Динамика завершившегося федерального электорального цикла 2011-2012 гг. в значительной степени определялась массовыми политическими митингами, ставшими крупнейшими за последние 20 лет российской истории. Широкая политизация гражданской активности, устойчиво набиравшей темп в последние годы , резкое возрастание масштаба и интенсивности коллективных политических действий породили диаметрально противоположные позиции в оценке произошедших событий. Обсуждаются как «пробуждение» гражданского общества, так и вирус революций, «оранжевое» переформатирование национального политического ландшафта.

Глубокие изменения в политическом процессе страны проблематизировали императивы пассивности и патерналистского отношения населения к властным институтам, на протяжении долгого времени преобладавшие во взглядах многих исследователей на политическую систему современной России. Очевидно, что многоплановость происходящих социально-политических изменений, равно как и сам факт наличия внушительного разброса мнений о них, ставят вопрос о выработке целостных, научно обоснованных подходов к анализу протестных акций, построению сценариев их развития.

Задача осмысления и концептуализации социально-политических изменений необходимо предполагает учет транснационального измерения мировой политики, процессы которой пронизывают национальные границы, вплетаются во внутриполитические конфигурации властвования и оспаривания status quo. Как показывают квазиреволюционные события, имевшие место в Северной Африке и – ранее – на пространстве СНГ, участниками внутригосударственной борьбы за власть и конфликтов на данной почве является множество различных субъектов, обеспечивающих продвижение геополитических интересов других держав. Таким образом, грань между национальными «оппозиционно-демократическими» силами и агентами различных субъектов мировой политики нередко оказывается чрезвычайно тонкой.

Предпринимая попытку интерпретации комплексного феномена волны протестной активности, возникшей после выборов в Государственною Думу России 4 декабря 2011 г., мы встаем перед необходимостью увязывания микро- и макроуровня анализа, структурных и субъективных факторов. Наиболее обстоятельная линия решения данной задачи традиционно предполагает применение политико-культурного подхода. Контекст электорального цикла 2011-2012 гг., который предал основной импульс масштабной политизации протестных настроений, обуславливает обращение к понятию электоральной культуры, как культуры политической, взятой в отношении к электоральному процессу. В данном исследовательском поле наиболее известна концепция гражданской культуры, оформившаяся в 60-х гг. ХХ века. Авторы данного подхода предлагали рассматривать интенсивность и направленность политической активности населения как результат действия определенных интериоризированных установок и ориентаций «в головах» отдельных индивидов. Так, набор установок, предполагающих формулирование гражданами требований к политической системе и обеспечение их учета властными группами, приводит к формированию демократических институтов. Политическую культуру современной России через призму данной концепции принято трактовать как подданническую – пассивную в плане давления на институты и патерналистскую в ориентации на государство. Мы не будем останавливаться на обширном корпусе критики данной концепции. Отметим лишь, что при отсутствии системных кризисов и существенных внешних воздействий на политическую систему, будучи структурно-функциональной по своей природе, теория гражданской политической культуры не может объяснить текущие изменения в российской электоральной культуре и связанное с этим стремительное нарастание протестной волны.

Альтернативой в данном случае может послужить инструментальная призма изучения электоральной культуры и политического протеста, получившего развитие в рамках электорального процесса. Согласно данному взгляду, вопрос политического участия - это не столько вопрос установок и ориентаций «в головах» граждан, которые выявляются посредством опросов, сколько проблема способов, механизмов и каналов участия, их эффективности и восприятия населением. Последние исследуются, прежде всего, путем изучения эмпирически регистрируемых действий субъектов и анализа сопровождающего их дискурса. Электоральная культура в данном случае трактуется как набор инструментов – средств интерпретации политической ситуации и участия в электоральной деятельности, понятой как совокупность процедур выборного формирования органов власти.

