© Conference Group for Central European History of the Ame­rican Historical Association. Central European History. 2009. № 42. P. 65—96.

* Эта статья вышла при частичной поддержке гранта, полу­ченного от Университета города Нью-Йорка (по исследова­тельской программе PSC-CUNY Research Award Program). Мы выражаем также благодарность всем, кто поделился своими ценными замечаниями, особенно Бонни Андерсон, Ренате Бриденталь, Лизе Хайнеман, Марии Гён, Эдду Ларки, К. Молли О'Доннел и Дороти Виерлинг.

Как полноводная Эльба, Репербан бурлит радостями жизни. Это настоящая фабрика, вырабатывающая все мыслимые удоволь­ствия — здесь жизнь бьет ключом, полная бездумных и безумных наслаждений, и о нимфах, обитающих в его водах, никак не скажешь, что они излишне стыдливы.

Рекламный проспект Гамбургского туристического центра^[1]

Слившиеся воедино любовь и коммерция — в этом смысле в Гамбурге есть на что по­смотреть.

Билли Чайлдиш. «Заметки голого юнца»^[2]

Откройте любой путеводитель по Германии — в нем вы непременно прочи­таете, что Гамбург занимает в стране особое, уникальное положение. Впро­чем, в наше время всякий город может претендовать на некую уникальность... В чем же тогда заключается пресловутая уникальность Гамбурга? Местный житель скажет, что все дело в том, что в Гамбурге есть порт (кстати, крупней­ший в Германии), а еще что река с ее многочисленными протоками разрезает огромный город на множество частей и, чтобы соединить их вместе, городу потребовалось больше мостов, чем в самой Венеции. Но спросите любого приезжего, немца или чужестранца, и он (или она, если это женщина) навер­няка ответит, что неповторимость городу придает Репербан, знаменитая улица красных фонарей, любителям музыки известная еще и тем, что именно здесь начинали свою карьеру «Битлз». В исторической перспективе торговый порт стал источником процветания этого ганзейского города и транзитным пунктом для путешествующих морским путем, а расположенная неподалеку от него улица Репербан давно уже превратилась в магнит для всех жаждущих удовольствий и развлечений, для тех, кто хотел бы хоть на ночку забыться от жизненных забот. В 1950—1960-е — годы западногерманского «экономи­ческого чуда» (Wirtschaftswunder) — в Гамбург приезжало столько гостей, сколько никогда не бывало прежде. Приезжали и сами немцы, как западные, так и восточные (когда еще не было Берлинской стены, а ее, как мы помним, воздвигли в 1961 году), и иностранные туристы, особенно из соседних стран Европы, и военные из британского контингента НАТО, расквартированные на севере ФРГ, и моряки со всех концов света. Одни приезжали в Гамбург по делам, другие оказывались здесь проездом. А в послевоенные годы визитеры, стекавшиеся в Гамбург со всей Германии и со всего мира, прямиком отправ­лялись на Репербан, чтобы там забыться от треволнений и стрессов настоя­щего и страданий прошлого, принося, между прочим, местной экономике до двадцати пяти миллионов долларов в год^[3]. Репербан изначально была (и оста­ется до сих пор) некой зоной, где человека поджидают удовольствия, местом, где можно испытать самые разнообразные чувственные наслаждения, «оття­нуться по полной», причем анонимно, не страшась осуждения со стороны об­щества. И в этом своем качестве Репербан стал провозвестником тенденций, которые в конце 1960-х с такой мощью потрясли нацию, когда сексуальное поведение людей стало более откровенным, когда появилась большая терпи­мость к межрасовым парам и к гомосексуализму. Выходит, что Репербан в жизни города и страны находилась, в некотором смысле, на переднем крае общественного развития. Но здесь проявились и более глубокие тенденции в развитии Западной Германии, в частности экономические, например агрес­сивная продажа предметов потребления, связанных с сексуальной сферой, что было одним из крайних выражений послевоенного капиталистического бума. Анализируя посвященные Гамбургу и Репербану в период до 1968 года тексты самых разных авторов, мы можем уловить динамику изменений в от­ношении людей к сексу, потреблению и досугу и сделать достаточно широкие выводы, касающиеся истории западногерманского гражданского общества, увиденного с точки зрения потребительского выбора и демократии в ее по­вседневных проявлениях^[4]. К этим темам мы подступимся, изучая многочис­ленные туристические путеводители, счета расходов на путешествия и по­священные Гамбургу иллюстрированные издания этого периода. Такие книги издавались на многих языках и для самых разных читателей: для путеше­ствующих бизнесменов, для туристов, желающих денек-другой провести в этом городе, и даже для местных жителей. Одни писались и издавались уро­женцами города, другие жителями иных мест — как в самой Германии, так и в других странах. Историк Руди Кошар отмечает, что подобные путеводители не предоставляют достоверных сведений о фактических действиях, так ска­зать, «тактических операциях» туристов^[5] — мы никогда в точности не узнаем, о чем гости города думали, когда на собственном опыте знакомились с ука­занными в путеводителях достопримечательностями, или даже посещали ли они эти места вообще. Однако чтение путеводителей может подсказать, ка­ким транспортом люди пользовались и какой интерес мог заставить их бро­сить насиженное место и отправиться куда-то к черту на кулички только для того, чтобы увидеть, услышать и попробовать что-то для себя новенькое. Эти тексты сообщают нам о желаниях, о фантазиях людей, решивших посвятить свое время удовольствиям и веселью. В них также предоставляется возмож­ность по-новому взглянуть на более глубокие проблемы эволюции связей между будничной жизнью, работой и досугом в бурные годы «экономиче­ского чуда», и это, в частности, касается вопроса о том, как культура путеше­ствий рождает новые формы самоидентификации и понимания как собствен­ной культуры, так и культуры других народов.

Туристические путеводители являют собой «карту человеческого опыта иного рода, нежели тот, что диктуется вторжениями враждебных сил, мигра­циями, эдиктами и договорами»^[6]. С конца XIX века культуру путешествий формировали выпущенные массовыми тиражами путеводители, такие как путеводители Бедекера и Эджина Фодора; Кошар пишет, что эти книги «от­крывают иные горизонты знания и ожиданий, на которые ориентируется че­ловек, отправляясь в путешествие ради удовольствия, общаясь с новыми для себя людьми и знакомясь с новой окружающей обстановкой»^[7]. Путеводители как бы раскрывают для чужестранцев загадки и тайны незнакомого места, делают его более понятным, в значительной степени формируют образы вос­приятия, а также излагают мифологию, связанную с данным местом^[8]. В ка­честве артефактов человеческой культуры они также демонстрируют, как меняется понимание нормы в жизни человека. И не надо забывать, что путе­водители являются одним из важнейших факторов туристической индуст­рии, которая сыграла огромную роль в экономическом возрождении, между­народном признании и реабилитации Западной Германии. Но в этой статье используются материалы не только туристических путеводителей, но и по­священных Гамбургу и Репербану других иллюстрированных изданий, а так­же книг, написанных в жанре путешествий, принадлежащих перу послевоен­ных авторов и созданных в разгар немецкого «экономического чуда».

В работе прослеживаются новые практики и новые дискурсы индустрии туризма, но помимо этого мы хотели бы внести свой вклад в понимание и бо­лее глубоких процессов, происходивших в период «экономического чуда» с 1949 по 1966 год. Существующая издавна тенденция рассматривать этот пе­риод в Западной Германии исключительно как время удушающего фили­стерства, боязливого конформизма и подавления сексуальности, закончив­шееся лишь с бунтами 1968 года, утрачивает свою актуальность^[9]. Историки приступили к исследованию глубочайших перемен, происходивших за пыш­ным фасадом молодой Федеративной Республики; эти сдвиги наблюдались не столько в сфере политики, сколько в повседневной жизни с ее тенденцией к росту потребления, расширению сферы досуга и повышению мобильности. Экспансия потребительского общества, например, проявлялась не только в простом увеличении количества вещей, которые можно было купить. Как отмечает историк Михаэль Вильдт, человек «приобретал новый опыт, рас­ширял спектр новых впечатлений», получал целый ряд «уроков плюрализ­ма», изменивших природу субъективности, по мере того как западные немцы осваивались с переменами в своем материальном окружении. Еще одна важ­ная перемена — широко распространившаяся поведенческая деформализация в Западной Германии; все буквально «как с цепи сорвались», как в фи­зическом, так и в социальном смысле (прежде всего это касалось тех, кто родился в сороковые годы), что значительно усиливалось контактами с аме­риканцами и их массовой культурой. Шел процесс демократизации куль­туры, и элита в конце концов была вынуждена принять массовую культуру в качестве центрального, неоспоримого компонента общества и западногер­манской культуры в целом^[10]. А Гамбург — идеальное место, дающее обильную пищу для размышлений об этих процессах, поскольку именно здесь отраба­тывались и демонстрировались нормы поведенческой культуры, как те, что распространялись далее по всей стране, так и те, что оставались лишь в пре­делах уникального увеселительного квартала этого города.

* * *

Превратить Гамбург в привлекательное для туристов место — задача не из легких. В отличие от других известных в Германии мест, здесь нет ни эф­фектных пейзажей, ни памятников Средневековья, ни курортных зон с ми­неральными водами^[11]. Большой пожар 1842 года спалил дотла почти весь старый город, а столетие спустя бомбардировщики союзников, а за ними послевоенные энтузиасты программы реконструкции города по новейшим стандартам уничтожили почти все и без того жалкие остатки Старого Гам­бурга. Все это вынудило профессионалов индустрии туризма задуматься об иных способах создания привлекательного облика города. В 1956 году бес­платный еженедельный справочник «Hamburg Vorschau», посвященный гу­манитарным вопросам, зрелищам и развлечениям, призывал туристов не сле­довать примеру американцев, вечно бегающих по заранее установленному списку достопримечательностей, но для начала остановиться и постоять не­много, внимательно вглядываясь в физиономию Гамбурга, в его «жилые дома и улицы, здания и площади, в его городские пейзажи и лица его жителей»; только тогда гость может обнаружить, что «этот город не просто красив, но очень даже красив»^[12]. Рекламный плакат городского туристического бюро того же времени также выделяет как раз те элементы, в сочетании которых власти города усмотрели удачную формулу для создания привлекательного для туристов образа Гамбурга: традиционной его составляющей, представ­ленной четырьмя главными церковными шпилями Гамбурга и башней ра­туши; современной, выраженной силуэтами новых торговых комплексов, в ярко освещенных окнах которых не замирает жизнь даже с наступлением темноты; и природной, представленной водной стихией, в которой отража­ется и прошлое, и настоящее города. Эти же элементы присутствуют и в списке достопримечательностей Гамбурга, выдвигаемых на первый план в каждом путеводителе с самого возникновения такого рода литературы: га­вань с портом, Михель (церковь святого Михаила, с башни которой откры­ваются великолепная панорама города), озеро Альстер, зоопарк Гагенбека и ботанический сад «Planten un Blomen».

