1. БИОБИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ РАДОСТИ

Пожалуй, начнем с цитаты. «Я знаю читателей, у изголовья которых лежат спра­вочники. Я один из них. То наслаждение от текста, о котором мода последних де­сятилетий велит нам рассуждать, таится для таких книгочеев прежде всего в инвентарях, переписях, описях и двуописях, как шутят химики». Так начинает один из самых утонченных по своему стилистическому потенциалу историков русской литературы Роман Давидович Тименчик предисловие к той книге, с которой мы начинаем свое повествование.

Для читателя, подобного тому, который описан в этих фразах, достаточно при­вести название и библиографические данные имеющейся в виду книги: Турчинский Л. Русская поэзия ХХ века: Материалы для библиографии. М.: Трутень, 2013. 160 с. 500 экз.

Этот читатель, привыкший объясняться темными для других именами (Масанов, Рогожин—Голубева, Венгеров), теперь добавит к триаде сокращений — «Тарасенков — Тарасенков—Турчинский — Турчинский» еще одно, пока не при­думанное. Что-нибудь вроде «Дополнения Турчинского», потому что здесь со­браны как раз дополнения к книге 2007 г.: Русские поэты ХХ века: Материалы для библиографии / Сост. Л.М. Турчинский. Первый раздел нового издания — просто легко понятные дополнения, среди которых, правда, есть и весьма свое­образное — помета «исключить». Это значит, что книга или не существует, или написана не стихами. Второй раздел — «Русская поэзия ХХ века: Книги, вышед­шие посмертно». Третий — «Русские поэты ХХ века: Словник».

О первом разделе можно многое сказать, если описывать его прелести вроде, например, «Величальной И.В. Сталину» М. Исаковского (Л., 1947), но для стес­ненного заданием рецензента существенно отметить, что, как и обширный спра­вочник 2007 г., нынешние дополнения будут жить в совершенно разных качест­вах. Так, долго будет еще дразнить воображение особенно дотошных читателей книга Антона Лотова «Рекорд» (М., 1913, тираж 40 экз.). О ней известно из фу­туристического сборника «Ослиный хвост и Мишень», потом эту информацию транслировал Н.И. Харджиев, приписав псевдоним сперва Илье Зданевичу, затем К. Большакову. Он, правда, писал: «Сборник А. Лотова "Рекорд", посвященный Н. Гончаровой и иллюстрированный пневмолучистыми рисунками Ларионова, был "издан" в количестве 40 экземпляров. Ни один из них до настоящего времени не обнаружен» (Харджиев Н.И. Статьи об авангарде. М., 1997. Т. 1. С. 77). Однако С. Бирюков (кстати сказать, на страницах «НЛО») назвал сборник в числе ре­ально существующих, и, опираясь на его статью, Российская национальная биб­лиотека включила книгу Лотова в число своих дезидерат. Не сомневается в ее су­ществовании крупнейший знаток источников по русскому авангарду А. Крусанов. Включение в библиографический указатель позволит, как кажется, сделать поис­ки этого фантома более систематическими, и, возможно, мы или наши потомки станем свидетелями материализации книги. Правда, неизбежно будет мучить вопрос — реальной или фальшивой, поскольку техника изготовления подделок неуклонно совершенствуется.

Остаются пока в основном издании и другие книги, мучающие воображение специалистов. Так, «Мозаика» Константина Большакова все-таки отныне будет значиться под именем не известного Константина Аристарховича, а безвестного Константина Н. А вот «Королева мод» (или, может быть, «Королева Мод», по имени норвежской королевы?) того же К.А. Большакова по-прежнему значится, хотя уже давно Н.И. Харджиев рассказал, что она не вышла в свет. Или несколько книг Владимира Нарбута, которые уже двадцать лет назад Р.Д. Тименчик назвал «фантомными позициями» (de visu. 1993. № 11. С. 57), так и остаются среди желанных для любого книжника или литературоведа. Наверное, их присутствие в справочнике лучше отсутствия.

