Журнальный клуб Интелрос » НЛО » №131, 2015
Le Goff J. FAUT-IL VRAIMENT DECOUPER L’HISTOIRE
EN TRANCHES? - P., Éditions du Seuil, 2014. - 224 p.
— (La Librairie du XXIe siècle).
Każdy wiek ma swoje średniowiecze.
В каждом веке есть свое Средневековье.
Станислав Ежи Лец. Непричесанные мысли
1 апреля 2014 г. ушел из жизни один из патриархов французской медиевистики, представитель третьего поколения школы «Анналов», основатель Высшей школы социальных наук Жак Ле Гофф. Несмотря на его почтенный возраст, эта смерть стала неожиданностью для научного сообщества, привыкшего к тому, что новые произведения Ле Гоффа неизменно появлялись на прилавках книжных магазинов примерно раз в год[1]. Последняя книга Ле Гоффа, «Стоит ли резать историю на куски?»[2], вышла за несколько месяцев до его кончины, зимой 2014 г. Именно этому произведению, еще не переведенному ни на один иностранный язык, и посвящен этот очерк.
Эта работа носит обобщающий характер; в ней французский историк не в первый раз пытается дать общий взгляд на всемирную историю.
В центре внимания автора находится проблема периодизации истории Средних веков и Возрождения. Ле Гофф решил в очередной раз принять участие в этом «конфликте на спорной границе»[3] и реабилитировать Средневековье[4]; он оспорил необходимость выделять Ренессанс в качестве самостоятельной исторической эпохи. В сущности, вся книга представляет собой доказательство двух тезисов: того, что существовало милое сердцу Ле Гоффа «долгое Средневековье», и того, что Возрождение — это не начало новой эпохи в европейской истории, не переломный момент, а лишь один из этапов Средневековья, более или менее длительный процесс перехода к Новому времени[5].
Эта идея вписывается в концепцию «долгого Средневековья»; мне представляется, что было бы интересно проанализировать ее, следуя логике истории «большой длительности» (longue durée), в соответствии с которой, чтобы понять последнее произведение, нужно рассматривать его в контексте всего творческого пути автора.
Это не просто сделать, не нарушая при этом границы жанра научной рецензии, поскольку он не предполагает, что внимание будет сосредоточено на жизненном пути автора, а детали его биографии могут даже выглядеть неуместными. А.Я. Гуревич даже свои «устные мемуары», сочинение, предполагающее большую автобиографичность и внимание к личности, начал с парафраза знаменитого высказывания Маяковского: «Я историк, этим и интересен»[6]. В отечественной традиции принято говорить об особенностях характера и жизненного пути историка только постольку, поскольку они существенны для описания характера и путей его ремесла. Однако Ле Гофф, в чей уход до сих пор сложно поверить, представляется личностью чрезвычайно целостной, его биографию трудно отделить от его книг, а книги — от его судьбы.
Даже в автобиографических заметках он никогда не говорит о своей науке отстраненно, его позиция всегда — очень личная, даже эмоциональная. Например, когда в 1987 г. издательство «Галлимар» выпустило сборник «Очерки эгоистории»[7], в который вошли автобиографические заметки семи французских ученых, Ле Гофф назвал свой очерк «Аппетит к истории»[8], и, кажется, нельзя точнее описать его подход к ремеслу. Этот «историк-людоед»[9] следовал за «запахом человечины» и находил его даже в тех сферах, которые, казалось бы, были уже неплохо изучены к тому моменту, когда он за них принимался.
Ле Гоффа интересовали история воображаемого и чудесного; история мышления и интеллектуальная жизнь Средневековья; история жестов и ритуалов; история тела и «техник тела» (techniques du corps[10]); представления средневековых людей о времени и пространстве, их отношение к смерти и загробному миру; эволюция догадок о том, что ждет человека после смерти; история Европы, проблемы периодизации истории европейского Средневековья; историческая память и, конечно, история ментальностей[11]. Впрочем, сам Ле Гофф уже в 1970-е гг. стал избегать термина «ментальность», заменяя его такими понятиями, как «представления» (représentations), «образы» (images) и «ценности» (valeurs); немного позже постепенный отказ от его использования стал заметен в книгах учеников и последователей Ле Гоффа, представителей «четвертого поколения» школы «Анналов»[12].
Масштабы статьи не позволяют не только прокомментировать, но даже просто перечислить все работы Ле Гоффа[13].
Однако Жак Ле Гофф делился своими знаниями и мыслями о Средних веках не только в академических публикациях. С известными оговорками его можно было бы назвать «медийной персоной»[14]: он нередко выступал по радио, а с 1968 по 1972 г. почти еженедельно принимал участие в передаче «Понедельники истории» на радио France Culture, охотно принимал приглашения и на телевидение, например, его можно было увидеть в программе «Апострофы» Бернара Пиво. Кажется, что в его облике не было ничего искусственного и напускного, однако он чрезвычайно узнаваем: наверное, немногие русские студенты моего поколения представляют себе, скажем, Карло Гинзбурга или Эммануэля Ле Руа Ладюри, но едва ли найдется медиевист, которому не знакома крупная фигура Ле Гоффа, его немного медлительная речь и неизменная трубка во рту.
