Ко времени, когда на экономические проблемы военного производства обратили внимание учёные, тема в объективном своём содержании, то есть как мировое производство вооружений, имела длительную историю. Свой подход к этой теме они, как правило, начинали с экскурсов в историю. Действительно, некоторые элементы военного производства существовали ещё в глубокой древности. С незапамятных времён шло изготовление холодного оружия. Упоминал о военном производстве ещё древнегреческий мыслитель Ксенофонт, живший в IV веке до нашей эры. Он был не только писателем и историком, но, что немаловажно, и полководцем в Древних Афинах, и соответственно знал этот предмет особенно хорошо. Остались многочисленные изображения боевых колесниц Древнего Рима. И уже в древние времена протест против вооружённых столкновений приобрёл форму протеста против оружия. Секта праведников-эссенов, существовавшая в первые столетия нашей эры, запрещала своим адептам принимать участие в его изготовлении.

В Средние Века в странах Европы становилось всё больше мастерских по изготовлению как холодного, так и огнестрельного оружия. Особенно интенсивным было распространение огнестрельного оружия. В топонимике старинных городов, включая и Москву, нетрудно отыскать названия, свидетельствующие о том, каким именно тяготевшим к военным делам производством занимались жители той или иной улицы, слободы. (Для Москвы в качестве примера можно привести расположенные в зоне исторического центра города Ружейный переулок вблизи Плющихи и Оружейный переулок близи Садового кольца и Бронных улиц).

Крупный шаг в развитии военного производства был связан с появлением артиллерии. Несмотря на то, что это было уже достаточно сложное и масштабное производство, на протяжении многих десятилетий артиллерийские орудия, как и иные виды огнестрельного оружия, создавались преимущественно в ограниченном количестве в мастерских, где производство шло на полукустарном уровне. Положение стало меняться, когда началось формирование крупных постоянных армий централизованных государств. Под влиянием этого фактора, как отражение нового спроса, стало складываться массовое, постепенно приближавшееся к индустриальному производство вооружений. На рубеже XIX века ежегодное производство артиллерийских орудий исчислялось уже десятками тысяч, а стрелкового оружия - сотнями тысяч единиц. Оружие унифицировалось, а это наряду с массовостью заказов обеспечивало растущие возможности для превращения его в промышленное. Кроме появления больших по численности армий централизованных государств для такого производства существовала и ещё одна предпосылка. Она состояла в том, что именно такие государства могли аккумулировать значительные финансовые средства для больших и постоянных заказов на вооружения и технику.

Стали появляться обширные оружейные запасы, тем не менее, в войнах второй половины - конца XYIII столетия, а затем во времена наполеоновских войн, армии обеспечивались оружием не только за счёт накопленных запасов вооружений, но и путём их усиленного производства в преддверии крупных военными событий и непосредственно в военный период. В такую пору многие гражданские предприятия оперативно переходили к выпуску военной продукции. Возникло явление, за которым впоследствии закрепился термин «гонка вооружений». Форсированное производство вооружений в той или иной стране сделалось знаком того, что она готовится к масштабным военным действиям. Другие страны нередко воспринимали это, как своего рода императив, чтобы встать на тот же путь. Игравшее роль предвестника войн состязание в производстве вооружений затрагивало не только ведущие страны, но и вело к распространению военного производства в расширяющемся круге государств.

Помимо общего роста объёмов производства вооружений XIX век ознаменовался целой серией технических революций, менявших облик и возможности всех видов вооружения.

Уже в конце XYIII - в первой половине XIX века внимание учёных привлекало техническое лидерство военного производства. Комментируя особенности этого явления, они пытались найти объяснение тому, почему военное производство в самые короткие сроки вбирало в себя новые научно-технические идеи, отражало новшества в организации труда. Действительно, именно в этом производстве впервые нашли широкое применение энергия пара, усовершенствованные способы литья и обработки металлов. Необходимость массового производства при высокой его точности вела инженерную мысль к прообразам автоматических систем. Именно в военно-промышленной сфере появлялись наиболее совершенные для своего времени методы контроля качества производимой продукции.

