Ю.М. Лотман, почитаемый автором книги, о которой пойдет речь^[1], редко писал рецензии. Но одна книга его, видимо, сильно задела, так что заставила написать отзыв, выразительно озаглавленный «В толпе родственников»^[2]. Поразительным образом подзаголовок книги С. Экштута вызывает в памяти это название.

По видимости книга его посвящена Иннокентию Анненскому, но по сути — совсем иному. Взглянем на ее содержание объективно, с помощью цифр. Первая часть посвящена именно что родственникам — деду и отцу героя книги. Вторая примерно наполовину — состоянию среднего и высшего образования в России во второй половине XIX в. с некоторым применением к биографии Анненского. Вторая половина уже подходит к его личности ближе. Но третья часть снова уходит совсем в сторону, так что даже непонятно, зачем она в книге, — это глава о последнем русском императоре и его семейных делах. Лишь последняя, четвертая часть достаточно конкретно связана с «Поэтом на директорском поприще» (так названа одна из ее глав).

Но даже там, где вроде бы Анненский присутствует, на самом деле о нем говорится очень мало. Обратимся ко второй половине второй части, о которой только что сказали, что она в значительной степени посвящена его личности. Она состоит из четырех глав.

Первая, называющаяся «Учитель “Инокеша” и гимназисты», насчитывает 18 страниц, из которых Анненскому напрямую посвящена половина, остальное занимают похвалы казенной квартире директора гимназии, описание состояния преподавания древних языков в годы службы Анненского учителем и изменения этого состояния при Лорис-Меликове, контрреформ Александра III и деятельности И.Д. Делянова, печальной судьбе Ф.Ф. Бычкова, виновного «в развращении трех воспитанников 11-ти и 13-ти лет “посредством развития в них бесстыдными действиями порочной наклонности к мужеложству”» (с. 194). Все это полезно для читателя, а иногда даже и ново для специалиста, не занимающегося непосредственно этими темами. Во второй главе 9 страниц отведено брату И.Ф., известному народнику Николаю Федоровичу и только 4 — путешествию И.Ф. в Италию. Следующая глава посвящена истории Коллегии Павла Галагана, украинофильству в ней и конфликту Анненского с почетной попечительницей Е.В. Галаган, а также анализу того, чем должность директора гимназии была для Анненского лучше, чем предложенная должность окружного инспектора. Ну, а о содержании последней главы можно судить уже по ее названию: «Действительный статский советник».

Понятно, что любой биограф имеет право на собственную точку зрения относительно своего героя. Но не слишком ли приземлен и погружен в быт Анненский, скажем, во время итальянской поездки? Теперь его письма из Италии к жене полностью опубликованы, даже дважды^[3], и всякий может судить, что в них главное. Для С. Экштута — усталость туриста, которому надоедает смотреть на итальянские красоты, и он, ведя денежные подсчеты, увлекается шопингом (с особым экскурсом в историю носимых его героем галстухов^[4]) и характеризует обслуживание в кафе. Но ведь для большинства, особенно для тех, кто помнит, что письма пишутся для жены, ждущей именно таких подробностей, а вовсе не художественных впечат лений, важнее иные впечатления: «Сегодня в церкви св. Петра я буквально чуть не заплакал от восторга. <…> В него влагали искусство и душу два гения, десятки талантов, разные идеи и планы слились в нем, но ты чувствуешь везде и во всем одного Бога любви, красоты, ума. <…> Особенно хороша микельанджеловская “Pieta”. Богоматерь совсем молодая, у нее на коленях мертвый Христос. Глядя на эту статую, забываешь, где стоишь, забываешь, что видел раньше» (с. 92). Да, собственно говоря, сам Анненский объяснил свое отношение: «Замечательно, что забываешь: и цену (250 милл[ионов]), и время, и роскошь (229 мрам[орных] колонн, 503 travertin’овых), и величину (187 метров длины), — и видишь только красоту и гармонию, доходящую до какой-то музыки форм» (с. 92). Таковы же описания венского собора Св. Стефана (который станет местом действия одного из стихотворений Анненского), итальянской природы, падуанских и флорентийских церквей, музея Сан-Марко, фресок Джотто и Чимабуэ в Ассизи, Колизея и римских ката комб и т.д. Держа в голове вес и меру, Анненский пишет о гармонии. С. Экштут — о весе и мере.

