Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Мир и политика » №6, 2012

Михаил Хазин
НЕ ТОЛЬКО ПРИРОДА НЕ ТЕРПИТ ПУСТОТЫ…

Наверное, нет уже человека, который не чувствовал бы, как возрастают день ото дня «мировые напряжения». Если раньше, в период принципиального противоборства «советского» и «либерально-западного» глобальных проектов мироустройства, всё шло более-менее «поочередно» – экономический кризис сменялся политическим и наоборот, то после «решительной победы» капиталистической парадигмы и утверждения иллюзорного «Pax Amerikana» кризисные политико-экономические волны действуют всё более синхронно. При этом складывается впечатление, что механизмы современных глобальных экономических и региональных политических кризисов изучаются мировым интеллектуальным сообществом как-то вскользь.

Тем временем, если судить по косвенным признакам, «красный» проект далеко не иссяк… На фоне стремительно увеличивающихся трудностей «глобального человейника» (термин А. Зиновьева) наблюдается пробуждение интереса и даже ностальгия по недавнему советскому прошлому весьма немаленькой части мира.

Несмотря на нынешнее кажущееся всесилие «западного» проекта уже довольно много учёных задаётся сакраментально-еретическим вопросом: когда ждать конца капитализма?.. И даже те, кто пока пребывает в рядах «незыблемых» апологетов либерализма, оптимистично оценивая перспективы последнего, тем не менее, дипломатично воздерживаются от чрезмерной критики рассуждений о необходимости разработки новой концепции экономического развития мира.

На этом фоне представителей российского научного сообщества, конечно, в первую очередь волнует, что ждет нашу страну через 2–3 года, через десятилетие, в середине и конце XXI века… Разумеется, не обойдены вниманием и текущие реалии: почти всех интересует, почему на самом деле в Кремль вернулся Путин? Какой сигнал тем самым транслирует Россия своим ближним и дальним соседям?

Эти и другие темы главный редактор журнала «Мир и политика», профессор, доктор политических наук Эраст Галумов обсуждает с известным российским экономистом, президентом компании экспертного консультирования «Неокон» (специализация – стратегическое прогнозирование и GR) Михаилом Хазиным.

***

Эраст Галумов: Все сегодня говорят о кризисе – причём, кто-то считает, что это уже «вторая волна», другие убеждены, что продолжается «первая»… Не суть важно. На самом деле просто хочется понять, какая нас ждёт жизнь, какой будет зарплата, на сколько литров бензина её хватит и так далее.

Скажите, Михаил Леонидович, а существуют ли какие-то теоретические разработки развивающихся на наших глазах кризисных процессов?

Михаил Хазин: Если говорить о теориях, то их нет, есть лишь «общие слова». И это основная проблема современного «экономического мэйнстрима»... Честно говоря, теперешняя экономическая наука – понятие достаточно условное. «Экономический мэйнстрим», во всяком случае, к науке никакого отношения не имеет точно. Плюс к тому – люди, которые пытаются сегодня заниматься экономикой как наукой, обычно не понимают, что отрасль экономических знаний в ХХ веке пережила «раскол».

В качестве отступления напомню, что ещё в XVIII веке Адам Смит ввел понятие «политэкономия», и дальше вплоть до Карла Маркса научная мысль развивалась в этом ключе. Маркс был действительно великим экономистом и внёс выдающийся вклад в развитие политэкономии. Не сумев ничего противопоставить марксистской парадигме, Запад в конечном итоге просто изобрёл новое течение под названием «экономикс». Так что теперь есть два понятия. Причём существуют они неравноправно: после развала СССР политэкономию в бывшем «лагере социализма» и в рыночно-демократической России постарались вычеркнуть из научного обихода и учебного процесса. В 1990-е годы почти все российские вузы, преподававшие ранее политэкономию, получили приличные гранты на написание курсов «экономикс». Деньги были благополучно освоены, и очень скоро везде перешли на преподавание именно «экономикс».


Эраст Галумов: А в чём, собственно, разница?

Михаил Хазин: Разница на самом деле принципиальная. Как раз через неё во многом и можно объяснить причины современных кризисов.