Но все-таки есть в новом справочнике и издания, без которых он вполне мог (а кажется, и должен) был бы обойтись. Скажем, книга, описанная как: Коварская Л. Родное: Сб. стихотворений для детей. Париж, 1921, на самом деле явля­ется не авторским произведением, а сборником стихов разных поэтов, от Жу­ковского и Вяземского до Н. Крандиевской. Н. Венедиктовым лишь составлен «Ухарь купец: Новейший песенник» (СПб., 1906; в книге 2007 г. числятся еще два аналогичных сборника, а в каталоге РНБ — сверх того еще пять), а компози­тором Вильгельмом Наполеоновичем Гартевельдом (1862—1927) — сборник «Песни каторжан» (Тифлис, 1909; 2 издания), на титульном листе переизданий которого (М., 1912, 1915) так и значится: «Песни сибирских каторжан, беглых и бродяг. Собрал и записал в Сибири В.Н. Гартевельд». Конечно, составителю очень хотелось видеть в указателе имя Г.А. Рачинского, но надо определенно ска­зать, что появившаяся под его именем «Японская поэзия» (М.: Мусагет, 1914) — не книга переводных стихов, а статья, в которую включено несколько переводов.

Совершенно неожидан для большинства читателей и пользователей книги Турчинского третий раздел — «Словник». Это даты жизни тех поэтов, книги ко­торых попали в издание 2007 г. и в нынешнее. О его значении дает представление объем — больше двух с половиной тысяч имен. И, конечно, любому понятно, что про Блока, Маяковского и Пастернака мы и так все хорошо знаем, а вот получить даты жизни Альбина Азовского, Альвэка, В. Бутягиной и сотен других, «забытых в летописях слав», — практически невозможно. Да, этот список будет еще неодно­кратно пополняться, даты — уточняться и узнаваться, но теперь у нас есть та ос­нова, с которой можно стартовать.

Я не очень люблю патетические слова, но этот словник — научный подвиг составителя.

Пришлось несколько пожалеть во время просмотра второго раздела, что Лев Михайлович щедр на проделанную работу, но скуп на слова. В основном-то за­мысел понятен: назвать посмертные издания поэтов, которые по каким-либо при­чинам не имели книг при жизни. Однако стоило бы объяснить, что и как отбира­лось. Почему у В. Шилейко или Н. Гаген-Торн отобрано по две книги, а у широко издававшихся Д. Андреева, И. Бахтерева, Г. Оболдуева, А. Николева, Н. Олейни­кова, Черубины де Габриак и др. — лишь по одной? Почему сюда попала книга стихов А. Кочеткова, который вполне присутствует в издании 2007 г. (то же самое относится к В.П. — не путать с советским псевдоклассиком В.Д. — Федорову)? А почему нет М. Андреевской, Н. Врангеля, С. Бондарина, Г. Вакар, С. Гехта, О. Мочаловой и др.? А как быть с «подпольными» поэтами, начинавшими еще в 1950-е гг., как Л. Аронзон, Л. Васильев, И. Габай, Ю. Галансков, Л. Губанов, А. Кондратов, Р. Мандельштам? Как быть с бардами — сборники М. Анчарова, Ю. Визбора, В. Высоцкого, Е. Клячкина вышли уже после их смерти.

Завершает книгу изящная и очень насыщенная статья Р. Тименчика и Ю. Гельперина «Теневой портрет русской поэзии начала века», к которой приложен ка­талог книг, объявленных к изданию, но не вышедших в свет. Bibliotheca promissa, по определению авторов. Что-то в нем понятно без особенных вопросов — напри­мер, какие стихи хотел отдельными книгами издать М. Кузмин или как предпо­лагалось назвать «Счастливый домик» и «Тяжелую лиру» В. Ходасевича. А вот что такое «Мария Башкирцева» М. Цветаевой, «Antibarbarus: Книга врожденных заголовков» В. Маккавейского, «Последняя книга: Три долоя» Б. Несмелова, «Мы: Коллективные стихи» В. Нарбута — тут можно гадать, и гадания эти навер­няка будут небесполезны для нашего понимания русской поэзии.

Хочется сказать еще об одной книге, не менее радостной для читателя, инте­ресующегося русской поэзией (впрочем, не только поэзией) ХХ в.

Те из них, кто следит за интернетовским «Живым журналом», как правило, вскоре попадают на ник lucas_v_leyden и уже постоянно ждут его, простите за вы­ражение, постов. С 2008 г., то есть вот уже более пяти лет, он публикует неболь­шие заметки, переходящие в большие статьи, с самыми разнообразными сведени­ями об известных, мало кому известных и вовсе неизвестных людях, имеющих от­ношение к русской литературе. Широкая осведомленность в материалах не только печатных, но и рукописных заставляла подозревать в нем скрывшегося под маской голландского художника кого-то из литературоведов, уже сделавших себе имя. Так, мне пришлось слышать, что этот «Живой журнал» ведет Р.Д. Тименчик. И мнение это было высказано чрезвычайно квалифицированным коллегой.

