Моя первая встреча с Виктором Марковичем состоялась – по свидетельству моего дневника – 24 августа 1972 года. Случилась она в день моего отлета из Москвы в Берлин, к концу моего первого пребывания в тогдашнем Советском Союзе. Вернувшись домой, я в своем дневнике попытался подвести итоги этого пребывания, которое длилось четыре недели и в рамках которого я участвовал в семинаре, организованном Московским университетом для иностранных русистов. Последняя фраза моего дневникового текста в переводе на русский язык гласит: «Важно для меня прежде всего знакомство с Ю.М. Лекомцевым, М.И. Лекомцевой, Б.А. Успенским и В.М. Живовым».

Почему знакомство с названными учеными, в том числе с Виктором Марковичем, числилось среди значимых результатов, важных «плодов» моего первого пребывания на территории России? Чтобы понять это, нужно учитывать общий фон, на котором произошло знакомство. В рамках этого короткого воспоминания нет ни возможности, ни смысла характеризовать сей фон хотя бы приблизительно. Приведу только одно событие, чтобы дать читателю понять, что я имею в виду.

16 августа к вечеру я посетил Институт русского языка, чтобы познакомиться с В.В. Шеворошкиным – автором ряда лингвистических работ, которые я очень ценил и по которым у меня были вопросы. К моему сожалению, в здании института к этому времени я не встретил почти никого, за единственным исключением: В одном кабинете сидела Г.А. Баринова, принявшая меня очень любезно. Во время нашей беседы о научной работе речь зашла и о Шеворошкине, отсутствовавшем в тот день в своем кабинете. Вдруг в комнату вошла уборщица. Моя собеседница встрепенулась в испуге и без промедления покинула вместе со мной здание института. Я, конечно, не понял причины этого странного для меня поведения. На мой вопрос: «Почему мы не могли остаться в Вашем кабинете и продолжить там наш разговор?» – Баринова ответила, что сотрудникам института строго запрещено разговаривать с иностранными посетителями без присутствия третьего лица. Нарушив этот запрет одним фактом беседы со мной, она опасалась, что уборщица, возможно, донесет на нее. Надо иметь в виду, что в тот период директором института был пресловутый Ф.П. Филин, бывший маррист, властвовавший «железной рукой» над вверенным ему заведением и его сотрудниками. На следующий день я случайно узнал, что Баринова была супругой Шеворошкина, но сама она об этом умолчала…

Моя первая встреча с Виктором Марковичем состоялась на этом фоне общего страха и осталась в моей памяти именно потому, что Виктор Маркович ничего и никого не боялся. Он был одним из тех весьма немногочисленных ученых – кроме него следует упомянуть Ю.М. Лекомцева, М.И. Лекомцеву и Б.А. Успенского, – которые уже тогда преодолели барьер общего страха и не стеснялись встречаться и разговаривать с западными посетителями.

До нашей встречи я не имел никакого представления о молодом ученом В.М. Живове. Мы познакомились случайно. 24 августа я хотел встретиться с Успенским, автором книги «Структурная типология языков», которую я прочитал незадолго до своей поездки в Москву и по содержанию которой у меня был ряд вопросов. Успенский в это время работал в фонетической лаборатории, точное название которой я забыл. Она была помещена в здании Московского университета на Манежной площади. Именно там я и «натолкнулся» на Виктора Марковича, который был сотрудником Успенского. Я помню, что мы с ним несколько часов гуляли по Москве и разговаривали о самых разных предметах. Сегодня я, конечно, не мог бы передать точное содержание нашего разговора. Однако в моей памяти неизгладимо остались безбоязненность и неустрашимость Виктора Марковича, беседовавшего со всей откровенностью со мной, западным «подозрительным» лицом, о самых «щекотливых» предметах, в том числе и об атмосфере недоверчивости и общего страха, столь характерной для тогдашней ситуации в советской науке. Для себя лично он не видел никаких шансов для успешной научной работы в рамках существующей политической и административной системы.

Так началось наше знакомство с Виктором Марковичем, становившиеся со временем все интенсивнее и впоследствии переросшее в настоящую дружбу, которая явилась для меня источником духовного обогащения. Эта связь длилась вплоть до преждевременного ухода из жизни этого замечательного ученого и замечательного человека.

Подобаѥтъ памѧть ѥмoy сътворити.