Собственно говоря, не так уж часто приходится с автором решительно не соглашаться. Наверное, видеть во взятках чиновников дореформенной России законный доход (см., например, с. 41—45) можно, но как-то уж очень не хочется. Наверное, можно полагать, что, выделив погибшим на Ходынке 2000 рублей из собственных средств (с. 263), императорская чета исполнила свой долг перед затоптанными по халатности своей же администрации людьми, пока не посчитаешь, что на каждого покойного пришлось примерно по полтора рубля. Но, повторим, в этом и подобных случаях упрекнуть автора невозможно. Едва ли не единственный случай решительного несогласия — фраза: «Анненский покинул столицу Российской империи и отправился на одну из ее окраин» (с. 216). Куда же его забросила судьба? В Ташкент, на Камчатку, в Царевококшайск? Нет, в Киев. Киев — третий по значению город империи, мать городов святорусских, и игра на словах «окраина — Украина» тут вовсе не к месту, потому что никакой Украины в 1891 г. не было. Хорошо это или дурно — не здесь обсуждать, и пользу или вред украинофильства тоже, но характеристика Киева как провинции и даже окраины — чистое недоразумение.

В общем, перед нами сборник самых неожиданных сведений из истории России второй половины XIX и начала XX вв. Так, на с. 141 мы получаем информацию о том, сколько в Петербурге было заведений «распивочно и на вынос», а на с. 148— 149 — сколько в городе было публичных домов и проституток. Полезные сведения? Любопытные, по крайней мере. Только при чем тут Анненский, не замеченный ни в пьянстве, ни в посещении борделей?

Вернемся к названной в начале рецензии Ю.М. Лотмана. Она подвергает жестокой критике книгу Г.П. Шторма «Потаенный Радищев» с точки зрения специалиста по творчеству А.Н. Радищева. Автор должен признаться, что не раз перечитывал книгу Шторма и отчасти учился по ней, даже отзыв Лотмана не заставил окончательно в ней разочароваться. Шторм учил не пренебрегать никакими вроде бы даже случайными связями — родством и свойством, соседством, беглыми упоминаниями, устными легендами. Да, для верного понимания Радищева они давали немного, но для понимания истории, обойденной вниманием советских специалистов, — много. Кто знает, может быть, со временем книга С. Экштута войдет в круг таких трудов. Ну, а тот, кого интересует Анненский-поэт, имеет другие книги, которым ныне разбираемая не помешает.

Характерной чертой нынешнего этапа книгоиздательской деятельности является регулярное обращение к творчеству забытых поэтов (прозаиков тоже, хотя и реже). Серии «Малый серебряный век» и «Серебряный век. Παραλιπομένων» издательства «Водолей», «Real Hylaea» московского издательства «Гилея», «Библиотека авангарда» интернет-издательства «Salamandra P.V.V.», ряд других изданий, среди которых отметим одесские, помогают создать иную перспективу русской поэзии первой половины ХХ в. (с захватом, конечно, некоторого времени как назад, так и вперед), чем та, к которой мы привыкли. Загадочный Артур Хоминский, о котором почти ничего не известно, погибший при бомбежке в первые дни войны Владимир Щировский, горбатая княжна Наталья Кугушева (сразу две книги), Василий Федоров, которого даже специалисты долго путали с советской знаменитостью, Варвара Монина, спутница Есенина Екатерина Эйгес — имен можно назвать еще очень много.

