2012 год был объявлен в Швеции годом Августа Стриндберга (1849—1912). За этот период в Швеции были организованы новые театральные проекты, созданы выставки, проведены конференции. Вышло несколько юбилейных изданий о био­графии самого «неканонического» писателя национальной литературы, и опуб­ликованы отдельными тиражами его наиболее провокационные произведения — «Инферно», «Сын служанки», «На шхерах» и «Черные знамена».

В России, несмотря на затянувшуюся паузу в изучении скандинавских лите­ратур, прошли две Международные конференции: в Петрозаводском государст­венном университете и Российско-шведском центре РГГУ в Москве. Каждая из них, без преувеличения, уникальное явление, так как даже общая конференция по изучению Скандинавских стран и Финляндии собирается в России лишь раз в четыре года, а проведение конференций по отдельным странам даже не предпо­лагается. Если в XXI столетии мы все еще не имеем учебника по скандинавским литературам, то сетовать на отсутствие конференций — почти гротеск. Очевидно, «золотые времена» отечественной скандинавистики пришлись на семидесятые— восьмидесятые годы ХХ века, равно как и интерес к славистике в Скандинавии остался далеко в прошлом.

Конференции, посвященные шведскому прозаику, драматургу и обществен­ному деятелю Августу Стриндбергу, позволили поставить целый ряд интерес­нейших дискуссионных вопросов, связанных с проблемами шведской ментальности, подходами к ее исследованию и теми различиями в оценках и методах, которые становятся очевидны при сравнительном изучении вопроса. Российско-шведский центр РГГУ в Москве собрал специалистов, посвятивших свои доклады наиболее спорным и малоизученным проблемам в творческом наследии Стриндберга. Задачу конференции организаторы видели в том, чтобы разрушить стерео­типное восприятие личности и произведений писателя, расширить «горизонт ожидания», доказывая, что не только в России, но и в Швеции к Стриндбергу нет однозначного отношения.

Открыла конференцию директор Российско-шведского центра Тамара Тоштендаль-Салычева (РГГУ), которая представила бескрайнюю палитру интересов писателя и многообразие оценок его личности. Стриндберг, по мнению разных ис­следователей, был «хамелеоном среди людей», «сексуальным пророком», «гомофобом», «либералом», «христианином», «богоотступником», «немного более крупной фигурой, чем Иисус Христос». Толерантная Швеция могла позволить себе исследования даже такого типа: «Стриндберг как патологоанатом» или «Пользо­вался ли Стриндберг лифтом». Главное, по мнению директора центра, что отли­чает восприятие этой масштабной фигуры от большинства других писателей, что она прочитывается в соответствии со временем. Очевидно, это доказывает особое положение Стриндберга, с одной стороны, как культового писателя, нарушающего запреты, с другой — как классика, обучающего человечество жизни.

Пленарную часть конференции открыл Альфред Мацевич (ИМЛИ), автор един­ственной в России монографии о Стриндберге. Докладчик назвал Стриндберга «ренессансной фигурой», «стихийным гением», преодолевающим установленные гра­ницы. Наиболее интересовал исследователя характер символизма Стриндберга, который проявлялся не только в подчеркнуто символистских пьесах («Игра снов», «Соната призраков» и др.), но, возможно, в большей степени в самой, на первый взгляд, жизнеподобной пьесе драматурга «Фрекен Жюли».