И, наконец, Репербан — последняя и всенепременная достопримечатель­ность в этом списке. Репербан, главная артерия в районе гавани Святого Павла, центр ночных развлечений города — в путеводителе Фодора 1959 года он описывается как средоточие «самой бурной ночной жизни во всей Германии»^[13]. Гамбургская «миля греха», или, как ее называет рок-бард Удо Линденберг, «du geile Meile»^[14], издавна была местом, где в одном котле варились моряки и музыканты, бармены, танцовщицы и певички, геи, гангстеры, про­ститутки и еще около тринадцати тысяч постоянных жителей квартала Санкт-Паули (многие из них эмигранты), постоянно якшаясь с туристами, а также забредающими сюда местными^[15]. В этом районе, настоящем диком «фронтире», расположенном сразу за городскими стенами, м поз­воляли заниматься своей профессией еще с XVIII века, когда во время окку­пации города наполеоновскими войсками сенат Гамбурга снял запрет на про­ституцию и установил систему регистрации и полицейского контроля, существовавшую здесь вплоть до XX века и с небольшими изменениями су­ществующую и поныне^[16]. Смешение бурлеска с серьезными театральными постановками с 1830-х годов привлекало сюда как представителей среднего класса, так и рабочих, хотя путеводитель Бедекера в 1900 году описывал раз­влечения, предлагаемые туристам в этом квартале, как «увеселения низкого пошиба»^[17]. В 1901 году в помещении, где прежде располагались зоологи­ческая и этнографическая выставки Карла Гагенбека, Эбергард Кнопф на­чал демонстрировать кинофильмы. Шоу со стриптизом появились где-то в 1925 году, равно как и организованная преступность; впрочем, на популяр­ности квартала она никак не сказалась. Придя в 1933 году к власти, нацисты искоренили наиболее явные проявления уличной преступности, а заодно ликвидировали и китайскую общину города под тем предлогом, что она якобы являлась рассадником шпионажа и торговли наркотиками, но и они никогда по-настоящему не преследовали стриптизерш или джазовых му­зыкантов, чьими услугами, видимо, пользовались определенные люди во властных верхах^[18]. И действительно, несмотря на введение карточек и нере­шительные меры властей, направленные на запрещение всяких развлечений с танцами во время Второй мировой войны, бизнес владельцев этих клу­бов процветал. И до разрушительных авианалетов союзников, и после них, несмотря на частые перебои в подаче электроэнергии, многочисленные кинотеатры в этом квартале продолжали интенсивно работать^[19]. Все это лиш­ний раз подтверждает мысль, высказанную в одном из послевоенных путе­водителей: «Многим поколениям Санкт-Паули подарил радость и возмож­ность забыться»^[20].

Сразу после войны, когда около шестидесяти процентов учреждений Ре- пербана лежали в руинах, ночная жизнь в Кице^[21] била ключом, и это несмотря на то, что британские оккупационные власти установили ранний комендант­ский час. Новая публика, в том числе солдаты союзных войск и торговцы чер­ного рынка, была охвачена настоящей манией танцевать до упаду (Tanzwut), неважно, что подававшиеся коктейли состояли, в основном, из подслащенной воды и содержали минимум алкоголя^[22]. В годы «экономического чуда» этот бум, разумеется, только усилился, наступила эпоха «великого пьянства» и жажды удовольствий^[23]. Многие старые почтенные танцевальные залы, как, например, зал «Трихтера» и кафе «Хайнце», были разрушены войной, но зато другие отстроились заново; появились и новые площадки. Как грибы вырас­тали многочисленные и самые разнообразные развлекательные заведения, где царила атмосфера эротики. Многие источники отмечают, что 1950-е стали золотым веком Репербана, эпохой, когда самая разношерстная публика могла участвовать в самых разнообразных пикантных ночных удовольствиях, и при этом в условиях относительной безопасности^[24]. Легко представить себе, как бойко шла торговля развлечениями в квартале, известном, главным образом, процветающим там пороком^[25], в эпоху правления Аденауэра (1949—1963), когда официальным содержанием внутренней политики в этой сфере было подавление сексуальных проявлений.

Для туристов эпохи «экономического чуда» существовала изобильная литература о Гамбурге, выпускавшаяся на многих языках как городским центром туризма, так и коммерческими предприятиями. Эта литература потреблялась читателями самого разного сорта (включая так называемых «диванных туристов», в жизни не покидавших своего дома), но, судя по языку и содержанию, была рассчитана на путешественников, принадлежа­щих к среднему классу, в частности на бизнесменов^[26]. В отличие от путево­дителей, публиковавшихся до 1945 года, которые традиционно начинались с длинных диссертаций по истории Ганзейского союза и были рассчитаны на образованных представителей буржуазии, желавших с помощью путеше­ствий усовершенствовать образование, послевоенные издания обращают особое внимание читателя на работу по восстановлению разрушенного го­рода, на современную архитектуру его коммерческих зданий. Прежние пу­теводители — как на немецком, так и на английском языках — старались обойти Репербан молчанием, зато все без исключения послевоенные, как ми­нимум, упоминают о нем, подсказывая туристу, что здесь он может удовле­творить свою «потребность» в развлечениях. А некоторые путеводители 1950—1960-х даже особо обращают его внимание на стриптиз, уж очень сильна была его привлекательность во все более процветающем обществе по­требления. В новых путеводителях сместился фокус от истории и высокой культуры к коммерции и развлечениям, и этот сдвиг отражает смещение же­ланий, движущих путешественниками, а также расширение самого контин­гента путешественников.

Путеводители для путешествующих немцев, как, впрочем, и для иностран­цев, публиковались в интересах коммерции, это видно по множеству харак­терных вставок, рекламирующих описываемые учреждения; все это говорит о том, что издатели активно сотрудничали с официальными туристическими и деловыми ассоциациями. При этом их тексты неизбежно расширяли сферу потребления сексуальных услуг, которая, как убедительно показывает Эли­забет Хайнеман, являлась ключевой составляющей в процессе углубления потребительской революции в этот период^[27]. Туристические путеводители одновременно и создавали, и демонстрировали новое понимание досуга, ри­суя увеселения и развлечения, включая «эротические», как фундаменталь­ную потребность всякого взрослого человека, его законное право. По этим книгам можно судить об эволюции отношения человека к сексу и к пробле­мам пола в самый канун сексуальной революции. Они также свидетель­ствуют об определенных социальных и культурных сдвигах того времени, та­ких, как установление пятидневной рабочей недели с двумя выходными днями, выделение молодежи как отдельной потребительской группы, закат прежних пролетарских традиций в области развлечений. И наконец, в этих путеводителях энергично рекламировался образ истинного немца — или, по крайней мере, истинного гамбуржца — как человека толерантного и «откры­того всему миру» (weltoffen), чтобы привлечь как можно больше иностран­ных туристов и тем самым способствовать интеграции страны в западное об­щество периода холодной войны^[28].

* * *

Вторая мировая война практически уничтожила германскую индустрию ту­ризма: в 1950 году эта отрасль составляла едва ли треть от объема 1936 года. Но с возрождением жажды путешествий как у воспрявших духом немцев, так и у граждан других стран, отчасти стимулируемой воссозданными на обще­национальном и на местном уровне туристическими агентствами, а также с возникновением новых компаний, таких как «Туропа», путешествия ради удовольствия и развлечений стали более доступными, чем когда-либо прежде. Имеются сведения, что к 1955 году большинство западных немцев уже не считало, что отправиться в путешествие во время отпуска — роскошь, это стало уже «социальной нормой», и туристический сектор западногерман­ской экономики развивался даже быстрее, чем экономика страны в целом^[29]. С ростом заработной платы, когда сделался нормой и трехнедельный опла­чиваемый отпуск, такое путешествие мог позволить себе любой западногер­манский рабочий^[30]. Несомненно, привлекательность туристических поездок (а что это, в конце концов, как не связанное с переменой места добровольное и сознательное испытание?) служит показателем растущей послевоенной стабильности (можно также сказать, и показателем возвращения к нормаль­ной жизни), в то время как память о вынужденных перемещениях населения во время войны уходит в прошлое^[31]. В то же самое время до 1958 года девя­носто процентов путешествующих западных немцев не отваживались отпра­виться дальше, чем за 600 километров от дома^[32]. Таким образом, борьба между регионами за доллар туриста только усилилась, и такие города, как Гамбург, стремились урвать свою долю у Берлина и крупных городов юга страны, расположенных в более живописной местности, особенно у Мюн­хена, которому, что касается услуг, связанных с возможностью провести ночь в гостинице, не было равных. В 1958 году руководство Гамбургского центра туризма и конгрессов, вооружившись данными исследований туристической конъюнктуры, говорившими о том, что типичный турист, посещающий Гам­бург, это, как правило, городской житель из самой Германии или из соседних стран, которому вздумалось ненадолго прокатиться куда-нибудь, дабы при­влечь как можно больше гостей, приезжающих на один-два дня, особенно во время мертвых сезонов, решило основать фирму под названием «Всемирный город на выходные» («World-City Weekend»). Кроме того, Центром прово­дилась политика привлечения в город журналистов, которых соблазняли оплаченными путевками. Изощренная реклама, прибегающая к разным хит­роумным уловкам, помогла Гамбургу оседлать волну растущего благосостоя­ния населения и введения двух выходных в неделю: в 1953 году было заре­гистрировано 1,6 миллиона заказов на номера в гостиницах, и эта цифра про­должала расти и в 1960-е годы^[33].

Гамбург также усердно трудился, стараясь одержать в этом бизнесе верх над своими европейскими соседями^[34]. К лету 1949 года был уже открыт тури­стический офис в немецкоговорящем Базеле, благо этот швейцарский город соединяла с Гамбургом новая прямая железнодорожная ветка. Зачастили в го­род и туристы из Голландии. Но больше всего визитов на одну ночь было за­регистрировано среди иностранных гостей из Норвегии, Швеции и особенно из Дании. Помимо политики особого радушия по отношению к журналистам и рекламы в скандинавской прессе, власти Гамбурга лоббировали в Бонне бо­лее либеральные правила получения визы и более мягкие ограничения на ввоз валюты для северных гостей, а также правила, позволяющие туристам из Дании, которые останавливались в Западной Германии не менее чем на семь­десят два часа, увозить с собой не облагаемые налогом спиртные напитки. Действительно, в скандинавских путеводителях особо подчеркивается, что в Гамбурге сравнительно низкие цены на пиво^[35].