Дело в том, что еще натурфилософы XVII века выдвинули совершенно замечательный тезис: чтобы понять, какой из двух городов богаче, надо просто выяснить количество профессий в них – чем больше профессий, тем богаче город… Ну, а в современном виде эта идея звучит так: чем глубже уровень разделения труда, тем больше прибавочный продукт.

Следующий этап – Адам Смит в конце XVIII века пришёл к выводу о том, что в замкнутой экономической системе уровень разделения труда конечен и что максимальный уровень развития труда в такой системе зависит от её масштабов... Это положение – краеугольное для понимания причин экономических кризисов и их «механики». И вот почему. Капитализм в упрощённом виде являет собой постоянно расширяющееся производство. Но ведь пределы планеты ограничены, так что рано или поздно даже возможности научно-технического прогресса будут исчерпаны. Следовательно, капитализм закончится, поскольку нельзя будет разрешить проблему неокупаемости производства.

Смотрите, как работает современный капитализм на глобальных мировых рынках. Средства вкладываются в какие-то инновации и потом возвращаются путем продажи инновационных продуктов. Если рынки не растут, инновации не окупаются, эффективность капитала падает. Дальше начинается кризис: деньги вы продолжаете вкладывать, но обратно ничего не получаете; в итоге банки банкротятся и закрываются...

Маркс, между прочим, именно такую ситуацию и предвидел. Потому и предложил подумать о том, что будет после капитализма. Ну, он-то говорил о коммунизме… В СССР худо-бедно построили социализм – совершенно отличную от капиталистической социальную надстройку над тем же самым, по сути своей, механизмом экономического развития. Благодаря плановому хозяйству и значительно меньшему разрыву доходов между бедными и богатыми эффективность вложения средств в СССР была выше, чем у капиталистов, а вот потребительская эффективность – гораздо ниже, поскольку мнение потребителей советское правительство волновало мало… Но именно благодаря тождественности механизмов экономического развития СССР и США шли, что называется, «ноздря в ноздрю»: атомные и водородные бомбы, космос, ракеты и все такое.


Эраст Галумов: Интересное суждение. А ведь сейчас многие утверждают, что советская экономическая модель существенно уступала западной, и это в конечном итоге предопределило поражение СССР в «холодной войне». Особенно стараются наши российские «разоблачители» либерального толка… Но если честно, в брежневском «застое» жили мы не так уж и плохо. Хуже, конечно, чем даже в странах соцлагеря, однако имевшие место экономические «минусы» однозначно перекрывались огромными социальными «плюсами».

Что вы можете сказать по этому поводу?

Михаил Хазин: Я вас не просто поддержу, но и добавлю: в 1970-е годы все понимали, что СССР в историческом противоборстве с капитализмом выиграл! Это было видно по тому, как чувствовали себя советские люди в 1973–75 годы. Не случайно западные политологи, которые застали то время, до сих пор испытывают ужас. А если почитать их работы того времени, то в глаза сразу бросается мрачная тональность прогнозов по будущему капитализма. Рыночная экономика основательно «буксовала», и никто не знал, что делать с «политикой медленного продвижения» для её «разгонки». Американцы, например, говорили примерно так: если СССР объявит нам войну, то мы «отбросаемся» атомными бомбами, но если Советы будут постепенно, шаг за шагом двигаться вперёд, сделать мы ничего не сможем. То есть они прекрасно сознавали, что системно – проиграли…

Правда, еще до того они поняли, что им обязательно нужно создать альтернативную идеологию. Которую в конце концов и создали, и навязали не только друзьям, но и врагам.

Прелесть марксистско-ленинской теории заключалась в том, что она описывала весь мир с его философией, историей, экономикой, политикой и культурой… Западу пришлось сформулировать альтернативную либеральную концепцию, социологию Вебера, и всё остальное в том же духе – вплоть до собственной концепции истории, от которой наши ветераны буквально шалеют.

Вот, в канун прошедшего Дня Победы «широко образованные» российские телевизионщики собирались показать фильм о том, как советские танкисты решили изнасиловать каких-то немецких тёток… Самое интересное – со стороны западных продюсеров это никакая не провокация: их так воспитывали, и они поголовно знают, что советских танкистов можно было не кормить хлебом, но обязательно требовалось дать изнасиловать кого-нибудь из представителей западного мира! Поэтому реакция российских ветеранов войны и труда для них – нонсенс.


