Журнальный клуб Интелрос » НЛО » №120, 2013
2012 год был объявлен в Швеции годом Августа Стриндберга (1849—1912). За этот период в Швеции были организованы новые театральные проекты, созданы выставки, проведены конференции. Вышло несколько юбилейных изданий о биографии самого «неканонического» писателя национальной литературы, и опубликованы отдельными тиражами его наиболее провокационные произведения — «Инферно», «Сын служанки», «На шхерах» и «Черные знамена».
В России, несмотря на затянувшуюся паузу в изучении скандинавских литератур, прошли две Международные конференции: в Петрозаводском государственном университете и Российско-шведском центре РГГУ в Москве. Каждая из них, без преувеличения, уникальное явление, так как даже общая конференция по изучению Скандинавских стран и Финляндии собирается в России лишь раз в четыре года, а проведение конференций по отдельным странам даже не предполагается. Если в XXI столетии мы все еще не имеем учебника по скандинавским литературам, то сетовать на отсутствие конференций — почти гротеск. Очевидно, «золотые времена» отечественной скандинавистики пришлись на семидесятые— восьмидесятые годы ХХ века, равно как и интерес к славистике в Скандинавии остался далеко в прошлом.
Конференции, посвященные шведскому прозаику, драматургу и общественному деятелю Августу Стриндбергу, позволили поставить целый ряд интереснейших дискуссионных вопросов, связанных с проблемами шведской ментальности, подходами к ее исследованию и теми различиями в оценках и методах, которые становятся очевидны при сравнительном изучении вопроса. Российско-шведский центр РГГУ в Москве собрал специалистов, посвятивших свои доклады наиболее спорным и малоизученным проблемам в творческом наследии Стриндберга. Задачу конференции организаторы видели в том, чтобы разрушить стереотипное восприятие личности и произведений писателя, расширить «горизонт ожидания», доказывая, что не только в России, но и в Швеции к Стриндбергу нет однозначного отношения.
Открыла конференцию директор Российско-шведского центра Тамара Тоштендаль-Салычева (РГГУ), которая представила бескрайнюю палитру интересов писателя и многообразие оценок его личности. Стриндберг, по мнению разных исследователей, был «хамелеоном среди людей», «сексуальным пророком», «гомофобом», «либералом», «христианином», «богоотступником», «немного более крупной фигурой, чем Иисус Христос». Толерантная Швеция могла позволить себе исследования даже такого типа: «Стриндберг как патологоанатом» или «Пользовался ли Стриндберг лифтом». Главное, по мнению директора центра, что отличает восприятие этой масштабной фигуры от большинства других писателей, что она прочитывается в соответствии со временем. Очевидно, это доказывает особое положение Стриндберга, с одной стороны, как культового писателя, нарушающего запреты, с другой — как классика, обучающего человечество жизни.
Пленарную часть конференции открыл Альфред Мацевич (ИМЛИ), автор единственной в России монографии о Стриндберге. Докладчик назвал Стриндберга «ренессансной фигурой», «стихийным гением», преодолевающим установленные границы. Наиболее интересовал исследователя характер символизма Стриндберга, который проявлялся не только в подчеркнуто символистских пьесах («Игра снов», «Соната призраков» и др.), но, возможно, в большей степени в самой, на первый взгляд, жизнеподобной пьесе драматурга «Фрекен Жюли».