На фоне чрезвычайно благоприятных условий для экспансии туризма (рост доходов населения, гарантированных выходных дней и отпусков, рас­ширение транспортной инфраструктуры, включая непрерывное увеличение с начала 1950-х числа владельцев личных автомобилей, и развитие реклам­ной индустрии) любопытно взглянуть, как подавался или, скорее, «прода­вался» Гамбург в литературе, посвященной туризму. Анализ путеводителей по Германии, в которых упоминается Гамбург, а также книг и фильмов, по­священных этому Hansestadt («ганзейскому городу»), опубликованных или снятых немецкими, шведскими, швейцарскими и британскими организа­циями (американские публикации о Гамбурге крайне редки, о причинах этого мы поговорим ниже), а кроме того, и «альтернативных» путеводителей, опи­сывающих ночную жизнь на Репербане, обнаруживает постоянный набор од­них и тех же штампов, романтизирующих Киц и создающих фантастически яркий веер экзотических видов, разворачивающийся перед читателем в виде бесконечного набора красочных открыток. Вдобавок мы увидим попытки подвергнуть сомнению правомерность этих штампов и выработать альтерна­тивные стратегии туристического бизнеса для тех путешественников, кто страстно желал бы получить те же впечатления, которые испытывают здесь только «свои».

* * *

Гамбург, словно по мановению волшебной палочки возникающий перед нами в путеводителях по всей Германии, таких как англоязычные «Герма­ния Фодора», «Зеленый гид Мишлен», а также немецкоязычный путево­дитель Бедекера, мало чем выделяется среди других основных немецких городов; предполагалось, что путешественники, принадлежащие к классу буржуа, должны встретить здесь, как и везде, прекрасные гостиницы, музеи и тенистые парки. От других городов Гамбург отличается разве что сво­им портом, а также «исключительно современным обликом», что отмечалось в путеводителе Бедекера еще в 1900 году^[36]. Вслед за многими другими ис­следователями мы не можем не отметить, что города в путеводителе Беде­кера предстают перед нами настоящими пустынями, где нет и следа челове­ческой жизни; во всех его изданиях, как в этот период, так и прежде, «живописный, полный жизни и кипучей деятельности» Гамбургский порт представляет собой ряд достойных, конечно, восхищения чудес из области кораблестроения и инженерной мысли, но тщетно искать здесь сведений о том, где можно найти проститутку или хотя бы посмотреть на настоя­щего, живого матроса^[37].

А если уж говорить об американских путеводителях, то в них вообще о Гамбурге мало что найдешь. Неувядающий бестселлер Фодора, который в 1954 году рекламировал себя как единственный путеводитель по после­военной Германии на английском языке, второму по величине западногер­манскому городу посвящает от силы десять страниц, меньше, чем Шварц­вальду или Романтической дороге. Если, как пишет Кошар, в «Фодоре» Германия воссоздается специально для американцев эпохи холодной войны в интересах взаимопонимания между народами, то янки, глядишь, и впрямь решат, что все немцы сплошь носят «ледерхозен» (кожаные штаны) и го­ворят с южным акцентом (а как же иначе, ведь картинка, изображающая октябрьские народные гуляния в Мюнхене с подзаголовком «Смотри, это Германия», украшает даже обложку путеводителя «Фодора» 2005 года!). Пу­теводители по стране, выпускавшиеся Вооруженными силами США для своих солдат, большинство которых были расквартированы как раз на юге, вообще ни словом не упоминают о Гамбурге, — видимо, потому, что генералы предпочли бы видеть своих подчиненных покоряющими в свободное время Альпы, а не слоняющимися по Репербану. Но нелюбовь американцев к Гам­бургу — это не просто сугубо послевоенный феномен. Клара Логлин в своем путеводителе 1930 года под названием «Итак, ты едешь в Германию и в Ав­стрию!» сетовала, что этому городу не хватает «очарования старины», что она «не нашла в Гамбурге многого из того, что хотелось бы увидеть всякому путешественнику». Несмотря на царящий в нем дух существующего с неза­памятных времен капитализма и традиции независимого города-государства (эти качества в путеводителях на немецком языке всегда выдвигались на пе­редний план), Гамбург никогда особенно не входил в список маршрутов аме­риканского туриста, и живой американец (за исключением некоторых моря­ков, заморских торговцев и артистов эстрады) на брегах Эльбы долгое время был настоящей экзотикой^[38].

Недавняя история на страницах путеводителей также не представлена или завуалирована при помощи фраз, призванных стимулировать интерес тури­ста, и приемов, которые Ролан Барт назвал «пышным мифом-алиби о процве­тании страны»^[39]. Немалую услугу в этом отношении оказало Гамбургу почти полное отсутствие мест, откровенно напоминающих о временах нацизма: ведь грандиозные планы Гитлера относительно Гамбургского порта так и остались на бумаге. Послевоенные выпуски большинства популярных путеводителей тщательно избегают упоминаний об эпохе правления нацистов; в «Зеленом гиде Мишлен», например, вообще ни слова не говорится о нелегких для Гер­мании временах с 1919 по 1949 год и лишь скороговоркой отмечается, что здания и инфраструктура гавани и порта серьезно пострадали в результате бомбежек. Если, как утверждает Алон Конфино^[40], западные немцы превра­тили туризм в средство для того, чтобы представить свою нацию невинной жертвой войны и оккупации, то им в этом охотно помогали их англоязычные союзники. Авторы лондонского издания путеводителя «Фодора» 1959 года считают Гамбург «городом огромной жизненной силы», который «отверг судьбу быть стертым с лица земли»^[41]. Выпущенные в Германии путеводители по городу с удовольствием подхватывают это откровение. В одном из текс­тов 1955 года автор зявляет: «Шагая по улицам Гамбурга, трудно себе пред­ставить, как сильно они были разрушены во время последней войны»^[42]. В книжке на нескольких языках с картинками (из тех творений карманного формата, что продаются во всех сувенирных киосках) сам город в таких сло­вах убеждает читателя: «...последняя война оставила на моем лице много сле­дов... но муниципальные архитекторы оказались прекрасными хирургами и косметологами»^[43]. Путеводители, изданные Гамбургским центром туризма, рассуждения о бомбежках и восстановлении разрушенного связали с прису­щим городу духом предпринимательства; типичным образчиком такого под­хода служит текст 1951 года о Мёнкебергштрассе, одной из центральных улиц города, где всегда было расположено множество магазинов, и вот теперь «воронки от бомб засыпаются», и там, где когда-то стояли старые здания, на глазах вырастает помолодевший и окрепший город^[44]. В этих текстах подчер­кивается своеобразие Гамбурга, крупного, деловитого и шумного портового города, а это само по себе говорит о том, что город с уверенностью смотрит в будущее и открыт для внешних влияний. Первая же фраза в книге под на­званием «Гамбург: что вам требуется знать» являет собой неофициальный девиз города — «ворота в мир» (das Torzur Welt)^[45]. В издании «Гамбург. Пу­теводитель для иностранцев и местных жителей» («Hamburg. Ein Wegweiser fur Fremde und Einheimiche»), желая создать образ открытого города, где че­ловек не чувствует себя замкнувшимся в своей скорлупе и окруженным вра­гами (в отличие, скажем, от Берлина), автор также прибегает к описанию га­вани. Эти путеводители формируют новую, послевоенную идентичность города, история которого уходит корнями (конечно, там, где об этом уместно говорить) глубоко в прошлое, но который с «неукротимой энергией» (Emsigkeit) и с «верой в свою судьбу» (Weltglauben) устремлен в будущее^[46].

Беглый обзор путеводителей ранних периодов говорит о том, что этот мотив «открытых дверей» далеко не нов, поскольку потребность в стимули­ровании туризма давно уже выдвинула на передний план гавань и порт Гам­бурга как наиболее характерные и неповторимые черты этого города. И дей­ствительно, в течение довольно долгого времени наблюдается один и тот же набор штампов, меняются лишь акцент и значимость, приписываемая порту в условиях различных политических контекстов. Например, в путеводителе 1927 года, изданном Консорциумом гамбургских туристических ассоциаций, порт описывается как жизненно важное место не только для Гамбурга, но и для всей Германии, причем, чтобы осудить Версальский договор, приводится статистика снижения тоннажных сборов. Здесь же образ Гамбурга рисуется в виде города исключительно немецкого, а в качестве достопримечательно­стей, которые следует посетить туристу, особо отмечается мемориал погиб­шим во время Франко-прусской войны воинам гамбургских полков и памят­ник Бисмарку — «один из самых выразительных и красивых монументов в мире»^[47]. Даже путеводитель 1922 года, расхваливавший путешествие как дорогу, «связывающую всех, кто стремится к свету», как лучшее противо­ядие от «Люциферовых темных сил» войны, использует образ порта — «чьи корабли и плавучие доки навсегда покинули гавань Гамбурга и ушли в пор­ты "победителей"», — чтобы изобразить город символом «скованной цепя­ми» Версальского мира Германии^[48]. В путеводителях эпохи правления на­цистов эта идея получает дальнейшее развитие. В официальном путеводи­теле, выпущенном специально для гостей Всемирного конгресса по вопросам досуга и отдыха, заявлялось, что «мировая война и годы бедствий (Notzeit) с 1918-го по 1933 год почти полностью уничтожили морскую торговлю», однако гитлеровский рейх превратил Гамбург в «яркий пример процвета­ния, трудолюбия, респектабельности и чувства собственного достоинства»^[49]. И действительно, нацисты планировали превратить Гамбург в один из пяти городов фюрера, с грандиозным новым портом, который должен был служить как выражением статуса Гамбурга в качестве открытых всему миру ворот, так и олицетворением мощи Германии для всех, прибывающих в город морским путем. В издании городского центра туризма 1935 года (которое ныне являет собой весьма полезный справочник со списком местных нацистских долж­ностных лиц) отражается этот новый образ города и провозглашается: «...се­годня над Гамбургским портом снова развевается германский флаг»^[50].

Перед читателем здесь вставал Гамбург, жители которого заняты исклю­чительно созидательным трудом, город, где работа останавливается только ночью, когда человеку требуется отдых перед «новым днем радостного труда». Неудивительно, что в путеводителе 1927 года Репербан упоминается лишь в одной фразе, как район «развлекательных заведений, излюбленного места отдыха моряков»^[51]. Тексты нацистской эпохи тоже всячески стараются подчеркнуть трудолюбие жителей города. Путеводитель по городу 1935 года, например, убеждает гостей непременно посетить «Архив мировых экономи­ческих достижений» (Weltwirtschaftsarchiv). И несмотря на то что в этом из­дании признается полезность отдыха и развлечений и дается информация о танцевальных залах в районе Санкт-Паули и о Bierstuben (пивных) — на по­следних страницах рекламируется продукция гамбургских пивоваренных за­водов и вовсю расхваливается пиво как «самый здоровый народный напиток» (Volksgetrank), — читателей, в конечном счете, пытаются убедить в том, что лучше отдыха, чем отдых на лоне природы, среди зелени парков и садов, не найдешь^[52].