Следует отметить, что инструментарий политического участия формируются и вводится в действие в различных социально-исторических контекстах. С этих позиций, якобы отсутствовавшие в российской электоральной культуре, как минимум, до последнего времени, активистские ориентации вовсе не свидетельствуют о том, что в стране господствует пассивный, подданнический тип культуры. В данном случае важно учитывать, что внутренние установки граждан не формируются независимо от внешних обстоятельств – на них закономерно оказывают влияние также и результаты деятельности самих политических институтов. Следовательно, если эффективность института низка, то выбор его гражданами в качестве объекта воздействия может быть попросту нерациональным. Последние события политической жизни страны это наглядно демонстрируют. С одной стороны, протестная политическая активность протекает преимущественно по внеинституциональным каналам, с другой – запрос на политическое участие не подкрепляется созданием устойчивых организационных форм, которые позволили бы заинтересованным социальным группам обеспечить стабильную мобилизацию, обрести полноценную политическую субъектность и выработать стабильные механизмы влияния на процесс принятия государственных решений.

Таким образом, при инструментальной постановке вопроса об электоральной культуре вместо клише «вековой отсталости» и пассивности населения в центр внимания выдвигается проблема самоорганизации, недостаток инструментов и опыта взаимодействия для осуществления индивидуальными субъектами плодотворного коллективного политического действия. Следовательно, препятствия на пути формирования высокоразвитых демократических институтов следует искать именно в проблемах слаборазвитой культуры самоорганизации, нехватки эффективных средств выстраивания коммуникации, координации коллективных действий, обеспечения преемственности, социальной ответственности и организационной устойчивости оспаривания социальными группами проводимого государственной властью политического курса.

Протестная волна высветила высокую фрагментированность современного российского общества. Попытки лидеров протеста выдвинуть политические требования, притязая на представление интересов большинства, породили ответную мобилизацию консервативного электората, активно поддержанную действующей властью при помощи политтехнологий поляризации. Однако фрагментированность и, главным образом, обозначившиеся размежевания остаются неоформленными институционально – не созданы альтернативные действующему властному центру организационные структуры, публичные центры влияния в рамках политической системы, а также программы их идейно-информационного сопровождения. Размежевания лишь частично «схватываются» и обрабатываются существующими политическими партиями.

Данные факторы существенно снижают эвристический потенциал понятия «оппозиции» как самой общей совокупности противостоящих действующей власти групп. В отсутствие реальной, институционально оформленной поляризации данная категория предлагает слишком расширительную трактовку происходящих событий, препятствующую переходу к более адекватным теоретико-методологическим инструментам, с помощью которых можно было бы более предметно проанализировать протестные выступления.

Учитывая вышесказанное, на наш взгляд, феномен протестной волны целесообразно интерпретировать посредством теории общественных движений. Данная концептуальная призма помогает структурировать проблему протеста, снизить неопределенность в трактовке ситуации, выдвинуть целостную схему интерпретации данного феномена с точки зрения инструментального измерения электоральной культуры. Один из ведущих исследователей общественных движений Ч. Тилли определяет их как «устойчивое оспаривание позиций власти предержащих во имя людей, находящихся под юрисдикцией данных власти предержащих» [Tilly, 1999: 257]. Тилли уточняет данное определение, указывая, что социальные группы, являющиеся субъектами общественных движений, выдвигают свои требования посредством организованных общественных усилий (кампаний), набора инструментов коллективного действия (репертуара), а также комплекса символических репрезентаций. [Tilly, 2004: 4]. Отечественным исследователем общественных движений Е.А. Здравомысловой была предложена в целом сходная, но более широкая трактовка общественного движения как «ряда повторяющихся коллективных действий, направленных на достижение заранее сформулированной цели» [Здравомыслова, 1993: 68-69]. Происходящие в настоящее время в России акции политического протеста соответствуют ключевым атрибутам данных определений общественного движения. Определившись с общей теоретико-методологической рамкой, продолжим анализ с целью ее уточнения и проверки познавательного потенциала.

