Terra Europa: интеллектуальное пространство московских
историков второй половины XIX века / Под общ. ред. Д.А. Цыганкова.

М.: Политическая энциклопедия, 2014. — 671 с. — 500 экз. — (Ubi universitas, ibi Europa).

Интерес историков к истории исторического знания, формированию и развитию исторических институций, разнообразию практик исторических исследований и к тому, как последние были организованы в социальном плане, как осуществлялась, например, коммуникация учителей и учеников, какие карьерные траектории были возможны для тех, кто занимался историей профессионально и как можно было «войти в профессию», каковы были критерии включения, — вполне объяс­ним и предсказуем совершенно независимо от того, разделяется ли он кем-либо за пределами сообщества, это «собственная история», интерес к которой вполне самодостаточен. Такого рода исследованиям присущи черты, отнюдь не столь час­то встречающиеся в работах, посвященных другим сферам прошлого, — знание «изнутри», многоуровневое понимание того, как устроены сейчас аналогичные изучаемым в прошлом процессы, наличие личного опыта, обеспечивающего чувствительность к деталям, кажущимся незначительными для постороннего взгляда. Следует отметить, что подобные исследования имеют высокую методологическую ценность — они учат ставить вопросы, которые оказываются продуктивными применительно и к другим исследовательским областям, стимулируют изучение истории институций и сообществ, более далеких от непосредственного опыта авторов.

Одной из таких работ является и рассматривае­мая публикация. Она имеет сложный состав: включает в себя авторское исследование Д.А. Цыганкова о сооб­ществе московских всеобщих историков во второй поло­вине XIX столетия, публикацию «Моих воспо­минаний» В.И. Герье, дневника ученика В.И. Герье, М.С. Корелина, за 1888—1896 гг. и переписки Герье с Корелиным, хронологически охватывающей практически всю научную жизнь последнего, с 1881 по 1898 г. Владимир Иванович Герье (1837—1919) — центральная фигура в истории формирования московской школы всеобщих историков. Если его собственно исследо­вательские заслуги не очень велики, то вне всяких сомне­ний значимость его педагогической и научно-орга­низационной роли. Уже к 1880-м гг. он стал патриархом исторического от­деления Московского университета, во многом этому способствовало то вполне случай­ное обстоятельство, что его учителя и старшие коллеги не отличались долголетием — Грановский умер довольно молодым, в 1855 г., недавно избранный на должность декана, его коллега, биограф и преемник по кафедре Кудрявцев скончался в следующем году, приглашенный из Казани Ешевский ушел из жизни в 1865 г. Таким образом, еще совсем молодым Герье стал старшим в коллегии преподавателей всеобщей истории в Московском университете, а с кончиной в 1879 г. Соловьева — и старейшиной всего исторического цеха.

Укрепление административных позиций Герье пришлось на время окончательного закрепления истории в качестве академической исследовательской дисциплины, одной из основных в системе научного знания. Как отмечает Цыганков, в это время университетам удалось монополизировать «право на вхождение в профессию историка» (с. 18), можно уточнить, что именно в это время понятие «профессионального историка» получает свое содержательное наполнение. Отныне это «человек, вошедший в профессию под руководством профессоров историко-филологических факультетов университетов в процессе обучения в нем» (с. 18).

Сам Герье в этом отношении предстает фигурой промежуточной — он одновременно и старейшина сообщества, и судья, чей голос имеет если не решающее, то очень большое значение в определении того, является ли данная конкретная работа исторической или нет, является ли ее автор историком или же он не может быть принят в качестве члена «цеха». В то же время его понимание роли истории как университетской дисциплины определяется скорее опытом предшествующих поколений, университетский курс истории должен иметь воспитательное и образовательное значение, не только и даже не столько формировать научные знания у слушателей, сколько быть наставлением, преподанием исторического опыта.

Это противоречие в требованиях Герье будет разрешать через систему семинарских занятий, нацеленных на подготовку исследователей и одновременно выстраивающих неформальные контакты между участниками (значимо, например, то обстоятельство, что семинары профессор проводил у себя дома), и через разграничение общих курсов, предназначенных для студентов первых курсов, еще до специализации (по уставу 1884 г. специализация приходилась на 3—4-й курсы, до этого будущие филологи и историки слушали дисциплины совместно) и углубленных, предназначенных для тех, кто выбрал историческое направление. В рассматриваемом издании приведен целый ряд примеров, демонстрирующих, что тот компромисс, который выстроил Герье, перестал устраивать его учеников — понимание исторической науки менялось, «всеобщая история» уходила в прошлое, сменяясь специальными исследованиями. Теперь область преимущественных интересов Герье понималась скорее как сфера популяризации, «обзоров» — сам профессор «держался на правах старейшины, но терял исследовательское реноме» (с. 60). Даже для тех учеников, которые не только не пытались встать в оппозицию к учителю, но всячески опирались на него и составляли его академическую клиенте­лу, было характерно расхождение в этом отношении со взглядами учителя. Так, М.С. Корелин в письмах к учителю из своей зарубежной командировки для приготовления к профессорскому званию весьма критически отзывался о чтении лекций в Берлинском университете, в частности по поводу Трейчке и Дельбрюка — курс первого определялся как предназначенный, «по-видимому, для политичес­кого воспитания юношества» (с. 524, письмо от 17/29 ноября 1885 г.) — отзыв, вроде бы должный прийтись по душе московскому профессору, весьма негативно относившемуся к попыткам привнести «политику на кафедру», однако Герье в ответ встает на защиту берлинских преподавателей, так что Корелину в дальнейшем приходится смягчать свои отзывы (см. с. 526—533). Тем не менее для Корелина первостепенным критерием оценки преподавания оказывается уровень читаемых специальных курсов, семинаров; в еще большей мере это можно сказать о других, куда менее приверженных к быстро устаревающим, по их мнению, взглядам наставника учениках Герье, таких, как П.Г. Виноградов или Н.И. Кареев. При всем различии их научных подходов понимание ими исторической науки и того, как должны выглядеть научные исследования, быстро отдалялось от присущего Герье. В этом отношении показательно, что Герье потерпел неудачу в попытке подготовить себе преемника по кафедре — наиболее близкий к нему по взглядам Корелин, в котором Герье видел своего продолжателя, умер в 1899 г., в весьма раннем возрасте, кафедру занял Р.Ю. Виппер, который хотя и являлся учеником Герье, но пребывал в конфликте с учителем как по личным причинам, так и из-за радикального расхождения в представлениях об истории как науке.