В послевоенных путеводителях, напротив, авторы стараются все больше подчеркивать значение портового района с его развлекательными заведе­ниями, облагородить и, так сказать, очеловечить образ Гамбурга, где «бизнес и любовь шагают рука об руку»^[53]. В то время, когда порнография еще не стала ходовым товаром, от других немецких городов Гамбург отличался тем, что здесь предлагался широкий выбор эротических развлечений. Как говорится в рекламном проспекте Центра туризма и конгрессов 1961 года, в эпоху, когда досуг воспринимался как законная норма, Репербан — это «конвейер радо­сти», необходимое дополнение к офисным помещениям или витринам мага­зинов. Все символы и атрибуты Гамбурга были переработаны так, чтобы го­род превратился в «открытые двери. Heimat [отчизны]», в образец новой, освобожденной от фашизма нации, трудолюбивой, обладающей широким взглядом на вещи, живущей в древней стране с юным сердцем и здоровым отношением к веселью^[54].

Широкий взгляд на вещи, например, иллюстрировался интернациональ­ным духом Санкт-Паули, с его гаванью, с его уличным колоритом, где можно встретить лица из самых разных концов света и самого разного цвета кожи — и это в то время, когда в морских и в заокеанских перевозках еще доминиро­вали пассажирские суда, приписанные к порту Гамбурга. Если путеводитель «Фодора» воссоздавал для американских путешественников образ после­военной Германии, страны, восприимчивой к иностранному влиянию, подоб­ной некоему «плавильному котлу наций и культур»^[55], то именно Гамбург олицетворял собой понятие «перекрестка мира». В бестселлере Рудольфа Леонхардта «X-mal Deutchland» Гамбург предстает перед читателем городом, «в стенах которого многообразие мира представлено больше, нежели в любом другом городе Германии»^[56]. Такая открытость миру некогда вызывала только озабоченность властей (в одном из путеводителей эпохи нацизма человече­ский поток, проходящий через порт, рисовался как угроза здоровью нации^[57]), однако путеводители эпохи экономического чуда приветствовали интерна­ционализм, преподнося его проявления как желанное зрелище, как предмет потребления для туристов, причем нередко в виде национальной кухни дру­гих народов. Например, путеводитель Вофе конца 1950-х с восторгом со­общает о том, что в кварталах Санкт-Паули можно найти рестораны с италь­янской, китайской, шведской и индонезийской кухней: «И это тоже Гамбург. Или, другими словами, именно это и есть Гамбург»^[58]. В другом путеводителе утверждается, что Санкт-Паули настолько интернационален, что жители Гамбурга даже не обращают внимания на «экзотику», в атмосфере которой они все живут (и перечисляется, кого здесь можно встретить на улице, на­пример негров, китайцев, саксов)^[59]. В городском пресс-релизе 1958 года го­ворится, что Гамбург привлекает к себе туристов из других больших городов своей репутацией Weltstadt [города мирового значения], где человек может получить «поистине уникальные» впечатления, имея в виду, что посещение этого города можно приравнять к прививке либерализма. Прославлением ин­тернационализма власти города отказались от понятия «Weltstadt-Hamburg» эпохи нацизма, выражавшего дух германского национализма, и продвигали образ города, пронизанного атмосферой независимости, терпимости и умуд­ренности опытом, словом, образ во всех отношениях прогрессивный, запе­чатленный в призывных неоновых рекламах Репербана^[60].

Но, как указывалось в некоторых путеводителях, Санкт-Паули — это вам не Париж. Это место «Grosse Freiheit» (великой свободы), оно олицетворяет подлинность самой земли, взрастившей его, оно отчетливо окрашено в севе­ронемецкие тона и говорит на языкеplattdeutsch [нижненемецкий диалект]. Путеводители для туристов, особенно ориентированные на немецкого чита­теля, и сами жители города всячески расхваливали свою гавань и ее атмо­сферу, ее культуру, пропитанную интернациональным моряцким духом, и сам Гамбург как хранилище народных достоинств Heimat, а все другие сим­волы Старого Гамбурга потерпели поражение перед силами войны и после­военного обновления города. В путеводителе Вофе отмечается, что здесь все еще есть «укромные уголки, где можно найти настоящий Labskaus и Rund- stuck warm»^[61]. Романтизированный вариант этой культуры, пронизанной ду­хом морских странствий, был увековечен кинематографом в таких фильмах, как «Улица Великая Свобода, № 7» («Grofie Freiheit Nr. 7», 1944) и «На Репербане, ночью, в половине первого» («Auf der Reeperbahn nachts um halb eins», 1954), наиболее значительных послевоенных хитах, главные роли в которых исполнял любимый народом сын своей родины Ганс Альберс^[62]. Песни из этих фильмов, до сих пор исполняющиеся в некоторых пабах, сви­детельствуют о сохранившейся глубокой ностальгии, окружающей этот район, они закрепили в народном сознании образ Санкт-Паули как места, где можно повеселиться от души, где любят встречаться за выпивкой това­рищи и друзья, и встречи эти окрашены легкой грустью моряка, который всегда должен с кем-то прощаться. (Кумир всех немцев, певец из Гамбурга Фредди Куинн, чья песня «Heimweh» («Тоска по родине») в 1956 году разо­шлась миллионом копий, в 1962 году блистал в популярном шоу «Heimweh nach St. Pauli» («Ностальгия по Санкт-Паули») и всю свою актерскую карь­еру построил, эксплуатируя это, присущее каждому человеку, чувство.) Эти песни пронизаны также и глубокой ностальгией по моряцкой культуре, которая постепенно исчезала с приходом в судоходство и морской флот механизации. Образы этих песен всплывают в сознании, когда читаешь пу­теводители так называемого мейнстрима, авторы которых ничтоже сумняшеся рисовали образ центральной фигуры Репербана — лихого и беспечного моряка; однако «альтернативные» путеводители (речь о них пойдет ниже) указывали, что прежний Санкт-Паули исчезает, быстро превращаясь в ими­тацию собственного образа на потребу туристам. В одном из таких путево­дителей отмечается, что настоящие моряки теперь предпочитают сидеть в тихих и недорогих барах, где они могут «быть самими собой»; «кто может обвинить их в том, — задает автор вопрос, — что они не хотят участвовать в этом показушном шоу, служить объектом для фото- и кинокамер туристов? Да, старый Санкт-Паули уже давно в прошлом», — резюмирует автор^[63]. При­мерно та же мысль высказывается и в другом путеводителе по «истинно­му» Гамбургу: в этом районе теперь больше Sehleute, чем Seeleute (то есть больше зевак, чем моряков)^[64].

* * *

Становясь все больше центром притяжения, Репербан оставалась во многом пограничной зоной, как в географическом и культурном, так и в моральном смысле. Исторически располагаясь сразу за городскими воротами в Миллернторе, она возникла как место, на которое не распространялись законы гильдий; самая известная здесь боковая улица называется Гроссе-Фрайхайт (Великая Свобода), и это название как бы возвращает нас к унаследованной районом с древних времен свободе, как в торговом, так и в религиозном смысле^[65]. Находящаяся по соседству улица Хейлигенгейстфельд («Поле Свя­того Духа») в прежние времена служила карантином во время эпидемий чумы, а также городской свалкой. Район Санкт-Паули издавна был родным домом для пришельцев и чужаков всякого рода, равно как и для представи­телей рабочего класса с крутым нравом, населяющих задворки квартала; тот же самый порт, который породил гамбургскую бюргерскую элиту, манил к себе и иммигранта, и моряка, и проститутку. Послевоенным туристам (как и большинству жителей города, которые теперь нечасто осмеливаются загля­дывать на Репербан) наплевать на богатую историю этого района. Привлека­тельным и экзотичным Санкт-Паули, буквально существующий «за преде­лами собственной культуры»^[66], становится благодаря свободе и открытости поселившегося здесь запатентованного порока; общепринятые правила по­ведения, похоже, в этом районе не имеют силы. Наблюдения Джорджа Чонси о довоенном Нью-Йорке можно применить и к Репербану: «Прогулки по тру­щобам давали мужчинам возможность культивировать свои сексуальные фантазии, экспериментировать с ними, ведь здесь перед ними открывались совсем иные, низшие социальные сферы. где позволялось забыть нормы по­ведения, присущие среднему классу, сбросить с себя путы, связывающие их в присутствии прилично воспитанных женщин из их семей или дам, принад­лежащих к их общественному классу»^[67]. На Репербане женщины мутузят друг дружку по колено в грязи. Красавицы-танцовщицы выходят на сцену, срывают с себя все до последней нитки и остаются на какую-то долю секунды голышом, пока не гаснут огни. На ипподроме лошади пьют пиво и курят си­гареты. И на все это можно смотреть, а потом, вернувшись домой, поражать воображение местных Stammtisch («старожилов») байками о чудесах в город­ских джунглях.

В 1950-е годы Репербан процветала, привлекая гостей из всей Германии и из Европы^[68]. Но со временем становилось все трудней не замечать темной стороны этой «золотой лихорадки». После тяжелых 1940-х с их суровыми ограничениями снова в незаконном обороте появились наркотики, стала больше заметна неконтролируемая проституция, которую теперь подпитывал поток беженцев из Восточной Германии^[69]. Но по-настоящему тревожный ко­локол грянул, когда представители «законного» бизнеса обнаружили, что их делу угрожает волна разоблачительных статей в прессе. «Расплодившиеся воровские притоны разрушают дух Репербана», — недовольно брюзжала в 1960-х влиятельная газета «Бильд цайтунг», а в статье Манфреда Шмидта 1965 года, опубликованной в массовом журнале «Квик», была нарисована по­истине убийственная картина этой «гавани радости», ставшей отвратитель­ным пристанищем виртуозов-мошенников и пьяниц^[70]. Власти в Дании и в Швеции распространяли на границе списки самых сомнительных заведений этого места. Сенсационный процесс 1964 года о рэкете и «крышевании» (Чер­ная банда Санкт-Паульхен), а также такие фильмы, как вышедший на экраны в 1964 году «Polizeirevier Davidwache», способствовали тому, что Репербан стала синонимом места, где махровым цветом цветет преступность. Встрево­женные власти города во главе с Куртом Фальком (носившим прозвище Мистер Чистюля) и сенатором Гельмутом Шмидтом отчаянно пытались обуздать бандитские группировки с помощью тайного наблюдения, показа­тельных полицейских рейдов, аннулирования действующих лицензий и даже давления на преступный мир с целью заставить его своими силами поддер­живать порядок и обеспечивать безопасность в районе^[71]. Члены Burgerverein, ассоциации владельцев бизнеса в Санкт-Паули, руководимой влиятельным землевладельцем Вилли Бартелсом, активно выдавали полиции наиболее аморальных и неразборчивых в средствах дельцов и награждали своей «хо­рошей звездой» тех, кто принимал предложенные ими тарифы. В ходе новой пиар-кампании выпускались специальные значки, где на немецком, англий­ском, французском и шведском языках говорилось, что «Санкт-Паули от­крыт для всех» («St. Pauli ist fur alle da»). Городской Центр туризма и кон­грессов начал свою кампанию в прессе, утверждая, что «десять процентов» заведений, занимающихся нечестным бизнесом, «не являются лицом Гам­бурга». Со своей стороны, издатели путеводителей изо всех сил старались убедить публику в том, что провести ночку на Репербане совершенно без­опасно. Например, в путеводителе «Фодора» говорилось, что в самую темную ночь в Санкт-Паули «светло как днем, а преступность, как известно, любит темноту»^[72]. Суровые меры нацистского режима в отношении Санкт-Паули были направлены против «антиобщественного элемента» (особенно это ка­салось обычных, не имеющих лицензий проституток) и этнических мень­шинств, например китайцев, в попытках обеспечить расовую чистоту нации; Фальком же и его союзниками руководили чисто коммерческие интересы. Они понимали, что турист приходит на Репербан, чтобы вкусить запретного плода, но также знали, что «реальную» опасность следует обуздать, дабы она не убила курицу, несущую золотые яйца^[73].