Эраст Галумов: Кстати говоря, наши «телепросветители» тоже якобы не понимают причину недовольства ветеранов… Они так «чистосердечно» этого не понимают, что никто им уже давно не верит.

Михаил Хазин: Согласен с вами… Однако вернёмся к нашей теме. Поскольку в марксистской теории капитализм априори конечен, то в западной концепции, естественно, он презентуется как штука вечная. И в современном западном языке, описывающем мир, нет понятий, через посредство которых можно было бы хотя бы заподозрить саму возможность конечности капиталистической модели. Благодаря вот этой «понятийной узости» Запад не может родить сколько-нибудь реалистичную концепцию современного глобального кризиса.

Мы же с Андреем Кобяковым, понимая правоту Адама Смита в плане конечности капитализма, ещё где-то в 2000 году описали теорию кризиса со всеми необходимыми выкладками, а наша книга «Закат империи доллара» по этой теме вышла в 2003 году. В ней четко описан очень простой механизм: начиная с 1981 года, Запад и США приступили к систематической кредитной накачке спроса, тем самым отложив очередной кризис. С этого времени кредитовать стали не только производителей, но и потребителей. Как следствие – потребление выросло, под него сформировалась новая технологическая волна, которую мы сейчас называем «информационными технологиями». Долги накапливались, хотя никто на них до поры до времени внимания не обращал.

Когда пал СССР, теоретически американцы могли попытаться закрыть свои долги перешедшими под их контроль нашими активами. Но к власти в США пришел «клептографический режим» Клинтона, целенаправленно стремившийся получать основной доход из долларовой эмиссии. И уже сегодня повсеместно наблюдается одна и та же безрадостная картина: уровень потребления граждан существенно превышает средства, которые они реально зарабатывают… Вот, в Греции прекратили кредитование потребительского сектора – и у них теперь экономическая катастрофа: люди не могут покупать, производители не могут производить, всё останавливается и рушится.

В США такая же картина была в 2008 году. Они тогда стали лихорадочно печатать деньги, хотя в какой-то момент им пришлось остановиться.


Эраст Галумов: Вообще говоря, впечатление такое, что весь цивилизованный мир сейчас «печатает деньги» – кроме нас.

Михаил Хазин: Так и есть, потому что весь мир хоть как-то защищается от кризиса, а мы – якобы ничего не боимся… Связано это с тем, что у нас во власти – оголтелые либералы, которые и контролируют экономическую политику государства. Они – не «пятая колонна», нет, они – ядро нынешней российской элиты… Путин в своё время стал президентом, заключив с ними некий «контракт». Но сегодня ситуация изменилась радикально, и тот контракт уже утратил силу.


Эраст Галумов: Разъясните подробнее механизм кредитования, который придуман и применяется на Западе.

Михаил Хазин: Схема, опуская подробности, достаточно проста: кредитование ведётся за счет постоянного перекредитования с нарастанием процентного пресса. Устойчивость этой системы пытались сохранить путем снижения «цены кредита» – чтобы люди платили каждый год более-менее фиксированную сумму; в этом случае долг растёт, но ежегодные платежи почти не меняются.

Для сравнения: в 1981 году учетная ставка Федерального резерва США составляла 19 процентов, а в конце 2008 года – 0%. Иначе говоря, Федеральная резервная система США кредитует сейчас американские банки бесплатно... А вот Центральный банк России банковскую систему нашей страны не поддерживает вообще, и это, само собой, нездорово.


Эраст Галумов: Судя по нынешнему положению дел в Евросоюзе и США, западный опыт в итоге провалился, так?

Михаил Хазин: Да. И вот почему. Рыночная система в общем случае имеет следующий вид: сырье – товар – потребитель. Если нет

потребителя, то цикл не может быть завершён. То есть если потребитель не покупает произведённые продукты, то система автоматически останавливается. Перекредитование, не решая главную проблему, всего лишь несколько сдвигает срок окончательного фиаско… По некоторым оценкам, остановка потребления сегодня повлечёт за собой экономический спад: в России – на 30%, в Европе – на 50%, а в США – на все 55 процентов.