Привычку курить Ле Гофф приобрел в 1946 г., когда вместе с другими студентами Высшей нормальной школы он был приглашен по обмену в Голландию и радушный хозяин положил ему на ночной столик подарок — небольшую трубку и кисет табака. Ле Гофф раскурил ее один раз из вежливости и с тех пор не расставался с трубкой даже на семинарах.
Жак Ле Гофф родился 1 января 1924 г. в Тулоне. Его отец, бретонец, преподаватель английского языка, был убежденным атеистом и деятельным участником Французской светской миссии[15], а мать, дававшая уроки фортепиано, выросшая в Провансе и учившаяся в монастырской школе, напротив, была чрезвычайно набожной. Говоря о влиянии родителей, выходцев из столь непохожих друг на друга регионов Франции, имевших такие разные взгляды по многим вопросам, от религии до кулинарии (Ле Гофф называл себя «смесью бретонского сливочного масла с провансальским оливковым»[16]), Ле Гофф подчеркивал не дихотомию, не борьбу, но творческое, продуктивное взаимодействие двух личностей, которые его сформировали. Он называл себя «человеком, рожденным на берегу двух морей», одновременно кельтом и жителем Средиземноморья[17].
По настоянию матери Ле Гофф получил начальное образование в католической школе. Священники, с которыми ему довелось там столкнуться, не затрудняли себя разъяснениями, которых так жаждали молодые умы учеников, а лишь приказывали верить в то, что им говорят. По словам Ле Гоффа, именно тогда в нем родился историк: поскольку мать читала ему Евангелие, он смог увидеть недосказанности и даже противоречия в том, чему его учили в школе, а также обнаружил, что множества утверждений, на которых строится религия, вовсе не содержится в Книге; образы Иисуса и апостолов, которые рисовали преподаватели, казались ему всего лишь карикатурами, созданными во время Контрреформации или даже позднее. Тогда в нем проснулось желание самостоятельно добраться до источников, прочесть Евангелие и выяснить, как все было на самом деле[18].
От матери, которая входила в «Братство избавления душ чистилища» («Les auxiliatrices du purgatoire»), он впервые услышал и о чистилище, рождению которого много лет спустя посвятил книгу. Для нее чистилище было надеждой — надеждой на то, что ее не очень религиозный отец, живший все же праведной жизнью, будет спасен. Сходное восприятие этой области загробного мира Ле Гофф позже обнаружит в нескольких трактатах XIII века.
НАЧАЛО НАУЧНОГО ПУТИ. ЛЕВЫЕ ИДЕИ
В науку Ле Гофф пришел после Второй мировой войны. Как и многим молодым французам того времени, ему не были чужды социалистические воззрения и интерес к марксизму[19]; в его первом из ныне классических трудов, «Цивилизация средневекового Запада» (эту книгу, написанную больше пятидесяти лет назад, сам автор особенно ценил вплоть до конца своих дней[20]), встречаются такие понятия, как «господствующий класс» и «классовая борьба»[21], за что это исследование порой подвергалось критике[22].
Именно с этой книги началось знакомство русского читателя с трудами Ле Гоффа («Цивилизация средневекового Запада» вышла на русском языке в 1991 г., вскоре после того, как в Москве прошла конференция «Школа “Анналов” вчера и сегодня», приуроченная к шестидесятилетию этого историографического направления). Эта работа воспринималась современниками как новаторское сочинение, поскольку рассматривала такие малоизученные еще темы, как восприятие средневековым человеком пространства и времени, его отношение к труду, обуревавшие его эмоции.
Конечно, Ле Гофф был не первым, кто ступил на эту почву. Интерес к восприятию времени в Средневековье проявлял, например, Марк Блок, писавший, что средневековый человек был безразличен ко времени — как и ко всякому другому числу и мере. Временем не дорожили, потому что даже самая длинная человеческая жизнь оставалась бренной и несопоставимо короткой на фоне вечности, которая всегда присутствовала в религиозном сознании. Впоследствии Ле Гофф пришел к заключению, что пространство и время в Средние века не составляли такую же неразъединимую диаду, как сегодня. Время было категорией из области идеологии, задействованной и в эсхатологических представлениях, и в календаре, а пространство относилось скорее к социальным практикам и телесным техникам[23].