Доклад Дианы Кобленковой (ННГУ им. Н.И. Лобачевского / РГГУ) содержал анализ стереотипов восприятия образа и творчества Стриндберга в Швеции и в России. Положение Стриндберга как национального гения в Швеции отнюдь не такое прочное, как можно было бы предполагать. К писателю относятся не как к авторитету, не подлежащему критике, а, напротив, как к личности, с которой можно и нужно дискутировать. В том числе с идеями его книг, эссе, «Речей к швед­ской нации», с его концепцией шведской истории и т.д. Обращает на себя внима­ние живая дискуссия вокруг самой личности Стриндберга, его приватной биогра­фии, психических проблем, провокационных отношений с женщинами, скрытого гомосексуализма. Исключительный интерес проявляется и к общественной роли Стриндберга. Для Швеции писатель, прежде всего, социально значимая фигура, farlig rabulist — опасный провокатор, с идеями которого можно не соглашаться, но слова которого можно цитировать в риксдаге или отвечать с их помощью оппо­нентам. По мнению А. Норда, Стриндберг, возможно, «самый ненавидимый писатель Швеции», но он «взывает» к дебатам, пробуждает мысль, поэтому мало кто относится к нему равнодушно. Стриндберг в Швеции — один из двух главных на­циональных авторитетов: вторым таким авторитетом считается Сельма Лагерлёф. Однако эти масштабные «культурные герои» — оппоненты, так как каждый из них предложил собственное видение развития Швеции. Стриндберг (особенно на пер­вом этапе, в восьмидесятые годы XIX века) был сторонником бескомпромиссных социально-политических преобразований, воспринимался как «разрушитель», Лагерлёф, напротив, исходила из этики христианского гуманизма, утверждая приоритет личного духовного совершенствования, никак не затрагивая при этом ин­ституты государственности. Такая «примиряющая» позиция оказалась более подходящей для консервативно настроенного Нобелевского комитета, утвердившего кандидатуру Лагерлёф и отказавшего в премии Стриндбергу. То, что самый известный писатель Швеции оказался за пределами внимания Нобелевского комитета, послужило поводом для бурных дискуссий о «формате» премии. Докладчица прокомментировала и тот подход к текстам Стриндберга, который распространен в Швеции: если в России Стриндберг прежде всего драматург, то в Швеции он — прозаик. Национальное значение в стране имеют его ранние про­изведения: роман «Красная комната», сатира «Новое царство» и драма «Местер Улоф» — произведения, которые крайне редко привлекают внимание исследователей за пределами Швеции. Наиболее читаемым шведами произведением писа­теля является роман «Жители острова Хемсё», а из новеллистики — скандальный цикл «Браки», демонстрирующий особый интерес Стриндберга к «женскому вопросу». Особо была отмечена тенденция шведских литературоведов оценивать не столько поэтику произведений, сколько их этическое содержание. В отличие от прозы драматургия видится большинству шведских критиков вторичной по отно­шению к французскому натурализму, а позднее — к символизму. В исторических пьесах усматривают традиции «Исторических хроник» Шекспира. Вследствие этого в шведской критике подспудно звучит упрек в адрес «нешведскости» Стриндберга, отказавшегося следовать национальной традиции. Такое мнение раз­деляет и норвежский исследователь Идар Бергфьорд, утверждающий, что «Ибсен — больше типичный норвежец, чем Стриндберг — швед». За этим стоит значи­мая для шведской культуры проблема: все шведские гении, ставшие «символом» культуры этой страны (Август Стриндберг, Ингмар Бергман, Астрид Линдгрен), находились в конфронтации с официальной культурой. Причина этого в универ­сальном понимании ими человека и мира, игнорировании шведских культурных приоритетов и крайнем индивидуализме. Во второй части доклада рассматривалось восприятие Стриндберга в России. В начале ХХ века писатель превозносился как «титан» Нового времени, но после революции был отвергнут за непоследовательность взглядов, религиозные идеи и нетерпимость по отношению к «женскому вопросу». Интерес к Стриндбергу возрождается в работах Д. Шарыпкина, исследованиях В.П. Неустроева, монографии А. Мацевича, диссертации П. Лисовской и двух сборниках научных статей, посвященных писателю. Наиболее приоритетной для русских исследователей остается драматургия, но и она подвергается осо­бому отбору. Например, исторические драмы, религиозная пьеса «На пути в Дамаск» и большинство символистских пьес остаются за пределами интереса исследователей. Востребованными оказываются главным образом пьесы «Отец» и «Фрекен Жюли», но лишь по причине близости русскому психологическому театру. Прозаические произведения писателя почти не изучены. До настоящего вре­мени не переиздано дореволюционное собрание сочинений, нет перевода целого ряда текстов. Имея в виду научное осмысление творчества писателя, можно утверждать, что Стриндберг в России по-прежнему неизвестен.

