Алексей Попов

 

(Крымский федеральный университет им. В.И. Вернадского; доцент кафедры истории России; кандидат исторических наук) 
Aleksei Popov (V.I. Vernadsky Crimean Federal University; associate professor; PhD)
popalex79@mail.ru 

Ключевые слова: международный туризм, культурная дипломатия, пропаганда, мораль, социальный контроль, психологический климат, КГБ, Советский Союз
Key words: international tourism, cultural diplomacy, promotion, morals, social control, psychological climate, KGB, Soviet Union

УДК/UDC: 94 (47).084.9

Аннотация: Статья посвящена анализу социально-психологических и морально-этических аспектов поездок советских туристов за рубеж и основана на сравнении повести Юрия Полякова «Парижская любовь Кости Гуманкова» (1991) с архивными и опубликованными историческими источниками по этому сюжету. Автор пытается установить, каким образом этические категории «честь» и «достоинство» использовались советской стороной в качестве инструментов влияния, контроля, идеологического противостояния с капиталистическими странами в период холодной войны. В этом контексте охарактеризованы применявшиеся в 1950—1980-е годы социально-психологические способы коллективного взаимодействия и (само)контроля за поведением советских туристов во время их путешествий в зарубежные страны. На основании использованных источников был сделан вывод о частичной эффективности этих механизмов, которые повышали общий уровень соблюдения дисциплины в коллективе советских туристов, но не делали его абсолютным.

Abstract: This article analyzes the social and psychological, as well as the moral and ethical, aspects of trips taken by Soviet tourists abroad on the basis of a comparison between Yuri Poliakov’s story “The Parisian Love of Kostia Gumankov” (1991) and archival and published historical sources on this subject. The author attempts to establish how exactly the ethical categories “honor” and “dignity” were used on the Soviet side as instruments of influence, oversight, and ideological resistance vis-à-vis capitalist countries during the Cold War. In this context, he characterizes social and psychological means of collective cooperation and (self-)oversight of the behavior of Soviet tourists traveling abroad. On the basis of the sources utilized, the author reaches a conclusion as to the partial effectiveness of these mechanisms, which raised the general level of discipline among Soviet tourists but did not achieve absolute success.

 

С повестью Юрия Полякова «Парижская любовь Кости Гуманкова» (1991) автор этой статьи впервые познакомился на самом закате советской эпохи, когда она была издана массовым тиражом в популярной серии «Библиотека для чтения» [Поляков 1991]. Однако спустя 25 лет, работая над научной монографией по истории советского выездного туризма [Орлов, Попов 2016], нам пришлось неоднократно перечитать это произведение, являющееся достаточно известной литературной рефлексией, посвященной феномену «руссо туристо» — советского человека за границей. В итоге был сделан вывод, что в этой повести Юрию Полякову удалось запечатлеть основные (пост)советские стереотипы, связанные с поездками за пресловутый «железный занавес». Здесь достаточно достоверно описывается сложный и во многом коррумпированный механизм распределения турпутевок, наиболее колоритные типажи выезжавших за рубеж, последствия кросскультурного шока от соприкосновения с зарубежной действительностью, социально-психологические взаимоотношения внутри советской туристической группы, а также различные «теневые» практики с участием граждан СССР за границей. Как показала длительная работа с архивными документами и другими источниками, этот якобы относящийся к 1984 году [Поляков 2010: 18] литературный травелог в значительной степени отражает историческую действительность. Описание французских приключений вымышленного советского инженера Кости Гуманкова, включающее личный опыт зарубежных поездок в поздний советский период самого Полякова и рассказы его знакомых на эту тему [Поляков 2017: 157], вполне может стать основой для реконструкции некоторых этических и экзистенциальных коллизий зарубежного (выездного) туризма в позднем СССР.

 

Претендент в лабиринте: отбор «достойных»

Поскольку каждый выезжавший за рубеж в контексте реализации советской культурной дипломатии эпохи холодной войны рассматривался как своеобразный «полпред» и «промоутер» своей социалистической Родины[2], особое внимание всегда уделялось комплектованию туристических групп и предварительной подготовке их участников. Среди прочего большое значение придавалось морально-нравственным качествам претендентов на выезд. В идеале они должны были представить всему миру максимально привлекательное «человеческое лицо советского социализма» [Горсач 2010: 368]. В инструктивном письме о подготовке советских туристов к поездке за границу говорилось:

В качестве туристов необходимо отправлять за границу лиц, имеющих достаточный жизненный опыт, политически зрелых, безупречных в личном поведении, умеющих высоко держать за рубежом честь и достоинство советского гражданина, строго хранить государственную тайну, способных в возможных беседах с иностранцами грамотно и доходчиво разъяснять и активно пропагандировать успехи в хозяйственном и культурном строительстве, повышение материального благосостояния советских людей[3].

Среди достаточно внушительного пакета выездных документов, который собирал потенциальный вояжер, оценку его морального облика должна была содержать справка-характеристика с места работы. Согласно утвержденной в 1967 году «Инструкции о порядке оформления документов, связанных с выездом советских туристов», характеристика должна была отражать политические и моральные качества человека, его отношение к труду, участие в общественной работе и взаимоотношения с коллективом[4]. Причем для объективности оценки этот документ предлагалось составлять по итогам открытого обсуждения кандидатуры на собрании трудового коллектива с участием общественного актива.

