми или иными модификациями продолжали действовать как в период двухполюсного мира, так и в условиях пре-обладания либерального миропорядка.
Другое дело, что на практике эти принципы, скажем, не всегда в полной мере соблюдались и продолжают соблюдаться. Проблема состоит в том, что между Вестфальскими принципами и ценностями либерализма возникло фундаментальное, трудно разрешимое, по-видимому, просто неразрешимое противоречие. Наверное, само турбулентное состояние, в котором оказалось мировое сообщество, во многом объясняется этим противоречием. Несомненно, они не канут в Лету и сохранят свою значимость при наступающем, возможно, уже наступившем полицентрическом миропорядке.
Очевидно, что законы, нормы, правила игры составляются в соответствии с положением вещей конкретного исторического периода победителями в интересах самих победителей. Более того, победители в зависимости от ситуации присваивают себе право по-своему интерпретировать их и в зависимости от обстоятельств нарушать их основной смысл. Следует отметить, что в период западоцентристского мира сама история человечества писалась западными авторами, с точки зрения Запада и в интересах Запада. Либеральный миропорядок был создан именно их представителями, естественно, в собственных интересах.
Как говорится, джентльмен играет по правилам, а когда он перестает выигрывать, пытается менять эти правила. Собственно говоря, когда сверхдержава считает, что ее гегемонии ничто и никто не угрожает, то нет надобности менять действующие в данный момент правила. Но когда появляются контрагенты, способные поставить под сомнение ее легитимность и правила, сверхдержава вынуждена прибегать к тактике их пересмотра или переиначивания, естественно, в свою пользу. А если такая тактика не срабатывает, она начинает действовать, нарушая эти правила. К категории таковых относятся как раз войны, развязанные Западом во главе с США на Большом Ближнем Востоке в период предполагаемого господства либерального миропорядка. Независимо от их результатов, с точки зрения действующего международного права они не перестают быть незаконными.
В наши дни, когда приходит конец западоцентристскому либеральному миропорядку, когда рассуждения о некоем однополярном миропорядке потеряли всякий смысл и мир стал полицентрическим, подобные идеи, казалось бы, должны были быть сданы в архив истории. Во всяком случае, они должны подлежать существенной корректировке с учетом интересов новых равновеликих Западу акторов как несущих конструкций нового полицентрического миропорядка.
Есть ли альтернатива либеральному миропорядку?
Говорят, что нет альтернативы либеральному миропорядку. Возможно, часть интеллектуальной элиты Запада, о которой говорилось выше, возомнившая, будто либеральный/однополярный порядок как на страновом уровне, так и миропорядок на глобальном уровне представляют собой новый ответ на новые вызовы истории. Однако на поверку победа западного либерализма и либерального миропорядка в конечном счете оказалась эфемерной и иллюзорной.
Для обоснования данного тезиса можно было бы привести множество неопровержимых фактов. Но ограничусь констатацией лишь некоторых из них. В период пика его преобладания в 1990-х годах Индия и Пакистан, а впоследствии КНДР, вопреки предупреждениям и угрозам Запада, стали ядерными государствами. Один этот факт не может не вызвать сомнения в монополии зачинателей и адептов либерального/однополярного миропорядка в сфере принятия решений по тем или иным ключевым вопросам мировой политики. В этом ключе особо важное значение обретает феномен инверсии вектора и функций западного проекта глобализации за последние полтора десятилетия. Как известно, его идеологической основой служил так называемый Вашингтонский консенсус, эта квинтэссенция либерализма, обращенная на остальной мир и призванная обеспечить его меркантилизацию, исключающую какие бы то ни было альтернативные варианты перспектив современного человечества.
На этом фоне особое внимание привлекает тот факт, что глобализация, начавшаяся как западный проект, направленный на вестернизацию остального мира, постепенно начала менять свой вектор, предназначение, первоначальные цели и установки. Она претерпевает своего рода инверсию, поскольку во всевозрастающей степени стала отвечать интересам бурно поднимающегося Востока, понимаемого в самом широком смысле этого слова.
Хотя западные культурные стереотипы продолжают свою экспансию на всем пространстве ойкумены, Западу становится все труднее убедить остальные народы в превосходстве своих духовных и морально-этических ценностей и принципов. Имеет место разочарование в западной модели жизнеустройства, прежде всего англосаксонской модели рыночной экономики и политической демократии. Опыт Сингапура и особенно прогресс Китая в экономической, технологической, социальной, военно-политической сферах со всей очевидностью ставят вопросы социально-философского, морально-этического характера. Они заставляют задуматься над тем, могут ли быть по-настоящему успешными только так называемые демократические государства. И дело не в том, какова политическая система Китая и Сингапура, а в том, что она способна конкурировать и успешно конкурирует с англосаксонской моделью политической демократии. Естественно, она может оказаться более привлекательной для многих народов и стран с органической социокультурной и политико-культурной национальной традицией, нежели подходы тех государств, которые предлагают, а зачастую просто навязывают им свои ценности, принципы, условия и т. д.