Доклад Дианы Кобленковой (ННГУ им. Н.И. Лобачевского / РГГУ) содержал анализ стереотипов восприятия образа и творчества Стриндберга в Швеции и в России. Положение Стриндберга как национального гения в Швеции отнюдь не такое прочное, как можно было бы предполагать. К писателю относятся не как к авторитету, не подлежащему критике, а, напротив, как к личности, с которой можно и нужно дискутировать. В том числе с идеями его книг, эссе, «Речей к шведской нации», с его концепцией шведской истории и т.д. Обращает на себя внимание живая дискуссия вокруг самой личности Стриндберга, его приватной биографии, психических проблем, провокационных отношений с женщинами, скрытого гомосексуализма. Исключительный интерес проявляется и к общественной роли Стриндберга. Для Швеции писатель, прежде всего, социально значимая фигура, farlig rabulist — опасный провокатор, с идеями которого можно не соглашаться, но слова которого можно цитировать в риксдаге или отвечать с их помощью оппонентам. По мнению А. Норда, Стриндберг, возможно, «самый ненавидимый писатель Швеции», но он «взывает» к дебатам, пробуждает мысль, поэтому мало кто относится к нему равнодушно. Стриндберг в Швеции — один из двух главных национальных авторитетов: вторым таким авторитетом считается Сельма Лагерлёф. Однако эти масштабные «культурные герои» — оппоненты, так как каждый из них предложил собственное видение развития Швеции. Стриндберг (особенно на первом этапе, в восьмидесятые годы XIX века) был сторонником бескомпромиссных социально-политических преобразований, воспринимался как «разрушитель», Лагерлёф, напротив, исходила из этики христианского гуманизма, утверждая приоритет личного духовного совершенствования, никак не затрагивая при этом институты государственности. Такая «примиряющая» позиция оказалась более подходящей для консервативно настроенного Нобелевского комитета, утвердившего кандидатуру Лагерлёф и отказавшего в премии Стриндбергу. То, что самый известный писатель Швеции оказался за пределами внимания Нобелевского комитета, послужило поводом для бурных дискуссий о «формате» премии. Докладчица прокомментировала и тот подход к текстам Стриндберга, который распространен в Швеции: если в России Стриндберг прежде всего драматург, то в Швеции он — прозаик. Национальное значение в стране имеют его ранние произведения: роман «Красная комната», сатира «Новое царство» и драма «Местер Улоф» — произведения, которые крайне редко привлекают внимание исследователей за пределами Швеции. Наиболее читаемым шведами произведением писателя является роман «Жители острова Хемсё», а из новеллистики — скандальный цикл «Браки», демонстрирующий особый интерес Стриндберга к «женскому вопросу». Особо была отмечена тенденция шведских литературоведов оценивать не столько поэтику произведений, сколько их этическое содержание. В отличие от прозы драматургия видится большинству шведских критиков вторичной по отношению к французскому натурализму, а позднее — к символизму. В исторических пьесах усматривают традиции «Исторических хроник» Шекспира. Вследствие этого в шведской критике подспудно звучит упрек в адрес «нешведскости» Стриндберга, отказавшегося следовать национальной традиции. Такое мнение разделяет и норвежский исследователь Идар Бергфьорд, утверждающий, что «Ибсен — больше типичный норвежец, чем Стриндберг — швед». За этим стоит значимая для шведской культуры проблема: все шведские гении, ставшие «символом» культуры этой страны (Август Стриндберг, Ингмар Бергман, Астрид Линдгрен), находились в конфронтации с официальной культурой. Причина этого в универсальном понимании ими человека и мира, игнорировании шведских культурных приоритетов и крайнем индивидуализме. Во второй части доклада рассматривалось восприятие Стриндберга в России. В начале ХХ века писатель превозносился как «титан» Нового времени, но после революции был отвергнут за непоследовательность взглядов, религиозные идеи и нетерпимость по отношению к «женскому вопросу». Интерес к Стриндбергу возрождается в работах Д. Шарыпкина, исследованиях В.П. Неустроева, монографии А. Мацевича, диссертации П. Лисовской и двух сборниках научных статей, посвященных писателю. Наиболее приоритетной для русских исследователей остается драматургия, но и она подвергается особому отбору. Например, исторические драмы, религиозная пьеса «На пути в Дамаск» и большинство символистских пьес остаются за пределами интереса исследователей. Востребованными оказываются главным образом пьесы «Отец» и «Фрекен Жюли», но лишь по причине близости русскому психологическому театру. Прозаические произведения писателя почти не изучены. До настоящего времени не переиздано дореволюционное собрание сочинений, нет перевода целого ряда текстов. Имея в виду научное осмысление творчества писателя, можно утверждать, что Стриндберг в России по-прежнему неизвестен.