Что касается современных Ле Гоффу идеологий, он получил прививку против коммунизма в Праге в 1948 г.[24] После «победного февраля» (коммунистического переворота, произошедшего в Чехословакии в 1948 г.) он, прежде придерживавшийся достаточно радикальных левых взглядов, постепенно начал от них отходить. Он отказался от вступления в Коммунистическую партию, членом которой в то время был каждый четвертый студент Нормальной школы[25], потому что слишком отчетливо видел параллели между внутренней жизнью этой партии и Католической церкви. В то же время он, прежде бывший практикующим католиком, стал значительно менее ревностным христианином. Но почтительное отношение к религии было присуще историку на протяжении всей его жизни. Так, например, Ле Гофф и его жена, полька Анка, освятили свой брак в церкви, поскольку для семьи Анки и для матери Ле Гоффа гражданский брак, без алтаря, был бы неприемлем. Однако при этом подход к церемонии был самым свободным: из двух свидетелей, участвовавших в церемонии, один исповедовал иудаизм, второй — протестантизм[26].
Несмотря на потрясший его захват власти в Праге коммунистами, Ле Гофф все же до конца своих дней сохранял приверженность левым идеям[27]. Он считал марксистскую философию истории единственным, помимо предложенного Вебером, связным и непротиворечивым историческим учением XX века[28] и полагал, что именно благодаря его влиянию ему удалось «освободиться от позитивизма».
Неприятие излишней привязанности позитивистски настроенных ученых к голым фактам; желание найти в истории реального живого человека; отзвуки эпистемологического кризиса, пережитого социальными науками в начале XX в. и связанного с именами Эмиля Дюркгейма, Зигмунда Фрейда и Макса Вебера; сочувствие марксизму, которому свойственен интерес к структурам и материальному; желание взрастить брошенные Мишле семена интереса к истории женщины, тела и маргинального[29]; влияние Марселя Мосса[30], этнологического структурализма Клода Леви-Стросса и структурного подхода к изучению истории культуры Мишеля Фуко[31] — все это способствовало формированию у Ле Гоффа и других представителей третьего поколения школы «Анналов» (Пьера Нора, Филиппа Арьеса, Мишеля Вовеля, Эммануэля Ле Руа Ладюри, Жоржа Дюби) представления о том, как нужно заниматься историей.
Эти представления воплотились в «новой истории», la nouvelle histoire, историографическом течении, сформировавшемся в 1970-е годы, название которого отсылает к «новой волне» во французском кинематографе. Созданная Ле Гоффом и его коллегами «новая история» — это «история-проблема», противопоставленная классической «истории-повествованию». Представители этого направления стремились к написанию тотальной истории, в которой культура и материальная цивилизация взаимодействуют в социоэкономическом контексте. Вместо того чтобы по завету Леопольда фон Ранке реконструировать факты, «какими они были на самом деле», они стремились понять самое логику функционирования общества во всех его экономических, социальных, материальных, идеологических, религиозных и ментальных проявлениях. Подобный подход подразумевает, что историк должен выйти за пределы своей профессии и научиться применять методы юристов, экономистов, географов, психологов и представителей других социальных наук.
Приверженцам «новой истории» удалось расширить спектр «доступных» историкам тем, открыв для них, в том числе, несколько принципиально новых пластов: пласт истории семейных связей, родства, а также гендерной истории[32]; пласт истории телесного[33], включающий в себя изучение питания, одежды, сексуальности, болезней, страдания и смерти; и, наконец, пласт истории визуального[34] и воображаемого.
Примером исследования в этой области может послужить опубликованная в 1981 г. работа Ле Гоффа «Рождение чистилища»[35]. В ней идет речь о перевороте в массовом сознании, произошедшем между 1170 и 1250 гг., о сломе привычной дуальной системы представлений о потустороннем мире, унаследованной христианами от предшествующих религий. «Третье место»[36]возникло и утвердилось в течение одного столетия, став переходной зоной во многих смыслах: географической — между Небесами и Преисподней, моральной — между добром и злом, временной — между смертью конкретного индивида и Страшным судом. Столь стремительное развитие нового верования Ле Гофф связывает с жаждой справедливости, которой был «пропитан» XII в., одной из величайших ценностей которого была юстиция; с формированием идеи индивидуальной ответственности и свободной воли человека, который виновен от природы в силу первородного греха, однако будет судим по своим собственным поступкам; с переходом от циклического, аграрного и литургического понимания времени к линейному, нарративному и исчислимому.
Такое время Ле Гофф называет «временем купца»; ему он посвятил одну из статей, помещенных в сборник «Другое Средневековье»[37]. Время становится объектом измерения, и напротив церковных колоколен, отмерявших скорее ритм церковных богослужений, чем время, начинают возводиться башни с часами. Оно приобретает цену — не только из-за того, что дает купцу возможность брать ростовщический процент с партнеров, неспособных рассчитаться за товар сразу и просящих о прототипе современного кредита, но и из-за того, что «цена» времени начинает сопоставляться с расстоянием, которое за этот период может пройти караван с товарами.