Наряду с этими экономическими соображениями ими двигали еще и опа­сения за моральное состояние немецкой молодежи, достигшие критической точки во время молодежных бунтов, связанных с движением «Halbstarken» и выступлениями Элвиса Пресли в конце 1950-х^[74]. В Гамбурге это прояви­лось в кампании в защиту молодежи от «угрозы морального разложения», ярким воплощением которого была Репербан. Под девизом «Jugendschutz» (защита молодежи) политики, чиновники и полиция перешли к более энер­гичному применению положений Закона об охране молодежи 1951 года, со­гласно которому детям до шестнадцати лет запрещалось посещать заведения, где торгуют алкоголем, а для молодых людей от шестнадцати до восемна­дцати лет ограничивалось пребывание на танцевальных площадках, где про­дают спиртные напитки, до десяти часов вечера. Этот закон применялся для того, чтобы приструнить владельцев популярных среди молодежи заведений, таких, например, как клуб «Звезда»: представители Отряда защиты моло­дежи чуть ли не каждый вечер с самого дня его открытия в 1962 году нано­сили туда визиты^[75]. Вальтер Беккер, возглавлявший в то время Гамбургский отдел департамента социального обеспечения, с особой строгостью следил за применением этого закона по отношению к гомосексуалистам, открыто де­монстрирующим свою ориентацию в общественных местах, и гей-барам, а также к несовершеннолетним карманникам и м, работающим ря­дом с некоторыми барами в этом районе. Союзника себе в этом Беккер нашел в лице будущего канцлера ФРГ Гельмута Шмидта, который в период с 1961 по 1965 год был сенатором по внутренним делам в Гамбурге. Рвение Шмидта на государственной службе подстегивало его энергичные усилия «обелить» репутацию Гамбурга, и ситуация с геями в городе, самая болезненная во всей Западной Германии, исправилась — Репербан расплатилась сполна закры­тием клубов и общим спадом активности^[76].

Альтернативные путеводители, содержание которых посвящено, в основ­ном, ночной жизни в Санкт-Паули, ярко иллюстрируют ту степень тревоги, какую Репербан порождала у добропорядочных граждан по поводу секса, преступности и даже, страшно подумать, самого капитализма. В статьях этих путеводителей не скрывалось существование подобных тревог, но большого значения им не придавалось. Зато авторы статей убеждали читателей, что в церквах и музеях (этих «вместилищах смертельной скуки», как холодно на­зывает их Курт Морек в своей примечательной книге «Fuhrer durch das lasterhafte Berlin», изданной в 1931 году) нормальному человеку делать нечего, что надо на собственном опыте испытать все грани жизни большого города, а осо­бенно таких мест, «где встречаются противоположности. и род человеческий смешивается, как компоненты пряного рагу»^[77]. На первый взгляд, такие аль­тернативные путеводители как будто подражают «Фодору» и другим подоб­ным изданиям, представляя на своих страницах информацию о том, где что можно посмотреть любопытного и где хорошо покушать. Но позиция, выра­жаемая в их текстах — в них говорится больше о расходах на путешествие, чем о способах развлечения, — дает более полную картину возникающих в то время установок и практик досуга. Кошар считает само существование аль­тернативных путеводителей свидетельством того, что отдельные туристы из немцев пытаются устранить социальные противоречия, насаждаемые в сфере туристического мейнстрима, и установить новые образцы, смысл которых указывает на «более открытое и гуманное будущее человеческого общества»^[78]. В этих путеводителях не только демонстрируется более прогрессивный подход к туризму, в них обозначен узловой момент в его изучении: связь ту­ризма с повседневностью и существующими нормами поведения. В этих из­даниях Репербан настойчиво преподносится как место, куда всегда можно на время сбежать от тягот работы или домашней рутины^[79]. Перед читателем открывается мир альтернативных культур и норм поведения, проводится мысль о шаткости существующих социальных иерархий. Но в них также об­нажаются пути, какими иерархии класса, пола и расы пересекают границу между миром «правильным» и сумеречным миром «полусвета», поскольку они нередко воспроизводят распространенные предрассудки в понимании «экзотических», пышно расцветающих в условиях ночной жизни культур.

Один из таких путеводителей, «Hamburg bei Nacht», опубликованный в 1962 году специалистом по развлечениям Хорстом Гюнтером, является пер­вым из серии, посвященной обзору ночной жизни в немецких больших горо­дах, и написан в традиции путеводителей, информирующих туристов о том, «чего нет в Бедекере». Издательство, публикующее эту серию, связано с од­ной из крупнейших западногерманских фирм, торгующих эротической ли­тературой по системе «заказы почтой» (книги, вероятно, приобретались через каталог книг для домашнего чтения); в отличие от путеводителей «мейнстрима», описания здесь длинноваты для того, чтобы разгуливающий по ули­цам незнакомого города турист еще и читал их (хотя в каждой книжке име­ется раздел с удобным «кратким гидом»)^[80]. Это способствовало достижению заявленной Гюнтером цели представить читателю, обладающему «широким взглядом» (и преимущественно мужского пола), краткий обзор современной истории. Автор знал своего читателя, поэтому сосредоточил внимание на ана­лизе самых «по-настоящему эротичных» зрелищ, и этот поиск зачастую уво­дил его далеко от протоптанных туристических тропинок; таким образом, чи­татель держал в руках один из первых путеводителей по Гамбургу, написанный как бы «изнутри», с позиции человека, в городе не чужого. Кроме того, Гюнтер старался давать советы туристу—потребителю предла­гаемых развлечений, как правильно вести себя в атмосфере мошенников, по­лицейских и дам, в любую минуту готовых пуститься во все тяжкие.

Цель путеводителя «Hamburg bei Nacht» — научить читателя, недавно вы­росшего из коротких штанишек, как контролировать себя и свое поведение в этом загадочном мире — мире ночной жизни, предлагающем «самый доро­гой, самый неспокойный и бурный, пышный и яркий способ приятного вре­мяпровождения в эпоху экономического бума»^[81]. Например, туристу настоя­тельно советуют не сорить деньгами, машину оставлять дома (обращает на себя внимание то, что все больше туристов теперь имеют собственную ма­шину) и поменьше заказывать шампанского (жест, немедленно выдающий в посетителе провинциала, «деревенщину» [Provinzonkel]). Этот совет был наи­более полезен посетителям Гамбурга, так непохожего на сонный Дюссельдорф (ночную жизнь в котором Гюнтер назвал самой «очаровательной» в Герма­нии) или унылый Берлин («пациент чуть жив», ночная жизнь здесь питается, главным образом, золотыми мифами прошлого) и олицетворяющего собой прагматичный дух современного капитализма^[82]. Санкт-Паули предстает здесь районом, где процветает бизнес, приходить сюда следует не столько с горячим сердцем, сколько с холодной головой. Путеводитель от корки до корки про­низан самым отъявленным цинизмом и демонстрацией откровенно-бруталь­ной сексуальности, в других местах подавленной здоровой семейной жизнью 1950-х годов, но по улицам Кица фланирующей с высоко поднятой головой. Гюнтер стремится описывать обитателей Репербана, как они есть на самом деле, «а не как они выглядели бы в каком-нибудь идеалистическом философ­ском трактате»^[83]. Он выступает против запретов, касающихся сексуальных пороков, включая и гомосексуализм, но вовсе не потому, что (по его словам) осуждает их или одобряет порок, но потому, что запреты загоняют порок в подполье и тот, кто предается ему, попадает в условия эксплуатации или мо­жет подвергнуться шантажу. И в этом путеводителе, и в других Гюнтер отвер­гает преходящие моральные оценки и суждения, утверждая, что если уж слу­чилось так и многие люди теперь стремятся познать, что такое ночная жизнь большого города, то делать это лучше хладнокровно, вооружившись знанием предмета, а не руководствуясь узколобыми предрассудками и в корне невер­ными представлениями. В этом смысле путеводитель «Hamburg bei Nacht» вписывается в более широкое явление западного общества конца 1950-х, озна­менованное возникновением в массовой культуре образа плейбоя^[84].

В 1950-х Репербан превратилась в своего рода резервацию для всего, что было запрещено в других частях Германии. Авторы множества путеводителей из кожи вон лезли, чтобы соблазнить туриста двумя самыми популярными до­стопримечательностями Репербана той эпохи: стриптизом и женскими боями в грязи и с обнаженной грудью^[85]. Почти весь текст Гюнтера так или иначе вра­щается вокруг этих и иных возможностей без помех созерцать женское тело в фетишизированном и полностью обнаженном виде. Его книга, как, впрочем, и путеводители мейнстрима, пропагандировала вуайеризм, род внегенитальной сексуальности, который в пятидесятые и в начале шестидесятых годов не только был разрешен властями, но «активно культивировался»^[86]. Для тех, кто готов был платить, это предоставляло возможность предаваться приятно воз­буждающему зрелищу на удобном и безопасном расстоянии, что свидетель­ствует о пробивающейся сквозь асфальт аденауэровской Германии и бурно развивающейся экономике человеческого либидо. Читаемый ли на месте, где все и происходило, или в одиночестве, в уютном мягком кресле, путеводитель «Ночной Гамбург» содержит также богатый иллюстративный материал в виде фотографий, откровенных и в то же время необычных, демонстрируя, как в щели между репрессивной политикой властей, неискоренимой склонностью к домоседству в семейном кругу и реальными желаниями и поступками по­требителей удовольствий, как немцев, так и гостей из других стран, пышным цветом расцветает тяга к вуайеризму, созерцанию эротических сцен, которая к концу 1960-х застопорит-таки вращение шестеренок механизма цензуры^[87].

