(к блокам «Достоинство как философское, историческое и правовое понятие» и «Кодексы чести и достоинства в поведенческих практиках России XVIII–XX веков»)

Nikolay Poselyagin, Tatiаna Weiser. From the Editors (regarding the «Dignity as a Philosophical, Historical and Legal Concept» and «Codes of Honor and Dignity in the Behavioral Culture of Russia from the 18th — 20th Century» sections)

В двух блоках, открывающих этот номер «НЛО», публикуются материалы конференции «Достоинство как историческое понятие и центральная категория нашего времени», организованной «НЛО» и ЕУСПб и прошедшей в Москве в начале июня 2017 года. И на конференции, и в этих подборках проблематизируется один из ключевых философских и политических терминов в нынешней повестке дня. О сохранении или возрождении достоинства целых наций сегодня говорят политики разных стран; реакцией на унижение достоинства (а также чести) объясняют свои действия общественные движения самой различной направленности и радикальности; а индивид задается вопросом: как сохранить свое собственное, индивидуальное достоинство в тех или иных политических, идеологических и информационных контекстах, в которых он пребывает? И хотя вокруг понятия «достоинство» в последние два десятилетия уже сложилось значительное исследовательское поле, его острая социальная и политическая востребованность сегодня показывает, что разговор о нем далеко не исчерпан.

Прежде всего необходимо определиться с самим семантическим наполнением этого термина — тем более, что его все активнее употребляют «по умолчанию», нерефлексивно, как нечто само собой разумеющееся. У понятия «достоинство» — довольно древняя традиция истолкования, восходящая к античности, и за две с половиной тысячи лет своего бытования в европейской культуре это понятие обрело множество коннотаций, в том числе и конфликтующих друг с другом, и прямо друг другу противоречащих. Без разъяснения этих смыслов, зачастую не выражаемых явно, но оттого не менее влиятельных, невозможно прийти к какому-либо взаимопониманию и мирному разрешению конфликта — по сути, говорящие о своем и чужом достоинстве нередко разговаривают друг с другом на разных языках. Подобное взаимное непонимание имеет далеко идущие последствия: различные импликации достоинства как правового термина могут приводить к судебным и законодательным решениям, противоречащим демократическим нормам и правам человека, а различные импликации достоинства как политической категории способны провоцировать кровопролитные конфликты.

В первом из двух предлагаемых читателю блоков, «Достоинство как философское, историческое и правовое понятие», рассматриваются наиболее общие установки, связанные с этой категорией, и пунктирно намечается ее эволюция в европейской культуре. Современный классик, исследующий понятие «достоинство», Авишай Маргалит, в открывающем блок философском эссе определяет, какие коннотации это понятие имеет в сегодняшнем западном мире, какие семантические области задействует и какие социокультурные практики порождает / обусловливает. Он видит две опасности: с одной стороны, обожествление абстрактного и универсального Человека как обладателя атрибутов, изначально приписывавшихся Богу, создает культуру господства; с другой стороны, сентиментальный взгляд на людей как на потенциальных жертв рождает культуру виктимизации. Возможный выход из этого положения он видит в том, чтобы обосновывать уважение к людям самой их принадлежностью к человеческому роду, вынося за скобки все иные импликации. И.Е. Суриков возвращается к самым истокам традиции употребления «достоинства» — к древнегреческой и древнеримской культурам. Он показывает, как вокруг этого термина складывался тот противоречивый семантический комплекс, который повлиял на всю дальнейшую европейскую культуру. Во второй половине блока внимание переносится на российскую культуру Нового времени. Елена Марасинова и Ксения Черкаева рассматривают сложную эволюцию этого термина (и ряда связанных с ним политических и правовых категорий) с начала XVIII века до постсоветского периода. Они показывают, как на протяжении этого времени категория «достоинство личности» долго балансировала между правовой и этической сферами и в конечном счете вобрала в себя эклектичный набор признаков их обеих.

Второй тематический блок, «Кодексы чести и достоинства в поведенческих практиках России XVIII–XX веков», тоже сосредоточивает внимание на российской истории. Лариса Никифорова и Анастасия Васильева демонстрируют, как категория достоинства в русской дворянской культуре XVIII века смыкается с категориями благородства и социального статуса. На визуальном и пластическом материале — позах и жестах, изображенных на портретах того времени и использующих кодифицированные хореографические позиции французской балетной школы, — авторы показывают, как достоинство и (дворянское) благородство получают телесное воплощение, а их носители буквально воплощают собой эти понятия. Олег Проскурин выявляет универсальность функционирования категории достоинства в дворянской культуре XIX века, когда телесный опыт достоинства и благородства был впитан уже достаточно глубоко. На примере Пушкина, оскорбленного слухами, будто бы он «был отвезен в Тайную канцелярию и высечен», и замышлявшего ответный акт тираноубийства (убийства Александра I, с которым он ассоциировал эти слухи), автор показывает, как кодекс защиты чести и достоинства от позора предопределяет политическое поведение и поэтическое высказывание. Наконец, Алексей Попов исследует опыт другой эпохи, казалось бы, совершенно иного рода, — опыт туристов из СССР 1950–1980-х годов, выезжающих за рубеж. Автор демонстрирует, как в период холодной войны категории «честь» и «достоинство», к тому времени получившие отчетливую моральную окраску (что также подробно исследовано Ксенией Черкаевой), использовались советскими идеологами и функционерами советской бюрократической системы в качестве инструментов психологического влияния и подавления, идеологического и политического контроля.