Очень короткий срок отделяет нас от безвременной кончины Саши, пока даже трудно примириться мыслью и чувством с тем, что его больше нет. Ко­роткий эпизод прощания как-то не убеждает, что мы потеряли его навсегда, а отсутствие дистанции мешает обрести перспективу, когда «большое ви­дится на расстоянье». И пока можно лишь попытаться в общих чертах объ­яснить, чем он был для каждого из нас.

Мы познакомились с Сашей довольно необычно: встречаясь в коридорах ИМЛИ, в библиотеках и архивах, ничего не зная толком друг о друге, мы столкнулись поздно вечером у выхода из метро «Коломенское». В этой си­туации пройти мимо и сделать вид, что не заметили друг друга, было невоз­можно. Вдобавок оказалось, что живем мы на одной улице, трамваи уже не ходят, и нам пришлось идти вдоль трамвайных путей пешком. Тогда состо­ялся долгий разговор о планах. Лихие девяностые только приближались, и казалось, что все впереди, на зарплату еще можно было как-то жить, откры­вались новые возможности, словом — твори, выдумывай, пробуй! Я тогда за­канчивала докторантуру, надо было завершать диссертацию, все время про­водила в архивах и библиотеках, где мы с Сашей затем стали регулярно встречаться. Он только пришел в ИМЛИ, я и помогала ему осваиваться на новом месте.

До этого я его запомнила как постоянного спутника Кости Поливанова, которого знала тогда немного лучше и по словарю «Русские писатели», и по многочисленной родне (мне посчастливилось в свое время слушать выступ­ление его отца, Михаила Константиновича Поливанова, на заседании, посвя­щенном памяти Г.Г. Шпета, я была знакома и с М.Г. Шлет, и с Е.В. Пастер­нак), но Костя довольно быстро исчез с имлийских горизонтов.

Зато Саша стал занимать в ИМЛИ все более важное место. Поначалу ос­новным местом его дислокации стал вновь организованный тогда Отдел биб­лиографии и источниковедения. Для ИМЛИ создание этого отдела было неожиданным экспериментом, с которым связывали большие надежды. По тем временам жест был достаточно смелый: не только основать новый от­дел, но и набрать новых сотрудников, да еще и поставить во главе «варяга» — Э.В. Переслегину, которая пришла к нам из Библиотеки иностранной лите­ратуры. Громадьё планов не буду описывать, но если кто-нибудь возьмет на себя труд восстановить все обещания, которые тогда раздавались от имени этого отдела, он убедится, что осуществились только замыслы, которые были связаны с Сашей. Сколько я ни напрягаю память, не могу припомнить ничего, что вышло бы из недр этого отдела, кроме Сашиных работ (я не упоминаю библиографический указатель русских писателей в Эстонии в силу его пе­чальной репутации). По существу, итог почти двадцатилетнего существова­ния отдела в том и состоял, что он стал стартовой площадкой для академи­ческой карьеры Саши.

Но даже то, что все-таки старт был дан, уже имело последствия. Первым из них стал подготовленный Сашей аннотированный указатель к журналам «Вестник литературы» и «Летописи Дома литераторов». О существовании этого указателя как-то подзабыли, а ведь для того, чтобы собрать все номера этих изданий для описания, надо было объехать с десяток библиотек Москвы и Петербурга, ни одна библиотека не обладает сколько-нибудь полным ком­плектом. А Саша собрал и расписал не только все номера, но и все приложе­ния, труд получился просто незаменимый.

Вообще его научная деятельность дает прекрасный повод для размышле­ния о том, как возникает научная школа. Вроде бы Саша окончил факультет журналистики, где источниковедению специально не учат. Секретарем был у Шкловского, вот уж кто никогда не был источниковедом. Тем не менее, на­чиная с первой своей работы, Саша был, прежде всего, выдающимся источ­никоведом. В следующей своей работе — «Летописи литературной жизни России» — он уже выступил в роли наставника, сумев собрать в Отделе биб­лиографии целый коллектив, который работал потом с ним вместе над «Лето­писью...». И опять — штрихи к портрету: в этой работе, всю тяжесть которой он вынес практически один на своих плечах, он даже не выделен из общего кол­лектива персонально, а обозначен лишь как ответственный редактор!

Про «Летопись...» сказано много добрых слов, она стала незаменимым ис­точником и подспорьем. Но каждый раз, как я беру ее в руки, не устаю удив­ляться тому, как компактно и грамотно объединен здесь огромный информа­тивный материал, как продуманы структура издания и описание источников, подобраны цитаты из наиболее значимой части отзывов на литературные со­бытия. А какие фотографии! Сколько архивов надо обойти, сколько фондов перелопатить, чтобы их собрать, ведь лица многих писателей и поэтов появи­лись здесь в первый раз.