Итак, путеводитель «Hamburg bei Nacht» подпитывал скопофилию; другая его главная тема — что делать с распространяющимся воровством и мошен­ничеством (Nepp) в этом районе. Санкт-Паули предстает перед читателем в образе мрачной преисподней преступного мира (его чужеродность даже обозначена арабским шрифтом, которым оформлен титульный лист книги), населенной персонажами, которые спят и видят, как разлучить бедняг-ту­ристов с их деньгами. Издревле деревня Санкт-Паули изображалась в виде «невесты моряка, нежной и целомудренной», но теперь, когда главным ее за­нятием стала «торговля телом», она выучилась считать денежки^[88]. В глазах Гюнтера это еще не самый большой грех: раз уж случилось экономическое чудо, простые, трудолюбивые люди всего лишь желают получить свою долю прибыли. В сущности, предстающие перед нами на страницах путеводителя женщины из дансинга и падкие на денежки швейцары куда добродетельней и порядочней бизнесменов, которым они служат, потому что искренни и не заблуждаются насчет природы своей профессии.

Автор книги хотел бы преподать нам еще один урок: «Не забывай, что в мире ночных развлечений ты имеешь дело с живым человеческим существом»^[89]. Не секрет, что Репербан многими воспринимается как зона, где «все дозволено»; Гюнтер же предлагает читателю правила поведения, которые позволяют хорошо провести время и одновременно установить теплые, че­ловеческие взаимоотношения с теми, кто трудится ради его удовольствия. В путеводителе содержится призыв к пониманию, особенно по отношению к работающим здесь женщинам, которые предстают перед нами людьми, лишенными семейной жизни, столь энергично идеализируемой и реклами­руемой в годы правления Аденауэра^[90]. Эти женщины совсем не похожи на жизнерадостных «матросских невест» или «любвеобильных» стриптизерш, украшающих страницы путеводителей мейнстрима, они — рядовые труже­ницы индустрии удовольствий, не испытывающие от своей работы особого удовольствия^[91]. Мы знакомимся здесь с Норой, которая жалуется: «...муж­чины считают, что могут делать с нами все, что им вздумается», в то время как она здесь всего лишь подает напитки. (Ее достоинство и добропорядоч­ность подтверждает резкая фраза на нижненемецком диалекте, которой она отшивает надоедливых мелких торговцев наркотой: «Dat lopt nicht!») Другая «девушка», работающая профессиональной партнершей в танцах, чтобы иметь возможность зарабатывать стриптизом на жизнь, вынуждена отдать детей на государственное обеспечение. «Может быть, все правильно, так оно и должно быть, — замечает автор, — но в подобных обстоятельствах женщина всегда чувствует себя униженной»^[92]. Желая убедить читателя в том, что ра­ботающие в сфере удовлетворения сексуальных прихотей потребителя — тоже люди, что у них «есть душа и понятия о чести и достоинстве», Гюнтер приводит много примеров грубого, хамского поведения клиентов: тут и некий бизнесмен «с востока», пристающий к профессиональной партнерше в дан­синге, и непонятно каким ветром сюда занесенная и мешающая работать де­вушкам, исполняющим стриптиз, особь женского пола, и женщина, прислав­шая издателю письмо, в котором призывает сбросить на Санкт-Паули атомную бомбу^[93]. (Справедливости ради, стоит отметить, что м здесь слова не дается, а остальные работницы этой сферы услуг всячески ста­раются от них дистанцироваться.) В тексте путеводителя видны приметы времени: именно тогда возникла «проблема» матерей-одиночек и незамуж­них женщин, ведущих активную сексуальную жизнь; автор недвусмысленно выражает точку зрения либеральной терпимости^[94].

Рассуждая о гомосексуализме в Гамбурге, автор и тут призывает к боль­шей терпимости к людям, не вписывающимся в идеал семейного счастья с детьми, хотя в атмосфере всеобщей антипатии по отношению к «мужчинам, которые не такие, как все», быть терпимым не так-то просто. Глава, посвя­щенная вечеру в «Atelier le Monocle», «респектабельном» баре с пианистом, расположенном на ABC-штрассе^[95], говорит о том, что Гюнтер усвоил распро­страненные стереотипы о геях и трансвеститах, которых он, кажется, даже не различает. Его неумение ориентироваться в их тесном мирке бросается в глаза, когда, описывая обитателей бара, он употребляет такие словечки, как «гротескный» и «кричащий» (grell), хотя в целом с похвалой отзывается о ка­честве представления и «добродушии завсегдатаев подобных заведений». Не­ожиданный поворот происходит, когда Гюнтер пускается в рассуждения о собственном отношении к гомосексуализму — вероятно, с целью фигурально отождествить себя со среднестатистическим читателем-мужчиной во вре­мена, когда гомосексуалистов считали людьми чуть ли не душевнобольными, а социологические исследования показывали, что большинство населения выступало за сохранение печально известного параграфа 175^[96]. С одной стороны, он считает геев и трансвеститов людьми, не укладывающимися в «норму»: «если рассматривать гомосексуализм, как одно из заболеваний», пишет он, тогда трансвестит — «это все равно, что какая-нибудь невероятная толстуха из Санкт-Паули или двухголовый ребенок, которого показывают в карнавальном шоу», он достоин лишь сожаления, поскольку «выставляет свой недуг на потребу публики и живет за счет этого»^[97]. И тут же опровергает вескость этого утверждения, признаваясь, что девушка по имени Лу, рабо­тающая за стойкой одного из баров в Санкт-Паули, с которой у него было свидание, считает его предрассудки отвратительными. Лу высмеяла его, на­звав normalen Spiesser — «обычным самцом», а это самое страшное оскорб­ление для человека, который хочет сойти здесь за своего (именно этого ста­туса Гюнтер явно домогался, а также натаскивал в этом направлении своего читателя). В итоге автор признает, что его предрассудку не стоит следо­вать, если хочешь быть «на высоте» и получить от ночного Гамбурга макси­мум удовольствия.

Не менее примечательно однозначное неприятие автором репрессий по отношению к гомосексуалистам, тем более в то время, когда власти Гам­бурга, прикрываясь лозунгом защиты юношества от пагубных влияний, при­нимали против геев крутые меры. Рассказывая о том, как один из его това­рищей на предложение зайти в бар, где собирались трансвеститы, злобно прошипел: «Перетравить их всех газом!», Гюнтер заявляет: «[Этот] чертов символизм, давно пора от него отказаться, тем более в наше время»^[98]. Взятый в более широком контексте времени его публикации (судебный процесс над Эйхманом 1961 года, выдвинувший на передний план в общественном созна­нии проблему Холокоста; ширившиеся протесты против ядерного оружия конца 1950-х; работа в Гамбургской клинике Эппендорфа Ганса Гизе, труды которого, как и труды американского ученого Кинзи, демистифицировали человеческую сексуальность; яростные дебаты вокруг реформы уголовного кодекса в отношении проблем, связанных с сексуальностью, таких как конт­рацепция, порнография и гомосексуализм), путеводитель Гюнтера по Гам­бургу становится в один ряд с другими проявлениями толерантности, наби­рающими силу в Западной Германии того времени.

* * *

Еще один «альтернативный» путеводитель — «Санкт-Паули и Репербан. Прогулка длиной в одну ночь» («St. Pauli und die Reeperbahn. Ein Bummel durch die Nacht») Франка Г. Миллера; автор тоже пытается дать «реалисти­ческий» портрет этого района, выходя на «прогулку», которая начинается от Рыбного рынка (Fishmarkt), с остановками в погребках с джазовой музыкой и в полицейском участке. Путеводитель Миллера рисует более панорамную картину, чем «Hamburg bei Nacht»; он даже бегло знакомит читателя с дво­риками в многоквартирных домах Санкт-Паули и с некоторыми самыми за­худалыми ресторанчиками и притонами, тем самым преподнося себя в каче­стве источника, способного подорвать «миф-алиби» о коммерческом процветании района, доминирующий в путеводителях мейнстрима. Рассказ здесь ведется, главным образом, с помощью более чем сотни фотографий, ав­торство которых приписывается Йохену Асте и Гансу Конраду. Эти снимки образуют как бы собственное параллельное повествование, независимое от более благопристойного текста и описывающее зачастую отвратительную и исполненную отчаяния реальность Кица, на фоне которого проходит «ночная прогулка». По сути, именно эти фотографии, и в частности кадр из порно­фильма, изображающий женщину, на которой лишь пара туфель, прикрыв­шую наготу плюшевым медвежонком, побудили министра культуры Баварии в 1961 году ходатайствовать о занесении книги Миллера в список публика­ций, наносящих вред юношеству^[99].

Вечер развлечений в путеводителе Миллера описывается глазами некоего туриста, решившего вместе со спутницей прогуляться по злачному району. Эта подробность отличает его от путеводителя Гюнтера, где рассказчик — одинокий мужчина. Миллер как бы хочет напомнить нам, что женщины тоже посещают Репербан и видят там все предлагаемые зрелища. Наиболее извест­ный объективный показатель присутствия женщин-клиенток на Репербане — кафе «Kees/Ball Paradox», открывшееся в 1953 году как танцевальная пло­щадка, где только женщины могли приглашать на танец мужчин (что вполне правдоподобно, учитывая полное количественное превосходство женщин над мужчинами после войны). Женщины принимали участие и в менее благо­пристойных увеселениях, их часто можно видеть на фотографиях Асты и Конрада среди зрителей стрип-клубов или в окружении пьяных весельчаков в пивных залах и дешевых барах. Они танцевали здесь с иностранными во­енными и восхищенно слушали джазовую музыку. На одной из фотографий мы даже видим женщину, которой делают татуировку, хотя трудно сказать, туристка ли она или сама работает на Репербане^[100].

Еще одна категория лиц, заметно выделяющихся в путеводителе Мил­лера, — это чернокожие (не решаюсь употребить слово «афроамериканцы», поскольку в некоторых из этих людей по одежде сразу узнаешь американцев, а о других сказать наверняка затруднительно). Они часто фигурируют на фо­тографиях этой книги (но не в тексте) как исполнители на эстраде и как кли­енты Репербана, потребители его удовольствий. Присутствие чернокожих возбуждает множество ассоциаций, таких, например, как чужеродность этих людей по отношению к европейцам, табу на общение с ними, их культурная «аутентичность». Например, там есть несколько фотографий, на которых изображена певица в интерьере клуба «Новый Гарлем». Эти снимки произво­дят приятное впечатление: певица красива, сам клуб весьма привлекателен. Репербан в нашем сознании предстает очагом культурной аутентичности: здесь можно послушать «настоящую» черную музыку. Черный цвет кожи означал аутентичность и для «Экзистенциалистов» (или Exis), тусовавшихся в клубе «Jazzkeller», и для многих поклонников рок-н-ролла; точно так же считали и юные поклонники джаза и свинга в эпоху нацизма; пока тянулась удушливая эпоха Аденауэра, в молодежной среде, стремившейся освобо­диться от атмосферы конформизма, возрастала притягательность всего «на- стоящего»^[101]. В книге Миллера изображается много подобных моментов освобождения от различного рода догм, и ее, в целом позитивное, изображе­ние черных мужчин и женщин также способствовало представлению о Гам­бурге как о городе либеральном и терпимом.

