В сентябре 1991 года в разгаре советской дезинтеграции газета «Аргументы и факты» опубликовала «Уточнения к канонической версии» о гибели Зои Космодемьянской. Утверждая по разным слухам, что в селе Петрищево, где Космодемьянская подожгла избы, немцев не было, автор статьи, Александр Жовтис, открыл своим читателям правду о политике «выжженной земли», которая велась в начале войны. Спустя месяц «АиФ» в виде ответа на вопрос: «Зоя Космодемьянская: Героиня или символ?» – опубликовали подборку писем читателей. Некоторые возмутились тем, что подвиг Космодемьянской дискредитируется, и предложили ответные доказательства о присутствии немцев в Петрищеве. А другие, наоборот, увеличили слухи о том, что лежит «за мифом». Например, утверждали, что партизанкой «Таней» вообще была не Космодемьянская, а другая девушка. А если все же и она, то неудивительно, что она участвовала в такой жестокой военной тактике, поскольку до войны лечилась в психиатрической клинике – врачи подозревали шизофрению[1].

Хотя архивные документы показывают, насколько необоснованны были слухи об отсутствии немцев в деревне, о ложной идентификации партизанки и о серьезности ее нервной болезни[2], сомнения о подвиге Космодемьянской до сих пор продолжают циркулировать в коллективной памяти о войне. Дело здесь, конечно, не только в исторической правде. Сомнения о Космодемьянской отражают глубокое отчуждение от насилия тотальной войны и от той воинствующей («милитантной») субъективности, которая формировалась в преддверии этой войны в 1930-е годы. Желание докопаться до истины и показать, что за героическим мифом лежит отчаянная, больная жестокость, – это желание дойти до основания советского общества, до места основополагающей власти, и отрицать его, как нечеловеческое и чужое.

Предлагаемый блок статей рассматривает «чуждость» Зои Космодемьянской как культурно-исторический факт. В статье Джонатана Брукса Платта речь идет о конститутивных противоречиях в истории Космодемьянской, в частности, в аспектах гендера и насилия, и о том, как эта противоречивость стиралась после войны. Андрей Щербенок анализирует конструирование субъективности имплицитного зрителя в фильме «Зоя» (1944), показывая его специфические отличия и от классического голливудского кино, и от советского кино постсталинских лет. Адриенна Харрис рассматривает выдуманных женихов в литературных и кинематографических повествованиях о Космодемьянской как прием феминизации героини, тем самым доказывая, что процесс отчуждения от милитантности начинается почти сразу после ее подвига.