Отныне не нужно специальных текстологических усилий, чтобы установить идентичность трудов lucas_v_leyden с новой книгой, описать которую не так-то просто. В частном письме автор предложил сделать это таким образом: Летейская библиотека: Очерки и материалы по истории русской литературы ХХ века. I. Со­болев А.Л. Летейская библиотека: Биографические очерки. М.: Трутень, 2013. 496 с. Тираж 500 экземпляров; Летейская библиотека: Очерки и материалы по истории русской литературы ХХ века. II. Соболев А.Л. Страннолюбский пере­барщивает; Сконапель истоар. М.: Трутень, 2013. 448 с. Тираж 500 экземпляров. Пусть будет так (ошибки и несоответствия текущему библиографическому стан­дарту отношу на свой счет).

Перед нами проза, иногда строго научная, иногда такая (привожу начало первого очерка первой книги): «В холодный пасмурный день осенью 1964 года в Москве, в районе Песчаных улиц, при небольшом стечении народа отмечался скромный юбилей: исполнялось 25 лет "Первой детской автомобильной трассе" — прообразу современных картодромов. Корреспондент журнала "Школа и про­изводство" описывал событие в незабвенной умильно-педагогической стилисти­ке...» Такую прозу приятно читать, но насыщенность самыми разнообразными сведениями от этого не становится меньшей. И, что самое главное, сведения эти просеяны сквозь сито источниковедческого анализа, соединены в должной после­довательности и рисуют события достоверно.

А какие события?

Два тома представляют разные типы изложения. В первом перед нами 29 био­графий русских поэтов, иногда бывших еще и прозаиками, мемуаристами, а то и заметными деятелями в какой-либо иной области. Во втором 14 разнообразных сюжетов из истории различных предприятий литературы начала века (это могут быть дополнения к биографиям, библиографиям, истории книг — да много что может быть), а далее — пять публикаций мемуарных и эпистолярных текстов. Та­ков материал, по видимости разбросанный, но на самом деле объединенный глав­ной идеей, которую, видимо, можно было бы сформулировать так: в культуре, ко­торую мы за неимением лучшего имени титулуем «серебряным веком», нет ничего ничтожного, неважного, могущего быть пропущенным. Конечно, идея эта Соболевым не изобретена, а подхвачена, но подхвачена так, что результаты не стыдно предъявить на любой научной разборке. И пусть тут практически нет ма­териалов, которые получили бы зачетные очки в рейтингах (если не ошибаюсь, лишь одна статья была напечатана в журнале, попадающем в базу данных Web of Science), — тем хуже для рейтингов и для тех, кто им безоговорочно верит.

Где-то в своих интернет-изысканиях lucas_v_leyden обмолвился примерно та­кой фразой (цитирую по памяти): «Скучно заниматься такими известными по­этами, как Тиняков». Действительно, даже непонятно, кого из поэтов первого тома можно считать хоть сколько-нибудь известными. Иннокентия Оксенова, бывшего почти неизвестным поэтом, но вполне известным критиком? Веру Клюеву за ее изыскания в монгольском фольклоре и службу в Инязе? Алексея Крайского, который мог попасться читателю в ленинградском «Дне поэзии» или в сборнике «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне»? Ма­рию Папер, которую прославили Цветаева и Ходасевич? А кого-то автор и совсем из забвения вытаскивает. Друг Вяч. Иванова и христианский подвижник Нико­лай Николаевич Прейс. Артур Хоминский, издавший несколько книг в 1907— 1916 гг. в Киеве и мало кому ведомой Звенигородке, а потом невесть куда сгинув­ший (книгу его сочинений А.Л. Соболев подготовил к печати, а издательство «Во­долей» ее выпустило в 2013 г.). Ничтожное количество раз напечатавшаяся в 1920-е гг., арестованная в 1937 г. (якобы за переписку с великим другом Совет­ского Союза Роменом Ролланом), после лагеря и ссылки — жительница тихого Малоярославца Марианна Ямпольская. Таковы его любимые герои.

Мало того, к большому моему сожалению, не попали очерки о швейцаре в зна­менитой «Башне» Вячеслава Иванова (http://lucas-v-leyden.livejournal.com/2010/01/01/) или о пасынке того же Иванова Сергее Константиновиче Шварсалоне (http://lucas-v-leyden.livejournal.com/2010/02/04/). В первом идет речь о верном слуге, свято наблюдавшем за жизнью вверенного ему парадного и изла­гавшем свои наблюдения в письмах к близким съехавшего жильца. Во втором же воссоздается, хотя и пунктирно, жизнь юрьевского студента, чиновника довольно высокого ранга, боевого офицера, переводчика советского посольства в Китае, за­ведующего отделом международной жизни в «Красной газете», снятого, а потом, естественно, и посаженного под личным внимательным присмотром Сталина и Кагановича, учителя в Калуге — и там же, в Калуге, расстрелянного ради безопас­ности советской власти перед самым приходом немцев.