Но изображения чернокожих несли в себе и другой смысл. На одной из особенно поразительных фотографий в книге Миллера мы видим обнимаю­щуюся пьяную парочку: чернокожего мужчину и белую женщину. Мужчина, американский моряк, уронил голову на грудь и, кажется, не в силах поднять ее, тогда как его немецкая подружка смотрит в камеру вызывающе, хотя видно, что и у нее веки тяжелые^[102]. В иллюстрированных изданиях о Гамбурге того времени существует огромное количество фотографий чернокожих мо­ряков, а также парочек с разным цветом кожи; это позволяет нам сделать вы­вод, что присутствие чернокожих было весьма характерным для Репербана явлением — достаточно непривычным, чтобы обратить на него внимание. Это может выглядеть как признак терпимости, однако публикация таких фото­графий говорит также и о межрасовом смешении, демонстрируя его, в луч­шем случае, как часть экзотически живописной картины этого укромного уголка в Германии или, в худшем, как одну из деталей «паноптикума», како­вым является Репербан. Например, в книге «Гамбург на свету и в тени» («Hamburg in Licht und Schatten») на развороте помещены две фотографии: на одной мы видим мальчика с матерью, кормящих голубей, а на другой — чернокожего мужчину и белую женщину, которые робко держат друг друга за руки; под обеими фотографиями стоит общая подпись: «Голубки» («Taubchen»), так что налицо двусмысленность — подпись можно понимать и как «маленькие голуби», и как «влюбленные»^[103]. В художественно претенциоз­ной книге, построенной на контрастных образах, сопоставление благостной дневной сценки в городском пейзаже и картины вечерней улицы, центром композиции которой служит резко контрастное изображение переплетенных белых и черных рук, лишь усиливает образ Репербана, места, где происходят сомнительные встречи и нарушаются табу. Фотографии чернокожих можно встретить и в других изданиях, например в книге «Hamburg: Gesicht einer Weltstadt», где, также на развороте, помещено фото борющихся, как перво­бытные амазонки, с головы до ног заляпанных грязью белых женщин с об­наженными грудями, за которыми с веселым самодовольством наблюдают чернокожие американские матросы. Фотографии чернокожих сами по себе создают образ Гамбурга как города свободного (weltoffen), однако приемы фотомонтажа создают атмосферу причудливого карнавала, который человек предвкушает — нет, надеется — найти на Репербане^[104].

Сопоставив все это с картиной, нарисованной Миллером, мы получим Гамбург, предстающий перед нами в виде экзотического зрелища, которое следует обязательно увидеть и которое разыгрывается преимущественно для мужчин. Обложка книги не оставляет в этом сомнений: на ней изображен са­моуверенный малый, который вышагивает по Репербану под ручку с женщи­ной, а сам плотоядно пялится на другую, явно проститутку. Даже если Мил­лер самонадеянно и предполагает, что его вычурный текст может прочитать женщина, которую мужчина возьмет с собой в путешествие, визуальный ряд книги (множество фотографий с весьма скудно одетыми женщинами) откро­венно говорит о том, что книга эта написана мужчиной о мужчинах и пред­назначена, прежде всего, мужчинам. Таким образом, Миллер вносит свой вклад в продолжающийся процесс ремаскулинизации западногерманского мужчины, демонстрирующего свое превосходство через обладание и потреб­ление — в данном случае сексуальных переживаний и эротических зрелищ^[105].

Такая позиция проглядывает и в описаниях в этом путеводителе женщин Санкт-Паули. На первый взгляд, они ничем не отличаются от женщин, опи­санных Гюнтером: они сухи и прозаичны, ничего романтического в них не найти, хотя Миллера, похоже, печалит исчезновение прежних образцов жен­ственности: «Да существовала ли когда-нибудь вообще эта невеста моряка, о которой поется в песне? В наши дни ее уж точно не существует. Девушка, которая день и ночь думает только о нем. которая так устала ждать». и по­шла на заработки. Миллер рассказывает о некоторых х и стрип­тизершах и, как и Гюнтер, старается нарисовать портреты этих женщин, да так, чтобы мы увидели в них великих тружениц. Он поведал нам, например, историю «стриптизерши Трикси» (дневное имя — Эрна Вейкерт). Эрна сбе­жала из Бреслау, «серого», «мертвого» города в Восточной Германии, чтобы осуществить свою заветную мечту и стать танцовщицей^[106]. Ее история чита­ется как нравоучительный рассказ, в котором мечты о богатой и роскошной жизни заканчиваются тупиком Гербертштрассе, самой известной улицы, где собирается цвет гамбургских проституток^[107]. Как и профессиональные парт­нерши в дансинге из путеводителя «Hamburg bei Nacht», стриптизерши Мил­лера горячо отстаивают свое превосходство над ми. Эту иерар­хию ярко иллюстрируют портреты проституток, описанных Миллером со смесью жалости и презрения, как, например, в его рассказе о Ренате: взбун­товавшись против строгого отца, она закончила тем, что занялась «продажной любовью», чтобы удовлетворить свое пристрастие к сумочкам из крокодило­вой кожи, модной одежде и гоночным автомобилям. Похоже, ей все равно, пишет Миллер, что ее, как и других ее товарок, ждет мрачное будущее — ре­сурсы их молодых тел не вечны. Несмотря на то что Миллер призывает под­ходить к проституции прагматически, нарисованные им портреты лишь под­крепляют стереотип этих женщин: лишенные здравого смысла, жадные потребительницы материальных благ, чье страстное желание во что бы то ни стало обладать ими проторенным путем ведет их к саморазрушению^[108].

В самом деле, текст Миллера немало способствует поддержке господство­вавшего в эпоху Аденауэра морального кодекса и понятий о том, что такое норма. В одной из самых обличительных глав книги описывается и иллю­стрируется фотографиями номер стриптизерши Ла Кончиты («Такой жен­щины вы в жизни не видели», — сообщает автор). Историю этой девушки Миллер передает в виде подслушанного разговора между некими «пожи­лыми провинциалами» в «Индра-клубе», знаменитом своим шоу, одним из самых характерных для Санкт-Паули. Мы видим, как под звуки испанской гитары Кончита исполняет танец с кастаньетами, сбрасывая с себя один пред­мет одежды за другим и приводя публику в совершенный восторг. Очень скоро она предстает перед зрителями в «крохотном, едва прикрывающем ее прелести бикини». Наконец, Кончита срывает с себя бюстье и одновременно парик с головы, и публика в едином порыве восклицает: «Мужчина!» Клуб взрывается неистовыми аплодисментами, мужчины отчаянно молотят по сто­лам кулаками, они в экстазе от удивительного мастерства актера. Но потом всех почему-то охватывает чувство неловкости, и автор слышит, как некий «Карл» спрашивает своих приятелей: «Как думаешь, он из этих, ну, в общем, который сам не знает, кто он — мужчина он или женщина? Бедняга». «Не-е, не думаю, — отзывается один из его собутыльников, — ведь это приличный клуб»^[109]. Миллер как бы подсмеивается над этими провинциалами (вот, мол, деревенщина!), а заодно выдает патент на утонченность тем из нас, кто понял соль этого анекдота, но сам эпизод действительно вызывает некое беспокой­ство: нам становится ясно, насколько хрупка грань между нормой и анома­лией. Чтобы мир для нас оставался понятным, нам жизненно важно знать, что «прилично», а что «неприлично»: ведь само по себе это выступление до­статочно безобидное, тогда как размывание границ между полами, гомосек­суализм — явления отнюдь не столь безобидные. Представления автора о приличиях подкрепляются и в других местах текста, не слишком изобилую­щего эротическими описаниями: например, в сочувственном изображении представителей Армии спасения («они тоже составляют здесь часть пейза­жа») и местной полиции («самые главные люди» на Репербане). Если мрач­новатый и сдобренный антиавторитарными нотками портрет ночного Гам­бурга у Гюнтера бросает тень сомнения на многие его гетеронормативные традиции, миллеровский Репербан выглядит местом куда менее субверсив- ным: в конце концов, что это, как не прекрасно организованный карнавал, где человеку предоставляется возможность выпустить пар, а потом снова вер­нуться в «реальный» мир^[110].

Хотя Миллер в своем путеводителе освещает те грани Репербана, которые у других авторов игнорируются, в конце книги он пытается убедить читателя, что не так страшен черт, как его малюют. В заключительной сценке мы видим возвращающуюся на рассвете домой, пресыщенную ночными развлечениями парочку, и навстречу им попадается трое моряков; под звуки аккордеона они поют сентиментальную песенку про «девушку с Репербана». И женщина го­ворит своему приятелю: «А знаешь, все эти порнофильмы [schwule Sitten- filme], стриптиз, женские бои в грязи. все это чушь собачья. Но вот эти трое парней, как они поют. именно это мне и запомнится о Санкт-Паули»^[111]. Ве­роятно, опасения баварского министра внутренних дел, что эта книга пагубно

сказывается на нравственности, были все же преувеличены.

* * *

Оглядываясь в прошлое, можно сказать, что в середине 1960-х тот Репербан, что был описан в путеводителях мейнстрима, да и в альтернативных путево­дителях, начал терять свою соблазнительную привлекательность. В 1965 году популярный журнал «twen», предназначенный для молодых буржуа, глянце­вый и стильный, публикует очерк о Гамбурге, в котором Репербану выносится приговор: «смотреть там не на что», если ты не ценитель безвкусицы и китча тамошнего ипподрома, «где нас обокрали дочиста, пока мы таращились на пьяных жокеев»^[112]. Молодое поколение туристов, однако, стремилось на Репербан не для того, чтобы глазеть на таскающих в грязи друг друга за волосы девиц или на скачки верблюдов, но чтобы послушать живую музыку. Начиная с 1960-х, когда все больше входил в моду рок-н-ролл, чтобы заманить к себе клиентов и продать побольше пива, небольшие клубы нанимали никому не известных английских музыкантов, таких, например, как Тони Шеридан и «Битлз». «Битлз» в клубе «Индра» не имели большого успеха, поскольку кли­енты, да и местные жители желали, чтобы там снова, как прежде, показывали стриптиз. Но вот в заведении «Кайзеркеллер», расположенном на той же улице, они стали любимцами шумной толпы и скоро познакомились с груп­пой студентов-художников, бросивших вызов традициям своих буржуазных семей; те были без ума от зажигательного рок-н-ролла, исполняемого вживую в насквозь прокуренном подвальчике на Гроссе-Фрайхайт. А буквально ря­дышком, на залитом огнями Репербане, студенты и молодые рабочие толпами собирались в клубе «Топ-Тен», чтобы послушать самые последние новинки, под которые танцевали сначала в записи, но скоро своими глазами увидели таких же молодых, как и они сами, музыкантов. Важной вехой этой тенденции было открытие клуба «Звезда» на Гроссе-Фрайхайт, 39, где собирались ог­ромные толпы со всей северной Европы; кстати, впоследствии здесь стали из­давать первый в Германии журнал, посвященный рок-музыке^[113]. Успех клуба «Звезда» здесь же, в этом районе породил подражателей; даже почтенный «Кафехаус Менке», переживший и Великую депрессию, и Вторую мировую войну, теперь изо всех сил боролся за клиента, а поскольку на Репербане мало кому теперь нравились чопорные танцевальные залы, то хозяева открыли у себя в подвальчике клуб бит-музыки^[114].