В реальности решение о том, кто же поедет за границу, чаще всего кулуарно принималось «треугольником», состоящим из руководителя предприятия, секретаря парткома и председателя профкома, а общественное обсуждение проводилось лишь для формально-показной легитимизации. Неудивительно, что при такой процедуре распределения путевок важную роль играли блат и кумовство. Высокий шанс получить путевку, причем с частичной или даже полной оплатой за счет предприятия, имели руководящие работники, члены их семей и другие приближенные к ним лица[5]. Уже в наши дни, отвечая на вопросы о своих зарубежных поездках в советский период, некоторые информанты на вопрос: «Как вы думаете, почему туристская путевка за рубеж досталась именно вам?» — отвечают: «Я была женой инструктора [Отдела по советскому туризму за границу]» или «Товар — деньги — товар» (по всей видимости, намекая, что за путевку пришлось заплатить взятку) [Орлов, Попов 2016: 59—60].

Во многом именно поэтому характеристики-рекомендации на лиц, выезжавших за рубеж, обычно носили чрезвычайно формальный, поверхностный характер. Зачастую они включали всего несколько стереотипных фраз, констатирующих «высокий авторитет в коллективе» претендента на выезд, его «активное участие в общественной жизни предприятия» и практически всегда — «моральную устойчивость»[6]. В 1987 году, когда это уже можно было обсуждать открыто, один из авторов журнала «Огонек» иронизировал: «При существующей у нас системе оформления за рубеж человека заслоняет его анкета. Она, как здоровье у космонавта, почти всегда отменна, все в ней на высшем уровне» [Альтер 1987: 30].

В истории с Костей Гуманковым вопрос о принципах формирования выезжающей за границу туристической группы имеет двойственное звучание. С одной стороны, он едва не лишился права на поездку из-за внезапно включенной в группу жены генерала. С другой стороны, само его делегирование за границу стало случайностью — кандидатуру скромного инженера на собрании трудового коллектива экспромтом назвал в своей гневной речи сотрудник-«правдолюб» Букин, возмущенный тем, что в капиталистическую Францию направляют функционера Пековского, для которого эта поездка за рубеж стала бы шестой по счету. Однако затем вопрос решался в вышестоящих инстанциях, и снова лишь чудо помогло герою повести впервые преодолеть «железный занавес» — вместо улетевшего на околоземную орбиту советского космонавта.

Однако за рамками сюжета остался ключевой фактор, определявший, кто из делегированных по различным каналам советских граждан сможет оказаться за рубежом. Имеется в виду согласование кандидатур с органами КГБ и МВД, а также утверждение их специальными выездными комиссиями при партийных структурах (высшая из которых действовала при ЦК КПСС). И здесь «моральный облик» претендентов на выезд вновь становился предметом рассмотрения. Историк А.Н. Чистиков, изучивший деятельность Комиссии по выездам за границу при ЦК ВКП(б)/КПСС[7] в конце 1940-х — начале 1960-х годов, называет следующие наиболее распространенные причины отказа в разрешении на выезд за границу: неустойчивость в моральном отношении, наличие подозрительных связей с заграницей и иностранцами, проявление антисоветских настроений, наличие судимости у самих претендентов и их близких родственников, сокрытие своего социального прошлого, наличие связей с антисоветскими элементами. Впрочем, он же приводит несколько конкретных примеров, когда исключенный из списков выезжающих по этим причинам советский гражданин все же получал разрешение на выезд при вмешательстве в ситуацию различных лоббистов, в том числе из руководства ЦК КПСС. Однако чаще всего это касалось не туристов, а спортсменов, деятелей искусств, журналистов [Чистиков 2017: 104, 111—113].

К концу периода «застоя», когда из-за значительного увеличения числа выезжающих аналогичные комиссии уже действовали также на республиканском, краевом и областном уровне, основания для негативной оценки претендентов во многом оставались традиционными. Например, на протяжении 1981—1984 годов Комиссией по выезду при Крымском обкоме компартии были сняты с рассмотрения кандидатуры 645 лиц, чьи характеристики-рекомендации были оценены как необъективные. Среди них — водитель автобуса, неоднократно уличенный в совершении «левых» рейсов, мастер участка строительно-монтажного управления, по вине которого произошел случай тяжелого производственного травматизма, а также морально неустойчивый гражданин, у которого на день выезда за рубеж был назначен бракоразводный процесс[8]. Нередко такая компрометирующая информация поступала от бдительных знакомых и коллег, спешивших поставить в известность различные инстанции о тех или иных случаях аморального, с их точки зрения, поведения рекомендуемых[9]. Небезупречная репутация претендентов рассматривалась как возможная причина их будущего недостойного поведения за границей, чем и было обусловлено «снятие» их кандидатур. Как заявил на совещании по вопросам выездного туризма в феврале 1984 года заведующий отделом зарубежных связей Крымского обкома компартии: «Наши цели расходятся со спекулянтами, барышниками, хулиганами, любителями покуражиться на международной арене. Их нельзя выпускать за границу»[10].

 

Инструктаж перед вояжем: фокусировка бдительности

Кроме проверок разного уровня, с будущими туристами в обязательном порядке проводилась беседа-инструктаж, призванная подробно разъяснить им политические цели поездки и правила достойного поведения за границей. Содержание таких бесед-инструктажей основывалось на тексте официального документа под названием «Основные правила поведения советских граждан, выезжающих за границу», который имел две редакции: более «мягкую» (для выезжающих в социалистические страны) и более «жесткую» и развернутую (для выезжающих в капиталистические и развивающиеся страны) [Основные правила 2005].

