На окне магазина «Белый ветер цифровой» — в той башне на углу Садовой-Триумфальной и Воротниковского, где наша московская квартира, — красу­ется шикарный и на редкость грамотный постер. Я попросил экземпляр у ра­ботников магазина, но они смогли дать мне только буклет, с немного отличным вариантом изображения. О нем и пойдет речь.

 

 

Надпись крупными желтыми буквами гласит: «УСПЕЙ СНЯТЬ!» — и помельче: «Цифровая техника к отпуску! Налетай!» А изображена, на бело-голубом фоне моря и слегка облачного неба, знойная брюнетка — курортная гитана (из латиноамериканского сериала?) с цветком в полураспущенных длинных волосах, в коротком открытом белом платье, обнажающем загоре­лые ноги выше колен (тон кожи перекликается с цветом надписей). Она фо­тографирует на смартфон себя, вернее, раскинувшую крылья белую чайку, которая открытым клювом тянется к вафельному рожку с мороженым в дру­гой ее руке.

Таким образом, нам предъявлен уникальный момент (дикая морская чайка ест у вас практически из рук!), который буквально взывает о реализа­ции принципа carpe diem и который, как наглядно показано, можно поймать — успеть снять! — благодаря цифровой технике. Фаустовский мотив остановки прекрасного, но мимолетного мгновения передают и парение чайки, и танцующий полуоборот женской фигуры, как бы жонглирующей мобильником и стаканчиком с мороженым, и развевающийся — в результате этого и на ветру — подол ее платья. Идею сиюминутности выражает мимика девушки — глаза, скошенные на мобильник, и нижняя губа, закушенная то ли от акробатического и фотожурналистского напряжения, то ли от удовольствия. Выдержан и заветный творческий принцип «мета»: фотография изоб­ражает создание фотографии.

При всей своей нарочитости и многофигурности, некоторой даже перегруженности образами, картинка не распадается — благодаря искусной организации зрительного маршрута по ней. Наше внимание сразу привлекает кокетливая красотка, но она смотрит не на нас, а на экран своей камеры; следуя за ее взглядом, мы вычисляем его направленность в зеркале на чайку, которая, в свою очередь, устремлена к мороженому.

Контрапунктом к этому визуальному сюжету проходит важный цветовой паттерн. На фоне доминирующих белого, черного и голубого цветов намечен пунктир в красных тонах, образуемый верхним шариком мороженого, браслетом на руке красотки, цветком в ее волосах и виднеющимся из-под платья купальником. Эта чувственная красная гамма имеет своей органичной осно­вой более спокойный желто-коричневый цвет смуглого тела девушки, но на другом конце спектра родственный жгучей черноте ее волос.

Ветер, раздувающий платье, прописан и прямым текстом — в нижнем ле­вом углу картинки в составе названия магазина: Белый Ветер, под которым уже простым черным, впрочем, полужирным, гармонирующим с чернотой волос девушки, дан цифровой адрес его сайта digital.ru. Несложная игра с ветром подхвачена совсем уже простецким каламбуром на слове Налетай, призывающем покупателя последовать примеру чайки, нацеленной на моро­женое. В этом контексте напрашивается двойное прочтение главного словесного призыва: Успей снять! — в смысле не только запечатлеть момент, но и снять, то есть подцепить, красотку.

Двусмысленно и многое другое в этой соблазнительной картинке. Как водится, товар рекламируется с помощью секса: идея покупки смартфона развертывается в ситуацию любования роскошной феминой. Но дана она не в лоб — примитивным решением было бы просто вложить мобильник в руки красотке, зазывно глядящей на зрителя, — а так, что мы оказываемся невольно вовлечены в ее любование собой в момент и под предлогом фотографирования.

Это построение опирается на целый ряд архетипических конструкций, из которых отождествление зрителя с персонажем является лишь самым очевидным.

Самолюбование — сильнейший психологический механизм, начало иссле­дованию которого положил в 1914 году Фрейд, указавший на его общечело­веческую универсальность, отметивший его особую характерность для жен­ской психики и окрестивший его нарциссизмом. Так что выбор именно женщины на роль фотографирующего себя персонажа глубоко обоснован. Архетипичны и другие составляющие выстроенного на картинке сюжета. По­требителю, прежде всего мужчине, приятно посмотреть на красивую слегка обнаженную женщину (элементарный эротический интерес), он вовлекается в подсматривание за ее действиями (вуайеризм), каковые в свою очередь мо­тивированы нарциссизмом и эксгибиционизмом.