Надо ли говорить, что этот уникальный путеводитель от первой и до по­следней строки продуман одним человеком, все курсивы, шрифты, отступы, сокращения — плод его технического редакторства. Корректуры он также чи­тал сам, мне он признавался, что было больше десяти корректур. И опять — огромный собирательский труд: у нас нет библиотек, где газеты этих лет представлены в систематическом и полном виде, комплекты изданий прихо­дилось искать в библиотеках не только Москвы и Петербурга, но и Киева, Саратова, Курска, Тбилиси, Витебска, Одессы и Симферополя. Вряд ли се­годня можно пройтись по многим из этих «ссылок», доступное пространство газет даже в Москве и Петербурге с каждым годом сужается, газеты рассы­паются в прах прямо на глазах.

И с журналом «de visu» Саша меня удивил, создав такой источниковед­ческий журнал, не имеющий аналогов. На поминках у нас даже возник не­большой спор с коллегами — является ли он лучшим или одним из лучших. Я убеждена, что лучший, потому что такого цехового филологического изда­ния никогда не было. Все остальные либо несли на себе груз традиций, либо испытывали влияние меценатов и спонсоров. Здесь же в центре оказались именно профессиональные интересы — тех, кто его издавал, кто в нем печа­тался и кто его читал. Именно однородность этой среды и заставляет меня решительно поддержать мнение, что журнал был лучшим филологическим изданием, какое мне довелось читать и в котором довелось сотрудничать.

Последним местом работы Саши стала редакция «Литературного наслед­ства», которую он возглавил в тот момент, когда ушли из жизни отцы-осно­ватели — И.С. Зильберштейн и С.А. Макашин. Уже на его глазах одна за дру­гой уходили ведущие сотрудницы — Ю.П. Благоволина, Т.Г. Динесман и Л.М. Розенблюм (кстати, Саша позаботился о том, чтобы во второй части фетовского тома каждой из них был посвящен некролог). Судьба «Литератур­ного наследства» была предметом наших долгих и продолжительных разго­воров — и при подготовке справочного тома, в которую я внесла посильный вклад, и при обсуждении дальнейших планов. В этих беседах я отчасти вы­ступала в роли «ветерана» — в конце 70-х гг., еще в аспирантуре, мне довелось участвовать в блоковском 92-м томе «Литературного наследства» — во фрон­тальном просмотре архивов для раздела «Блок в неизданной переписке и дневниках современников» для третьей книги. А в пятой книге этого тома помещена моя большая (10 печатных листов) документальная хроника ра­боты Блока в ТЕО Наркомпроса. В ходе этой работы мне приходилось стал­киваться с И.С. Зильберштейном и тесно сотрудничать с его неизменной помощницей Л.М. Розенблюм, так что о традициях «Литературного наслед­ства» знаю, как говорится, не понаслышке. Особенно много говорили о томе «В.Г. Короленко и “Русское богатство”», который пока еще не вышел, но я была его рецензентом на Ученом совете, да и рождался он во многом на моих глазах, когда я работала в соответствующем отделе. У Саши были абсолютно твердые и определенные планы на будущее, которые, кстати, на­ходили поддержку в РГНФ, и я очень надеюсь, что его коллеги не дадут этим планам погибнуть.

В чем я вижу его заслуги и вклад в судьбу «Литературного наследства»? Он буквально сумел вдохнуть новую жизнь в издание. При нем вышел спра­вочный том 104 «“Литературное наследство” за 80 лет», готовить который начал еще в 1970-е гг. И.С. Зильберштейн, но даже он, с его энергией, том из­дать не сумел. Заслугой Саши является и то, как он провел юбилей «Литера­турного наследства»: тут нельзя не вспомнить и блистательную выставку в Литературном музее, и передачи на телевидении и радио, и публикации по истории издания, не помню, чтобы какое-либо филологическое издание при­влекло к себе столько внимания.

Очень важно и то, что Саша сумел собрать вокруг себя жизнеспособный коллектив. Здесь особенно ярко проявились его организационные качества, он обладал талантом руководителя, умел находить сотрудников и со-труд­ничать, то есть работать коллегиально, на равных. Были у него и обширные и разнообразные планы на будущее, как минимум пять томов, как он считал, находятся на стадии подготовки, были идеи и новых томов, например, мы об­суждали с ним идею тома, посвященного собранию Шахматовского музея. Хочется надеяться, что все эти планы не пропадут даром, в них вложено много сил и творческой энергии ученого!

Завершаю свой очерк с ощущением, что в основном речь шла об академи­ческой деятельности Саши, получается какая-то производственная харак­теристика... Конечно, можно к этому присовокупить и воспоминания об ис­ключительно светлом человеческом облике: вспоминаются и его медленная, слегка запинающаяся речь, и улыбка и доброта, памятны и отзывчивость, щедрость, с которой он делился своими знаниями. Но все-таки главное, что вспоминается, так или иначе вращается вокруг филологических сюжетов, по­тому что наука составляла смысл его жизни. И потому заключу словами: ка­кая удивительная судьба — буквально на наших глазах родился и безвре­менно ушел настоящий ученый, успевший на каждом из поприщ, где трудился, оставить след и добрую о себе память.