Мы подобный кризис уже однажды пережили: после развала СССР падение российской экономики составляло около 40 процентов. За прошедшие годы теоретически уровень национального ВВП мы почти восстановили; в реальности, конечно, картина не столь радужная – власти, как водится, статистику немного улучшили... Но дело тут в другом: в связи с проведёнными реформами радикально изменилась структура нашей экономики. Так, если в 1980-е годы финансовый сектор занимал 5 процентов советской экономики, то в сегодняшней России на его долю приходится уже фактически 30 процентов.

В США, кстати говоря, ситуация гораздо хуже. Там в конце 1920-х годов реальный сектор экономики составлял около 80%, причём львиную часть – 70% – занимала промышленность. Сейчас же реальный сектор чуть больше 20%, промышленность – менее 20 процентов, тогда как половину теперешней американской экономики занимает именно финансовый сектор.

На основе постоянного кредитования-перекредитования на нормальной финансовой структуре выросла колоссальная «опухоль», которую теперь и считают «нормальной экономикой». Метод «лечения», соответственно, известен – срезать «опухоль», чтобы дать возможность функционировать реальной экономике, в которой строго сбалансированы спрос и доходы.


Эраст Галумов: Что ж, механизм кризиса в общем и целом понятен. И сам собой напрашивается вопрос: что мешает Западу изменить недоброкачественную схему и исправить ситуацию?

Михаил Хазин: Проблема в том, что разобранный нами механизм современного экономического кризиса нельзя описать в понятиях экономикс. Потому что придётся тогда признать и объяснить ключевую роль спроса, то есть социально-политическую сущность экономических процессов. А это, как мы уже выяснили, идеологическое табу, поскольку неминуемо приводит к пониманию конечности капиталистической модели развития.

Вообще экономика как описание идеологических процессов – штука очень интересная. Скажем, примерно в середине 1990-х придумали концепцию глобальных проектов, и конец ХХ века рассматривался, соответственно, под флагом борьбы «красного» и «западного» глобальных механизмов… Правда, вскоре выяснилось такое обстоятельство: глобальное проектирование – вещь очень жесткая; существование теорий, противоречащих проектной, не допускается ни под каким видом.


Эраст Галумов: Парадигма конечности капитализма – тоже в известном смысле «проектная идеология». Противоречить ей в советское время было чревато большими неприятностями для любого. Редкие смельчаки, конечно, находились, но судьба их была незавидной.

Михаил Хазин: Строго говоря, не только в советское время и не только в отношении капитализма. Вообще-то концепцию конечности развития любого строя в рамках научно-технического прогресса марксисты выдвинули ещё в

начале ХХ века. Сделала это небезызвестная Роза Люксембург. Тогда же она из-за чего-то поругалась с Лениным, который, по свидетельству его окружения, человеком был весьма конфликтным. И Ленин, не согласившись с выводами Люксембург, даже обозвал ее в сердцах «желтым земляным червяком». Сама же тема эта была в марксистской политэкономии закрыта. Если бы её продолжили развивать, думаю, уже к 1930-м годам в СССР появилась бы соответствующая экономическая теория. И тогда ситуации 1980-х годов, которая быстро привела Союз к катастрофе, могло не возникнуть вообще. Однако не сложилось…

Впрочем, наверное, это даже хорошо. Ведь если бы СССР обеспечил себе решительный выигрыш, то США почти наверняка развязали бы атомную войну. Просто потому, что у американцев никаких гуманистических принципов на самом деле нет… В этом как раз и состоит ещё одно коренное идеологическое различие между «красным» и «западным» проектами: «красный» – построен на библейских принципах, тогда как в «западном» пресловутая «свобода личности» трактуется как отрицание всех и любых заповедей. Иначе говоря, свобода в западном понимании – это право человека не только выбирать, но и менять в зависимости от обстоятельств свою ценностную базу.


Эраст Галумов: Если не ошибаюсь, отказ от ценностей и принципов высшего порядка оформился ещё в Древнем Риме, когда в нём восторжествовала идеология «Хлеба и зрелищ»… Трудно отделаться от впечатления, что этот замшелый концепт – краеугольный в современном «обществе потребления», которое исключительно успешно создаётся в том числе и в современной России.

Имеет место такая историческая параллель, или это иллюзия?

Михаил Хазин: Сейчас мы развернём историческую перспективу несколько в ином ракурсе, и ответ будет очевиден.