Одним из ключевых результатов протестных митингов стало существенное переопределение политического дискурса в стране. Силами участников протеста было осуществлено переопределение рамки стабильности – на первый план выдвинулось эмоционально заряженное клише «застоя», выполняющее роль объединяющей категории для ряда акцентируемых оппозиционно настроенными группами тенденций развертывания политического процесса. Общеизвестно, что такие проблемные явления в функционировании политической системы как коррупция, многочисленные нарушения прав граждан, низкая эффективность социальных лифтов и так далее были сформулированы сравнительно давно и обозначались, в том числе и властвующими группами. Однако массовые акции протеста, вылившиеся на улицы российских городов и, прежде всего, столицы, явились крупным событием национального масштаба, предали острую эмоциональную окраску данным темам . Тем не менее, протестное движение оказывается пока неспособным сформулировать четкую повестку, действия и требования его участников являются весьма спорными и противоречивыми как с точки зрения категории всеобщего блага, так и с точки зрения будущего самого протестного движения, возможностей выработки целей, программ и создания на его основе эффективно функционирующих площадок для диалога и организационных структур.

Данная проблематика вновь возвращает нас к понятию электоральной культуры, а именно – инструментам самоорганизации, формирования позитивной политической субъектности у социальных групп, имеющих целью влияние на электоральные предпочтения населения и проводимый действующей властью политический курс. Представляя протестные акции сквозь призму теории общественных движений и инструментального измерения электоральной культуры, мы встаем перед задачей группировки и анализа средств, при помощи которых протестное движение осуществляет свою деятельность . Очевидно, что в зависимости от ситуации и ракурса рассмотрения на первый план могут выдвигаться различные критерии проведения подобной группировки инструментов. Мы предлагаем сгруппировать инструменты по трем типам – риторические средства, организационные средства и медиасредства. Это отражает три ключевые составляющие развития общественного движения – (1) выработку идеологии и выстраивание дискурса; (2) осуществление коллективного действия, рекрутирование и мобилизацию участников; (3) организацию коммуникации с внешними аудиториями. Рассмотрение категории ресурсов в привязке к инструментам на данном этапе опускается, так как выходит далеко за рамки данной статьи. Очевидно, в дальнейшем выбранная точка зрения может быть уточнена и расширена. Ниже приводится краткая и в высшей степени общая характеристика каждой из групп инструментов.

Риторические средства представляют собой совокупность инструментов языкового выражения, обеспечивающих определение повестки дня, проблематизацию, задание рамок интерпретации ситуации (фрейминг) и выстраивания повествований с целью формирования коллективной идентичности, утверждения легитимности притязаний общественного движения на власть, привлечения новых членов и обеспечения коллективного действия.

С точки зрения риторики, протест изначально характеризовался культурой исключения (эксклюзивности), которая по принципу входит в противоречие с политическим действием, предполагающим инклюзивность, стремление к представлению интересов широких социальных групп в притязании на власть. В случае рассматриваемого протестного движения традиционная схема «свои-чужие» была в сочетании с техниками «крикливого меньшинства» использована активистами для противопоставления себя не только действующей власти, но и электоральному большинству.

Наблюдается настойчивая попытка оппозиционно настроенных групп в основу политической позиции и притязаний на значимость поместить моральное противопоставление сил «добра и зла». Безусловно, моральный дискурс о политике служит мощным средством обострения эмоций и достижения краткосрочной мобилизации. Вместе с тем, акцентирование моральных противопоставлений может представлять существенные препятствия на пути развертывания долгосрочной содержательной дискуссии, обеспечивающей выработку альтернативных политических программ и выстраивание отношений с оппонентами.