Вряд ли можно было ожидать, что такие книги будут выходить массовыми тиражами. Например, серия «Малый серебряный век» издается всего в 100 экземплярах. Но серия «Серебряный пепел» издательства «Мнемозина», памяти которой посвящен наш обзор, в этом отношении побила все рекорды. На ее книгах указаны тиражи в 4, 7, 10, 12 экземпляров. Только в последние годы существования тираж поднялся до 15 экземпляров. Всего в серии в 2005—2015 гг. вышло 29 книг. Для начала представим их в порядке хронологии появления в свет: «Зверинец звезд» Григория Ширмана (2008); «Небесный хор» Николая Белоцветова (2009); «Мертвое “да”» Анатолия Штейгера (2009); «Голое небо» Николая Максимова (2009); «Прошлогодняя синева» Всеволода Курдюмова (2010); «Земное чрево» Александра Рославлева (2010); «Милосердная дорога» Вильгельма Зоргенфрея (2010); «Парящий полет» Лазаря Бермана (2010); «Чужая весна» Веры Булич (2010); «Голубые панталоны» Александра Беленсона (2010); «Одинокий прохожий» Георгия Раевского (2010); «Невидимая птица» Лидии Червинской (2011); «Капризная Муза» Варвары Вольтман (2011); «Темный круг» Филарета Чернова (2011); «Порхающая душа» Лидии Лесной (2011); «Пленная воля» Сергея Рафаловича (2011); «Две крови» Е. Стырской и Э. Германа (2012); «Трудный жребий» Екатерины Галати (2012); «Кому повем?» Ал. Вознесенского (2012); «Полынь-звезда» Анны Радловой (2012); «Черный фрак» Владимира Винкерта (2013); «Флейты Осени» Эриха Голлербаха (2013); «Снежный сад» Николая Мешкова (2014); «Напрасная нежность» Владимира Смиренского (2014); «Сердце ночи» Михаила Лопатто (2015); «Гроздь золотая» Любови Копыловой (2015); «Овал портрета» Димитрия Кузнецова (2015); «Куцые писи» Михаила Андреева и Макса Жижмора (2015) и «Золотое коромысло» Александра Китаева (2015).

Все издания очень изящны, небольшого формата, в твердом переплете с серебряным тиснением, на хорошей бумаге, со скромной, но достойной дизайнерской работой. Это тем более приятно отметить, что местом издания обозначены Рудня Смоленской области и соответствующий областной центр, не замеченные в пропаганде русской литературы, особенно подобного типа. В 2012 г. был выпущен указатель изданных к тому времени книг. Организаторы и издатели серии — Виктор Кудрявцев и Сергей Ковнер, они же (особенно первый) нередко выступали как составители и комментаторы издаваемой продукции.

В планах довольно неожиданно прекратившейся серии остались сборники Мальвины Марьяновой, Вениамина Кисина, Владимира Василенко, Льва Моносзона, Павла Сухотина, Николая Ашукина, Льва Никулина, Николая Животова, а также «Поэма Серебряного века» и «1001 поэтесса Серебряного века» (по нашим сведениям, она будет выпущена в другом издательстве).

Что в этой серии ново? Никогда не выходили в свет отдельным изданием стихи Филарета Чернова, и книга «Мнемозины» тут абсолютно первопроходческая. Единственная посмертно изданная книга стихов рано умершего Н. Максимова известна скорее из-за предисловия Б.М. Эйхенбаума, чем из-за никогда не переиздававшихся стихов. Вс. Курдюмов был довольно плодовит, но книги его не издавались с 1915 г. А. Рославлев последнюю настоящую книгу стихов выпустил еще раньше, в 1912 г. (если не считать трех «новых сказов к стихах» 1915 г.), и больше у него ничего не увидело света. У «малютки Бермана» (как его нарек едкий Ходасевич) после книг 1915 и 1921 гг. отдельных изданий не было. Вера Булич за 20 лет с 1934 по 1954 г. издала 4 книги стихов, этим все и ограничилось. Александр Беленсон за 25 лет с момента выхода своей последней книги стихов так ни одной больше и не выпустил. Никаких посмертных книг Георгия Раевского не было — только три прижизненных. То же самое относится и к Лидии Червинской. У Лидии Лесной-Шперлинг последняя прижизненная книга вышла в 1922 г. в Барнауле, а потом до смерти в 1972 г. — ничего. А после смерти ее путали с другой Лидией Лесной. Не было посмертных изданий у довольно много издававшегося при жизни С. Рафаловича и у мало печатавшейся Е. Галати (две книги стихов), у Ал. Вознесенского (Бродского) и В. Винкерта, Н. Мешкова и В. Смиренского, Л. Копыловой и Д. Кузнецова, у М. Андреева, М. Жижмора, А. Китаева (и он представлен стихами, в прижизненные книги не входившими, то есть абсолютно новыми для читателей).