В следующих докладах исследователи анализировали какую-либо малоизученную сферу деятельности Стриндберга.
Философ Фабиан Линде (Стокгольмский университет) указал на философско-мистическую природу творчества Августа Стриндберга и Эрика Юхана Стагнелиуса. Произведения Стагнелиуса рассматривались докладчиком как идейная база для таких «гностических» произведений Стриндберга, как пьеса «Игры снов» и роман «Готические комнаты». Несмотря на эклектичность «Игр снов», в которой смешаны мотивы Библии, индийской мифологии, буддизма, философии Шопенгауэра, пьеса позволяет исследователю выстроить космологию Стриндберга, которая по своей трансцендентальной структуре напоминает «гностическое евангелие».
Философскую рецепцию творчества писателя продолжил доклад Инессы Осадчей (РГГУ) « Символизм предметного мира в произведениях Августа Стриндберга». Докладчица анализировала творчество Стриндберга при помощи «поэтики стихий и пространства» Гастона Башляра и подходов Жильбера Дюрана, рассматривавшего «ночные и дневные режимы воображения». Также в докладе была прослежена связь между «предметностью» произведений Стриндберга и современного шведского писателя Юнаса Гарделя, воспринявшего многие формальные особенности текстов классика.
Особый интерес представляли два междисциплинарных доклада: «Август Стриндберг как востоковед» Стаффана Росена (Стокгольмский университет) и «Август Стриндберг, Ханс Хильдебранд и история культуры» Рольфа Тоштендаля (Упсальский университет). Оба докладчика подвергли деятельность Стриндберга- лингвиста и Стриндберга-историка аргументированной критике, развеяв бытующий миф об особом научном вкладе писателя в сравнительно-историческое языкознание и историю шведской культуры. Профессор Росен скептически прокомментировал попытки Стриндберга овладеть китайским, японским, монгольским и маньчжурским языками (в те времена в Швеции еще не было специалистов по этим языкам). Несостоятельными в научном отношении оказались и идеи Стриндберга о древнееврейском языке как языке-основе всех прочих языков. Анализируя аргументы Стриндберга, докладчик констатировал, что это не более чем «сумасбродный компаративизм». В то же время нельзя не отметить характерное стремление Стриндберга стать универсальным гением.
Предметом доклада шведского историка Рольфа Тоштендаля была претенциозная работа Стриндберга «Шведский народ в праздники и будни», которая подчас воспринимается как первый опыт написания не «истории шведских королей», а «истории шведского народа». Докладчик отметил, что книга объемом более тысячи страниц была написана за короткое время человеком, который никогда ничего не публиковал на эту тему. Вокруг книги Стриндберга сразу же возникла дискуссия: резкая критика появилась в газете «Афтонбладет», в то время как газета «Дагенс нюхетер» была настроена положительно. По словам докладчика, профессиональные историки не считали эту книгу вызовом своей компетентности, так как она, с их точки зрения, находилась за пределами того, что принято было считать историческим исследованием. Лишь два историка высказались по этому поводу: С.И. Боэциус критиковал работу писателя за то, что в ней не был затронут вопрос о происхождении шведского государства, а Э. Хильдебранд выступил с наполовину сочувственным отзывом. Археологи, напротив, были задеты: Х. Хильдебранд, еще до выхода книги Стриндберга начавший публикацию крупной работы о шведской истории культуры Средних веков, ответил на провокационное письмо писателя в дружественном, хотя и несколько критическом тоне. Напротив, О. Монтелиус опубликовал отрицательную рецензию на книгу Стриндберга. Впрочем, оба знаменитых археолога с энтузиазмом воспринимали историю культуры как предмет исследования и потенциально могли бы быть союзниками писателя, также не желавшего видеть государство в качестве центра исторических исследований. Однако Стриндберг атаковал ученых коллег, невзирая на их заслуги и высокий профессионализм. Докладчик отметил, что Стриндберг в своей книге упрощал сложные исторические вопросы, возводя единичные случаи в закономерность и не понимая разницы между нормативными документами и реальной ситуацией.