Второй том более пестр по содержанию, но не менее интересен. Обширное по­вествование о жизни отца М.О. Гершензона, конноспортивный комментарий к са­мому известному стихотворению Вл. Пяста «Великолепная Мангуст», перипетии едва ли не наиболее загадочного романа В.Я. Брюсова — с Марией Вульфарт, ис­тория «Зеленого сборника стихов и прозы» с дебютом М. Кузмина и история «Сборника финляндской литературы» (а украсила бы книгу еще и история сбор­ника «Щит», опубликованная в другом месте), воспоминания Н.Н. Захарова- Мэнского о московской литературной жизни 1920-х годов, записи активного в об­щении А.А. Шемшурина о своих корреспондентах...

Впрочем, перечислять все, опубликованное в книге А.Л. Соболева, вряд ли уместно. Когда-то Маяковский напечатал статью с выразительным названием: «Эту книгу должен прочесть каждый». Остается только добавить: «...каждый, кому небезразлична русская литература ХХ века».

2. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ОГОРЧЕНИЯ

Сравнительно недавно мне попалась статья В.А. Фортунатовой «Культурное мо­делирование литературного текста», где, не придираясь к явной двусмысленности названия, я сразу перешел к сути дела, основанной на ярко выраженной обиде: «Отечественное литературоведение стойко держит бастионы своей науки в усло­виях всеобщего обновления, смены взглядов и позиций, в условиях переоценки даже незыблемых, казалось бы, общечеловеческих ценностей! <...> Прошли бы­линные времена М. Бахтина, Ю. Лотмана, С. Аверинцева, Д. Лихачева. Этих ис­торических корифеев подвергала жестоким гонениям официальная власть, но оживляла любовь учеников, единомышленников, поклонников. Нынешних оди­ночек общество просто не знает, часто даже и не подозревает об их существова­нии, убивает своим равнодушием и не догадывается об этом. Литературоведение оказалось без литературы, поскольку ее существенный пласт, составлявший конъ­юнктурные произведения, созданные на злобу советского дня, оказался практи­чески уничтожен. Новая литература повергает в ужас всех, кто еще мечтает о мо­рали и эстетике, а инструменты обновления анализа классики не созданы или же они не работают в современных условиях, появилось внутреннее противоре­чие между литературоведением и культурологией. Эта новая наука первона­чально воспринималась литературоведами как "западная порча" отечественной гуманитаристики, где любые спорные, слабые, беспроблемные, антинаучные ис­следования объяснялись воздействием на их авторов культурологии» (Культу­рологический журнал. 2012. № 2(8) // http://www.cr-journal.ru/rus/journals/124.html&j_id=10).

Опечаленный тем, что, как и другие «академические литературоведы», не всегда могу оценить достижения культурологии, вторгающейся в сферу моих интересов, я решился исправить положение, внимательно ознакомившись с про­странным, вполне роскошно изданным (на превосходной бумаге, с массой ил­люстраций, в том числе и цветных, полиграфически изящно) трудом Межинсти­тутской научной группы «Европейский символизм и модерн». Вот его выходные данные: Дух символизма: Русское и западноевропейское искусство в контексте эпохи конца XIX — начала XX века. М.: Прогресс-Традиция, [2012]. 686 с., ил. 1000 экз.

Прежде всего, конечно, следовало обратить внимание на первый раздел, оза­главленный «Духовный мир символизма», куда входят шесть статей, долженст­вующих, по всей видимости, представить основные идеи всей Межинститутской научной группы. Остальные два раздела — «Художественный язык символизма» и «Художник в контексте эпохи» — связаны с проблемами более конкретными, да и единственный представитель академического литературоведения (Е.В. Ива­нова) оказался именно в последнем разделе.