Помимо статей, посвященных формам восприятия времени, существовавшим в обществе средневекового Запада, в «Другое Средневековье» включены статьи об эволюции понимания труда (от библейского подхода к труду как наказанию, присущего раннему Средневековью, к труду — оправданию и искуплению, ставшему залогом спасения) и о соотношении ученой и народной культуры (в том числе о появлении в Средневековье «интеллектуальных тружеников», которым была посвящена его первая монография[38]). Отдельного внимания заслуживает предисловие к сборнику — единственная переведенная на русский язык краткая научная автобиография Ле Гоффа[39].
В ней он рассказывает, в частности, о том влиянии, которое оказала на него концепция «времени большой длительности» (longue durée)[40], сформулированная
Фернаном Броделем[41], которого Ле Гофф в 1972 г. сменил на посту президента VI секции парижской Высшей школы практических наук (Ecolepratique des hautes études), позднее «отпочковавшейся» от EPHE и превратившейся в Высшую школу социальных наук (Ecole des hautes études en sciences sociales). Верный этой парадигме, Ле Гофф сформулировал концепцию «долгого Средневековья», которое началось приблизительно в III в., а завершилось с промышленной революцией XIX в. Признавая важность происходивших в Средние века эволюционных изменений, Ле Гофф не видел в XV—XVI вв., через которые традиционно проводят границу этого периода, ничего, приведшего к революционным переменам в жизни Запада, впрочем, отдавая должное Реформации и открытию Америки. Настоящие перемены в мышлении, с его точки зрения, принесли с собой Просвещение, заложившее основу для современного научного знания; Великая французская революция, повлекшая за собой заметные политические и социальные изменения, и промышленная революция, перевернувшая экономику.
Продлившееся же более полутора тысяч лет «долгое Средневековье», по Ле Гоффу, — это доиндустриальная эпоха; эпоха господства христианства[42]; эпоха дихотомической борьбы Бога и Дьявола; эпоха появления и существования трехчастной схемы деления общества на тех, кто сражается, тех, кто работает, и тех, кто молится; эпоха бесконечного диалога между «народной» и «ученой» культурой; эпоха exempla и «бродячих сюжетов»; эпоха, в ходе которой было сформировано современное общество и такие его привычные составляющие, как город, нация, государство, университеты, машины и мельницы, часы и время, книга, вилка, белье, личность, сознание и, наконец, революция[43].
Именно о ней он и рассказывает в своей последней книге «Стоит ли резать историю на куски?». Вопреки смелому названию, эта книга не ставит под сомнение необходимость периодизаций вообще. Однозначный ответ мы найдем уже на 12-й странице: «периодизация истории необходима». Он обосновывает этот тезис, в первую очередь, педагогическими соображениями: периодизация делает возможным преподавание истории[44].
Первичная историческая грамотность, в сущности, сводится к усвоению неких условных, но общепризнанных вех всемирного исторического процесса[45]. При этом навязанные в ходе обучения хронологические рамки, конечно, ограничивают и формируют восприятие исторических событий будущими учеными; более того, они могут подменить собой содержание исторического знания.
При построении хронологии перед исследователем встает проблема онтологизации исторических периодов, то есть придания им статуса реальных объектов. Не подвергая сомнению утверждение о том, что периодизация необходима, я все же склонна полагать, что к периодизации, вернее, к каждому из выделенных периодов нужно подходить с позиций Begriffsgeschichte, истории понятий. Нужно осознавать, что любая выделенная историками эпоха — это конструкт, искусственный продукт, инструмент мышления[46].
Ле Гофф не спорит с самим принципом периодизации, не отрицает его необходимость; единственное, что он оспаривает, — это выделение Ренессанса в качестве самостоятельной исторической эпохи. Книга «Стоит ли резать историю на куски?» полностью посвящена уничтожению границ между Средневековьем и Ренессансом. «Каждый медиевист знает сегодня, что Средневековья никогда не было»[47] — с этой мысли начинает свое масштабное сочинение о средневековой историографии Бернар Гене, такой же тезис открывает статью «Средние века» в «Толковом словаре средневекового Запада»[48]. Ле Гофф же решил поставить под сомнение существование Возрождения: не факты, не людей, не тексты и не ценности, оставленные нам прошлым, а именно конструкт, созданный историками, то есть «Возрождение» — в кавычках.
Во введении он заявляет, что в своей книге он планирует ответить на вопрос, является ли история неким единым и непрерывным процессом или она раздроблена на слабо связанные между собой фрагменты. На мой взгляд, этой цели автору достичь не удалось, поскольку в ходе повествования к проблеме непрерывности Ле Гофф не возвращается ни разу.