Однако, хотя техническое лидерство военного производства было налицо, учёные не пытались истолковать его как органическое свойство самого военного производства и не выводили на этом основании «железного закона». Напротив, были в те времена крупные технические новшества, оказавшие большое влияние на всё промышленное производство, путь которых начинался с гражданской сферы. Целый ряд ставших всемирно известными изобретений был, например, впервые применен в текстильной промышленности, игравшей тогда ключевую роль в экономическом развитии. И всё же вопрос о причинах научно-технического лидерства военной сферы объективно вставал, он требовал объяснения, и учёные попытались такое объяснение предложить.

Эта тема вошла в ряд трёх основных направлений обсуждения экономических особенностей военного производства, обсуждения, начало которому было положено ещё в XYIII веке. О нём говорили, как о сфере, поглощающей значительные финансовые средства. Далее – как об области, лидировавшей в научно-техническом отношении. И, наконец, – как об отрасли с высокой капиталоёмкостью и с относительно более низкой, чем в гражданской сфере, способностью абсорбировать живой труд, как о сфере занятости с существенными колебаниями в численности применяемых работников. Логика научного анализа и сама практика показали связь всех названных направлений дискуссии, которая продолжалась многие годы, не теряя своей актуальности.

Первым в ряду учёных-экономистов, обратившихся к экономической специфике военного производства, был А. Смит. Решение задач, которые он поставил перед собой, осложнялось в его времена недостатком доступной для научного исследования статистики расходов на вооружения и военную технику. Несмотря на такое препятствие, А. Смит сумел отыскать данные, которые позволяли приблизиться к пониманию положения. Данные эти могли быть почерпнуты из сферы публичной финансовой политики государственных органов. Дело в том, что в ту пору правительство, если оно принимало решения о размещении крупных военных заказов, почти неизменно прибегало к займам. В этом заключалась одна из причин того, почему займы, которые производило государство, А. Смит расценивал, как косвенный, но важный индикатор текущего положения с финансированием военного производства и будущих последствий для экономики, которые способны возникнуть на почве усиленных затрат в этой сфере. Согласно логике рассуждений А. Смита, если государство проявляет особую заинтересованность в займах, то оно должно установить процент по ним выше банковского и выше средней нормы предпринимательской прибыли. Только в этом случае оно может рассчитывать на значительное предложение финансовых средств. В результате в будущем казна почти наверняка окажется обремененной платежами по займам, взятым под высокие проценты.

А. Смит обстоятельно развивал эту идею применительно к займам у частных предпринимателей, занятым производством гражданской продукции. Если они предоставят необходимые средства, ориентируясь на обещанные высокие проценты, то это может обернуться сокращением их собственных инвестиционных фондов, понижением их заинтересованности в инвестировании. В некоторых отношениях комплекс последствий был сходным, если речь шла о займах у частных невоенных предпринимателей, и о займах у банков. Количество средств, которые банки могли предоставить в качестве заёмных, было не безгранично. В результате, когда появлялся такой крупный заёмщик, как правительство, банковская конъюнктура менялась: общий банковский процент рос и кредит становился недоступным для многих предпринимателей, занятых выпуском гражданской продукции. Под влиянием займов появлялся дефицит средств в невоенной сфере именно в связи с их переливом в военное производство.

Логическим развитием представлений А. Смита по поводу происходящего в финансовой сфере, стала предложенная им трактовка причин того, почему научно-технический прогресс интенсивно воплощался именно в военном производстве. Учёный считал, что как раз в силу государственных заказов получавшие их промышленники первыми обретали ту критическую массу средств, которая являлась решающим условием для внедрения научно-технических новшеств. Но это преимущество, важное само по себе, было ещё и преимуществом относительным, то есть в сравнении с положением в гражданских отраслях. Военное производство обнаруживало своё техническое лидерство сплошь и рядом на фоне торможения инновационного процесса на гражданских предприятиях, особенно если они оказывались в положении «доноров» государства через систему экстренного финансирования военных заказов. Эти отрасли в разных вариантах страдали в результате подобного финансирования, то есть, если не в момент предоставления займов, то позднее, когда государство в принципе должно было предпринимать меры по погашению своих долгов. Погашение же долгов сплошь и рядом оборачивалось ростом налогов всё с тех же гражданских товаропроизводителей.