В «Основных правилах поведения» подчеркивалось, что за границей советский человек в любой ситуации обязан высоко нести честь и достоинство гражданина СССР, строго соблюдать принципы морального кодекса строителя коммунизма, быть безупречным в своем личном поведении. Помимо естественных с политической точки зрения «охранительных» тезисов (недопустимость несанкционированных встреч с иностранцами и эмигрантами, запрет принимать у них какие-либо письма или посылки), здесь содержался, например, категорический запрет посещать «ночные клубы, кинотеатры, в которых демонстрируются антисоветские или порнографические фильмы, и другие места сомнительных увеселений» [Там же].

В гротескно-ироничном виде обзор содержания «Основных правил поведения» приведен в песне Владимира Высоцкого «Инструкция перед поездкой за рубеж, или Полчаса в месткоме». Например, предостерегающий пассаж составителей документа о том, что «разведывательные органы капиталистических стран стремятся использовать в своих целях и такие слабости отдельных лиц, как склонность к спиртным напиткам, к легким связям с женщинами…», в интерпретации советского барда звучит следующим образом:

Будут с водкою дебаты — отвечай:

«Нет, ребяты-демократы, — только чай!»

От подарков их сурово отвернись,

«У самих добра такого — завались».

<…>

Но буржуазная зараза

Там всюду ходит по пятам.

Опасайся пуще сглаза

Ты внебрачных связей там.

Там шпиёнки с крепким телом,

Ты их в дверь — они в окно!

Говори, что с этим делом

Мы покончили давно[11].

В то же время, как и многие официальные советские документы[12], «Основные правила поведения» содержали достаточно противоречивые и нечеткие формулировки. Например, увещевания о повышенной бдительности сменялись императивом о том, что «советские граждане, находясь за границей, не должны держаться замкнуто и высокомерно по отношению к гражданам данной страны. Разумная общительность советских людей в сочетании с высокой политической бдительностью является необходимым условием правильного поведения советских граждан за границей» [Основные правила 2005]. Практика показала, что тонкая грань между «разумной общительностью» и «политической бдительностью» определялась контролирующими поведение советских туристов лицами крайне субъективно[13].

Иногда инструктор отдела по выездному туризму облсовпрофа или другое ответственное лицо, озвучив важнейшие положения «Основных правил поведения», дополнял их своими личными трактовками и экспромтами, например о недопустимости женщинам носить за рубежом лакированную обувь и чулки со швом, поскольку это является «признаком дурного тона»[14]. В результате таких «авторских» интерпретаций, в том числе связанных с внешним видом выезжающих, могли происходить странные и, казалось бы, взаимоисключающие ситуации, когда советские туристы отправлялись на оперный концерт недостаточно нарядно одетыми или, наоборот, приходили на пляж в парадных костюмах и вечерних платьях[15]. В этом случае советский аффективный менеджмент, основанный на чувствах гордости и стыда, давал очевидный сбой и туристы из СССР вместо ожидаемого восторга иностранцев подвергались насмешками с их стороны[16].

Для усиления суггестивного эффекта по завершении инструктажа каждый будущий вояжер лично подписывал специальный бланк обязательства, резюмирующего содержание его морального долга перед Родиной. Этот перформативный текст, являющийся своего рода неартикулируемой клятвой каждого выезжающего за рубеж (не только с туристическим целями) советского гражданина, в позднесоветский период имел следующее содержание:

Я, [Фамилия, имя, отчество], выезжающий(щая) в [название страны], ознакомившись с Основными правилами поведения советских граждан, выезжающих в капиталистические и развивающиеся страны, обязуюсь их выполнять и, находясь за границей, неуклонно соблюдать интересы Советского государства, строго хранить государственную тайну, быть безупречным в своем личном поведении, высоко держать честь и достоинство гражданина СССР.

/дата/ /личная подпись/[17]

В повести о Косте Гуманкове тема моральных наставлений перед поездкой за «железный занавес» как неизбежный пролог для зарубежного вояжа не могла не найти своего отражения:

— Товарищи! — вдруг воззвал рукспецтургруппы, медленно вставая, и я понял, что начинается тронная речь. — Каждый советский человек, выезжающий за рубеж, — это полпред нашего советского образа жизни…

Пока он нудил о пропагандистском значении предстоящей поездки и о взглядах всего прогрессивного человечества, обращенных на нас, я поймал себя на мысли, что — хоть убей — не могу вот так, с ходу определить, кто из собравшихся в комнате стукач, а кто собирается соскочить. Любого можно было заподозрить как в том, так и в другом [Поляков 2010: 49—50].

 

Всевидящее «око власти»: мобильный вариант

Следует отметить, что советский выездной туризм институционально оформился и превратился в заметное общественное явление лишь во второй половине 1950-х годов. В связи с этим следует вспомнить концепцию Олега Хархордина, согласно которой в хрущевскую эпоху параллельно со сворачиванием системы централизованного террора и умеренной либерализацией советского режима происходит фундаментальное наращивание и усиление социального контроля и «давления общественности». По мнению исследователя, практики взаимного надзора были интенсифицированы до предела и стали пронизывать все сферы жизни советских людей [Хархордин 2002: 364]. Безусловно, это имело отношение и к организации поездок граждан СССР за рубеж.

