26 и 27 сентября 2013 года в Москве прошла Международная конференция «Ис­торическая городская среда в развитии. Что сохранять: память, образ или мате­рию?» Конференция была организована Натальей Душкиной (МАРХИ), Мари­ной Дмитриевой (Гуманитарный центр истории и культуры Восточной и Западной Европы, Лейпциг), Любой Юргенсон и Евой Берар (Дом наук о чело­веке, Париж). Заседания происходили в Московском архитектурном институте и в Институте медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка».

Охрана архитектурного наследия — злободневная тема. Конференция ставила перед собой задачу показать ее острые моменты, выявить теоретические аспекты, осмыслить их в сравнительной перспективе и обратить особое внимание на на­следие тоталитарных режимов ХХ века — в первую очередь, на архитектуру Гулага, как в городской среде, так и на территориях бывших лагерей. Понимая архитектурное наследие как важнейшую составляющую культуры, а вопрос, по­ставленный в заглавии конференции, как имеющий отношение не только к про­блемам подлинности, консервации и воссоздания архитектурных памятников, но и к исторической памяти и актуальной политике, организаторы пригласили к участию не только историков архитектуры, но и представителей других дис­циплин — культурологов и литературоведов.

Вступительная речь ректора МАРХИ Дмитрия Швидковского сразу задала тон конференции: прозвучала страстная защита русского наследия, а более кон­кретно, наследия Санкт-Петербурга. Только завершилась борьба против башни Газпрома на Охте, задуманной наперекор запретам ЮНЕСКО, как возник новый государственный проект, предусматривающий переезд в исторический центр города многочисленных государственных ведомств и, следовательно, вытеснение местного населения на окраины.

Два вступительные доклада позволили обрисовать актуальные аспекты охра­ны городского архитектурного наследия.

В докладе Натальи Душкиной (МАРХИ / Международный совет по сохра­нению памятников и достопримечательных мест) «Понятия подлинности и це­лостности в современной консервации (международный взгляд на российскую си­туацию)» были рассмотрены взгляды двух главных протагонистов теории архитектурного наследия, действовавших в XIX веке. Речь шла об англичанине Джоне Рёскине (1819—1900) — стороннике сохранения нетронутыми разрушен­ных временем строений, поклонника подлинности и ярого противника реставра­ции и «улучшения» — и французе Эжене Виолле-ле-Дюке (1814—1879), защи­щавшем «циклическую» модель воспроизводства наследия, в рамках которой допускалось «восстановление» и даже «улучшение» первоначального облика зданий. После Второй мировой войны международное сообщество вернулось к принципу тщательного сохранения подлинности. Согласно Венецианской хар­тии 1964 года, передача памятников будущим поколениям «во всем богатстве их подлинности является задачей человечества». В Конвенции об охране Всемир­ного культурного и природного наследия ЮНЕСКО 1972 года, ратифицирован­ной СССР, был представлен научный «тест на подлинность», дополненный в 1994 году, который основывается на критериях формы, материала, функции, технологии, окружения и «духа места» того или иного архитектурного памятника. Но уже два года спустя было объявлено, что реконструкция («воссоздание») раз­решается в случае, если она выполнена «на основе исчерпывающей документации об оригинале и не допускает домыслов». По мнению докладчицы, это уточнение означало признание легитимности производства копий, возврат к концепции Виолле-ле-Дюка (при том, позволим себе добавить, что рациональный анализ средневековой структуры, который лег в основу его реконструкционных работ, нельзя сводить к производству «факсимильных новоделов»). Если раньше в спис­ке Всемирного наследия исключение делалось лишь для исторического центра Варшавы, который был полностью разрушен в 1944 году и затем восстановлен из руин, то теперь появилась возможность обоснования других реконструкций — например, реконструкции Московского Кремля и ансамбля Красной площади (1990), пополнившихся несколькими копиями; при этом также обсуждается включение в список Всемирного наследия храма Христа Спасителя, воспроизведенного без учета каких бы то ни было представлений о реставрационной науке. Следует добавить, что любовь к копиям характерна для всего сегодняшнего мира, предпочитающего «подвижность» сохранению. Можно сказать, что «глобальный» мир устал от истории и консервации. Глубокие изменения в подходе к архитек­турному наследию, по мнению Душкиной, делаются «в угоду населению» — де­велоперские компании используют территории памятников как инструмент борьбы с бедностью, проводят урбанизацию ценой уничтожения традиционной застройки и т.д. Оправдывается ли пафос подлинности и сохранения в современ­ном мире? По мнению докладчицы, существующие доктрины и профессиональ­ные принципы не соответствуют новым «вызовам», которые часто восприни­маются как угрозы.