Повествование начинается с перечисления существующих принципов периодизации истории, от упомянутых в Библии («четыре царства», о которых говорится в книге пророка Даниила (8:23 и далее)) и предложенного Фомой Аквинским и до вполне современных. Затем автор описывает, как появился сам термин «средние века» и сформировался негативный образ этого периода, переходит к «рождению Возрождения», прослеживая эволюцию представлений об этой эпохе от Петрарки до сочинений современных историков. Книга строится очень «педагогично», по ней можно составить весьма подробное впечатление о работах многих ученых, таких как Буркхардт, Мишле, Кристеллер, Панофский. Ле Гофф пересказывает сочинения авторов, «создавших» Ренессанс, и полемизирует с ними, доказывая, что явления, которые традиционно считаются признаками Возрождения, возникли еще в Средние века.
Ле Гофф описывает распространенный взгляд на Средневековье как на темный период, отделяющий Античность от эпохи возрождения ее идеалов и ценностей; он оспаривает его, доказывая, что Средневековье сохранило колоссальное античное наследие. Что в Средние века существовало все то, что было, как считается, присуще Античности, а потом революционно восстановлено в период Возрождения: система изучения свободных искусств, использование латыни (как языка клира и светской элиты), античное понимание прекрасного. На Средние века приходится возникновение современного государства, «цивилизация нравов», о которой писал Норберт Элиас. Тогда как на период Возрождения и Нового времени, напоминает Ле Гофф, приходятся гонения на ведьм, разгул инквизиции и другие признаки ограничения свобод индивида. Он доказывает, что Средние века не были временем господства мракобесия; он показывает, что средневековое мышление было по- своему рациональным и эта рациональность проявлялась, например, в схоластике.
Ле Гофф полагает, что в истории практически не бывает переломов и резких поворотов, даже к революциям общества подводят медленные, постепенные изменения[49]. Однако он все-таки признает существование «маленьких ренессансов» (к которым он относил каролингское Возрождение: переход от свитка к кодексу в истории письма; изобретение книгопечатания, компаса и доменной печи; географические открытия и др.). Кроме того, он отдает должное индустриальной и Великой французской революциям. До первой Ле Гофф не видит экономических перемен в жизни общества: по его мнению, Европа и в XVI в. оставалась такой же аграрной, как в XII в.; корабли, на которых Колумб поплыл в Америку, были не намного более «современными», чем те, на которых плавали во времена крестовых походов, да и сама идея христианской миссии, которую разделял Колумб, тоже была совершенно средневековой. С Великой французской революцией Ле Гофф связывает радикальные перемены в политической жизни Европы.
Хронологические границы «срединного века», по определению, не могут быть неизменными. В сущности, те явления, которым положили конец две названные выше революции (аграрная экономика и монархический режим правления), были свойственны и более ранним периодам, чем Средневековье. Граница между Античностью и Средними веками кажется даже более зыбкой, чем «верхняя» граница «долгого Средневековья». 476 г. не повлек за собой ни радикальных перемен в экономике, ни смены политического строя — почему же Ле Гофф, следуя традиции, предлагает начинать Средневековье именно с этой даты?
Как уже говорилось выше, всякая периодизация унифицирует, и в этом тоже ее опасность. В разных отраслях знания, более того, в историческом знании о разных сферах человеческой деятельности периодизации просто не могут не быть разными. Историк всегда делит исследуемое время на эпохи по какому-то одному, почему-то важному для него, признаку. И осознанно или неосознанно закрывает глаза на явления, выбивающиеся из общей картины.
Возможно, части описанных Ле Гоффом противоречий можно было бы избежать, рассматривая Возрождение не как исторический период, а как культурный феномен, имеющий плавающие хронологические рамки, такой же, как, например, Просвещение или романтизм. Таким образом, утверждение Ле Гоффа о том, что «Возрождение, которое в современной историографии выделяют в отдельный исторический период, на самом деле является всего лишь одним из этапов Средневековья»[50], представляется лишь отчасти верным. Если принять, что Возрождение — это не самостоятельная эпоха, а культурный феномен, который может сосуществовать с другими такими же феноменами, гораздо проще объяснить взаимные напластования и пересечения Средневековья и Возрождения.
Под конец книги Ле Гофф вновь задается двумя методологическими вопросами: нужна ли истории периодизация и возможна ли она в условиях современной тенденции к глобализации истории. На первый вопрос он дает однозначный положительный ответ, тогда как решение второго оказывается не таким простым. Ле Гофф полагает, что было бы вредно пытаться создать некую единую глобальную периодизацию[51], потому что попытки найти общие черты у непохожих друг на друга цивилизаций обезличили бы их.
В этой книге, написанной пожилым историком накануне ухода в иной мир, невольно видится его завещание, последнее слово. Особенно остро это ощущается в последних главах, в которых Ле Гофф осуждает построение глобальной хронологии и воздерживается от упоминания современных исследований, специально посвященных этой проблематике, авторам которых удалось выявить присущие большинству земных цивилизаций этапы развития и провести между ними хронологические параллели[52]. Несмотря на отличное знакомство с творческим наследием Броделя, Ле Гофф никогда не использовал его концепцию «мир-экономики», из которой в 1970-х гг. вырос мир-системный анализ. Даже в XXI веке, наблюдая за всеобщей глобализацией, Ле Гофф не мог допустить возможность проведения параллелей между кризисами, охватившими во П—Ш вв. н.э. большинство существовавших тогда крупных государств[53].