Одним из первых идею «всевидящего ока» общественного контроля отрефлексировал Мишель Фуко, связывая ее появление с Великой французской революцией. В его описании задача этой дисциплинарной модели «заключалась не в том, чтобы люди подвергались наказаниям, но в том, чтобы они не могли бы даже плохо себя вести, настолько они бы чувствовали себя погруженными, брошенными в среду полной видимости, где мнение других, взгляд других, рассуждение других удерживали бы их…» [Фуко 2002: 229—230]. Канадская исследовательница Энн Горсач (Anne Gorsuch) в одной из своих работ обращает внимание на фундаментальные отличия в целевых установках советского внутреннего и выездного туризма. Если в первом она видит способ формирования самостоятельно действующего и автономного субъекта, то второй связывает с диктатом коллективной дисциплины. Если путешествие по стране в известной степени способствовало созданию пространства «индивидуальной свободы», то во время поездки за рубеж гражданин СССР сталкивался с более пристальным наблюдением, чем то, которое он испытывал в своей советской повседневности [Горсач 2010: 373—374]. Первоначально эта мысль воспринимается как парадоксальная, ведь организовать тотальный контроль за границей государства, да еще и в условиях постоянной пространственной мобильности туристической группы, представляется очень сложной задачей. Дополнительные сложности добавлял временный характер объединения в группу туристов, большинство из которых знакомились друг с другом лишь накануне поездки и чаще всего являлись представителями разных профессий, отличались по социальному статусу, возрасту, уровню образования, привычкам [Шерковин и др. 1975: 223—224].

Публичная роль главного надзирателя за поведением советских туристов за рубежом была возложена на руководителя туристической группы. В одном из официальных документов, относящихся к 1982 году, подчеркивалось, что «руководитель [туристической] группы является организатором нового коллектива людей. За этих людей он несет персональную ответственность, является для них примером поведения»[18]. Если в целом такую группу можно охарактеризовать как своеобразную квазисемью, для которой в том числе была характерна функция первичного социального контроля, то руководитель являлся патерналистским «главой семьи». Иногда его родительская опека с позиций сегодняшнего дня может выглядеть странно, учитывая, что речь идет о совершеннолетних и юридически дееспособных людях. В аналитических справках о фактах недостойного поведения советских туристов за границей «игнорирование указаний руководителей групп» и «самовольные отлучки» ставились в один ряд с кражами из иностранных магазинов, незаконными операциями с валютой, пьянством и хулиганством[19]. Таким образом, советский турист мог быть обвинен и наказан за действия, никак не кодифицируемые уголовным и даже административным законодательством[20]. Из отчета руководителя одной из туристической групп мы узнаем, что для предотвращения аморального поведения туристки С. «пришлось выставлять часовых и закрывать ее на замок»[21]. Руководитель группы мог рекомендовать туристам «пораньше лечь спать», а вечерние проверки наличия туристов в гостиничных номерах были скорее правилом, нежели исключением. Как утверждали советские ученые-психологи, «будучи коллективом, представляющим советское общество», советские туристы должны были подчинять свои индивидуальные цели и мотивы «целям нашего общества в целом», поэтому руководитель группы «должен смело и решительно, в случае необходимости, пользоваться властью» [Шерковин 1975: 223, 228]. В исключительных случаях полномочия руководителя группы предусматривали принятие совместно с представителями советских организаций за рубежом решения о досрочном возвращении советского туриста на Родину (см., например: [Орлов, Попов 2016: 215]).

Разумеется, зарубежные гостиницы, где размещались советские туристы во время посещения ими капиталистических стран, отнюдь не напоминали Паноптикон Иеремии Бентама. Обычно размещение осуществлялось в отдельных номерах со всеми удобствами по 2—3 человека. В то же время советские туристы распределялись по номерам таким образом, чтобы более сознательные и приближенные к руководителю группы лица осуществляли контроль за теми, кто потенциально мог стать источником проблем. В повести Юрия Полякова специфика расселения описана в таком диалоге:

— А почему вы называете меня соседом?

— Потому что в отеле мы будем с вами жить в одном номере.

— Откуда вы знаете?

— Пресса знает все. Списки проживания составлены и утверждены в Москве, а я подполз и разведал.

— А я с кем буду жить в одном номере? — спросила Алла с Филиала.

— Обычно такие очаровательные женщины живут вместе с руководителем… [Поляков 2010: 69—70].

За пределами гостиницы — во время экскурсий, культурных мероприятий, прогулок по городу и посещения магазинов — использовалась другая технология социального контроля. Группы туристов, обычно состоявшие из 20—30 человек, на все время поездки делились на так называемые «тройки» или «пятерки», в каждой из которых руководителем группы назначалось ответственное лицо — своего рода «звеньевой». В отчете о поездке советских туристов в Австрию весной 1978 года говорилось, что фактов «неправильного поведения» туристов за рубежом не наблюдалось, за исключением «случаев отставания от группы на 200—300 метров, которым оценка давалась в тот же день»[22].

Периодически в номере, где жил руководитель туристической группы, проводились собрания старших «троек»/«пятерок» — собрать их можно было оперативно и без привлечения внимания других постояльцев и обслуживающего персонала отеля. Но в исключительных случаях все же созывалось общее собрание членов группы, на котором провинившийся подвергался коллективному порицанию[23].

Выразительный кейс успешного применения «воспитательной» роли руководителя и коллектива приводится в отчете о поездке группы туристов из Днепропетровска в Алжир и Италию весной 1972 года. Почти целая машинописная страница этого документа посвящена описанию сюжета о том, как некий турист Ч. благодаря коллективным усилиям идеологического актива и мудрой роли руководителя группы преодолел искушение продать на «черном рынке» привезенные им из СССР фотоаппарат и электробритву. О наличии этих предметов, взятых в поездку специально для продажи, руководитель узнал от туриста Ш., с которым Ч. имел неосторожность доверительно «поделиться своими намерениями». Реакция последовала незамедлительно и состояла из целого комплекса воспитательных и профилактических мер. С одной стороны, сам руководитель и другие авторитетные товарищи из числа членов группы неоднократно беседовали с Ч., предупреждая его о возможной ответственности вплоть до досрочного возвращения на Родину. С другой стороны, на всем пути следования Ч. селили в один номер с проверенным товарищем М., чтобы он «все время был под контролем». Завершая повествование об этой истории, руководитель с огромным удовлетворением констатировал, что «благодаря принятым мерам руководства и группы фотоаппарат и бритва проданы не были»[24]. То есть в этом случае заимствованная советской системой взаимного контроля евангельская триада «обличить — увещать — отлучить» не дошла до своего заключительного, карающего этапа.