Далее, своими агрессивными войнами и стратегией экспорта так называемой демократической революции в регион Большого Ближнего Востока Запад в целом и США в особенности сделали намного больше для разрушения основ старого порядка, чем все их враги вместе взятые. Своими последствиями эти действия бумерангом ударили по самому Западу, прежде всего по Европе. Помимо катастрофических последствий для народов и государств Большого Ближнего Востока, их результатом стало уничтожение тех светских авторитарных режимов, которые в совокупности составляли своего рода прочный заслон, буферную зону, пояс обороны против расширения волн незаконной миграции и терроризма в страны Запада. Провал так называемой «арабской весны» воочию продемонстрировал, что народы Большого Ближнего Востока весьма далеки от принятия западной модели демократии.
Что еще более важно, одним из очевидных признаков глубокого кризиса либеральной демократии и либерального порядка на страновом и региональном уровнях можно считать подъем неоправых, правопопулистских, националистических движений, а также вы-движение на политическую арену разного рода новых меньшинств, бросающих вызов таким ключевым ценностям и установкам либерализма, как, например, глобализм, политическая интеграция Евросоюза, либеральная иммиграционная политика властей Евросоюза, политкорректность и т. д.
В конечном счете на поверку оказалось, что действительные корни вызовов ко времени появления либерального миропорядка уже в той или иной форме давали о себе знать даже до распада СССР, окончания двухполюсного миропорядка и холодной войны, но их природа и реальный смысл были совсем иными. Эйфория относительно конца истории, полной и окончательной победы западного либерализма оказалась фикцией, порожденной, как говорится, сном разума. Зреет осознание той очевидности, что будущее человечества не обязательно за либеральной демократией. В результате предполагаемый ответ в облачении либерального миропорядка оказался фейковым, или фальстартом.
Пора наконец понять, что тот мир, который существовал вчера, стал достоянием истории. Мы вступаем, если уже не вступили, в совершенно незнакомый нам мир, его не измерить аршинами, сконструированными в уходящем, если уже не в ушедшем мире. Либеральный миропорядок - детище западо-центристского, или евроатлантического мира и, соответственно, с его окончанием приходит также конец либерального/однополярного миропорядка.
При всех попытках обосновать безусловное верховенство коллективного Запада в целом и США в особенности, жизнеспособности и безальтернативности либерального/однополярного миропорядка их руководители, во всяком случае на подсознательном уровне, не могут не сознавать, что наступают иные времена, которые во всевозрастающей степени указывают на их слабости. В этом вопросе нельзя не согласиться с экс-руководителем отдела по отношениям с Россией и странами бывшего СССР в Совете национальной безопасности США Т.Грэмом, по мнению которого «растущая озабоченность Запада действиями России - не только следствие российской политики, которая выглядит как подрыв интересов Запада, но и отражение нашей убывающей уверенности в своих способностях и в эффективности западной политики»9.
Ослабление относительной мощи и бесплодное рассредоточение средств и ресурсов, дорогостоящие разрушительные войны дают более или менее убедительные основания рассуждениям тех аналитиков, которые оценивают США как увядающую сверхдержаву. Более того, можно даже утверждать, что имеет место исчезновение с мировой геоэкономической и геополитической авансцены самого феномена сверхдержавности в традиционном его понимании10. И действительно, почему, как отмечает американский аналитик из журнала «Нейшн» Т.Энгельгарт, «через 25 лет после того, как Советский Союз оказался на свалке истории, США, являющиеся сверхдержавой-триумфатором, оказались не в состоянии эффективно использовать свою гигантскую военную и экономическую мощь»? По его мнению, «в новом веке ни один случай применения армии, которую американские президенты называют «лучшими вооруженными силами всех времен», не заканчивался ничем иным, кроме катастрофической неудачи»11.
Не правда ли, одряхлев, восклицательный знак становится вопросительным. Точно так же, вследствие имперского перенапряжения сил и возможностей, даже самая могущественная военно-политическая сверхдержава рано или поздно обречена на сгибание. Разумеется, здесь речь отнюдь не идет о потере США статуса могущественной экономической, технологической, военно-политической державы, которая, во всяком случае в обозримой перспективе, продолжит играть одну из ключевых ролей в судьбах и перспективах современного человечества. Речь идет о том, что в нынешних кардинальным образом изменившихся реалиях становится все очевиднее неспособность самой могущественной державы силой навязать свои ценности остальному миру. Свежайший пример, подтверждающий данный тезис, дает считающаяся нищей КНДР, которая своей волей сопротивляться заставила стушеваться сверхдержаву, угрожавшую стереть ее с лица Земли.