В этом можно увидеть определенный европоцентризм и некоторую методологическую консервативность; но мне представляется, что «долгое Средневековье», верность которому Ле Гофф сохранил до самой смерти, было для историка чем-то вроде описанного Стефаном Цвейгом «вчерашнего мира» — исчезнувшего, но не забытого.
[1] Ле Гофф всегда был чрезвычайно плодовит, а в последние пять лет действительно выпускал новые произведения ежегодно: Le Goff J. Le Moyen Âge et l’argent, essai d’anthropologie historique. P., 2010; Idem. A la recherche du temps sacré, Jacques de Voragine et la Légende dorée. P., 2011; Idem. Hommes et femmes du Moyen Âge. Paris, 2012; Idem. Le Moyen Âge expliqué en images. P., 2013; Idem. Faut-il vraiment découper l’histoire en tranches? P., 2014.
[2] Le Goff J. Faut-il vraiment découper l’histoire en tranches? P., 2014.
[3] Gilson E. Notes sur une frontière contestée // Archives d’histoire doctrinale et littéraire du Moyen Age. Année 33. P., 1958. P. 59—88.
[4] Представляется, что при написании этой книги Ле Гофф руководствовался теми же мотивами, которые иногда можно проследить в трудах А.Я. Гуревича, полагавшего, что «Средневековье — пасынок истории» и «историческая память обошлась с ним несправедливо», а что долг историка — восстановить справедливость. См.: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры // Гуревич А.Я. Избранные труды. Т. 2: Средневековый мир. М.; СПб., 1999. С. 84.
[5] Оба этих тезиса уже встречались и были подробно раскрыты в предыдущих исследованиях Ле Гоффа. Тот, кто рассчитывал найти в этой книге какие-то новые идеи, не обнаружит искомого: «Стоит ли кромсать историю?» — и автор честно предупреждает об этом во вступлении — это только «возвращение к уже затрагивавшимся ранее сюжетам».
[6] Харитонович Д.Э. Историк и время // Munuscula: к 80-летию Арона Яковлевича Гуревича. М., 2004. С. 9.
[7] Essais d’ego Histoire / Dir. P. Nora. P., 1987.
[8] Le Goff J. L’appétit de l’histoire // Essais d’ego-histoire / Ed. par P. Nora. P., 1987. P. 173—239.
[9] Так прозвали его друзья и ученики, выпустившие приуроченный к его уходу из Высшей школы социальных наук сборник рассказов и воспоминаний, название которого — «L’Ogre historien. Autour de Jacques Le Goff» — отсылает к предложенной Марком Блоком метафоре: историк, как сказочный людоед, следует за запахом человека.
[10] Это понятие ввел французский антрополог Марсель Мосс для обозначения традиционных телесных практик, передаваемых от человека к человеку и из поколения в поколение. См.: Mauss M. Les techniques du corps // Mauss M. Sociologie et anthropologie. P., 1934. P. 363—386. Рус. перевод: Мосс М. Техники тела // Мосс М. Общества, обмен, личность. М., 1996. С. 242—263.
[11] Этот термин, по словам Ле Гоффа, поначалу был сочтен «объясняющей панацеей, словом, дающим смысл истории» (аналогичную роль в свое время сыграло понятие «экономика» для марксистов), и позволил повернуть традиционную историю идей в новое русло (см.: Le Goff J., Roussellier N. Préface // L’histoire et le métier d’historien en France 1945—1995. P., 1995. P. 16). Однако вскоре он перестал удовлетворять историков из-за своей абстрактности, и они отправились на поиски альтернативы.
[12] Многие последователи Ле Гоффа занимаются не историей мышления и ментальности, а исторической антропологией, которая требует внимания не только к материальной культуре, но и к идеям, ценностям и чувствам, потому что исходит из предпосылки, что «человеческий фактор» (la condition humaine) тоже может быть объектом исследования.
[13] Наиболее полный список его трудов (на 1998 г.) можно найти в книге «L’Ogre historien. Autour de Jacques Le Goff» (P., 1998. P. 337—353). Более современный список его монографий опубликован на сайте музея Клюни URL: http: // www.musee-moyenage.fr/ressources/bibliographies/ bibliographie-jacques-le-goff.html., а список статей и сборников — на сайте основанной им исследовательской группы GAHOM:http://gahom.ehess.fr/index.php71018.