Организационные средства представляют совокупность процедур по обеспечению устойчивой согласованности и координации, соподчинения целей и действий индивидуальных субъектов для осуществления коллективного политического действия. Протестное движение в ходе выборного цикла 2011-2012 гг. организовало ряд типовых акций, среди которых – митинг, шествие, флешмоб, автопробег, а также неоднозначные способы протеста, нарушающие общественный порядок, в частности, сидячие забастовки, устройство лагерей и т.д. При этом, неформальная социальная сеть, представляющая временные, неустойчивые ассоциации индивидуальных и групповых субъектов, по-прежнему является основным механизмом организации протеста. Данная особенность обуславливает как нестабильность мобилизации участников, так и низкие возможности самоконтроля движения, что повышает риски разнообразных конфликтов, провокаций, оставляет возможности реализации попыток «угона» митингов внешними «лидерами-самозванцами» и т.п.

В то же время, очевидно, не следует недооценивать значение неформальных сетей, в особенности, принимая во внимание мощный компонент современных интернет- и мобильных медиа. Интернет формирует среду коммуникаций высокой плотности, особенным образом структурированную и способную создавать отношения доверия между участниками коммуникации, обеспечивать интенсивные контакты между различными сообществами. Это представляет особенно важным ввиду того, что одним из ключевых факторов рекрутирования новых членов общественных движений выступает личное знакомство и общение действительных и потенциальных их участников [Encyclopedia...: 4454].

Рассматривая возможные основания для развития устойчивых организационных механизмов протестного движения, следует отметить, что в деятельности последнего в настоящий момент тенденция к экспрессивности преобладает над инструментализмом . Задача формирования коллективной идентичности общественного движения остается нерешенной. Более того, данная проблема также вносит свой вклад в сохранение риторики эксклюзивности – попытки сформировать особенную идентичность участников протеста на данный момент противоречат политической позиции как таковой, предполагающей соответствие, как уже отмечалось, принципу инклюзивности, а также ориентацию на широкие социальные слои.

В целом, при сохраняющейся высокой актуальности развития организационных механизмов и структур протестного движения, можно выделить следующие препятствия при развертывании данного процесса. Во-первых, формирование коллективной идентичности и сопутствующие ей экспрессивность, «празднование» своей особенности, попытки более четкой артикуляции последней не позволяют отойти от эксклюзивной риторики и формировать устойчивую общественно-политическую коалицию. Во-вторых, сказывается острый недостаток опыта политической работы у значительного числа участников протеста. Наконец, в целеопределении протестного движения во многом преобладают постматериальные, «культурные» мотивы, касающиеся, в первую очередь, реализации желаемого образа жизни, утверждение индивидуальной и коллективной идентичности и просто эстетического восприятия ряда аспектов социально-политической ситуации в стране. В контрасте с «традиционными» источниками мобилизации общественных движений, связанными, в первую очередь, с острой потребностью в экономическом перераспределении (рабочее движение), потребности постматериального плана, по всей видимости, создают менее интенсивную мотивацию участия в деятельности организационных иерархий и систем подчинения, порождаемых ими [Encyclopedia…: 4453; Inglehart and Welzel, 2005].

Медиасредства являются принципиально важными для вовлечения новых членов движения, представляя, в то же время, ключевую составляющую при оказании влияния на объект протестной кампании, обеспечивая трансляцию информации и широкий общественный резонанс определенным событиям и темам повестки дня, влияя на мнение значительных социальных групп. Предоставляя возможности распространения влияния, СМИ имеют собственную систему приоритетов при выборе информационных поводов для освещения. Как недавно заметил американский политический философ Б. Барбер в комментарии о движении «Захвати Уолл Стрит», внимание СМИ во многом зависит от наличия противоправных действий участников движения: «Урок, который СМИ преподносят мирным, настойчивым и осведомленным [участникам протестов] чрезвычайно прост: хотите внимания медиа – сделайте так, чтобы вас арестовали» . Сложившаяся структура распределения внимания СМИ нередко косвенно стимулирует «громкие» противоправные и в этом смысле антидемократические проявления протеста. Возникает парадоксальная ситуация – преодоление информационной маргинализации в СМИ временами требует маргинализации в практическом ключе действий движения, дает импульс незаконным акциям. Данное противоречие является глубоко укорененным и нередко проявляется в деятельности общественных движений в качестве замещения цели – стремление к увеличению информационного присутствия и достижению желаемой медиакартинки становится главным приоритетом [Gamson, 2004: 252]. Привлечение медиавнимания в случае рассматриваемого нами российского протестного движения сочетается с потребностью в формировании имиджа его лидеров как своеобразных героев, «борцов с системой». Как следствие, проявляются заметные тенденции конституирования медиалогики как основной рамки выбора действий, что существенно сужает коридор возможностей для определения формата, стилистики и тональности протестных акций. Незаконные протестные действия, довольно часто являющиеся эффективными с точки зрения привлечения внимания медиа, представляют существенное препятствие при выстраивании прочной организационной платформы протестного движения, снижают последовательность и предсказуемость действий, тем самым уменьшая возможности для его институционализации.