Стихи Григория Ширмана серия «Серебряный пепел» представила первой, хотя сборник 2012 г., изданный «Водолеем», несравненно полнее. С Белоцветовым рудненских издателей опередил Ф. Поляков, выпустивший гораздо более полную книгу (Peter Lang, 2006). Посмертная книга стихов А. Штейгера была выпущена в Нью-Йорке в 1982 г., по рудненская ее превосходит. В свою очередь, внимательному читателю Штейгера невозможно будет обойтись без цюрихского издания 2008 г., подготовленного Ф.-Ф. Ингольдом. Сборник Зоргенфрея был первым посмертным (хотя его стихи помнились многим), и вышедший через три года сборник под редакцией А.А. Шелаевой лучше только тем, что там помещен перевод герде ровского «Сида». Как бы в качестве компенсации сборник, изданный в Руд не, перепечатал первопроходческую и лучшую до сих пор статью Л.Н. Черткова о поэте. «Мутное вино» Е. Стырской, единственная ее прижизненная книга стихов, была переиздана еще в 1987 г. в Челябинске, но в «Серебряном пепле» сделана лучше. А стихи ее мужа Э. Германа (впоследствии юмориста Эмиля Кроткого) и вовсе после смерти не перепечатывались. Несколько раз посмертно издавались произведения А.Д. Радловой, лучший сборник вышел под редакцией А. Эткинда (1997), но полнее — Рудненский. Библиофильские стихи Э.Ф. Голлербаха несколько раз репринтно переиздавались в наши дни, но такого полного издания до сих пор не было. Наконец, одновременно с изданием М. Лопатто в «Водолее» была выпущена его книга под редакцией Стефано Гардзонио. У каждого издания есть свои преимущества.

Таким образом, провинциальные любители, которым даже добраться до московских библиотек трудно, за 7 лет собрали солидную библиотеку неизвестных поэтов, каждому из которых теперь добросовестный исследователь должен будет найти место в литературной иерархии, а не делать вид, что таких литераторов не существовало.

Все ли они будут в этой гипотетической иерархии на верхних ступенях? Да нет, конечно. Но, как любил говорить Н.И. Харджиев: «В поэзии что рубль, что пятак — все едино, лишь бы не фальшивый». А фальшивых здесь, пожалуй, и нет. Над кемто можно и посмеяться, и уличить в безвкусице, манерности, вторичности, но ведь и Северянина, несомненно перворазрядного, сколько в таком уличали. Кое-что из этих качеств просто входило в канон той поэзии, в русле которой писали переиздаваемые авторы. Меняется время, и кому-то кажется невыносимо скучным Вячеслав Иванов, однообразным Бальмонт, манерной Ахматова, истерически накручивающей себя Цветаева. Но история литературы должна точно фиксировать, а не давать вкусовые оценки. Безусловно, они будут, и без этого не обойтись, но минимизировать их есть первейшая обязанность историка литературы.

В этом смысле «Серебряный пепел» дает нам уроки того, что временами даже «третий сорт не хуже первого» (едкая фраза Чуковского, которую повторяют составители), — дело важное и полезное. Кто знает, куда повернется течение литературы. Так что приходится только пожалеть, что по каким-то причинам издание серии прекратилось. И тут вряд ли можно найти лучшие слова, чем классические: «Не говори с тоской: их нет; но с благодарностию — были». Тем более, что издатели серии живы и здоровы, деятельность же свою предполагают вести в других формах.