«Презренная проза», как и множество других языковых формул, введена в литературу Пушкиным: «В последних числах сентября / (Презренной прозой говоря) <...>». Эти строки поэмы «Граф Нулин», написанной в декабре 1825 г., появились в «Московском вестнике» в феврале 1827 г.

Одна из конструктивных особенностей «Графа Нулина» — контраст между прозой деревенской жизни и книжными чувствованиями главных героев поэмы; стилистически ему соответствует контраст между предметом и способом изображения. Ефим Эткинд по поводу пушкинской поэмы заметил: «Даже предельно прозаические пушкинские строки <...> содержат явное и потому радующее читателя противоречие между обыкновенностью словаря и необычайностью музыкально-ритмического звучания четырехстопного ямба. <...> Слова, входящие в эти фразы, и фразы, заключенные в эти строки, значат далеко не только то, что им свойственно значить в ином, нестиховом окружении» [1].

Буквальный смысл хрестоматийного двустишия резко контрастирует с его совершенным ритмическим и фонетическим оформлением; в частности, слово «проза» содержится в слове «презренная» как почти точная анаграмма. Именно это позволило пушкинскому обороту прочно войти в язык.

Впервые же он встречается в черновом варианте строки из 3-й главы «Евгения Онегина» (1824): «Унижусь до презренной прозы»; в окончательном варианте: «...до смиренной прозы».

В 1936 г. Б.В. Томашевский указал (а вернее, напомнил) источник пушкинского выражения: «Вольтер любил употреблять формулу “презренная проза” (“vile prose”) буквально “подлая проза”» [2].

Специально этому обороту посвящена статья В.Д. Рака, в которой указано, что стих «Унижусь до презренной прозы» — цитата из байроновского «Дон Жуана» во французском переводе. В английском оригинале: «If ever i should condescend to prose» («Если я когда-нибудь снизойду до прозы»). Французский переводчик добавил к слову «проза» эпитет «vile» — «descends jusqu’a la vile prose» [3]. «Vile» в данном контексте ближе всего к значению «низкая», «неблагородная». Вплоть до 1830 г. сочетания «унизиться (низойти) до прозы» и «презренная проза» становятся обычными в лексиконе Пушкина [4], хотя соответствующие тексты письма и незаконченные наброски при жизни поэта не публиковались. В 1830-е гг., с повышением ранга прозы в творчестве Пушкина, из его языка исчезают все выражения, обозначавшие ее «низшее» положение в творческой иерархии [5].

В пушкинское время выражение «vile prose», обычное во французской литературе, использовалось без перевода. Вот известные нам примеры в хронологическом порядке.

П. А. Вяземский в письме к жене от 18 апреля 1828 г.: «Мы садились с Пушкиным в лодочку, две дамы сходят, и одна по-французски просит у нас позволения ехать с нами, от страха ехать одним. <...> Это была сводня с девкою. <...> У пристани крепости расстались мы avec notre vile prose [6], у которой однако же Пушкин просил позволения быть в гостях <...>» [7].

Анонимная рецензия на альманах «Северные цветы на 1830 год»: «Сочинитель “Полтавы”, оставив на время поэтические занятия, принялся за (как говорит Вольтер) vile prose <...>» (Галатея. 1830. Ч. 12. № 8) [8].

Графиня А. Д. Блудова в письме к отцу от 3/15 ноября 1831 г.: «Знаете ли, я было попыталась, по примеру сестры и братьев, писать стихи; но это вышло так смешно и неудачно, что я должна придерживаться à la vile prose [низкой прозы (фр.).], как говорит Вольтер. Мне кажется однако, что он ошибается: есть такая прекрасная проза! Например, конечно, стоит его стихов проза Шатобриана» [9]. П. А. Катенин в письме к Н. И. Бахтину от 21 декабря 1833 г.: «Я за прозу денег со Смирдина брать не хочу, а возьму книгами, что для него сходнее; но за стихи, коли буду у него помещать, прошу наличных пенязей [денег (польск.)], саг [потому что (фр.)] стихи великое дело, а проза n’est que de la vile prose [не более чем низка я проза (фр.)]» [10].