В рассмотренном контексте в понимании Западом, прежде всего США, мировых реалий Пекин и Москва приобрели статус революционной силы, настроенной повернуть вспять процессы и тенденции вестернизации и в более узком смысле американизации современного мира, изменить правила игры, на которых основывается либеральный/однополярный миропорядок.
В определенном смысле можно признать правоту тех государственных и политических деятелей, а также аналитиков, которые именуют Россию и Китай ревизионистскими государствами. Естественно, что руководители США, которые внесли такое определение в официальные государственные документы, вкладывают в это понятие негативный смысл, рассматривая тандем России и Китая как сторонников разрушения основ либерального миропорядка. Но с учетом реальных тенденций мирового развития их корректнее было бы оценивать как субъектов творческого разрушения, разрушения стареющего или даже изжившего себя и не соответствующего нынешним геополитическим реалиям миропорядка и формирования на его руинах нового полицентрического миропорядка с обновленными ценностями, принципами, установками Вестфальской системы.
Что касается США, то результаты агрессивных войн, развязанных ими на пространстве Большого Ближнего Востока, свидетельствуют о том, что эта страна потеряла свой творческий потенциал и неумолимо превращается в разрушительную силу не в плане формирования основ нового миропорядка, а в плане недопущения условий формирования таких основ.
Как представляется, альтернативой либеральному/однополярному миропорядку может стать восстановление верховенства принципов и установок Вестфальской системы с учетом возможностей, пределов, правил использования при их реализации в современных условиях морально-этических, ценностных, идеологических и иных критериев, а там, где необходимо, вывести их за скобки системы межгосударственных отношений.
Об актуальности такой постановки вопроса свидетельствует невозможность представлять современное человечество как единое сообщество народов с некоей единой унифицированной системой ценностей, культур, единого образа жизни, едиными стереотипами, стандартами поведения и т. д. Единообразный космополитический мир - место для жизни малопривлекательное. Современный же мир, как представляется, предполагает новый, неизмеримо более высокий уровень сложности и многообразия. Отмечено, что социокультурное и духовное наследие плохо переносит трансплантацию. Поэтому попытки достижения духовного, культурного, ценностного единства не могут не встретить самое решительное и непримиримое сопротивление народов, полных решимости отстаивать свой национально-государственный суверенитет, идентичность, честь и достоинство.
Новый мировой порядок никак нельзя свести к какой-либо одной модели, навязанной мировому сообществу какой-либо одной, даже самой могущественной державой или группой сильнейших в военно-политическом и экономическом отношении держав. Вполне возможно, что лелеемый западным либеральным интеллектуальным и политическим истеблишментом политический порядок на страновом и миропорядок на глобальном уровнях останутся идеалом в их умах и политической стратегии. Но весьма мало шансов, что их могут принять новые равновеликие Западу несущие конструкции нового полицентрического миропорядка. Сам экспоненциальный рост, ставший динамической закономерностью современного мира, исключает прямолинейную экстраполяцию современности на будущее и усиливает возможность многовекторности или, вернее, многовариантности процессов общественно-политического развития современного мира и, соответственно, конфигурации геополитических сил в формирующемся или уже сформировавшемся полицентрическом миропорядке.
1http://www.coldwar.ru/kennedy/speech.php
2The New York Times. October 8, 1984.
3Жижек С. Война в Ираке: В чем заключается подлинная опасность? // Логос. 2003. №1. С. 76.
4Цит. по: Попов О. Американский «Закон о распространении демократии» и «цветные революции» // http://www.pravoslavie.ru/5175.html
5Там же.
6Цит. по: Жижек С. Указ. соч.
7Burns R.N. A Renewed Partnership for Global Engagement // http://www.state.gov/p/us/rm/2005/58488.htm
8Blair T. A Battle for global values // Foreign Аffairs. January/February. 2007.
9Цит. по: Караганов С. Новая эпоха противостояния // https://aftershock.news/?q=
node/594249&full
10Об этом более подробно см.: Гаджиев К.С. Сверхдержавность: уходящий феномен XXI века? // Международная жизнь. 2017. №9. С. 72-89.
11Engelhardt T. The Superpower Conundrum. The rise and fall of just about everything // The Nation. July 2, 2015.