Важнейшим вопросом с точки зрения инструментального измерения деятельности общественного движения является обеспечение легитимности протеста, притязаний на корректировку либо коренное изменение политического курса. Проблема легитимности актуальна как внутри движения, в частности, при вовлечении и мобилизации его участников, так и во внешней среде, с точки зрения общества в целом. В данном случае мы вплотную сталкиваемся с влиянием транснациональных факторов. Так, «оранжевые революции» в тех или иных своих национальных вариациях являются как относительно успешным примером для российского протестного движения (в плане изменения государственно-политического курса в ряде стран), так и, по сути, единственной легитимной рамкой для политического протеста на данный момент. Легитимность задается определенным образом сконфигурированным набором тезисов, линий аргументации и моральных посылов доктрины неолиберализма, поддерживаемой рядом зарубежных государств. Важнейшим аспектом в данной связи является безультернативность «оранжевого» дискурса оспаривания на межднународном уровне – другие примеры результативной деятельности общественных движений, преследующих масштабные политические цели, в настоящий момент попросту отсутствуют. Однако – и в этом заключается, по всей видимости, ключевая проблема дальнейшего развития российского протестного движения и его институционализации – данный единственный ориентир и модус легитимации протеста не резонирует с глубоко укоренившимися российскими культурно-электоральными стереотипами. Речь идет, прежде всего, о распространенных среди населения схемах интерпретации политической ситуации, определяемых ценностью независимой государственности, а также по-прежнему сохраняющемся наследии Холодной войны, значительно усиливаемом травматическим опытом 90-х гг., выражающемся в распространенном недоверии западному миру, его идеям и доктринам общественно-политического развития. Поэтому, чрезвычайно актуальной является выработка национальной модели и соответствующих ей инструментов политики оспаривания генерального политического курса, которая бы резонировала с основаниями культурных интерпретаций значительной части граждан страны.

Нехватка инструментария самоорганизации как основная проблема российской электоральной культуры представляет вызов не только для протестного движения в его поиске организационных форм, стремлению к обретению коллективной идентичности и «выращиванию» органичных, внутренних лидеров. Это также вызов для действующей власти, в очередной раз подводящий нас к выводу о том, что в 2000-е гг. произошла лишь относительная политическая стабилизация, нежели чем установилась стабильность. Демократические институты по-прежнему находятся в процессе становления – сказывается недостаток наполнения их содержательными, неформальными практиками граждан. Вопросы о результате пресловутых реформ, борьбе с целым рядом негативных социально-экономических тенденций и будущей структуре политической и экономической систем остаются открытыми. Очевидно, в течение последних 20 лет были приняты ключевые институциональные решения, однако принципиальные вопросы о практической реализации данных решений, направленности и программном обеспечении политического курса страны, включая геополитический аспект, по-прежнему остаются предметом множества дискуссий и порождают широкий разброс мнений. В этом смысле понятие электоральной культуры вовсе не исключает борьбы (последняя выступает как необходимая основа политики), но – скорее – имеет дело с конкретными устойчивыми средствами и правилами ведения этой борьбы, а также идеалами, за которые она ведется.