В следующих докладах исследователи анализировали какую-либо малоиз­ученную сферу деятельности Стриндберга.

Философ Фабиан Линде (Стокгольмский университет) указал на философско-мистическую природу творчества Августа Стриндберга и Эрика Юхана Стагнелиуса. Произведения Стагнелиуса рассматривались докладчиком как идейная база для таких «гностических» произведений Стриндберга, как пьеса «Игры снов» и роман «Готические комнаты». Несмотря на эклектичность «Игр снов», в которой смешаны мотивы Библии, индийской мифологии, буддизма, филосо­фии Шопенгауэра, пьеса позволяет исследователю выстроить космологию Стриндберга, которая по своей трансцендентальной структуре напоминает «гно­стическое евангелие».

Философскую рецепцию творчества писателя продолжил доклад Инессы Осадчей (РГГУ) « Символизм предметного мира в произведениях Августа Стринд­берга». Докладчица анализировала творчество Стриндберга при помощи «поэ­тики стихий и пространства» Гастона Башляра и подходов Жильбера Дюрана, рассматривавшего «ночные и дневные режимы воображения». Также в докладе была прослежена связь между «предметностью» произведений Стриндберга и со­временного шведского писателя Юнаса Гарделя, воспринявшего многие фор­мальные особенности текстов классика.

Особый интерес представляли два междисциплинарных доклада: «Август Стриндберг как востоковед» Стаффана Росена (Стокгольмский университет) и «Август Стриндберг, Ханс Хильдебранд и история культуры» Рольфа Тоштендаля (Упсальский университет). Оба докладчика подвергли деятельность Стриндберга- лингвиста и Стриндберга-историка аргументированной критике, развеяв бы­тующий миф об особом научном вкладе писателя в сравнительно-историческое языкознание и историю шведской культуры. Профессор Росен скептически про­комментировал попытки Стриндберга овладеть китайским, японским, монголь­ским и маньчжурским языками (в те времена в Швеции еще не было специалистов по этим языкам). Несостоятельными в научном отношении оказались и идеи Стриндберга о древнееврейском языке как языке-основе всех прочих языков. Ана­лизируя аргументы Стриндберга, докладчик констатировал, что это не более чем «сумасбродный компаративизм». В то же время нельзя не отметить характерное стремление Стриндберга стать универсальным гением.

Предметом доклада шведского историка Рольфа Тоштендаля была претен­циозная работа Стриндберга «Шведский народ в праздники и будни», которая подчас воспринимается как первый опыт написания не «истории шведских ко­ролей», а «истории шведского народа». Докладчик отметил, что книга объемом более тысячи страниц была написана за короткое время человеком, который ни­когда ничего не публиковал на эту тему. Вокруг книги Стриндберга сразу же воз­никла дискуссия: резкая критика появилась в газете «Афтонбладет», в то время как газета «Дагенс нюхетер» была настроена положительно. По словам доклад­чика, профессиональные историки не считали эту книгу вызовом своей компе­тентности, так как она, с их точки зрения, находилась за пределами того, что при­нято было считать историческим исследованием. Лишь два историка высказались по этому поводу: С.И. Боэциус критиковал работу писателя за то, что в ней не был затронут вопрос о происхождении шведского государства, а Э. Хильдебранд выступил с наполовину сочувственным отзывом. Археологи, напротив, были задеты: Х. Хильдебранд, еще до выхода книги Стриндберга начавший публикацию крупной работы о шведской истории культуры Средних веков, ответил на про­вокационное письмо писателя в дружественном, хотя и несколько критическом тоне. Напротив, О. Монтелиус опубликовал отрицательную рецензию на книгу Стриндберга. Впрочем, оба знаменитых археолога с энтузиазмом воспринимали историю культуры как предмет исследования и потенциально могли бы быть со­юзниками писателя, также не желавшего видеть государство в качестве центра исторических исследований. Однако Стриндберг атаковал ученых коллег, невзи­рая на их заслуги и высокий профессионализм. Докладчик отметил, что Стриндберг в своей книге упрощал сложные исторические вопросы, возводя единичные случаи в закономерность и не понимая разницы между нормативными документами и реальной ситуацией.