 

«Стукач» и «невозвращенец»: фантомные персонажи и этические полюса (не)достойного поведения

Судя по одной из приведенных выше цитат, уже во время предварительного инструктажа Костя Гуманков начинает пристально наблюдать и оценивать возможные скрытые роли членов своей группы, определяя тех, кто может стать потенциальным источником проблем как для него самого, так и для всего мобильного коллектива в целом. Ведь приятели, узнав о его предстоящей поездке в капстрану, доверительно советовали в первую очередь разобраться, кто в группе «из органов», а кто «собирается соскочить», чтобы держаться подальше от обоих [Поляков 2010: 30].

Дело в том, что, помимо очевидных наблюдателей в лице руководителя туристической группы и окружающего его «актива», каждый турист опасался скрытого наблюдения со стороны неопределенного лица, прямо или косвенно аффилированного с КГБ. В ходе поездки Гуманков вступает в доверительный диалог со своим соседом по гостиничному номеру Спецкором:

— Думаешь, кто-нибудь постукивает глубинщикам?

— Кому?

— В Комитет Глубинного Бурения — КГБ…

— Думаю…

— Кто?

— Профессор…

— Не-ет… Он староват для этого дела… и потом глубинщики по-другому выглядят…

— А кто же тогда?

— Не знаю…— пожал плечами Спецкор. — Может, этот кролик из общества дружбы [Друг Народов]. У них там полно — работа такая… [Поляков 2010: 115].

Научное изучение данного вопроса сдерживается недоступностью для исследователей документов ведомственных архивов. Исключением являются лишь республики Прибалтики, где многие документы советских спецслужб были не только рассекречены, но и размещены в онлайн-доступе. Например, в одном из документов 2-го Управления КГБ Литовской ССР приводится график зарубежных туристических поездок из республики по линии республиканских профсоюзов на первый квартал 1977 года, после чего дается поручение, «учитывая сложность обстановки, в которой оказываются советские граждане за границей, и необходимость усиления работы по контрразведывательному их обеспечению, прежде всего по предупреждению измены Родине, в состав туристских групп… предусмотреть включение ПРОВЕРЕННОЙ[25] агентуры[26] и доверенных лиц»[27].

А из подготовленной литовскими чекистами «Справки о состоянии и мерах по дальнейшему совершенствованию контрразведывательной работы на каналах временных выездов советских граждан за границу», характеризующей период 1977—1978 годов, следует, что за эти два года из Литовской СССР в капиталистические и развивающиеся страны выезжало 4388 туристов (154 группы), которых сопровождали 25 оперативных работников, 159 агентов и 330 доверенных лиц. В то же время количество туристов, выезжавших в социалистические страны, составило 23 446 человек (количество групп в документе не указано), при том что по линии КГБ их сопровождало только 19 агентов и 35 доверенных лиц[28]. На основании этой информации можно сделать вывод, что основной контингент секретных «сопровождающих» туристических групп составляли не штатные сотрудники КГБ, а агенты или (чаще всего) «доверенные лица» этой организации. Причем в случае с поездками в капиталистические и развивающиеся страны такой негласный сопровождающий обязательно присутствовал в каждой группе, и их могло быть даже несколько, в то время как многие поездки в социалистические страны вообще не имели такого сопровождения. В позднесоветском разговорном языке для якобы внедренного в состав группы штатного сотрудника КГБ могли использоваться эвфемизмы «сопровождающий», «нянька», «глубинщик», «личность в штатском»[29], но для обозначения возможных агентов или доверенных лиц чаще всего использовалась емкая лексема «стукач».

Парадоксально, что в условиях холодной войны прошедшие тщательный отбор граждане Советского Союза в большей степени опасались не агентов зарубежных разведок, а представителей советских спецслужб. Но еще одной фантомной фигурой, поиски которой волновали умы всех членов группы, являлся возможный «невозвращенец». Юрий Поляков, видимо стремясь придать своему произведению больший динамизм, сделал одного из спутников Кости Гуманкова «невозвращенцем». Причем им, буквально по законам детективного жанра, оказался тот, кого и по статусу, и по поведению едва ли можно было заподозрить в скрытом желании «выбрать свободу». В последний момент — уже непосредственно перед вылетом в СССР «соскочил» заместитель руководителя туристической группы по прозвищу Друг Народов, который на протяжении всей поездки не только сам демонстрировал исключительно «правильное» поведение, но и строго контролировал в этом отношении других членов группы:

— А может быть, все-таки заблудился? — жалобно предполагал совершенно скисший рукспецтургруппы.

— Вряд ли… — с необычной серьезностью отвечал Спецкор. — Опытная тварь…

— Но почему? Он же мог и раньше?

— В половине случаев уходят именно в последний момент… Психология… И расчет: труднее задержать…

— Вот сука! — налился кровью товарищ Буров.