Кристин Менжен (Университет Париж IV Сорбонна / Государственный ин­ститут истории искусств, Париж) представила радикально иной подход к про­блеме: более половины населения земного шара сегодня живет в городах, и это обстоятельство иначе ставит вопрос сохранения старой застройки. В противопо­ложность отдельным памятникам ткань и пространство города невоспроизводимы. Тем не менее исторические города возбуждают большой интерес публики. Однако это происходит в большей степени благодаря усилиям муниципальных инстанций, а не реставраторов. Для городских властей программа охраны архи­тектурного наследия играет двойную роль: она содействует сплочению населения и его идентификации с местностью и придает последней «прибавочную стои­мость», притягивающую зажиточных жителей и туристов.

В докладах Клементин Сесил (Организация «Спасем британское наследие» / Московское общество охраны архитектурного наследия) «Битва за спасение зна­менитого викторианского памятника, рынка Смитфилд в лондонском Сити» и Юрия Григоряна (Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка», Москва) «Старая и новая Москва» была сделана попытка интерпретировать теоретические схемы в практическом ключе. Григорян блестяще проанализировал развитие центра и периферии Москвы. На примере проекта реконструкции квартала за­вода «Красный Октябрь», который был разработан возглавляемым им бюро «Меганом» совместно со студентами МАРХИ, докладчик продемонстрировал воз­можности сочетания новой и исторической застройки. Два этих доклада показали возможности синтеза рассмотренных выше подходов к наследию: попытки про­фессионалов спасти исторические памятники от напора бизнес-структур в соче­тании с учетом стремительного развития городского центра. Кристин Менжен в докладе «Реновация старых городских кварталов: сохранение местного населе­ния или джентрификация?» подняла сходную тему, интерпретируя в социологи­ческом ключе два примера реставрации — города Сальвадор, бывшей столицы ко­лониальной Бразилии, построенной португальцами в XVI веке, и старинного парижского квартала Марэ.

Разрушительное действие капитала, вызванное алчностью и невежеством пред­принимателей, — черты, присущие не только современной эпохе. Об этом в докла­де «Становление гражданского общества и понятие национального наследия в до­революционной России» напомнила Ева Берар (Государственный центр научных исследований, Париж). Как ни странно, именно стремительная урбанизация и вторжение капитала, а заодно и укрепление русской городской буржуазии способ­ствовали осознанию на рубеже XIX—XX веков невосполнимости потерь, связан­ных с разрушением исторической застройки. Появление первых институтов граж­данского общества после Октябрьского манифеста 1905 года в значительной мере способствовало развитию как научных изысканий, так и общественной деятель­ности, направленной на охрану архитектурного наследия. Докладчица останови­лась на опыте двух групп, возникших вокруг журналов «Мир искусства» и «Ста­рые годы». Поколение Александра Бенуа, Сергея Дягилева, Николая Врангеля, Ильи Грабаря и Николая Рериха сумело добиться того, что осознание важнейшей роли архитектурного наследия в отечественной культуре вышло за рамки узкой среды специалистов и проникло в широкие круги общественности. Можно сказать, что с этой точки зрения сегодняшняя ситуация представляется менее радужной.

Доклад Рустама Рахматуллина («Архнадзор» / МАРХИ) был посвящен мос­ковской градозащитной деятельности 1990—2010-х годов. В последний день кон­ференции Рахматуллин провел для участников конференции экскурсию по Ко­ломенскому, показав как новодел — Царский дворец, так и старинные церкви этого ансамбля, и поделился своим неисчерпаемым знанием московской старины и любовью к ней. В рамках конференции докладчик рассказал о непростой исто­рии движения по охране памятников с 1991 года, очертив, таким образом, пре­дысторию сегодняшнего «Архнадзора». Становление общественного движения по охране памятников можно считать интереснейшей, но не вполне осознанной частью истории гражданского общества. При этом история движения почти не исследована: ее увлекательно рассказывают «старожилы», но фактически она до сих пор не написана. Как будто самоотверженные активисты не сознают, что их знание и опыт сами по себе являются частью становления архитектурного насле­дия и истории страны и что их дело нуждается в собственном «музее».