[14] В книге воспоминаний Ле Гофф признавался, что ему никогда не давался жанр рецензии; он всегда предпочитал рассказывать о прочитанных книгах: студентам, радиослушателям и телезрителям. См.: Le Goff J. Une vie pour l’histoire (Entretiens avec Marc Heurgon). P., 1996. P. 109.
[15] Mission Laïque Française — некоммерческая организация, основанная в 1902 г., целью которой является распространение французского языка и светской французской культуры.
[16] Le Goff J. Une vie pour l’histoire. P. 53.
[17] Ibid.
[18] Ibid. P. 15.
[19] Взгляды левого толка и неприятие режима Виши он проявлял в самом юном возрасте. Так, однажды, будучи еще подростком, он отказывался принять участие в торжественном марше в честь маршала Петена, за что впоследствии был лишен стипендии. О своем юношеском бунте он не без самоиронии рассказывает в автобиографической книге «Жизнь ради истории». См.: Le Goff J.Une vie pour l’histoire. Р. 29—30.
[20] Воскобойников О.С. Интервью с Жаком Ле Гоффом // Одиссей. Человек в истории. Рыцарство: реальность и воображаемое. М., 2004. С. 501.
[21] Причем следы классовой борьбы он прослеживает, например, в легендах артуровского цикла. См.: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр.; общ. ред. Ю.Л. Бессмертного; послесл. А.Я. Гуревича. М., 1992. С. 242.
[22] Despy G. Le Goff (Jacques). La civilisation de l’Occident médiéval // Revue belge de philologie et d’histoire. 1969. Vol. 47. № 3. P. 1005—1006.
[23] Le Goff J, Schmitt J.-Cl. Préface // Dictionnaire raisonné de l’Occident médiéval. P., 1999. P. V.
[24] Где он работал над своей первой статьей, посвященной чешскому студенчеству во французских университетах XIV в. (Le Goff J. Un étudiant tchèque à l’Université de Paris au XlVe siècle // Revue des études slaves. 1948. Vol. 24. P. 143-170).
[25] Le Goff J. Une vie pour l’histoire. P. 68.
[26] Ibid. P. 135.
[27] Так, например, в ноябре 2013 г. он опубликовал в газете «Le Monde» заметку «Отстаньте от президента!», в которой выразил поддержку Фрасуа Олланду. См.: Le Goff J. N’accablez pas le président! // Le Monde. 2013. 22 ноября (URL: http://www.lemonde.fr/idees/article/2013/11/22/ n-accablez-pas-le-president_3518429_3232.html).
[28] Le Goff J. Histoire et mémoire. P., 1988. P. 327.
[29] Amalvi Ch. Moyen Age // Dictionnaire raisonné de l’Occident médiéval / Dir. par Jacques Le Goff et Jean-Claude Schmitt. P.: Fayard, 1999. P. 801.
[30] По словам Ле Гоффа, Марсель Мосс «стал для него той закваской, какой <...> стал Дюркгейм для лучших историков межвоенного периода». Цит. по: ЛеГофф Ж. Другое Средневековье. Екатеринбург, 2002. С. 7.
[31] Который, впрочем, неоднократно подчеркивал, что не причисляет себя к структуралистам.
[32] Неоценимый вклад в разработку этой проблематики внес Жорж Дюби.
[33] Ле Гофф Ж., Трюон Н. История тела в Средние века / Пер. Е. Лебедевой. М., 2008.
[34] Ле Гофф Ж. Герои и чудеса Средних веков. М., 2011; Le Goff J. Un Moyen Âge en images. P., 2000.
[35] Le Goff J. La Naissance du Purgatoire. P., 1981. Рус. перевод: Ле Гофф Ж.Рождение чистилища. Екатеринбург. М., 2009.
[36] Так называл чистилище Лютер, упрекавший католиков за веру в «вымышленную» часть потустороннего мира, о которой не говорится в Писании.
[37] Le Goff J. Pour un autre Moyen Âge. P., 1977. Рус. перевод: Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада / Пер. с фр. С.В. Чистяковой и Н.В. Шевченко под ред. В.А. Бабинцева. Екатеринбург, 2000. Под обложкой этого сборника собрано 18 статей, написанных между 1956 и 1976 гг.
[38] Le Goff J. Les Intellectuels au Moyen Âge. P., 1957. Рус. перевод: Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в Средние века / Пер. с фр. А. Руткевич. Долгопрудный, 1997.