— Лучше подумайте, как по начальству докладывать будем! Если тихо ушел, хрен с ним, а если начнет, сволочь, заявления делать? [Поляков 2010: 228—229].

На самом деле «невозвращение» из-за рубежа, которое в советский период приравнивалось к измене Родине, являлось достаточно редким явлением. Основная статистика по этому вопросу также рассекречена лишь относительно прибалтийских республик. Так, из документов КГБ Литовской ССР следует, что за 1973—1980 годы число невозвращенцев среди жителей этой республики составило всего 19 человек, причем только двое из них оказались за рубежом по каналам выездного туризма. Первый из этих случаев произошел в 1974 году в Югославии, откуда турист сбежал в Италию, второй — в 1979 году в ФРГ[30]. И все же нельзя назвать случай с «невозвращением» Друга Народов нереалистичным. Из архивных документов Бюро международного молодежного туризма «Спутник» известно, что летом 1985 года во время путешествия советских туристов по Испании руководитель группы «около 1.30 [ночи] после повторной проверки наличия туристов в гостинице» обнаружил отсутствие туриста М. Несмотря на оперативные розыскные мероприятия с участием сотрудников посольства СССР, М. так и не нашелся, а уже в 10.00 утра группа в соответствии с программой поездки вылетела в Москву. Примечательно, что М. являлся членом КПСС, в СССР у него остались жена и дочь, а во время поездки по поручению руководителя группы он выполнял функции старшего «пятерки», контролируя поведение четырех своих спутников[31].

То, что у Юрия Полякова предполагаемый «стукач» на самом деле оказался «невозвращенцем», в известной степени символично. Излишнее усердие в деле контроля за своими спутниками и активное прославление социалистического строя во время общения с иностранцами могло быть лишь способом усыпить коллективную бдительность.

 

Наблюдение над наблюдателем: парадокс руководителя группы

Таким образом, в группе советских туристов каждый без исключения ее участник был и наблюдателем, и объектом наблюдения. И в полной мере такая двойственная ситуация взаимного контроля относилась к руководителю туристической группы, который, казалось бы, должен был находиться в центре описанного нами мобильного Паноптикона.

Явно идеализировавший основанную на общественном контроле дисциплинарную модель Мишель Фуко называл ее главными преимуществами низкие издержки и всеобъемлющий характер, когда наблюдатель в конечном счете начинает осуществлять надзор не только над другими, но и над самим собой:

Никакой потребности в оружии, в физическом насилии, в материальном принуждении. Просто наблюдающий взгляд. Взгляд, с которым каждый, ощущая, как он тяготеет над ним, придет в конце концов к тому, что интериоризирует его настолько, что будет наблюдать самого себя, и, таким образом, каждый будет осуществлять подобное наблюдение над самим собой и против самого себя. Великолепная формула: непрерывная власть и в конечном счете смехотворная цена! [Фуко 2002: 233].

В свою очередь Олег Хархордин подчеркивает значимость взаимного надзора именно для советского общества:

Взаимный надзор — это то скальное основание, на котором покоятся горы советской власти, в котором укоренены властные пирамиды и лестницы. Этот надзор каждого за каждым не есть некое хитрое институциональное решение, которое принимается властью, когда уже больше нечего предпринять; наоборот, взаимное наблюдение друг за другом — это тот фундаментальный слой власти, которого достигаешь, когда разгребаешь горы иерархических структур, покоящихся на нем. Если убрать этот слой, советская власть исчезает: пирамиды рушатся, а лестницы не на что поставить. Взаимный надзор — это цементирующий слой, в котором застыли краеугольные камни и несущие конструкции советской системы: без него Советский Союз был бы просто невозможен [Хархордин 2002: 122—123].

Между тем, случай выездного туризма в СССР полностью подтверждает создание властью сложной системы взаимного коллективного контроля, но заставляет усомниться в ее абсолютной эффективности, хотя определенную дисциплинирующую функцию она очевидно выполняла. Тем более, что речь шла о контроле над людьми, находившимися за пределами Советского Союза, по отношению к которым до их возвращения на Родину потенциал использования других способов принуждения был существенно ограничен. Но все же крепость «скального основания» и «цементирующего слоя» взаимного контроля, как и в других сферах жизни советского общества, основывалась на формализованных, противоречивых, а зачастую и совершенно невыполнимых инструктивных документах, которые аккуратно заполнялись и накапливались в соответствующих инстанциях, однако все меньше отражали реальное поведение и настроения советских граждан во время поездок за рубеж[32].

Чаще всего наказание советских вояжеров за недостойное поведение было неизбежно, если порочащие их факты упоминались в отчете руководителя туристической группы, составляемом после поездки. Однако здесь уже сами руководители попадали в достаточно затруднительное положение. С одной стороны, они не были заинтересованы в описании многочисленных фактов недостойного поведения членов своей группы, поскольку это ставило под сомнение их компетентность как «организаторов коллектива» и в конечном счете могло обернуться неприятностями для них самих. Но и скрывать такого рода факты было рискованно, поскольку руководители сами часто не знали, кто в их группе является «тайным оком» советских спецслужб (тем более, что таких лиц могло быть несколько). А ведь они тоже писали свои отчеты. Кроме того, в составе группы могли находиться и другие туристы, по своему социальному статусу в СССР равные руководителю группы или даже превосходящие его. По возвращении они могли самостоятельно сообщить в различные инстанции о каких-то проблемах во время поездки[33]. Таким образом, главный наблюдатель оказывался перед дилеммой, решать которую приходилось на свой страх и риск.

