Журнальный клуб Интелрос » НЛО » №127, 2014
Распад СССР практически бесконфликтно разрешил двухвековой российский «еврейский вопрос», созданный политикой Екатерины II и унаследованный поколениями царей и генеральных секретарей. С падением коммунистической системы исчезли государственный антисемитизм и подавление религии, были открыты границы и разрешена религиозная, культурная и общественная деятельность, в том числе и национально окрашенная. В целом можно даже сказать, что советские евреи оказались в выигрыше от этой «крупнейшей катастрофы двадцатого столетия», в отличие от других, много более трагических событий прошлого века. В результате распада СССР большая часть (около 70—80%) бывших советских русскоязычных евреев находится за пределами Российской Федерации: часть, никуда не уезжая, оказалась в «ближнем» зарубежье, прежде всего на Украине, в Беларуси и Молдове, часть переехала в «дальнее» — Израиль, Германию, США и Канаду. По своей мотивации массовая эмиграция девяностых годов во многом была противоположна эмиграции семидесятых: люди уезжали не от советской власти, а от кризиса, вызванного ее коллапсом. В результате в Израиле образовалась значительная масса русских по культуре евреев и их родственников, которые при других обстоятельствах не думали бы об отъезде, что позволило им создать мощную культурную, образовательную и отчасти политическую инфраструктуру на русском языке. Они не были убежденными сионистами и не ощущали глубокой связи с еврейской историей и культурой, и при этом многие из них испытывали определенную ностальгию по навсегда потерянной советской родине и русской культуре. С точки же зрения сионистской идеологии эта волна «русской алии» воплощала крайне негативные аспекты диаспоры. Лишенные национальной и религиозной идентичности, ассимилированные до крайней степени советские евреи были «спасены» в последний момент от исчезновения и растворения в гомогенной массе «советского народа». Более того, они оказались в Израиле в момент, когда их присутствие было особенно необходимо для укрепления еврейского характера государства. Уехав из общества, которое маркировало их как «евреев», они оказались в обществе, воспринимающем их как «русских». Такого рода двойственная идентичность требовала постоянного осмысления, что в свою очередь способствовало культурному творчеству. Аналогичные ситуации возникали и в других русско-еврейских диаспорах, где к двум имеющимся компонентам идентичности — русскому и еврейскому — добавлялся третий, соответственно немецкий или американский (канадский).
Таким образом, литература российской еврейской диаспоры оказывается обращенной к двум различным аудиториям: широкой общероссийской и узкой «своей», пережившей опыт жизни за пределами России. Наиболее успешным писателем, освоившим эту стратегию двойного письма, стала Дина Рубина, чьи персонажи часто обладают «раздвоенной» идентичностью.
Сегодня культурные институции русского зарубежья, некогда широко известные в узких кругах издательства и журналы, в значительной мере утратили накопленный за последние десятилетия советской власти символический капитал. Если прежде зарубежная публикация часто бывала событием, определяющим дальнейшую жизненную и литературную судьбу автора, то теперь таким событием может стать лишь публикация в Москве или Петербурге. Конфликт между «советским» и «еврейским», в свое время остро переживаемый многими еврейскими интеллигентами и приводивший в эмиграции к полному отрыву от России и русской культуры, со временем сглаживается в культурной памяти, а само понятие советского утрачивает прежнюю идеологическую остроту и становится атрибутом исторической эпохи. Литература оказывается своего рода лабораторией, в которой создаются новые пробные модели описания существования «советского еврея», находившегося в сложных и противоречивых, но далеко не всегда антагонистических отношениях с советской властью и советским обществом. Для анализа этого сложного симбиоза подходит предложенная Светланой Бойм концепция «рефлексированной» ностальгии, противопоставленная «восстановительной», или «тотальной», ностальгии[1]. В отличие от этой «тотальной» и «утопической» ностальгии, стремящейся «восстановить или построить вновь мифический коллективный дом», ироническая ностальгия «опирается на повествования, которые выявляют противоречивое отношение к прошлому»[2]. Кажется излишним специально отмечать, насколько эта нехитрая бинарная оппозиция актуальна при описании нынешней российской реальности. При том, что многим российским евреям, как в России, так и за рубежом, далеко не чужды российский шовинизм и ностальгия по былому советскому величию, современная русско-еврейская литература (при всей условности этого термина) склонна именно к иронической, а не «восстановительной» ностальгии. При всем разнообразии жанров, стилей, языков, идейных воззрений и эстетических предпочтений писателей и поэтов, о которых идет речь в статьях нашего блока, всех их объединяет «рефлексивное» остранение советского прошлого, которое при этом остается неотделимой частью их личного опыта. Другим общим качеством героев нашего блока является их восприятие еврейской темы, также несущее в себе черты рефлексии, иронии и остранения. «Еврейское» и «советское» оказываются двумя базовыми координатными осями иронической рефлексии, определяющими поверхность для построения сложных метафизических, метафорических и мифологических художественных конструкций. Предложенная Стефани Сандлер концепция «маргинально-еврейской» литературной территории с подвижными и проницаемыми границами представляется продуктивной для описания разнообразных явлений современной литературы, создаваемой в различных частях мира на русском и других языках из материала, подсказанного советско-еврейским опытом. Эта концепция позволяет описать и такое явление, как творчество русско-еврейских эмигрантов, в основном младшего поколения, на других языках — английском, немецком и иврите. Как показывает Адриан Ваннер, эти авторы умело манипулируют устоявшимися «русскими» стереотипами, добиваясь популярности и коммерческого успеха, но при этом сохраняя элементы рефлексивной иронии для «своего» читателя. В статье Михаила Крутиковарассматриваются примеры мифологизации советского прошлого в духе традиции европейского «высокого модернизма» ХХ столетия.
Статьи нашего блока представляют собой переработанные и расширенные варианты докладов, прочитанных на конференции, посвященной современному состоянию русскоязычной еврейской диаспоры (Гарвардский университет, 13—15 ноября 2011 года). Авторы выражают искреннюю благодарность организаторам конференции Лиз Тарлоу и Цви Гительману за приглашение принять в ней участие и любезное разрешение опубликовать свои доклады в форме статей в журнале «НЛО».
Михаил Крутиков
[1] См.: Boym S. The Future of Nostalgia. New York: Basic Books, 2001. P. 40—72.
[2] Бойм С. Конец ностальгии? Искусство и культурная память конца века: Случай Ильи Кабакова // НЛО. 1999. № 39 (http://magazines.russ.ru/nlo/1999/39/boym.html).