Древнеримская империя была очень похожа на современные США и Евросоюз. Своим гражданам римские императоры давали деньги, и каждый римлянин сам выбирал, на что их потратить – «на хлеб» или «на зрелища». Деньги шли с серебряных рудников Италии. Имперской власти удалось создать стабильную, хотя и ограниченную по времени и ресурсам финансовую систему. Но когда средства закончились, Империя рухнула.

На смену древнеримской модели пришел феодализм, построенный на библейских принципах. Цель этих принципов – обеспечение стабильности социальной системы. Этап длился фактически 1000 лет. Развитие шло крайне медленно – именно ради сохранения стабильности. Ограничивалось всё: количество работников, номенклатура производства и так далее – лишь бы не допустить перепроизводства.

В XVI – XVII веках в Европе произошел слом феодального общества. Связано это было, скорее всего, с природными катаклизмами и наступившим похолоданием. В итоге на севере Европы в рамках старой модели выжить стало невозможно. И тогда в обиход вошёл ссудный процент – как «ускоритель производства». Посредством ссуды удавалось создать избыток продукции, который обменивался на юге на еду.

Уже в XVIII веке выяснилась неустойчивость этой системы. Далее она дала два разветвления – «красный» и «западный» глобальные проекты.

«Западный» – последовательно отменил остальные запреты на свободы –

как производственно-экономической деятельности, так и личности. Преимущество в развитии было достигнуто, однако у прогресса обнаружилось немало «побочных» следствий. Одно из них – варварский, хищнический колониализм планетарного масштаба. Показателен, в частности, пример Индии: за 150 лет пребывания страны в роли колонии Великобритании в Индии произошло несколько настоящих голодоморов, унесших жизни как минимум 10 миллионов человек. Когда англичане заполонили Индию дешевыми тканями, лишившись скудного заработка, умерли почти все индийские ткачи. Голод терзал страну и в XIX, и в XX веках... То же самое происходило и в других колониях европейских стран, легко захватывавших своей более технологичной продукцией колониальные рынки и безжалостно разрушавших традиционный уклад.

Что же касается «красного» проекта, то его апологеты сразу обратили свой гнев на ссудный процент. Но поскольку отменить ссуду как «ускоритель развития» было невозможно, родилась идея запретить частное присвоение дохода от ссудного процента и сделать этот доход общественным.

После развала мировой социалистической системы этот опыт как будто прекратился, но из истории его никому не вычеркнуть. Так что как знать – возможно, он ещё и будет востребован.


Эраст Галумов: Я вот пытаюсь экстраполировать вашу схему на современную Россию. Получается такая картина. В первой половине 1990-х мы ускоренно прошли этапы «Хлеба и зрелищ» и «дикого капитализма». Где-то с конца XX века у нас началась эпоха «феодального капитализма» с безраздельным господством самого хищнического «ссудного процента»… А что сейчас? Можно ли рассматривать акты гражданского неповиновения последних месяцев в том числе и как свидетельство кризиса «западного» проекта вообще и «ссудной концепции» в частности?

Михаил Хазин: Сейчас не только в России, но и во всём мире усиливается ситуация «вакуума идеологии». Вот была комплексная социалистическая парадигма. Кому-то она нравилась, кому-то нет… Но свою роль она худо-бедно исполняла: обеспечивала определенный уровень жизни огромной массы людей.

В 1990-е годы произошло катастрофическое падение уровня жизни населения России и СНГ. Потом Запад стал давать нам кредиты, все как-то наладилось вроде бы… Но сегодня мы опять наблюдаем резкое снижение уровня жизни – теперь уже в самом Евросоюзе, бастионе, так сказать, западного глобализма. Про другие регионы мира – такие как Ближний Восток, например – вообще лучше не вспоминать… И всё это – на фоне массированной и постоянно усиливающейся западной пропаганды, восхваляющей достижения капитализма. А их нет, и никакими информационными ухищрениями этот факт не замаскировать.

Более того, хватает стран, где еще живы люди, которые помнят социалистические реалии – помнят не минусы, а именно плюсы «красного» проекта. Сравнивая то своё прошлое и кризисное настоящее, очень многие приходят к выводу, что их «кинули».

То же самое впечатление «кинутых» испытывает и огромное число греков, испанцев, итальянцев, других граждан Евросоюза… В Испании, скажем, среди молодежи – 50% безработных. И есть ощущение, что через 2–4 года такая ситуация будет во всей Европе.