В ходе дискуссии Т. Тоштендаль-Салычева добавила, что некоторые отечественные литературоведы склонны доверять той критике, с которой Стриндберг обрушивается на отца шведской историографии Э.Г. Гейера. Стриндберг, критикуя Гейера, останавливается только на первом, консервативном, этапе научной деятельности этого историка: уделяя внимание развитию шведского государства, Гейер в то время действительно описывал, прежде всего, шведских королей. Однако затем Гейер расширяет сферу своих интересов, обращая особое внимание на судьбу «простых шведов», и этого не мог не знать Стриндберг, который стремился подчеркнуть новизну своей работы, противопоставляя свои взгляды якобы консервативным взглядам Гейера. В целом шведские историки вели диалог со Стриндбергом в рамках общекультурной дискуссии, приветствуя попытку писателя поднять вопросы культурной истории Швеции, но указывая при этом на допущенные им фактические ошибки.
Искусствоведческая часть конференции состояла из трех докладов. Марина Тимофеева (РГГУ) в докладе « "Вперед, к неизвестному...": Август Стриндберг на пути к модернизму в живописи» высказала мысль, что именно живопись подтолкнула развитие шведского модернизма. Докладчица напомнила о неоконченном искусствоведческом образовании Стриндберга, его работе репортером на художественных выставках. По мнению докладчицы, именно Стриндберг основал современную шведскую художественную критику. Как художник он писал картины без кисти, грубовато, но искренне, нервно. Интерес к живописи оказывал влияние и на его писательскую деятельность: он иллюминировал рукописи и делал сценографии пьес, мысля «визуально».
Светлана Васильева (РГГУ) посвятила доклад «Август Стриндберг: живописание кистью и словом» интересу Стриндберга к средневековым иллюминациям, картинам, сопровождаемым литературным комментарием, попыткам создать «всепроизведение», «всеискусство». В ходе обсуждения возникали вопросы: писал ли Стриндберг с натуры; когда появлялся комментарий к написанной картине; каков характер такого эзотерического комментария; почему живопись Стриндберга не популярна; оказывался ли он в живописи романтиком, экспрессионистом или символистом. Многие вопросы остались открытыми, так как требовали более глубоких искусствоведческих исследований в этой области.
Екатерина Калинина (Государственная классическая академия им. Маймонида) представила доклад «Август Стриндберг и музыка». Обобщая результаты шведских исследований, докладчица остановилась на таких фактах жизни Стриндберга, как домашнее музицирование, пение в мужском квартете и т.п. По утверждению музыковедов, Стриндберг «мыслил музыкально» (равно, как по мысли искусствоведов, — визуально). Исследователи отмечали внимание Стриндберга к интонационной структуре фраз, фонетическому звучанию слова и выбору музыкального сопровождения для спектаклей. Стриндберг часто использовал звуковую символику: бой часов, гудки парохода, звон колоколов, сигналы сторожей, охотников. Можно утверждать, что принцип музыкальности доминирует в «Камерных пьесах», а сквозь призму музыкальных событий можно рассматривать новеллы «Осень» и «Для искусства». Роман «Готические комнаты» писатель называл фугой. Из выдающихся композиторов он симпатизировал Баху, Шуману, Шуберту, Шопену, чувствовал внутреннее родство с Бетховеном.
Как известно, «ренессансность» Стриндберга не ограничивалась интересом к живописи, музыке, лингвистике, истории: он увлекался фотографией, археологией, античным искусством, мистическими учениями и алхимией.
Вторая часть конференции была посвящена драматургии.