Обращаясь к причинам научно-технического лидерства военного производства, А. Смит пришёл к двум важным заключениям. Первое состояло в том, что, если исходить только из природы той или иной отрасли, абстрагируясь от влияния государственных заказов, то внедрение новшеств в принципе способно было не менее, если не более энергично происходить и в гражданских отраслях. Кроме того, он сделал ещё одно важное заключение, которому, правда, по условиям его времени не сопутствовали статистические выкладки. Оно сводилось к тому, что во времена мира процесс накопления капитала имел шансы идти быстрее, нежели в пору войн и военных приготовлений. Свободные средства в пору войн медленнее накапливались, но быстрее в масштабах всей экономики происходило их расходование. В том же направлении оказывала воздействие на инвестиционный процесс и инфляция – почти неизбежный спутник крупных войн. Поэтому медленное накопление средств для инвестирования, свойственное гражданской сфере экономики, в значительной мере теряло смысл, поскольку они стремительно обесценивались. А раз так, то перед предпринимателями, занятыми в невоенной сфере, возникала дилемма: либо включаться в борьбу за государственные военные заказы, либо, отказываясь от инвестиционных планов, предлагать свои средства для займов ради получения доходов, не связанных с собственным гражданским производством.

Повышают или не повышают государственные займы величину банковского процента – таков был главный вопрос для А. Смита. Ему соответствовал предложенный А. Смитом критерий для оценки того, какие именно средства аккумулирует государство, то есть, присутствуют ли в их составе финансовые ресурсы, действительно свободные, или займы осуществляются за счёт средств, по существу необходимых для других сфер экономики. Он определил свою позицию следующим образом: «Пока займы только поглощают этот излишек, они отвращают понижение процентов, но никак не могут возвышать их. Когда они возвышают величину процентов, как, например, до чрезвычайности возвышали её войны Англии с Францией, это положительно свидетельствует о том, что правительство является соискателем на капитал в соперничестве с обыкновенными способами его помещения, что оно берёт не одни те суммы, которые не нашли себе производительного занятия в стране, но и те, которые нашли бы его».

Вслед за А. Смитом другие учёные объясняли относительное отставание гражданских отраслей тем, что накопленный в них капитал, если его не успевают своевременно направить на производственные цели, оказывается как раз тем самым временно свободным ресурсом, который государство и аккумулирует путем займов для размещения военных заказов. Такой отлив капитала из гражданских сфер производства в военные с помощью займов или в процессе их послевоенного погашения закономерно вёл к относительному торможению инновационного процесса в гражданской сфере.

К ряду важных идей из наследия А. Смита относится мысль о том, что научно-технический прогресс и явления, касающиеся соотношения между гражданской и военной сферами экономики, надо рассматривать, как происходящие не только в национальных границах, но и во всемирных масштабах. При подобном подходе обнаруживалось, что военно-промышленная сфера притягивала к себе не только финансы и материальные ресурсы отдельной страны. Во времена подготовки к крупным вооружённым акциям расширялась практика не только внутренних, но и международных государственных займов. В результате определённый ущерб могла претерпеть гражданская сфера в разных странах ради форсирования военного производства в тех государствах, которые располагали большой военно-промышленной базой и готовились к масштабным вооружённым действиям.

В целом позиция А. Смита в отношении военного производства соответствовала его общему критическому настрою в отношении к любым искусственным преференциям. Он выразил своё заключение по этому поводу следующим образом:

Всякая система, которая старается либо чрезвычайными поощрениями привлечь к какой-нибудь отрасли промышленности больше капиталов, чем сколько обратилось бы к ней в силу естественного хода вещей, либо чрезвычайными ограничениями оттеснить от какой-нибудь отрасли промышленности часть капиталов, которые без этих мер стали бы искать в ней помещения, только вредит делу, которое ставит главным предметом своей заботливости. Такая система вместо того, чтобы ускорить только задерживает успехи общества на пути к благосостоянию и величию, и вместо увеличения действительной ценности годового продукта земли и труда, только умаляет эту ценность.