Он же в письме к А. С. Пушкину от 1 июня 1835 г.: «Нет ли у тебя знакомого греколога, кто мог бы en vile prose [низкой прозой (фр.).] Рабски переложить крошечные два стихотворения Сафы...» [11]

Как видим, современники Пушкина дважды цитируют выражение как вольтеровское. Комментаторы пушкинской переписки замечают: «Где именно Вольтер употребляет сочетание “vile ргоsе” <...> обнаружить не удалось» [12]. В. Д. Рак не был даже уверен в авторстве Вольтера: «Кем и когда оно [выражение] было пущено в оборот, <...> еще предстоит выяснить» [13]. В содержательном комментарии К. А. Соловьева к «Графу Нулину» вопрос о происхождении выражения «презренная проза» не затрагивается [14].

Есть все основания полагать, что главным источником, по которому литераторы знакомились с выражением «vile prose», был первый том знаменитого сочинения Жана Франсуа Лагарпа «Лицей, или Курс древней и новой литературы», опубликованный в 1799 г.

В первой главе своего труда («Анализ поэтики Аристотеля») Лагарп пишет: «Едва ли мы можем представить себе поэзию вне стихотворства. <...> Трудность преодоления <...> открывает обильный источник новых красот. Не следует принижать славу столь прекрасного искусства, как поэзия: если можно быть поэтом в прозе, слишком многие захотят стать поэтами <...>». Здесь, в сущности, изложены взгляды Вольтера на место прозы в иерархии видов словесности [15].

И далее: «У древних мы не найдем ни одного места, из которого следовало бы, что на прозаика смотрели как на поэта. По этому случаю, мне кажется, уместно вспомнить забавное замечание (une expression plaisante) Вольтера; это замечание, конечно, не следует воспринимать серьезнее, чем он сам того хотел, но в нем весьма ясно выражено то воодушевление, с каким он хотел бы, чтобы поэт относился к своему искусству. Один из его друзей [16] зашел к нему, когда он работал, и хотел уже было уйти, опасаясь побеспокоить хозяина. “Входи, входи, говорит ему с улыбкой Вольтер, я пишу всего лишь низкую прозу (je ne fais que de la vile prose)”» [17]. Рассказ Лагарпа впоследствии многократно цитировался.

Первая известная нам цитация оборота «vile prose» в печати датируется 1783 годом. рецензент журнала «Nouvelles littéraires» замечает, что прозаический перевод «Георгик» Вергилия имеет свои достоинства «постольку, поскольку низкая проза, пользуясь выражением Вольтера, способна выдержать сравнение с поэзией» [18].

Более надежным доказательством атрибуции этого оборота Вольтеру служат его письма 1730—1740-х гг.: «…я отвечал на твои поэтические досадования низкой прозой (en vile prose) <...>» (П.Р. Сидвилю, 14 августа 1733 г.) [19]; «Простите, что пишу низкой прозой <...>» (К.А. Гельвецию, 25 февраля 1739 г.) [20]; «Я варвар, который ничего не пишет или пишет только низкую прозу. Твои стихи составляют мое удовольствие и приводят меня в смущение» (П. Р. Сидвилю, 31 января 1745 г.) [21].

Переписка Вольтера была прекрасно известна Пушкину. В его библиотеке все 11 «эпистолярных» томов собрания сочинений Вольтера разрезаны целиком, а латинский эпиграф к памфлету «Торжество дружбы» (1831) взят из вольтеровского письма, вместе с фиктивной ссылкой на Цицерона [22].

Выражение «vile prose» Вольтер, по всей вероятности, использовал в домашнем кругу. 26 августа 1738 г. маркиза Дю Шатле, спутница жизни Вольтера, писала наследному принцу Фридриху (будущему Фридриху великому): «Если бы вы, милостивый государь, прислали мне свой гений, я смогла бы доставить себе удовольствие ответить на стихи, которыми сопровождался этот милый подарок, достойным вашего королевского высочества образом; но мне остается присылать вам лишь низкую прозу <...>» [23].

Тот же оборот встречается в письме Гельвеция к Вольтеру от 15 октября 1771 г.: «Я устал, <...> написав так много низкой прозы без всякой надежды увидеть что- либо из этого напечатанным при моей жизни» [24].