В ходе дискуссии Т. Тоштендаль-Салычева добавила, что некоторые отече­ственные литературоведы склонны доверять той критике, с которой Стриндберг обрушивается на отца шведской историографии Э.Г. Гейера. Стриндберг, крити­куя Гейера, останавливается только на первом, консервативном, этапе научной деятельности этого историка: уделяя внимание развитию шведского государства, Гейер в то время действительно описывал, прежде всего, шведских королей. Од­нако затем Гейер расширяет сферу своих интересов, обращая особое внимание на судьбу «простых шведов», и этого не мог не знать Стриндберг, который стремился подчеркнуть новизну своей работы, противопоставляя свои взгляды якобы кон­сервативным взглядам Гейера. В целом шведские историки вели диалог со Стриндбергом в рамках общекультурной дискуссии, приветствуя попытку писа­теля поднять вопросы культурной истории Швеции, но указывая при этом на до­пущенные им фактические ошибки.

Искусствоведческая часть конференции состояла из трех докладов. Марина Тимофеева (РГГУ) в докладе « "Вперед, к неизвестному...": Август Стриндберг на пути к модернизму в живописи» высказала мысль, что именно живопись подтолкнула развитие шведского модернизма. Докладчица напомнила о неоконченном искусствоведческом образовании Стриндберга, его работе репортером на худо­жественных выставках. По мнению докладчицы, именно Стриндберг основал со­временную шведскую художественную критику. Как художник он писал картины без кисти, грубовато, но искренне, нервно. Интерес к живописи оказывал влияние и на его писательскую деятельность: он иллюминировал рукописи и делал сце­нографии пьес, мысля «визуально».

Светлана Васильева (РГГУ) посвятила доклад «Август Стриндберг: живописание кистью и словом» интересу Стриндберга к средневековым иллюминациям, картинам, сопровождаемым литературным комментарием, попыткам создать «всепроизведение», «всеискусство». В ходе обсуждения возникали вопросы: пи­сал ли Стриндберг с натуры; когда появлялся комментарий к написанной кар­тине; каков характер такого эзотерического комментария; почему живопись Стриндберга не популярна; оказывался ли он в живописи романтиком, экспрес­сионистом или символистом. Многие вопросы остались открытыми, так как тре­бовали более глубоких искусствоведческих исследований в этой области.

Екатерина Калинина (Государственная классическая академия им. Маймонида) представила доклад «Август Стриндберг и музыка». Обобщая результаты шведских исследований, докладчица остановилась на таких фактах жизни Стриндберга, как домашнее музицирование, пение в мужском квартете и т.п. По утверждению музыковедов, Стриндберг «мыслил музыкально» (равно, как по мысли искусствоведов, — визуально). Исследователи отмечали внимание Стриндберга к интонационной структуре фраз, фонетическому звучанию слова и выбору музыкального сопровождения для спектаклей. Стриндберг часто использовал звуковую символику: бой часов, гудки парохода, звон колоколов, сигналы сторожей, охотников. Можно утверждать, что принцип музыкальности доминирует в «Камерных пьесах», а сквозь призму музыкальных событий можно рассматри­вать новеллы «Осень» и «Для искусства». Роман «Готические комнаты» писатель называл фугой. Из выдающихся композиторов он симпатизировал Баху, Шуману, Шуберту, Шопену, чувствовал внутреннее родство с Бетховеном.

Как известно, «ренессансность» Стриндберга не ограничивалась интересом к живописи, музыке, лингвистике, истории: он увлекался фотографией, археоло­гией, античным искусством, мистическими учениями и алхимией.

Вторая часть конференции была посвящена драматургии.