Незапланированное выступление Марко Деззи Бардески, известного итальян­ского архитектора и специалиста по реставрации, позволило лишний раз под­черкнуть приверженность ценностям подлинности и заодно обратить внимание на роль местного населения в приспособлении исторического пространства к со­временным задачам, как это и предлагала Кристин Менжен. Екатерина Шорбан (ГИИ, Москва) представила результаты работы по своду архитектурных памят­ников в русских провинциальных городах, показав, помимо прочего, примеры ре­ставраций деревянных церквей, выполненных силами местной общественности. Совсем другая общественная среда была изображена в докладе Марины Хрусталевой («Архнадзор» / Международная рабочая группа по документации и кон­сервации зданий, достопримечательных мест и объектов градостроительства, Москва) «Социальная ответственность бизнеса: инвестиционные проекты на объектах наследия ХХ века в Москве». Дискуссия, возникшая после доклада Анны Броновицкой (МАРХИ / «Проект "Россия"») «Судьба комплекса ВСХВ-ВДНХ-ВВЦ в Москве: опасность потерь при реконструкции», позволила высказаться представителям провинциальных городов, где отношения между общественным движением по охране памятников и местным начальством кажутся более кон­структивными, чем в центре. Доклад Екатерины Дмитриевой (ИМЛИ РАН, Москва) «Проблема культурного и исторического палимпсеста при реконструк­ции памятников Псковской старины» продемонстрировал плодотворность рас­смотрения проблем сохранения и реставрации исследователями других областей русской культуры, а именно литературоведами.

Секция «Конфликтное наследие ХХ века» представила два компаративистских доклада о наследии социалистического режима советского лагеря. Пауль Зигель (Центр по изучению метрополий, Берлин) в докладе «Постсоциалистическое городское пространство в Берлине» на конкретных примерах показал, что наследие социалистического режима до сих пор является предметом споров и неоднознач­ных решений в объединенной столице. Остатки стены, разделявшей Западный и Восточный Берлин, постепенно исчезают, уступая место музейным экспозициям и фотографическим воспроизведениям событий. Планируется воссоздать Бер­линский замок, полностью разрушенный в 1950 году, на месте которого был воз­двигнут социалистический Дворец Республики (впоследствии он был снесен). Различается отношение к жилым кварталам бывшей столицы ГДР: если некогда престижный квартал Марцан, пример социалистического модернизма, теперь стал второстепенным «спальным районом», то Карл-Маркс-аллее, напротив, ожи­дает статуса памятника ЮНЕСКО.

Доклад Марины Дмитриевой (Гуманитарный центр истории и культуры Вос­точной и Западной Европы, Лейпциг) «Чужое наследие: памятники прошлого режима и их место в постсоциалистическом городе» был посвящен судьбе «памятников-варяшв», возведенных «чужими», иностранными зодчими, которые рабо­тали в строго заданном контексте. Каково место этих памятников в постсоциали­стическом городе? Надо ли их сохранять? Нуждаются ли они в интерпретации и объяснении? Статус памятников и памятных мест истории коммунизма изме­нился вместе с развалом соцлагеря и багателизацией коммунистической идеоло­гии. В Вильнюсе, Будапеште и Москве появились «парки коммунизма», выдер­жанные в ироническим ключе. Докладчицей рассматривались «чужие» памятники Германии (прежде всего, памятник-мавзолей Воину-освободителю в Трептов- парке, посвященный памяти советских воинов и возведенный в 1949 году), Ук­раины (Лычаковское кладбище во Львове) и Польши (Дворец культуры и науки в Варшаве, построенный по проекту Льва Руднева с помощью польских архитек­торов и по образцу московских высоток). В 2013 году в Германии прошел день «неудобных памятников», обративший внимание на памятники нацистского вре­мени, тюрьмы госбезопасности ГДР, бункеры, концлагеря. Как соотнести с этой, нацистской, проблематикой социалистические памятники? Что сохранять — па­мять или образ?