Как уже отмечалось, Герье сложно назвать глубоким и оригинальным ученым, чьи воззрения могли бы лечь в основание программы научных исследований — «московская школа» возникла и развивалась как сообщество, связанное лишь общей подготовкой, общими навыками преподавания и исследовательской работы. Герье создавал сеть учеников, добывая для них министерские или университетские стипендии и денежные пособия, организуя научные стажировки, проводя на освободившиеся должности в провинциальных университетах и в Москве. Существенную роль в этом плане играли Высшие женские курсы — в особенности в первый период их существования как частного начинания под руководством Герье (1872—1888): чтение лекций на них давало его ученикам не только опыт университетского преподавания, но и существенную материальную поддержку и репутационнные приобретения, в том числе знакомства в московском «хорошем обществе» (девушки из него составляли значительную часть слушательниц). Другим важным репутационным приобретением было сближение с другими членами профессорской корпорации, также читавшими лекции на курсах, — молодые ученики Герье благодаря этому меняли статус «учеников» на младших членов корпорации, что облегчало их дальнейшее вхождение в университет.

Разногласия и конфликты между членами «московской школы» могли быть очень остры, они оказывались способны навсегда развести между собой отдельных ее членов, но в чем они были практически всегда согласны — это в противопоставлении себя иным, сознанием и культивированием своей принадлежности к сообществу. Так, в начале XX столетия один из учеников Герье, Е.Н. Щепкин, писал другому ученику, П.Н. Ардашеву: «“Москвич” для меня понятие не романтическое, а реальное. Все мы знаем, что получить степень в Москве магистранта или доктора совершенно не то, что те же имена в других университетах. Особенно по истории» (с. 165). Не менее показательны — правда, не столько на уровне прямых высказываний, сколько интонационно — дневниковые записи Корелина тех лет, когда он был уже избран экстраординарным профессором и почувствовал укрепление своего статуса. В заметках, оставленных им об археологических съездах, примечателен не только слабый интерес к коллегам из провинциальных университетов (по вполне понятной логике, это они должны интересоваться положением дел в центре, быть заинтересованными в том, чтобы донести свои интересы, свои представления до него), но и оценивающий взгляд — наблюдатель в лице Корелина не сомневается в своем праве выносить вердикт. Встреча же с петербуржцами — единст­венный раз, когда автор реагирует враждебно и обеспокоенно, записывая: «...Платонов — чистенькая ничтожность, университетский чиновник, но обладает уже свитой: Середонин, Пресняков, Соболевский — тупой нахал» (с. 355).

Петербург выступает центром, по меньшей мере сопоставимым по возможностям в академическом мире с Москвой, — и потому Корелин, только что столь нелестно аттестовав петербургскую делегацию, тем не менее заводит разговор с Платоновым об Академии и отмечает: «…академия ко мне не так враждебна, как я думал» (с. 358).

Сочетание обстоятельного авторского введения и разнообразных по жанровой природе текстов — воспоминаний, дневника, переписки — создает достаточно объемную картину функционирования сообщества московских всеобщих историков в годы наибольшего влияния Герье, с начала 1880-х и до середины 1890-х гг. Вмес­те с тем заметна и слабость, внутренне присущая той системе, которую выстроил Герье, — покоящаяся на личных связях, она страдала от недостатка способности привязывать к себе: профессор был человеком не только с тяжелым характером, но и весьма закрытым — даже наиболее близкий к нему Корелин в дневнике неоднократно отмечает свои опасения по поводу того, как относится к нему учитель, не произошло ли охлаждение и т.п. По мере того, как профессор старел и как поднимался статус его учеников, последние все в меньшей степени были склонны идти на уступки и терпеть эмоциональные издержки в общении с бывшим наставником, тем более что эмоциональное было сопряжено с репутационным. Так, напряженные отношения вышли на поверхность в период основания Исторического общест­ва при Московском университете, когда из-за обсуждения списка членов, предложенных Виноградовым, Герье заявил Милюкову: «Вы забываете, где вы и с кем вы [говори]те» (с. 380, запись от марта 1894 г.). Герье никогда не отличался деликатностью характера, но теперь у его выросших учеников становилось все меньше резонов терпеть подобное. Впрочем, вплоть до 1904 г. эти противоречия оставались по большей части подспудными, достаточно явный характер конфликт приобретет уже в обстановке политизации, предшествующей революции 1905 г., когда прежние противоречия приобретут политическое обрамление. В итоге Герье утратил значительную часть своего влияния в университете и историческом сообщест­ве; он все больше воспринимался как «переживший себя», почитаемый за былые заслу­ги, но не способный мирно принять свою изменившуюся роль. Впрочем, незави­симо от личных отношений, во многом им лично созданная «московская школа» стала легко узнаваемым научным и педагогическим феноменом, чьи методы пре­по­давания вышли за пределы всеобщей истории и были восприняты специалиста­ми по истории отечественной, и принадлежность к этой школе определяла и последующие поколения учеников, теперь уже научных «внуков» и «правнуков» Герье.