В сфере изобразительных искусств, в первую очередь живописи, класси­ческим воплощением темы женского нарциссизма является мотив Венеры перед зеркалом. Среди великих образцов — полотна:

Тициана (ок. 1555; http://muzei-mira.com/uploads/posts/2013-01/1359536068_venera-pered-zerk...): Венера показана сидящей практи­чески анфас, а в зеркале виден фрагмент ее лица;

 

 

Рубенса (1615; http://rubens.ru/woman/rubens2.php): она изображена сзади в профиль, а в зеркале — ее лицо анфас;

 

 

Веласкеса (ок. 1650;http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/c/c5/Diego_Vel%C3%A1zquez_...): обнаженное тело видно сзади, а лицо — в зеркале.

 

Из русских художников XX века две примечательные картины в этом жанре есть у Дейнеки.

Одна — это «Натурщица» (1936;http://img1.liveinternet.ru/images/attach/c/5/89/220/89220433_large_ a10.jpg), очевидная вариация на полотно Велас­кеса, с той разницей, что обнаженная фигура, повторяющая оригинал, есть, а зеркала нет, вместо него — стена и окно с видом на город;

 

 

другая — графическая «Натурщица перед зеркалом» (1928;http://artinvestment.ru/content/download/news/20091222_deineka_naturshic...) — с видом на модель сзади (на рубенсовский derriere) и зеркалом, в ко­тором, однако, никакого отражения нет.

 

 

На нашей картинке «Венера» дана спереди и почти во весь рост, но «зеркала» — экрана камеры — мы не видим и должны догадываться, что в него попало.

Жонглирующая поза, в которой активно задействованы обе руки, по-ви­димому, характерна для воплощения темы нарциссизма. Так, в стихотворе­нии Лимонова «Я в мыслях подержу другого человека...» (о нем см.:http://dornsife.usc.edu/alik/rus/ess/bib64.html; Жолковский А. Интертекстуал поневоле («Я в мыслях подержу другого человека...» Лимонова) // Он же. Избранные статьи о русской поэзии. М.: РГГУ, 2005. С. 309—326) вершиной поэтического сюжета становятся строки:

...и даже на спину пытаюсь заглянуть
Тянусь тянусь
но зеркало поможет
взаимодействуя двумя
Увижу родинку искомую на коже
Давно уж гладил я ее любя

 

Но герой этого стихотворения поглощен исключительно самим собой (причем у него чуть ли не три руки: две с зеркалами и как бы еще одна, гла­дящая родинку), а в нашей картинке нарциссизмом-аутоэротизмом дело не ограничивается.

Если по внешнему сюжету новейшая техника должна помочь зафиксиро­вать некий исключительный момент, общая стратегия рекламы подсказывает сексуальную приманку, а нарциссизм подразумевает сосредоточение на чем- то сугубо своем, интимном, то желательна любовная сцена. Но для компью­терного магазина это, по-видимому, чересчур рискованно. Максимум откро­венности, которую позволяет себе художник, — чуть приоткрытая грудь девушки и ее слегка вильнувший таз под безупречно белым платьем, правда, с красноречивыми складками.

В действие вступает принцип эзоповского письма: секс дается намеком. В частности — косвенно преломляется через еще один архетипический мотив, имеющий почтенную родословную.

Присмотримся к левому краю картины — к чайке. В интересующем нас эротическом плане образы женщины и связанной с ней птицы образуют устойчивое сочетание. Уже Катулл (сам работавший в рамках более древней традиции) сделал посредником, если не орудием (а то и органом) своей лю­бовной страсти к Лесбии птицу — воробья.

В одном из стихотворений он завидует его праву ласкать ее:

Птенчик, радость моей подруги милой,
С кем играет она, на лоне держит,
Кончик пальца дает, когда попросит,
Побуждая его клевать смелее,
В час, когда красоте моей желанной
С чем-нибудь дорогим развлечься надо,
Чтоб немножко тоску свою рассеять,
А вернее — свой пыл унять тяжелый, —
Если б так же я мог, с тобой играя,
Удрученной души смирить тревогу.
(Перевод С. Шервинского)

 

А в другом оплакивает его смерть:

Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте! <...>
Бедный птенчик погиб моей подружки,
Бедный птенчик, любовь моей подружки.
Милых глаз ее был он ей дороже <...>
Он с колен не слетал хозяйки милой,
Для нее лишь одной чирикал сладко,
То сюда, то туда порхал, играя.
А теперь он идет тропой туманной
В край ужасный, откуда нет возврата.
(Перевод А. Пиотровского)