«Если в случае архитектурных памятников можно спорить об их ценности, если, когда речь идет о зданиях и памятниках, воздвигнутых для прославления систем террора, можно думать о том, следует ли их сохранять или, наоборот, раз­рушить, то в случае Гулага вопрос стоит иначе» — этими словами Люба Юргенсон (Университет Париж-IV Сорбонна) открыла последнюю секцию конференции, посвященную наследию тоталитарных режимов. О следах нацистских лагерей и о теме холокоста в скульптурных памятниках и в музейной архитектуре в докладе «Как запечатлеть исчезновение? Стирание следов холокоста и его изображение в памятниках» говорил Филипп Менар (Брюссельский фонд Аушвиц / Универ­ситет Клермон-Ферран).

«Сталинские лагеря не создавались с эстетической целью, и в этом вопрос о со­хранении их остатков принципиально отличается от проблемы пямятников ста­линской архитектуры» — таково утверждение Любы Юргенсон. От строений Гулага остались лишь «следы», и Юргенсон задается вопросом о необходимости их интерпретации в общественном контексте, вне которого они не могут суще­ствовать как памятники. Например, на Колыме оставалось множество лагерных артефактов — колючая проволока, вышки, котелки и т.д., но только благодаря Ивану Поникарову, который создал музей политических репрессий в Ягодном, эти предметы стали достоянием археологии памяти и в результате культурным наследием. Типология «следов» и их превращение в наследие может рассматри­ваться, по мнению докладчицы, в контексте постструктуралистских теорий ар­хива (например, в духе книги Деррида «Mal d'archive»). Но память Гулага также вписана в историю зданий, являющихся памятниками архитектуры других вре­мен (например, Расстрельного дома на Никольской улице в Москве, где в годы Большого террора размещалась Военная коллегия Верховного суда СССР и чьи нижние этажи включают фрагменты палат князей Хованских XVII века). Каков статус этих памятников? Сложен статус наследия и тех мест, которые сегодня приобрели другие функции, — например, Соловецких островов, места памяти Гулага и, одновременно, паломничества верующих. Стирание следов советского времени способствует воссозданию аутентичности монастыря, но вытесняет па­мять о Гулаге. Возможен ли здесь консенсус по поводу сохранения, реконструк­ции и реновации?

Слова Любы Юргенсон о том, что Гулаг — это целая цивилизация, которая должна найти свое место в русском наследии, нашел подтверждение в докладе Сергея Мержанова и Татьяны Царевой. Оба московских архитектора ратуют за сохранение комплекса Болшевской трудовой коммуны в городе Ковалёве, по­строенной по проекту Аркадия Лангмана и Лазара Черниковера в 1928—1937 го­дах. Этот ансамбль, а прежде всего дом Стройбюро, предназначенный для руко­водящего состава, является уникальным социальным и архитектурным экспериментом. В начале тридцатых годов туда возили зарубежных гостей, «дру­зей Советского Союза». Но уже несколько лет спустя здесь устроили «шарашку». Вокруг дома Стройбюро вырос целый поселок с жилыми и промышленными зда­ниями. Его сохранение означает в данном случае сохранение исторического ме­ста. В этом смысле, как утверждает Татьяна Царева, можно говорить о градо­строительной функции памяти.

Александр Марголис (Общество охраны памятников истории и культуры, Санкт-Петербург) в докладе «Археологические находки следов красного террора на территории Петропавловской крепости 1918—1920. Проблемы исследования и мемориализации» пришел к сходному выводу. Докладчик рассказал о находках человеческих останков на территории Петропавловской крепости, являющихся, по всей вероятности, следами массовой казни летом 1918 года, и об устойчивом сопротивлении петербуржских властей узаконнить это место памяти и сделать его частью наследия города.

В заключение секции был поставлен вопрос о переосмыслении понятия «со­ветская архитектура». Не стоит ли прибавить к художественным альбомам, где на глянцевой бумаге красуется «сталинский ампир», архитектуру лагерных ба­раков и землянок? Не пора ли поинтересоваться историей рабского труда зэков, строивших советские города? Как ни странно, рассуждая на эту тему, невольно вспоминаешь Рёскина и Виолле-ле-Дюка, и тот интерес, который оба исследова­теля средневековой архитектуры питали к изучению построек, создаваемых не профессиональными зодчими, а коллективным усилием безымянных строителей