Уязвимость и противоречивость позиции руководителя группы подчеркивается и в случае с Костей Гуманковым:

Спецкор, выслушав мой рассказ о стычке с товарищем Буровым, сказал, чтобы я не обращал внимания на этого бурбона, так как ни один руководитель не заинтересован в привлечении внимания к поездке. Мало ли что может всплыть? Вдруг выяснится, что один из членов группы занимался незаконной продажей икры, принадлежащей не только ему, но и руководству? Или всплывут на поверхность некоторые подробности морального разложения и злоупотребления общественными финансовыми и алкогольными фондами? Так что все это обещания.

— Направить письмо на работу, сделать невыездным — страшилки для слабонервных. И вообще, если он, этот горкомовский пельмень, хоть что-нибудь вякнет, Спецкор такое напишет о нем, что строгач с занесением покажется товарищу Бурову самой большой его жизненной удачей!

В итоге на руководителя спецгруппы Бурова членам группы жаловаться не пришлось. Сразу после возвращения в Шереметьево он, как допустивший факт «невозвращения» одного из своих подопечных, был увезен черной «Волгой», а затем в наказание за недостаточную бдительность его «поперли с партийной работы» [Поляков 2010: 233, 239].

Критические оценки деятельности руководителей туристических групп присутствуют и в реальных документах. Так, в 1978 году секретариат ЦК ВЛКСМ подготовил письмо о фактах серьезных нарушений правил поведения советских туристов. В частности, здесь сообщалось, что некоторые руководители групп «не принимают должных мер к соблюдению туристами правил поведения за границей и таможенных правил, идут на поводу у туристов, заменяя программные мероприятия на свободное время и посещение магазинов, не пресекают попытки излишних закупок товаров, спекуляции»[34]. Из документа также можно сделать вывод, что формализм и коррупция, часто проявлявшиеся при отборе туристов для поездок за рубеж, в значительной степени затронули и систему назначения руководителей групп. Соответствующим органам предлагалось «обратить особое внимание на подбор и инструктаж руководителей групп, исключить деляческий, формальный подход к их рекомендации, не допускать необоснованную замену, заслушивать и утверждать отчеты о поездке на секретариатах и бюро комитетов комсомола»[35]. Но и спустя несколько лет, уже в первой половине 1980-х годов, в аналогичном по содержанию документе вновь говорилось о руководителях туристических групп, которые «не принимают должных мер», «идут на поводу у туристов», «не пресекают спекуляции и аморальное поведение»[36].

 

Почти оправдавший доверие: Главный казус Кости Гуманкова

Один из современных читателей после прочтения повести Юрия Полякова «Парижская любовь Кости Гуманкова» в своей интернет-рецензии на книгу написал следующее: «Поездка за рубеж в советские времена — это большая награда и ответственность и совсем не развлечение — Родина бдит за каждым твоим словом, каждым шагом. А уж в кап.страну, да еще и во Францию, так может повезти только раз в жизни, да и то одному из миллионов. Костя Гуманков оправдал, ну почти оправдал, и доверие Родины, и начальника, и жены»[37].

За этим «почти оправдал» и скрывается вся двойственность и противоречивость комплекса этических оценок, порожденных позднесоветской действительностью. Костя Гуманков оправдал доверие Родины в том смысле, что после посещения супермаркетов, секс-шопа и пьяного кутежа в парижской гостинице все же ни на минуту не усомнился в своем желании вернуться в Советский Союз и даже к концу поездки начал временами тосковать по родной стране. Оправдавшим доверие трудового коллектива его можно считать лишь потому, что его французские приключения по удачному стечению обстоятельств не нашли отражения в официальных документах и руководство вычислительного центра «Алгоритм» не получило «телегу» с компроматом на делегированного общим собранием коллектива за границу сотрудника. А доверие жены он оправдал лишь тем, что, несмотря на головокружительные кульбиты обстоятельств, все же привез ей вожделенную импортную дубленку, ради которой она готова была бы простить ему многие прегрешения.

Но главное, что лично Костя Гуманков не принес никому в группе (включая и ее руководителя) каких-либо серьезных проблем, поскольку не стал ни «стукачом», ни «соскочившим». И это позволяет отнести его к тому, на наш взгляд, самому распространенному типажу советского человека за границей, который мы называем «руссо туристо». Типажу, представляющему собой мобильный вариант «своего» (нормального») позднесоветского человека в интерпретации Алексея Юрчака [Юрчак 2014: 214—215]. То есть такого человека, жизненная траектория которого в равной степени удалена от двух крайних полюсов взаимодействия с советской системой, от «активизма» и «диссидентства», от «стукачества» и «невозвращения». И в этом смысле простого советского инженера Костю Гуманкова, чудесным образом оказавшегося в Париже, можно причислить к тем, кто не пытался разрушить советскую систему, но своими действиями все больше и больше лишал ее какого-либо смысла. А его во многом «недостойное» с точки зрения официальной советской морали поведение кажется более этичным, чем деятельность тех, кто путем лицемерных обвинений и доносов мог бы сделать его «невыездным», но сам стал жертвой системы коллективного контроля.

 

Библиография / References

[Альтер 1987] — Альтер И. Наши — за границей // Огонек. 1987. № 28. С. 30.

(Al’ter I. Nashi — za granitsei // Ogonek. 1987. № 28. P. 30.)

[Голубев 2018] — Голубев А. Западный наблюдатель и западный взгляд в аффективном менеджменте советской субъективности // После Сталина: позднесоветская субъективность (1953—1985): Сб. статей / Под ред. А. Пинского. СПб.: Изд-во ЕУ СПб., 2018. С. 219—253.