Имена первого раздела — весьма почтенные: Николай Хренов, Валерий Тур- чин, Виктор Бычков, Красимира Лукичева, Ольга Давыдова. И темы исследова­ний не менее почтенны: «Шесть тезисов по поводу эстетики русского симво­лизма», «Об одной важной компоненте в структуре символистского образа» и так далее. Особенно выделяется первая работа, принадлежащая перу Н.А. Хренова, видного российского культуролога. Она и по объему больше всех остальных, и широтой охвата отличается. Довольно перечислить те шесть тезисов, на кото­рых основывает автор свое описание русского (преимущественно) символизма: «Смысл первого тезиса заключается в выявлении связи между новаторскими экс­периментами символистов и резкой сменой на рубеже XIX—XX веков поколений. <...> Второй тезис связан <...> с отрицанием позитивистских установок и реаби­литацией связанных с символом и мифом древнейших форм мышления. <...> Третий тезис касается представления символизма как поздней редакции роман­тизма или как неоромантизма. <...> Четвертый тезис касается символизма как предвосхищения уже не только последующих течений и направлений в искусстве, а того, что мы называем альтернативной культурой <...> Пятый тезис касается вопроса о взаимоотношении искусства и религии. <...> [С]имволизм продолжа­ет <...> реабилитацию религиозного сознания. Правда, подчас это происходит в весьма парадоксальных формах <...> Шестой тезис [—] <...> символизм нанес следующий удар по футуристическому мировосприятию модерна <...> смена фу­туризма пассеизмом в границах символического мировосприятия оказалась очень заметным и для понимания символизма важным фактом» (с. 30—31). Как видим, во всех этих тезисах масса нового, автор оказывается буквально первооткрыва­телем всех основных положений философии и эстетики символизма! Буквально восхищение охватывает от перспектив, заложенных в этих тезисах!

И развернутое изложение их поражает доскональным знанием того, что напи­сано о русском символизме, особенно в сфере литературы. Вот исчерпывающий список: «Русский символизм» А. Ханзен-Лёве (первая часть; второй, видимо, ав­тор не написал), его же статья «Русское сектантство и его отражение в литературе русского модерна», «История русского футуризма» покойного В.Ф. Маркова и «Хлыст» А.М. Эткинда.

Если отбросить шутовскую манеру, то надо прямо сказать, что занимающая 70 страниц большого формата статья демонстрирует осведомленность в эстетике символизма на уровне хорошего студента, а библиографическое оснащение ра­боты находится на уровне студента плохого.

Автор следующей работы В. Турчин исходит из тезиса, который был бы нов лет двадцать тому назад: «У романтизма и символизма была общая идейная база — теософия» (с. 89). В 61-м примечании автор единственный раз ссылается на недавнюю работу: Бужар Е.С. Крымский «Аид»: философия поэтического со­знания Волошина // Творчество Волошина. М., 2009, при этом путая фамилию автора (на деле — Бужор). Между тем о влиянии оккультизма на искусство, при­чем не только на литературу, писало за последние лет пятьдесят множество спе­циалистов со всего мира, и делать вид, что впервые заговариваешь об этой про­блеме, вряд ли стоит.

Я понимаю, что от искусствоведов и культурологов, которые преимуще­ственно представлены в этом сборнике, странно было бы требовать исчерпываю­щего списка литературоведческих трудов, пусть даже и касающихся их тем. Но понимать, что действуешь не в пустоте, а среди довольно значительного количе­ства авторов, занимающихся теми же проблемами, пусть и в несколько ином аспекте, — необходимо, иначе перед нами работа не научная а «культурологиче­ская» в том самом уничижительном смысле, который академические ученые го­товы вкладывать в этот термин.

Мало того, не читая труды «смежников», легко попасть впросак. Вот, напри­мер, в одной статье читаем: «.в символизме у него (М.В. Нестерова. — Н.Б.) путь — особый, он никогда не порывает с осязаемой земной реальностью, прин­ципиально не хочет этого» (с. 197). А кто, интересно знать, порывает? Блок? Белый? Брюсов? Вяч. Иванов, проповедовавший реалистический символизм? Борисов-Мусатов? Мейерхольд эпохи театра Комиссаржевской?

Или попробуйте разобраться в такой путанице: «В это же время (в 1894 году) Н. Михайловский в серии "Литература и жизнь" на страницах журнала "Русское богатство" впервые в России произносит имя Метерлинка» (с. 445). А двумя стра­ницами далее читаем, что он уже в 1893 г. в «Русской мысли» разбирал метерлинковские «Serres chaudes». Год разницы здесь принципиален.

Одним словом, библиографическая невнятица и нежелание следить за новей­шей литературой приводят читателей в полное недоумение, выпутаться из кото­рого, видимо, можно, но лишь в том случае, если они постараются пройти тот же самый путь, что и авторы статей. А нужно ли это?