Эраст Галумов: Давайте кратко резюмируем эту часть нашей беседы. Кризис «западного» проекта продуцирует ситуацию «идеологического вакуума», так? Но ведь «свято место пусто не бывает». Какие альтернативы реально противостоят «западной» парадигме уже сегодня? Какими могут быть варианты развития событий в обозримом будущем?

Михаил Хазин: Имеется как минимум три крупных альтернативных комплекса: националистический (фашистский), религиозный – прежде всего ислам, ну, и социалистический. Причём в социализме можно использовать только его экономическую часть. Я это к тому, что поскольку ислам и христианство исповедуют, по сути, одну систему ценностей, ничто не мешает построить модель с исламской или православной идеологической надстройкой и социалистическим хозяйственным базисом.

Если говорить о вариантах развития, то явных – два. Первый – современный экономический кризис приведет к распаду единых рынков, мир поделится на валютные зоны, уровень разделения труда резко упадёт, и в технологическом плане все откатятся примерно в 1970-е годы… Отказ от библейской системы ценностей можно рассматривать как отход от некоего магистрального пути. Возможны либо возвращение назад, либо движение по новому маршруту. Так что второй вариант – придумать новую модель экономического развития, что, конечно, совсем не так просто.


Эраст Галумов: В целом ясно одно: мир стоит на пороге радикальных изменений. Похоже, не за горами «конец капитализма»… И что же дальше? Насколько Россия готова к глобальным переменам? Какова вообще «диспозиция» мировых сил?

Михаил Хазин: Если взять «общемировую панораму», то все чего-то ждут... Резких движений никто не делает.

Согласно утвердившейся исторически схеме, мир меняется в связке трех сил. Вариантов их конфигурирования немного: либо две активные при одной пассивной, либо две пассивные при одной активной. Если две силы активны, то между ними идёт борьба до полной победы одной из них; в итоге выигрывает пассивная… Скажем, в ходе активного противоборства между СССР и США резко усилился пассивный в тот период Китай.

Добровольно приняв западную модель, экономически мы проиграли полностью. Даже тот уровень производства, который у нас был в советское время, восстановить уже невозможно. Мы потеряли действительно очень много базовых технологий, но при этом сохранили своё главное преимущество: мы абсолютно не табуированы западными ограничителями! То есть реальной свободы у нас на самом деле гораздо больше, чем на Западе. И должно пройти очень много времени, чтобы инкорпорировать в сознание россиян многочисленные западные табу. С другой стороны, либерально-рыночные потрясения почти полностью разрушили в нас прежнесоветскую табуированность. В итоге мы имеем немало весьма свободно мыслящих людей, которые только и могут родить новую всечеловеческую идею/идеологию для построения нового мира.


Эраст Галумов: То есть вы убеждены, что у России есть шанс создать новую концепцию развития человечества? А Запад сможет ее принять – с учётом его исключительной идеологической табуированности?

Михаил Хазин: Разумеется нет. Зато пресловутая «мировая закулиса», которая пишет всем правила игры, сможет. Там знают, что ситуация зашла в тупик, и хорошо понимают, что всю современную политическую элиту нужно «сносить». И проблема, поверьте, не в том, как «снести», а в том, кого поставить на освободившиеся места. Вот это – ключевая вещь. Так что обобщённая задача – помимо новой теории создать еще и обучающие центры, в которых будет формироваться новая мировая элита. Позиции тех, кто это совершит, уже через поколение будут не просто крепкими – они будут незыблемыми. На современном Западе такие центры обучения не появятся – из-за той же крайней табуированности западного менталитета.


Эраст Галумов: Хорошо, возвращаемся к нынешней политической ситуации в России. Избрана новая Дума, избран Президент… Но в этот раз всё прошло не так гладко, как раньше. Стабильность – главный «козырь» тандема – перестала удовлетворять многих россиян.

В этой связи появляется ряд вопросов. С какой «национальной повесткой» Путин вернулся в Кремль? Может быть это просто «властный фанатизм»? Каким реальным «властным мандатом» он сейчас обладает?

Михаил Хазин: Путин, мне кажется, всё же не «фанат власти». Изменилась ситуация – и ему приходится на это реагировать...