В переливе средств из гражданских отраслей производства в военные Ж.-Б. Сэй усматривал основу для возникновения отрицательных явлений социального порядка. Для него важным критерием при оценке того, что значит для общества преимущественное развитие военных или гражданских отраслей, было влияние этого выбора на масштабы потребления населения. Он отмечал, что военное производство даёт при равных средствах занятость относительно меньшему числу работников по сравнению с гражданским. Это значит, что занятые в военном производстве суммарно предъявят относительно меньший платёжеспособный спрос. Иначе говоря, распределение средств между гражданским и военным производством влияет на ёмкость потребительского рынка, и чем больше сдвигается эта пропорция в пользу военно-промышленной сферы, тем больше относительное сужение этого рынка. Что же касается потребительского спроса предпринимателей, доходы которых базируются на военных заказах, то он, этот спрос, по мнению Ж.-Б. Сэя, носил ограниченный, элитный характер и зачастую был обращён на товары не отечественного производства. Относительная же узость потребительского рынка ставит пределы развитию гражданского производства вообще, в том числе и его инновационному развитию. Ситуация загоняется, таким образом, в порочный круг.

Аргументы А. Смита и Ж.-Б. Сэя позднее были восприняты и развиты рядом учёных. Так, Джон Стюард Миль, постарался, прежде всего, систематически изложить и подытожить сказанное этими двумя его предшественниками. Его общий вывод сводился к тому, что в конце XYIII – в начале XIX века база для научно-технических преобразований производства была готова в гражданских отраслях не в меньшей степени, чем в военных. Однако правительства различными методами, особенно путём налоговых изъятий, затормозили образование массы финансовых средств, необходимых для осуществления инноваций в гражданском производстве. Подводя общий итог, Дж. С. Милль утверждал: «Правительство, забирая значительную часть ежегодных накоплений, если не могло помешать образованию капитала вообще, то мешало его своевременному образованию». Продолжая оценку роли налоговых изъятий, он писал о том, что усиленное перекачивание с их помощью средств общества на развитие военного производства отрицательно сказалось на размерах того возмещения за труд, которое в гражданских отраслях пришлось на долю наёмных работников.

На протяжении ряда десятилетий для науки одним из важных вопросов в раскрытии характерных черт той экономической практики, которая формируется в условиях значительного военного производства, являлся вопрос о степени его стабильности или нестабильности, о резонансном воздействии этой нестабильности на различные сферы социальной и экономической жизни общества. Масштабы военного производства складывались во многом под влиянием состояния международных отношений. И именно влиянием политики в значительной мере объяснялась нестабильность самой этой сферы экономики и сопряжённых с ней. О нестабильности и её последствиях писали, и учёные, и (что было особенно примечательно) и сами промышленники, которым довелось пережить всплески и спады военных заказов.

Первые выводы по этому вопросу на уровне теории сформулировал Д. Юм ещё в XYIII столетии. Он пытался показать разностороннюю картину того, что происходит в экономике страны, которая становится участницей войны. Этот мыслитель, прежде всего, обратил внимание на экономические потери и убытки, которыми чреваты войны. «При современных порядках, - писал Д. Юм, - война влечёт за собой всякие гибельные последствия: потерю людей, увеличение налогов, упадок торговли, огромные денежные траты, опустошения на суше и на море». Это было как бы наполнением одной чаши весов. Но он видел и другие варианты подхода к оценке экономических аспектов войн и военных заказов. О том, какие иные воздействия военных заказов на экономику показала история, Д. Юм писал следующее: «…Открытие общественной казны, производя необычайный прилив золота и серебра, вызывало временное оживление промышленной деятельности, что до известной степени вознаграждало страну за гибельные бедствия войны». Д. Юм не ограничивался взглядом на проблему только в исторической плоскости. И на более поздних, то есть на современных ему материалах он показывал, что подобное временное оживление возможно, но оно, в конечном счёте, скорее опасно, чем плодотворно для экономики. На основе рассмотрения свойственных его временам методов мобилизации финансовых средств для форсирования военного производства, таких, как государственные займы и налоги, всей системы искусственных стимулов для военного производства, учёный приходил к выводу о том, что радоваться подобному экономическому оживлению, всё равно, «что радоваться безумию и лихорадке».

Что касается военных промышленников, то расчёт на гарантированный государственными заказами стабильный рынок сбыта, который подчас привлекал их в военную сферу, рано или поздно, но мог оказаться неоправданным. Об испытаниях, которые влечёт за собой неопределённость перспектив, говорили многие. Одним из них был проработавший долгие годы в России российско-шведский промышленник Людвиг Нобель.