[39] Говоря о биографиях, нельзя не упомянуть книгу Ле Гоффа, посвященную Людовику IX Святому, которую сам автор со свойственным представителям школы «Анналов» неприятием этого жанра называл антибиографией. Эта работа поделена на три части, из которых биографией, то есть жизнеописанием святого короля, является только первая. Вторая часть книги, озаглавленная «Производство памяти о короле. А был ли Людовик Святой?», демонстрирует нам несколько разных образов Людовика, которые были сформированы официальными хрониками, житиями, работами иностранных хронистов; а в третьей части, которая называется «Людовик Святой, король идеальный и уникальный», Ле Гофф рисует читателю тот образ Людовика, который сложился у него после прочтения и сопоставления огромного количества повествующих о нем источников. Пытаясь реконструировать то, как Людовик воспринимал окружающую действительность, Ле Гофф пишет о его религиозности, об отношении к семье, к беднякам, к евреям. См.: Le Goff J. Saint Louis. P., 1996. Рус. перевод: Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой / Пер. с фр. В. Матузовой, предисл. М.И. Парамоновой, коммент. Д.Э. Харитоновича. М., 2001.
[40] Ле Гофф Ж. Другое Средневековье. С. 7.
[41] См.: Braudel F. Histoire et sciences sociales. La longue durée // Annales: ESC. Octobre-décembre. 1958. Vol. XIII. № 4. P. 725-753. Рус. перевод: Бродель Ф.История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории / Общ. ред. И.С. Кона. М., 1977. С. 114-142.
[42] Безусловно, христианство продолжает существовать и крепко стоит на ногах и сегодня, однако оно утратило ту монополию на определение господствующей в обществе идеологии, которая принадлежала ему в Средневековье.
[43] Ле Гофф Ж. Другое Средневековье. С. 8.
[44] Даже те ученые, которые скептически относятся к традиционной периодизации (или к периодизации вообще), все же признают ее дидактическую пользу: см., например: Gilson E. Notes sur une frontière contestée // Archives d’histoire doctrinale et littéraire du Moyen Age. Année 33. 1958. P. 86; Брагинская Н.В. Идея периодизации: миф-наука-учебник: фельетон на теоретическую тему // Одиссей. Человек в истории, 1998: Личность и общество: проблемы самоидентификации. М., 1999. С. 257.
[45] Например, во французских университетах сегодня преподают историю, опираясь на такой принцип периодизации: в 476 году с падением Римской империи закончилась Античность, в 1492 году с открытием Америки Колумбом - Средневековье, а в 1789 г. с Великой французской революцией - Новое время (le temps modem). Во французской историографии 1789 г. считается датой начала «новейшей» или «современной» истории (l’histoire contemporaine).
[46] Сама идея о делении времени на эоны, золотой, серебряный и другие века предысторична, она вытекает из наблюдений за природой, за тем, как каждый день рождается и умирает солнце, а каждый год обновляется природа. Несмотря на то что сегодня мы отошли от очевидного природного символизма и прямых параллелей, склонность к нему все еще проявляется в той тяге, которую мы питаем к периодизации, построенной по принципу «зарождение — расцвет — упадок».
[47] Тене Б. История и историческая культура средневекового Запада / Пер. с фр. Е.В. Баевской, Э.М. Береговской. М., 2002. С. 13.
[48] Amalvi Ch. Moyen Age // Dictionnaire raisonné de l’Occident médiéval. P. 790.
[49] С этим тезисом, кажется, без труда можно поспорить на немецком материале на примере Реформации, которая стала настоящим переломом в культурной (и, как следствие, политической) жизни и способствовала относительно быстрой эволюции самосознания. Что немецкие исследователи, конечно, и делают: См.: Mudrak M. Uber Le Goff, Jacques: Faut-il vraiment découper l’histoire en tranches? P., 2014 // H-Soz-uKult 26.09.2014 (URL:http://hsozkult. geschichte.hu-berlin.de/rezensionen/2014-3-191).
[50] Le Goff J. Faut-il vraiment découper l’histoire en tranches? P. 187.
[51] В этом с ним был полностью согласен, например, А.Я. Гуревич. См.:Гуревич А.Я. Вступительное слово. Из материалов круглого стола, проведенного в ИВИ РАН // Одиссей. Человек в истории, 1998: Личность и общество: проблемы самоидентификации. М., 1999. С. 253—254.
[52] Примером могут послужить работы Филиппа Бежара: Beaujard F. Un seul système-monde avant le XVIème siècle? L’océan Indien au cœur de l’intégration de l’hémisphère afro-eurasien // Histoire globale, mondialisations et capitalisme / Ed. par P. Beaujard, L. Berger, P. Norel. P., 2009; Idem. Les mondes de l’océan Indien. 2 t. P., 2012.
[53] В современной отечественной историографии подобные параллели между Римской империей, Парфянской державой, Кушанским царством и империей Хань смело проводятся, чудесной иллюстрацией чему может послужить вышедший недавно второй том «Всемирной истории», который называется «Средневековые цивилизации Востока и Запада». Само название подразумевает допущение, что и Китаю, и Корее, и Древней Руси довелось пережить свои Средние века. См.: Всемирная история: В 6 т. / Отв. ред. А.О. Чубарьян. Т. 2: Средневековые цивилизации Запада и Востока / Отв. ред. П.Ю. Уваров. М.: Наука, 2012.