 

На сюжеты обоих стихотворений есть живописные полотна (довольно поздние, конца XIX — начала XX века), немного напоминающие наш дизайн с чайкой. О живом воробье это:

«Лесбия и ее воробушек» Эдуарда Джона Пойнтера (1907;http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/7/72/Sir_Edward_John_Poynt...d_her_sparrow.jpg)

 

 

и «Лесбия с воробушком» Джона Уильяма Годварда (1916;http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/8/8b/Godward-Lesbia_with_h...1916.jpg);

 

 

о мертвом — «Лесбия, оплакивающая мертвого воробья» (лежащего, ра­зумеется, у нее между ног, в провале платья) Лоуренса Альма-Тадемы (1866;http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/4/4e/Lawrence_Alma-Tadema_...).

 

 

Но, конечно, более близким орнитологическим прототипом нашей картинки, сознательным или невольным, является классический мотив Леды, соблазняе­мой Зевсом в облике лебедя, — вдохновивший величайших мастеров. Тут и

Понтормо (1513;http://www.varvar.ru/arhiv/gallery/mannerism/pontormo/images/pontormo1 .jpg),

 

 

и Леонардо (1515), от картины которого сохранилась только копия (http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Leda_Melzi_Uffizi.jpg),

 

 

и эротически более смелый Микеланджело (1530), тоже утраченный и из­вестный по копии Рубенса (1600; http://www.wm-painting.ru/plugins/p19_image_design/images/3/862.jpg),

 

 

и анатомически еще более откровенный Буше (у него несколько картин на этот сюжет, см., например, вариант 1740 года:http://stat20.privet.ru/lr/0b2ac58038480c717ae26a2ea8c198ae).

 

 

На нашей картинке «Лебедь» представлен не в прямом взаимодействии с «Ледой», а в опосредованном — через стаканчик с мороженым, но эротиче­ский драйв наглядно прочерчен красной серией, о которой уже говорилось: шарик мороженого — браслет — цветок в волосах — купальник. Далее цветной пунктир обрывается, но естественным его продолжением являются, конечно, складки белого платья, одновременно скрывающие и акцентирующие (благо­даря дуновению ветра и танцующему извиву торса) сферу желанного жен­ского паха, locus amoenus, на который они определенно указывают. Кстати, белый цвет выступает здесь не столь уж невинным, поскольку он отдан и чай­ке, воплощающей страстное желание (гастрономическое и сексуальное), а фаллическое левое крыло, более близкое к девушке и наводящее на мысль об эрекции, играет переходами из белых тонов в черные, сгущающиеся кверху.

Впрочем, перекличка двух бело-черных фигур двусмысленнее, чем может показаться. «Лебедь», представленный чайкой, птицей, так сказать, женского рода, выступает по отношению к отчетливо фаллическому контуру рожка с мороженым и во вполне женской сексуальной роли — оральной. Соответ­ствующие коннотации потребления мороженого хорошо известны и явля­ются популярной темой обсуждения (см., например, сайт: http://lady.pravda.ru/articles/psycho/15-03-2013/9905-icecream/). В результате чайка оказывается не только символическим мужским партнером, но и двойником красотки. Это обогащает ее эротический репертуар и позволяет расширить потенциальную аудиторию постера.

Разумеется, к эротической подоплеке картинки дело не сводится. Образ птицы, спускающейся с небес по зову человека, не обязательно женщины и не обязательно с эротическими целями, несет и более общую тему силы, власти над миром. Ср. у Пастернака, в стихотворении «Сон»:

Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе.

 

Наша чайка, конечно, не сокол, и она не столько приносит добычу с небес, сколько рассчитывает поживиться мороженым на земле, однако композицион­ный абрис соколиной охоты в какой-то мере здесь чувствуется. Ср. изображения как охотника с соколом на руке (http://cokolniki.com/d/106855/d/5336.jpg),

 

 

так и натурщиков, позирующих в этой роли художникам (1889;http://s59.radikal.ru/i166/1007/c1/2deb60c4dcad.jpg), что свидетельствует о стандартности жанра.

 

 

Но соколиная охота — дело не женское, а мужское. На картине Серова «Вы­езд Екатерины II на соколиную охоту» (1902;http://www.bibliotekar.ru/kSerov/19.files/image001.jpg) соколы сидят на руках у егерей, а не у императрицы.

 

 

Таким образом, рекламный постер «Успей снять!» аккумулирует широ­чайший спектр психологических, сюжетных и изобразительных возможностей. Перед его автором хочется, вот именно, снять шляпу.