История деятельности всего клана Нобелей в России дала основание говорить о типичных проблемах, которыми было чревато для самого бизнеса участие в военно-промышленной сфере. Начало этой деятельности положил Иммануил Нобель, шведский изобретатель, переехавший в Россию в 1837 году. В зарубежной литературе по истории семьи Нобелей встречается версия, согласно которой он бежал в Россию от долгов. Она могла быть до определённой степени удобной, поскольку позволяла камуфлировать некоторые политические мотивы. Куда выше вероятность того, что за его решением, продиктованным как бы личными обстоятельствами, могли стоять серьёзные международные военно-политические мотивы. В то время Россия, и Швеция были заинтересованы в том, чтобы Балтика не стала ареной боевых действий с использованием военно-морского флота. Первоначально И. Нобель поселился во входившей в состав Российской Империи Финляндии, где пользовался покровительством светлейшего князя А. С. Меншикова, в ту пору губернатора Финляндии и одновременно начальника российского Главного морского штаба. Уже через 5 лет после своего переезда в Россию И. Нобель продемонстрировал разработанные им подводные мины в присутствии великого князя Михаила Павловича, руководившего военным производством и материальным оснащением армии. При этом испытании присутствовали и представители Генерального штаба. Работа И. Нобеля получила положительную оценку, и правительство отпустило деньги на создание специального завода по производству подводных мин. И Нобель стал его владельцем совместно с генералом Н.А. Огарёвым. Минные заграждения И. Нобеля выполнили свою функцию в ходе первой восточной войны, но сам их изобретатель оказался в трудном положении. Он, как и ряд других военных промышленников не смог благополучно вписаться в новую, послевоенную российскую экономическую структуру и оказался на грани разорения.

Его сын Людвиг Нобель остался в России, чтобы завершить дела отца, но остался, как оказалось, надолго. И ему судьба уготовила путь военного промышленника. Военное производство стало развиваться на заводе Людвига Нобеля в Петербурге и на заводе в Ижевске. В 1871 году было принято правительственное решение разместить в Ижевске огромный по тем временам заказ на производство 500 тысяч винтовок таких образцов, которые до того времени производили только в Германии и в США. В 1873 году завод а Ижевске был передан под управление Людвига Нобеля и П.А. Бильдерлинга, военного, специалиста по стрелковому оружию.

Работа в Ижевске дала Людвигу Нобелю опыт решения не только технических но и социальных вопросов, что, наряду с восприимчивостью к научно-техническим новшествам много значило для деятельности в военно-промышленной сфере. Это – отбор кадров, обеспечение их жильём, обеспечение здоровых санитарно-гигиенических условий. С проблемой кадров столкнулся ещё Иммануил Нобель, который хотел работать на западноевропейском уровне, когда за стенами его петербургского завода была крепостная Россия. Свои проблемы такого рода пришлось решать и его потомкам.

Задачи, которые были поставлены перед арендаторами завода в Ижевске, были ими успешно выполнены. Шведский подданный Людвиг Нобель был награждён российским орденом Святой Анны. Средства обоих арендаторов возросли. Но следующий их шаг состоял не в продолжении работы в военно-промышленной сфере, а в переходе к иной деятельности. В принципе и в клане Нобелей, и в клане Бильдерлингов были разносторонне одарённые люди. Брат П.А. Бильдерлинга генерал А.А. Бильдерлинг был талантливым художником, он создал проекты памятников на месте Полтавской битвы, памятников в Севастополе в связи с событиями крымской войны – адмиралам П.С. Нахимову и В.Н. Корнилову, генералу Э.И. Тотлебену. Генерал А.А. Бильдерлинг организовал первый музей М.Ю. Лермонтова, вел подготовительную работу к созданию Пантеона выдающихся людей России. П.А. Бильдерлинг после тяжёлого ранения, полученного в ходе второй восточной войны, в конце концов, посвятил себя работе в области сельского хозяйства и метеорологии. Его труд продолжил один из сыновей, ставший учёным-метеорологом. Однако братья Нобели и П.А. Бильдерлинг поначалу уходят не в мир своих личных увлечений, а в другой, сугубо невоенный по тем временам бизнес, каким была нефтедобыча. И главной причиной было их разочарование в работе по военным заказам.