В докладе «Образ короля в драме Августа Стриндберга "Густав III"» Мария Берлова (Институт искусствознания / РУТИ) вернулась к характерному для Стриндберга интересу к истории и напомнила слова писателя: «История — только гвоздь, на который я вешаю свой плащ фантазии». Это высказывание оказывается ключом к историческим анахронизмам в упомянутой пьесе, автобиографичности трактовки образа Густава III, стремлению подчеркнуть в нем склонность к игре, манипулированию людьми, появлению в разных масках. Театрализация жизни при Густаве III становится определяющей чертой его времени: театральные представления и сам играющий король, появляющийся или в костюме Густава Васы (основателя шведского государства), или в не требующем комментариев костюме Цезаря. Зыбкость границы между иллюзией и реальностью, присущая, по мысли Стриндберга, эпохе Густава III, символизирует апологию театра и искусства жить.
В сообщении Анастасии Ефимовой (РГГУ) был продемонстрирован опыт компаративистского анализа структуры и функции диалога в драматургии Стриндберга и сценариях Ингмара Бергмана. Рассматривая «поэтику некоммуникабельности» у этих двух авторов, докладчица попыталась доказать, что диалоги у Стриндберга строятся как обвинения, не предполагающие никакого ответа. Диалог Стриндберга передает эмоции и потому нелогичен. Он может быть либо исповедью, либо обличением и всегда носит ритуальный характер. Таким образом, сознание героя Стриндберга «разорвано». Персонажи Бергмана, напротив, обладают цельным сознанием и принимают одиночество как должное, данное от природы и не борются с ним. Диалоги Стриндберга можно назвать «истерическими», Бергмана — «аналитическими». Одиночество у Стриндберга заканчивается лишь со смертью; у Бергмана человек всегда имеет шанс на спасение, так как его личность способна к изменениям.
Доклады Галины Коваленко (СПбГА театрального искусства) и Татьяны Шах-Азизовой объединял интерес к концепции женских образов у Стриндберга. Галина Коваленко рассматривала драму «Отец» в свете переписки Стриндберга и Ницше, а также знаменитой фразы из «Заратустры»: «Ты идешь к женщине? Не забудь взять плеть». В докладе подчеркивалась близость взглядов Ницще и Стриндберга, касающихся половой любви. Этих мыслителей сближал также интерес к структуре и философии античной трагедии. Татьяна Шах-Азизова в докладе «Валькирии XXI века. Героини Ибсена и Стриндберга на современной сцене» рассматривала театральные постановки пьес «Отец», «Пляски смерти», «Фрекен Жюли» и «Гедда Габлер». Интерпретации, предложенные Сергеем Дрейденом, Томасом Остермайером и Никласом Экком, по-разному трактуют женские образы: от героини тихой психологической драмы до Валькирии, в борьбе которой с мужчиной можно видеть вечное противостояние Агамемнона и Клитемнестры.
Широкую панораму интерпретаций «Фрекен Жюли» представила Маргарита Одесская (РГГУ). Наибольший интерес вызвала постановка Томаса Остермайера — Михаила Дурненкова с Чулпан Хаматовой и Евгением Мироновым. Эти режиссеры, по выражению докладчицы, «пишут вторым слоем по тексту оригинала», доказывая, что социальное неравенство никогда не теряло своей актуальности в России. Роль отца в этой постановке уравнивает обоих героев. Они оба зависимы: и дочь генерала, и очередной «водитель для Веры».
Очевидно, в текстах Стриндберга, равно как и в его поступках, обращает на себя внимание характер этического конфликта. Но именно своеобразная этика чаще всего выводит Стриндберга за пределы шведской культуры.
Конференция показала, что Стриндберг слишком масштабная фигура, не поддающаяся узконациональной интерпретации. По этой причине исследования о нем можно считать поиском ключей к осмыслению его универсальности. Кроме того, чтобы разобраться, насколько Стриндберг выходит «за пределы» шведской идентичности, нужно для начала понять, в чем именно состоит эта идентичность.