(Golubev A. Zapadnyi nabliudatel’ i zapadnyi vzgliad v affektivnom menedzhmente sovetskoi sub”ek-
tivnosti // Posle Stalina: pozdnesovetskaia sub”ektivnost’ (1953—1985): Sb. statei / Ed. by A. Pinskij. Saint Petersburg, 2018. P. 219—253.)

[Горсач 2010] — Горсач Э. Выступление на международной сцене: советские туристы хрущевской эпохи на капиталистическом Западе // Антропологический форум. 2010. № 13. С. 359—388.

(Gorsuch A. Vystuplenie na mezhdunarodnoi stsene: sovetskie turisty khrushchevskoi epokhi na kapitalisticheskom Zapade // Antropologicheskij forum. 2010. № 13. P. 359—388.)

[Контрразведывательный словарь 1972] — Контрразведывательный словарь. М.: Высшая школа КГБ, 1972.

(Kontrrazvedyvatelny slovar’. Moscow, 1972.)

[Нагорная 2017] — Нагорная О.С. История советского выездного туризма в контексте культурной дипломатии «холодной войны» (1955—1991) // Вестник Пермского университета. Серия «История». 2017. Вып. 4. С. 119—125.

(Nagornaia O.S. Istoriia sovetskogo vyezdnogo turizma v kontekste kul’turnoi diplomatii «kholodnoi voiny» (1955—1991) // Vestnik Permskogo universiteta. Seriia «Istoriia». 2017. Issue 4. P. 119—125.)

[Орлов, Попов 2016] — Орлов И.Б., Попов А.Д. Сквозь «железный занавес». Руссо туристо: советский выездной туризм, 1955—1991. М.: Изд. дом НИУ-ВШЭ, 2016.

(Orlov I.B., Popov A.D. Skvoz’ «zheleznyi zanaves». Russo turisto: sovetskii vyezdnoi turizm, 1955—1991. Moscow, 2016.)

[Основные правила 2005] — Основные правила поведения советских граждан, выезжающих в капиталистические и развивающиеся страны; Основные правила поведения советских граждан, выезжающих в социалистические страны // Лубянка — Старая площадь: Секретные документы ЦК КПСС и КГБ о репрессиях 1937—1990 годов в СССР: Сб. документов. М.: Посев, 2005 // http://krotov.info/lib_sec/12_l/lub/yanka.htm (дата обращения: 11.02.2018).

(Osnovnye pravila povedenija sovetskih grazhdan, vyezzhajushhih v kapitalisticheskie i razvivajushhiesja strany; Osnovnye pravila povedenija sovetskih grazhdan, vyezzhajushhih v socialisticheskie strany // Lubjanka — Staraja ploshhad’: Sekretnye dokumenty CK KPSS i KGB o repressijah 1937—1990 godov v SSSR: Sb. dokumentov. Moscow, 2005 // http://krotov.info/lib_sec/12_l/lub/yanka.htm (accessed: 11.02.2018).)

[Поляков 1991] — Поляков Ю.М. Парижская любовь Кости Гуманкова. М.: Лит. фонд РСФСР, 1991.

(Poliakov Iu.M. Parizhskaia liubov’ Kosti Gumankova. Moscow, 1991.)

[Поляков 2010] — Поляков Ю.М. Парижская любовь Кости Гуманкова. М.: Астрель, 2010.

(Poliakov Iu.M. Parizhskaia liubov’ Kosti Gumankova. Moscow, 2010.)

[Поляков 2017] — Поляков Ю.М. По ту сторону вдохновения. М.: АСТ, 2017.

(Poliakov Iu.M. Po tu storonu vdokhnoveniia. Moscow, 2017.)

[Фокин 2012] — Фокин А.А. «Коммунизм не за горами»: образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950—1960-х годов. Челябинск: Энциклопедия, 2012.

(Fokin A.A. «Kommunizm ne za gorami»: obrazy budushchego u vlasti i naseleniia SSSR na rubezhe 1950—1960-kh godov. Chelyabinsk, 2012.)

[Фуко 2002] — Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: Праксис, 2002.

(Foucault M. Dits et écrits: articles politiques, conférences, interviews 1970—1984. Moscow, 2002. — In Russ.)

[Хархордин 2002] — Хархордин О.В. Обличать и лицемерить: генеалогия российской личности. СПб.; М.: Европейский университет в Санкт-Петербурге; Летний сад, 2002.

(Harhordin O.V. Oblichat’ i licemerit’: genealogija rossijskoj lichnosti. Sankt Petersburg; Moscow, 2002.)

[Чистиков 2017] — Чистиков А.Н. «Разрешен выезд…»: Деятельность Комиссии по выездам за границу в 1949—1962 гг. // Петербургский исторический журнал. 2017. № 4. С. 100—119.

(Chistikov A.N. «Razreshen vyezd…»: Dejatel’nost’ Komissii po vyezdam za granicu v 1949—1962 gg. // Peterburgskij istoricheskij zhurnal. 2017. № 4. P. 100—119.)

[Шерковин и др. 1975] — Шерковин Ю.А., Платонов К.К., Зотова О.И.Коллектив и личность / Под ред. К.К. Платонова. М.: Наука, 1975.

(Sherkovin Ju.A. et al. Kollektiv i lichnost’ / Ed. by K.K. Platonov. Moscow, 1975.)

[Юрчак 2014] — Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение / Предисл. А. Беляева; пер. с англ. М.: Новое литературное обозрение, 2014.

(Yurchak A. Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Moscow, 2014. — In Russ.)