По заключению самого Людвига Нобеля, если взять в расчёт не то время, когда прибыли находятся на особо высоком уровне в связи с массовыми заказами, а длительную полосу времени, то прибыльность военного производства окажется примерно на уровне той, что присуща гражданскому. Когда производителям вооружений удавалось наработать крупный капитал, нередко бывало уже очевидным, что за расширением военного производства должно последовать его спастическое сжатие. И их задачей становилось своевременно перейти в более спокойные и стабильные сферы.

Примечательно, что если Л. Нобель говорил о таком усреднении прибылей для отдельного предпринимателя, то российский учёный-экономист И.Я. Горлов был близок к тому, чтобы увидеть подобный процесс усреднения в масштабах национальной экономики. В качестве примера он избрал динамику поступления налогов в британский бюджет в период 1853-1857 годов, близкий к первой восточной войне. Общая сумма собранных налогов почти не росла. Это можно было интерпретировать, как косвенное свидетельство того, что прибыли военных промышленников имели свою антитезу в форме отрицательных последствий этой войны для многих других товаропроизводителей.

Не одни только прибыли были стимулами для людей типа Л. Нобеля, способных выступить в качестве организаторов крупного, технически продвинутого производства. П.А. Бильдерлинг так писал о побуждениях своего компаньона: «Сама сложность и трудность задуманного им предприятия придавала энергии его деятельности, а не один только конечный результат, то есть выгода и её размеры». Талант организаторов, проявившийся и прошедший испытания в военной сфере, проявлялся, и когда военные промышленники переходили в другие сферы экономики. Капиталы и знания предпринимателей, прошедших через военную сферу, в конечном счете, содействовали подъёму уровня производства в гражданских отраслях, но именно, в конечном счёте, поскольку в принципе такой окольный путь, зигзаг в развитии никак не был обязательным ни для них, ни для общества.

Сам Людвиг Нобель чётко определил влияние военных заказов на экономику. Он говорил, что «лишь одни они, бывают достаточно велики, чтобы дать возможность работе специализироваться, и тем самым вызывают дешевизну изделий и технический прогресс, с другой стороны, эти заказы развивают промышленность лишь по времени, в бурные эпохи войн и вооружений и тем вносят в неё полный переполох и, в конце концов, мало ей содействуют».

Вопрос о моральных оценках собственной предпринимательской деятельности никогда не уходил из поля зрения братьев Нобелей. В ответ на предложение брата составить своеобразную духовную анкету Альфред Нобель, занимавшийся не только военным производством, но в то же время никогда его полностью не оставлявший, написал, что самое большое его желание заключается в том, чтобы не превратиться в раба алчности и наживы.

В XIX веке и учёные, и промышленники всё чаще обращали внимание на то, что значительные состояния могут быть созданы не только в связи с получением военных заказов. Подобной точки зрения придерживались, например, такие крупные американские промышленники, как Р. Кобден и Э. Карнеги.

Опираясь на опыт собственной деятельности в США, Э. Карнеги доказывал, что тяжёлая промышленность способна вполне успешно развиваться, оставаясь мирной. Он на собственном примере показывал, что мирное производство обеспечивает при умелом ведении дел высокую норму и массу прибылей.

Ещё одна важная идея начала пролагать себе путь в XIX веке. Она заключалась в том, что должны сложиться такие механизмы, которые обеспечивали бы прямой путь научных идей к мирной экономике, а не через ступени первоначального воплощения в военной технике с последующим, подчас длительным внедрением в сферы мирного производства. Эту идею развивали и промышленники и, что особенно важно, сами учёные, работавшие в области естественных и технических наук.

Можно привести целый ряд тому примеров. Когда учёные, авторы крупных научных открытий, начинали понимать, какое опасное воплощение получают результаты их мысли, они сплошь и рядом уже почти не могли повлиять на ход событий. Альфред Нобель, изобретатель динамита, не исключал его военного применения, но думал, прежде всего, о его использовании в дорожном строительстве. Были поражены военным значением своих открытий супруги Кюри. Пьер Кюри, удостоенный Нобелевской премии по физике, в своей нобелевской лекции так говорил о своих опасениях и надеждах: "Можно предположить, что в преступных руках радий станет очень опасным, и здесь уместно задать вопрос, заинтересовано ли человечество в дальнейшем раскрытии секретов природы, достаточно ли оно созрело для того, чтобы с пользой применить полученные знания, не смогут ли они отрицательно повлиять на будущее человечества? Я отношусь к числу тех, кто вместе с Нобелем думает, что человечество сумеет извлечь из новых открытий больше добра, чем зла".