Спор о прозе в рамках эстетики классицизма был одним из главных пунктов «спора о древних и новых», который в новой форме продолжился в XVIII в. Речь шла прежде всего о возможности прозаической трагедии и высокой комедии, а также повествовательной поэмы в прозе [25]. В программном «Опыте об эпической поэзии» (1732) Вольтер спрашивал: «Почему Вергилий не мог снизойти до прозы [descendre à la prose], тогда как Цицерон порой возвышался до поэзии?» [26] Как видим, оборот «снизойти до прозы» также восходит в конечном счете к Вольтеру. Аббат Трюбле, один из главных литературных противников Вольтера, заметил: «Я бы желал, чтобы Вольтер написал “Генриаду” в прозе» (гл. «О поэзии и поэтах» 4-го тома расширенного издания «Очерков по различным вопросам литературы и морали», 1760) [27]. Вольтер, в свою очередь, заявил: «Фенелон написал своего “Телемака” прозой, потому что не умел написать его стихами» (статья «Драматическое искусство» (1770) для «Философского словаря») [28].

И все же выражение «la vile prose» Вольтер использовал отнюдь не в качестве полноправного эстетического термина, а лишь в переписке и, надо думать, в беседах с друзьями. В роли теоретика классицизма он ни разу не применяет к прозе уничижительных эпитетов, хотя и ставит ее рангом ниже поэзии.

В «Советах журналисту» (1737) Вольтер осуждает использование в стихах «непоэтических» слов: слово “conséquemment” (“соответственно”, “следовательно”) «едва ли допустимо [даже] в благородной прозе (la prose noble)» [29]. Это высказывание, предполагающее четкое деление прозы на «низкую» и «благородную», стоит особняком в творчестве Вольтера. Различным прозаическим произведениям он дает разную оценку, вплоть до самой высокой. В «Веке Людовика XIV» (1751) «Письма к провинциалу» Паскаля названы «первой гениальной книгой, написанной прозой»; «этому произведению суждено было создать эпоху в окончательном формировании языка» [30].

С.Г. Бочаров писал о пушкинских оборотах «презренная» и «смиренная проза»: «Два эти “рифмующихся” <...> эпитета, взаимозаменяемых в одинаковом контексте, определяют одно и то же качество прозы, но с двух прямо противоположных точек зрения» [31].

В свою очередь, А. Долинин указал, что «смиренная проза» — калька с английского и французского клише «humble prose», употреблявшегося в XiX в. при противопоставлении прозы и поэзии [32].

Уточним: во Франции этот оборот появился в конце XVIII в., зато в Англии не позднее 1732 г.: «…обращаясь к нам <...> смиренной прозой (in humble prose)»; «[скажи] несколько слов самой скромной прозой (in downright humble prose)» [33]. Весьма вероятно, что в литературном кругу оборот появился несколько раньше. Между тем в 1726—1729 гг. Вольтер жил в Англии, где близко познакомился с английской литературой. В его переписке оборот «vile prose» появился в 1733 г., причем именно в значении английского «humble prose»; так что вполне резонно предположить в нем эквивалент английского оборота.

2 сентября 1813 г. В. А. Жуковский писал А. И. Тургеневу: «Получил твои два милые письма, брат и друг, и начал отвечать на них стихами: низкая проза их не стоит» [34]. Однако в России эта форма, наиболее близкая к французской, не прижилась. Долгое время оборот цитировался по-французски, потом уже в пушкинской версии «презренная проза».

В пародийном ключе, вне связи с вольтеровским оборотом, термин «низкая проза» использован в рецензии на учебник Н. И. Греча 1843 г., написанной предположительно Н. А. Некрасовым: «Проза разделяется на низкую и высокую. Низкая проза служит только для сообщения другим мыслей; высокая, называемая иначе красноречием, служит для убеждения других и достижения в жизни различных полезных целей» [35].

Выражение «la vile prose» у Вольтера и его друзей неизменно носит оттенок иронического самоуничижения — как и «humble prose» у английских авторов. В том же значении оно употреблялось после Вольтера; недаром Лагарп специально отмечает «забавность» вольтеровского выражения. Впоследствии оно, по-видимому, стало восприниматься как почти нейтральное стилистически. В словаре середины XIX в. читаем: «Проза, обычный язык, без ритма, противостоящий поэзии: низкая проза» [36].

В версии Пушкина ироническое звучание оборота подчеркнуто его помещением в поэтический ряд, и этот оттенок сохранился доныне [37].