В докладе «Образ короля в драме Августа Стриндберга "Густав III"» Мария Берлова (Институт искусствознания / РУТИ) вернулась к характерному для Стриндберга интересу к истории и напомнила слова писателя: «История — только гвоздь, на который я вешаю свой плащ фантазии». Это высказывание ока­зывается ключом к историческим анахронизмам в упомянутой пьесе, автобиогра­фичности трактовки образа Густава III, стремлению подчеркнуть в нем склон­ность к игре, манипулированию людьми, появлению в разных масках. Театрализация жизни при Густаве III становится определяющей чертой его времени: театральные представления и сам играющий король, появляющийся или в костюме Густава Васы (основателя шведского государства), или в не требующем комментариев костюме Цезаря. Зыбкость границы между иллюзией и реаль­ностью, присущая, по мысли Стриндберга, эпохе Густава III, символизирует апо­логию театра и искусства жить.

В сообщении Анастасии Ефимовой (РГГУ) был продемонстрирован опыт ком­паративистского анализа структуры и функции диалога в драматургии Стриндберга и сценариях Ингмара Бергмана. Рассматривая «поэтику некоммуника­бельности» у этих двух авторов, докладчица попыталась доказать, что диалоги у Стриндберга строятся как обвинения, не предполагающие никакого ответа. Диалог Стриндберга передает эмоции и потому нелогичен. Он может быть либо ис­поведью, либо обличением и всегда носит ритуальный характер. Таким образом, сознание героя Стриндберга «разорвано». Персонажи Бергмана, напротив, обла­дают цельным сознанием и принимают одиночество как должное, данное от при­роды и не борются с ним. Диалоги Стриндберга можно назвать «истерическими», Бергмана — «аналитическими». Одиночество у Стриндберга заканчивается лишь со смертью; у Бергмана человек всегда имеет шанс на спасение, так как его лич­ность способна к изменениям.

Доклады Галины Коваленко (СПбГА театрального искусства) и Татьяны Шах-Азизовой объединял интерес к концепции женских образов у Стриндберга. Галина Коваленко рассматривала драму «Отец» в свете переписки Стриндберга и Ниц­ше, а также знаменитой фразы из «Заратустры»: «Ты идешь к женщине? Не забудь взять плеть». В докладе подчеркивалась близость взглядов Ницще и Стриндберга, касающихся половой любви. Этих мыслителей сближал также интерес к структуре и философии античной трагедии. Татьяна Шах-Азизова в докладе «Валькирии XXI века. Героини Ибсена и Стриндберга на современной сцене» рас­сматривала театральные постановки пьес «Отец», «Пляски смерти», «Фрекен Жюли» и «Гедда Габлер». Интерпретации, предложенные Сергеем Дрейденом, Томасом Остермайером и Никласом Экком, по-разному трактуют женские об­разы: от героини тихой психологической драмы до Валькирии, в борьбе которой с мужчиной можно видеть вечное противостояние Агамемнона и Клитемнестры.

Широкую панораму интерпретаций «Фрекен Жюли» представила Маргарита Одесская (РГГУ). Наибольший интерес вызвала постановка Томаса Остермайера — Михаила Дурненкова с Чулпан Хаматовой и Евгением Мироновым. Эти режиссеры, по выражению докладчицы, «пишут вторым слоем по тексту ориги­нала», доказывая, что социальное неравенство никогда не теряло своей актуаль­ности в России. Роль отца в этой постановке уравнивает обоих героев. Они оба зависимы: и дочь генерала, и очередной «водитель для Веры».

Очевидно, в текстах Стриндберга, равно как и в его поступках, обращает на себя внимание характер этического конфликта. Но именно своеобразная этика чаще всего выводит Стриндберга за пределы шведской культуры.

Конференция показала, что Стриндберг слишком масштабная фигура, не под­дающаяся узконациональной интерпретации. По этой причине исследования о нем можно считать поиском ключей к осмыслению его универсальности. Кроме того, чтобы разобраться, насколько Стриндберг выходит «за пределы» шведской идентичности, нужно для начала понять, в чем именно состоит эта идентичность.