Были учёные, которые иначе выражали своё неприятие военного использования своих идей. Среди множества легенд об Альберте Эйнштейне есть и такая, которая была порождена известностью его пацифистских ориентаций. Согласно этой легенде он поведал людям далеко не все свои открытия, предпочитая скрыть их, чтобы не поставить мир перед лицом новых испытаний.

Когда в Россию поступили известия о том, что замышляется новое, основанное на реактивной тяге оружие, которое тогда называли «воздушными минами», К.Э. Циолковский в 1905 году откликнулся на эти сообщения так:

Работая над реактивными приборами, я имел мирные и высокие цели.

«Отменить» некогда едва ли не обязательный зигзаг, когда использование научных открытий начиналось в военной сфере, а потом уже в мирной, мировое сообщество попыталось, действуя двумя путями. Первый – мирные призывы, разъяснения учёных, непосредственно связанных с такими научными разработками. На этой почве в ХХ веке родилось Пагуошское движение учёных, удостоенное Нобелевской премии мира. Начало ему положил в 1955 году известный манифест Рассела-Эйнштейна, организационно же оно оформилось в 1957г., когда состоялась первая его конференция в канадском посёлке Пагуош.

Эстафета в выражении обострённого чувства ответственности передавалась от одного поколения учёных к другому. Нобелевский лауреат по физике академик Н.Н. Семёнов так выразил понимание этой ответственности в своём выступлении именно на Пагуошской конференции учёных по обеспечению мира. Он сказал: "Учёный призван своим авторитетом поднимать общественное мнение в пользу мира. Глубочайшей трагедией для учёного является применение его открытий не во благо, а во зло людям ".

Примечательной была инициатива, предпринятая связи с 25-летием Пагуошского движения учёных. Пагуошский комитет предложил подписать декларацию об опасностях ядерной войны учёным, удостоенных Нобелевских премий по естественным наукам. Свои подписи поставили болеедвух третей от их общего числа.

Другой путь прокладывали учёные-экономисты, которые, опираясь на всё более надёжные основания, доказывали, что военная сфера, если и сулила быстрое внедрение новшеств, то в силу не связанных с её непосредственной природой обстоятельств.

Задачи их становились всё сложнее. Если во времена братьев Нобелей движение из гражданской сферы производства в военную и обратно, хотя и было затруднено, но оставалось возможным, то в дальнейшем картина складывалась такая: возникли достаточно узкие группы крупных промышленников, располагавших мощностями, адекватными производству всё более усложняющейся военной техники. Связь военного производства с политикой приобрела обоюдный характер. Не только государственные органы влияли на производителей военной техники, но и те, в свою очередь, пытались оказывать соответствующее влияние. И вновь и вновь вставал вопрос: вина или беда этих промышленников заключена в том, что они обращают общественные ресурсы, научную мысль, собственные организаторские способности на создание того, что предназначено сеять смерть и разрушение.

Когда стало известным завещание Альфреда Нобеля, в котором он выразил своё желание направить капиталы, источником которых было и военное производство, на поддержку науки и миротворческой деятельности, в этом волеизъявлении усмотрели большой силы человеческое покаяние. Но и до завещания он искал ответ на вопрос о личной или не личной ответственности за обращение огромных общественных возможностей на антигуманные цели. Возможно, что в этом поиске, действительно, содержалось стремление найти аргументы для самооправдания. Первый вариант, к которому он склонялся, заключался, если выразить его в современных политических категориях, в достижении равновесия страха. В письме к известной деятельнице тогдашнего пацифистского движения Б. фон Зуттнер он сформулировал свою мысль так: «Мои динамитные заводы скорее приближают мир, чем Ваши конгрессы. Когда две армии могут уничтожить друг друга в считанные мгновения, все цивилизованные нации, охваченные страхом, охваченные страхом, должны будут распустить свои армии». Но затем он склонился к другому ответу, который сводился к тому, то убивает не оружие, действуя само по себе, убивает шовинизм. Ненависть человека к человеку способна всё обратить в оружие, а оружие в свою очередь способно придать самые драматические формы её практическому воплощению.

И поныне эта мысль не подлежит забвению.