Когда Путин первый раз прошел в президенты, он представлял интересы ельцинской элиты, которая так или иначе группировалась вокруг «Семьи». Перед ним стояла задача разработать правила игры, чтобы не было внутриэлитных разборок, чтобы предотвратить выход споров элиты в «общественное пространство», чтобы защитить элиту от обворованного общества, наконец, чтобы обеспечить бескровный исход элитарных группировок в случае поражения прежнего курса.

Ресурс под этот план имелся, и задача была решена. Кому решение не понравилось, тот «сменил обстановку». Таких было немного, самые известные – Березовский, Гусинский, Ходорковский… Остальные правила игры приняли, и «стабильность» восторжествовала.

Но вот «тучные нулевые» с беспрецедентным ростом нефтяных котировок улетучились. Сейчас налицо падение российской экономики, которое неминуемо влечёт за собой сокращение элиты, прежде всего – финансовой. С точки зрения самой экономики – ничего страшного пока нет. Ну, было 4 крупных банка, останется один – и что?.. А вот с точки зрения конкретных лиц, которые «окормляются» посредством тех же банков, всё это важно, причём – жизненно важно.


Эраст Галумов: Логика ясна. Решение о том, кто остается «на кормлении», а кто уходит, принимает, само собой, «первое лицо». И как тут не старайся – ряды недовольных множатся. А у них, кроме прочего, есть поддержка международных структур, с которыми они успели наладить сотрудничество, есть средства на организацию противодействия – в том числе и на массовые протесты… Прощай «стабильность»?

Михаил Хазин: В общем и целом да. Сокращение элиты провоцирует очередной «раскол» в «верхнем эшелоне». Как раз поэтому Путин не мог вернуться к власти с «мандатом» от нынешней элиты. Ему пришлось получать «мандат» от всего общества. И он резко изменил всю свою риторику – что заметно, например, по публикациям его знаменитых предвыборных статей: поначалу тексты были достаточно либеральны, а потом становились все более и более национально ориентированными. Всё это в комплексе и обеспечило ему вполне легитимное избрание – кто бы и чем бы сейчас не возмущался.

Иначе говоря, Президенту нужна поддержка общества, и он за нее готов бороться. Поскольку российские либералы своей предшествующей деятельностью заработали стойкий имидж «врагов народа» и «недругов России», очевидно, Путину поневоле придётся искать для страны более эффективную идеологию социально-экономического развития. Тогда, надо полагать, в скором времени будут востребованы национально ориентированные интеллектуальные центры, которые займутся вопросами оперативной санации российской экономики, укреплением оборонно-технического потенциала, инновационного производства, научно-образовательной и культурной сфер. Пора нам, наконец, определиться и с мировоззренческими аспектами, которые зафиксируют российскую идентичность и «застолбят» место страны в глобальном мире.


Эраст Галумов: Что и говорить – программа обширная, интеллектуально насыщенная, трудо- и ресурснозатратная… Понятно, что ответственность за её исполнение должен нести не только Президент. Но именно от его воли зависит инициация и ориентированность этой работы, отсутствие которой в «тучные нулевые» в немалой степени поспособствовало как сырьевому «закрепощению» России, так и дезинтеграции общественного сознания. Одно из следствий этой дезинтеграции – появление и быстрое усиление нынешней «неформальной оппозиции» деструктивного толка. Идеология, как и природа, пустоты не терпит, тем более – вакуума.

Сегодня очевидно, что тот, кто владеет мощной идеологией и информационно-интеллектуальными технологиями идеологического продвижения, владеет миром и навязывает ему свой сценарий будущего… Если Россия серьёзно претендует на роль регионального лидера, её истэблишменту и властной элите обязательно и в первоочередном порядке нужно овладеть этим «универсальным оружием».



Другие статьи автора: Хазин Михаил

Архив журнала
№3, 2014№4, 2014№5, 2014№6, 2014№7, 2014№8, 2014№9, 2014№10, 2014№11, 2014№12, 2014№1-2, 2015№3, 2015№4, 2015№12-1, 2013№11, 2013№10, 2013№9, 2013№8, 2013№2, 2013№12, 2012№11, 2012№10, 2012№9, 2012№7, 2012№6, 2012№5, 2012№1, 2012№12, 2011№2, 2013
Поддержите нас
Журналы клуба