В этом номере «НЛО» в рубрике «Антропология и феноменология визуальности» публикуется работа Оксаны Саркисовой и Ольги Шевченко, посвя­щенная (советской) семейной фотографии как пространству конструирова­ния неофициальной индивидуальной и групповой памяти. Хотя теоретики визуальных исследований все чаще подвергают обоснованным сомнениям претензии фотографии на по умолчанию истинное отображение событий, но раннефеноменологическое представление о фотографии как объективном свидетельстве до сих пор остается достаточно влиятельным. Еще Сьюзен Сонтаг в своем классическом исследовании описывала этот рецептивный ме­ханизм следующим образом:

Никто не считает картину и модель единой материальной сущностью; кар­тина только представляет модель, отсылает к ней. А фотография не только похожа на объект, не только свидетельствует о нем. Она часть, продолжение объекта и мощное средство овладения им и управления^[I].

Переход от свидетельства к овладению и управлению объектом в данном слу­чае чрезвычайно важен. Владельцы советских семейных фотографий с их помощью пытаются овладеть собственным прошлым, сознательно или полу­осознанно выстроить свою идентичность в истории (в частности, позицио­нировать себя по отношению к Новочеркасскому расстрелу) и внутри совет­ского быта. Нередко эти идентичности оказываются расколотыми: личное / семейное переживание события, запечатленного на снимке, сталкивается с официальным советским дискурсом, который некогда создал идеологи­ческую рамку восприятия и оценки этого события и этого переживания и те­перь, при просмотре старых фотокарточек, вновь и вновь нерефлексивно вос­производится. Это восприятие, внутренне конфликтное с точки зрения внеш­него наблюдателя, оказывается чрезвычайно живучим; мало того, не всегда его возникновение обусловлено внешними причинами (цензурой, репрес­сиями и т.п.) — авторы исследования сталкивались с «придумыванием исто­рии» и вокруг на первый взгляд «нейтральных» изображений. Фотография оказывается не столько феноменологическим прорывом в объективную ре­альность, сколько пустой семиотической формой для заполнения любыми смыслами, которые кажутся наиболее уместными тому, кто на нее смотрит и ее интерпретирует. Саркисова и Шевченко подводят следующий (предва­рительный) итог:

Обладание старой фотографией способно изменить отношения ее вла­дельца с собственным прошлым. Фотография обладает эффектом истори­ческой глубины не только для профессиональных историков, способных считать исторический контекст и интерпретировать характерные детали того или иного периода. Для частных владельцев она укрепляет чувство укорененности в истории, и в этом смысле эффект присутствия только под­крепляется «молчащей» фотографией. <...> Эффект присутствия, создавае­мый семейными фотографиями, питает желание наделить эти изображения историей. Это не лишает их исторической значимости, но увеличивает раз­нообразие значений, которые им можно приписать.

Николай Поселягин