Нашло ли отражение это «молодежное цунами»^[115] в посвященной туризму литературе? Нет, конечно, если говорить о путеводителях мейнстрима, как всегда ориентированных на клиента постарше и посолиднее, которого, скорее всего, мало интересовала «чепуха, забивающая мозги этих нечесаных юнцов». Несмотря на послевоенный статус Гамбурга как города музыкального (он был центром джазовой музыки, здесь располагались основные западногер­манские звукозаписывающие фирмы), обсуждение музыкальной жизни го­рода ограничилось следующей цитатой из путеводителя Вофе: «Развлечения на Репербане всегда сопровождаются музыкой»^[116] — иными словами, музыка здесь не более чем аккомпанемент, сопровождающий стриптиз-шоу и вы­пивку. Гюнтер в своем повествовании тоже упустил молодежь, хотя в неко­торых насмешливых подписях под его фотографиями она все же упомина­ется: они, дескать, почти не интересуются продажным сексом, а ведь именно продажный секс для Гюнтера составляет основу понятия «ночная жизнь»;

в одной из таких подписей сухо говорится о том, что нынешняя молодежь предпочитает стриптизу «бункерную музыку», а в другой с насмешкой отме­чается неряшливый внешний вид и даже подвергается сомнению искрен­ность группы «Экзистенциалисты» (задается вопрос «действительно ли в их песнях есть философия, как бороды у них на лицах?»).

До середины 1960-х один только Миллер более или менее постоянно упо­минает на своих страницах юных потребителей развлечений. Миллер с яв­ным одобрением описывает этот подпольный мир, «который не имеет ниче­го общего с суетой погони за удовольствиями на Репербане»; здесь задают тон подростки и молодые люди, которым едва перевалило за двадцать. Он пишет о ночном клубе «Кайзеркеллер», владелец которого, бывший цир­ковой акробат Бруно Кошмидер, одним из первых в Санкт-Паули устано­вил у себя музыкальные автоматы (путеводитель написан в 1960 году; тот факт, что именно Кошмидер был тем, кто первым привез в Гамбург группу «Битлз», тогда еще не был достоин упоминания). Миллер также описывает атмосферу в некоторых других молодежных клубах, большинство из кото­рых находились за пределами Санкт-Паули (тем самым сообщая, насколь­ко неверно сводить ночную жизнь Гамбурга к одному только Репербану), — атмосферу серьезную, здоровую, в которой клиенты пиву предпочитают кока-колу. Он с симпатией пишет о «хорошей музыке» и «красивых девуш­ках» в этих клубах, хотя, как и Гюнтер, не может удержаться, чтобы ехидно не пройтись по поводу некоторых странностей тогдашней молодежи, такой, например, как мнимое «отвращение к мылу» в среде «экзисов»^[117]. В то время, когда Отряды защиты молодежи Гамбурга вовсю проводили по злачным ме­стам свои рейды, Миллер, похоже, считал, что с этими детками, в общем-то, все в порядке.

В следующее десятилетие эти юные потребители станут задавать тон в ин­дустрии развлечений — это скоро поняли некоторые проницательные биз­несмены, такие как Кошмидер или владелец клуба «Звезда» Манфред Вайсследер, распродавший по дешевке ряд прибыльных клубов со стриптизом и пип-шоу, чтобы финансировать заведение, где должна играть музыка. И возможно, самым ярким символом радикальных перемен стало открытие в одном из помещений бывшего ипподрома на Репербане клуба «Топ-Тен». С началом 1960-х прежнюю систему развлечений, более популярную в про­летарских слоях, уходящую корнями в начало XX века, с ее эстрадными представлениями и пародиями, с показом экзотических или дрессированных животных, вытеснила новая, рассчитанная на молодежную аудиторию, на массового потребителя, пользующегося граммофонными и иными запися­ми и читающего журналы, — система, в основе которой было желание бо­лее глубоких и интенсивных, более непосредственных и «аутентичных» переживаний.

Литература для туристов, издаваемая в соответствии со вкусами моло­дежной аудитории, еще только возникала: в 1966 году вышел в свет путево­дитель под названием «Hamburg von 7 bis 7» Вальтера Стахла и Дитера Вина. Авторы этого путеводителя (кстати, второе издание его последовало уже че­рез два месяца после первого) сразу же заявили об интересах и эстетике но­вого поколения и, скороговоркой пробежавшись по дежурной теме об особом статусе Гамбурга, свободного и открытого всему миру портового города (не­пременной в многословных и, как правило, скучнейших рассуждениях почти во всех остальных путеводителях), сосредоточили внимание на описаниях относительно недорогих закусочных, любопытных театров и площадок, где можно послушать музыку. В своей книге они предложили читателю анно­тированный список сотен заведений, выстроенный по степени их значимос­ти. Они рассудили, что юный читатель, прежде всего, захочет получить ра­зумно организованную по разделам и легко усваиваемую информацию о том, где человек, которому еще не исполнилось восемнадцати, может неплохо провести время, где и что работает после четырех ночи, где можно позна­комиться с девушкой или парнем, куда девушка может пойти одна, а куда без провожатого ни под каким видом нельзя совать носа^[118]. В отдельной главе, рассчитанной на читателей-студентов, выходцев из среднего класса, рассказывается о театрах. Подкупает также неформальный, современный тон изложения (авторы представляют книгу как «друга и помощника»), которым с молодыми людьми говорят, как бы считая их особым социальным слоем, независимо от социального положения объединенным одним интересом — любовью к поп-музыке. Стахл и Вин не избегают разговора и о клубах со стриптизом на Репербане и в его окрестностях (многие из этих клубов они посещали сами и дали высокую оценку тем из них, где увидели «мастерское» или «артистичное» представление), но основной акцент они делают на за­ведениях, где можно потанцевать или послушать живую музыку. Авторы также побуждают читателей заняться поисками и изучением «аутентичных» (echten) местечек в стороне от исхоженных троп. Действительно, этот текст питают совсем новые идеалы туриста, контуры которых впервые набросал Хорст Гюнтер в своем путеводителе для местных, которые «в теме» и с лег­костью могут переместиться из самого рискованного секс-шоу в заведение с шумной дискотекой, а потом и в самое что ни на есть «аутентичное», где любят бывать моряки.

Прошло много времени (а именно до самого начала XXI века), пока этот идеал всякого нормального хипстера не вдохнул в Репербан новую жизнь, и любители поразвлечься приняли и дешевую фривольность шуточных эстрад­ных представлений в стиле ретро, и гей-кабаре, такие, например, как «Ти- воли» Шмидта, и экскурсии по памятным местам, связанным с группой «Битлз», устраиваемые как государственными, так и частными организа­циями. Однако вскоре смена вкусов, впервые заявленных поколением, до­стигшим совершеннолетия в 1960-е, а также отток посетителей, уставших от развлечений, где демонстрируется все более глубокое падение нравов, и от расплодившихся в Санкт-Паули воров и мошенников (эту проблему ни Фальк, ни Бартельс со своими присными решить так и не смогли), — все это поставило перед Репербаном сложные задачи. После «золотого века» эконо­мического чуда в этом районе настала эпоха упадка, тянувшаяся несколько десятилетий и отмеченная появлением в 1969 году тяжелых наркотиков, ро­стом насилия со стороны соперничающих криминальных группировок, а в восьмидесятые — эпидемией СПИДа. Бурное распространение легкодо­ступной порнографии, появившейся в конце 1960-х, также сделало свое дело: чтобы удовлетворить «потребности» в сексуальных развлечениях, теперь не было необходимости ехать куда-то на Репербан, все можно было получить поближе к дому. Сексуальный консюмеризм на Репербане, впрочем, нисколь­ко не заглох и не вымер: клуб «Звезда», когда-то воплощавший новый режим развлечений, в 1969 году разорился и снова открылся лишь в виде театра, де­монстрирующего секс-шоу^[119].

* * *

Наш краткий обзор путеводителей по Репербану открывает перед нами не­которые особенности послевоенного Гамбурга и Западной Германии в целом. Во-первых, сами книги представляют собой как бы мгновенный снимок той исторической эпохи, когда люди еще не отправлялись в отпуск куда-нибудь за океан и когда не распространилась порнография, что делало Репербан од­ним из немногих доступных мест для желающих поучаствовать в экзотиче­ских развлечениях немцев и европейцев из соседних стран. Чтобы извлечь из этого выгоду, усердно трудились самые разные люди: авторы путеводите­лей, власти Гамбурга, работники стрип-шоу обоего пола. Гамбург являет бле­стящий пример процессов, вызревавших в сфере потребительской культуры той эпохи, в частности роли коммерциализации сексуальных услуг в этом секторе экономики; вот что говорит по этому поводу Лиза Хайнеман: «За­падные немцы превратили потребление сексуальных услуг в средство, помо­гающее справиться с материальной нуждой и эмоциональным напряжением»^[120]. Торговля подобными услугами на Репербане играла ключевую роль как в стимулировании, так и в удовлетворении растущей потребности масс в эротических развлечениях, являя собой аналог легендарного трудолюбия западных немцев в период восстановления страны. Поездка на Репербан слу­жила наградой за тяжкий труд, хотя жутковатая реальность, нередко рисуе­мая альтернативными путеводителями, напоминала о том, что не всякий че­ловек в послевоенном мире обрел твердую почву под ногами.

На страницах этих путеводителей, сулящих разнообразные удовольствия, зачастую проступает атмосфера страдания, свидетельствующая о том, что общество в условиях «экономического чуда» испытывало ностальгию по ушедшим людям и утраченным местам. Путеводители говорят и о прошлом, включая постоянно предпринимавшиеся усилия как самих немцев, так и представителей других народов примириться с недавней историей Германии; Гамбургу в этом отводится роль общегерманской школы либеральной толе­рантности, демонстрирующей остальному миру образчик «лучшей» Герма­нии. В этих текстах смещается акцент: прежний образ торгового Гамбурга как «ворот в мир» сменяется послевоенным, в котором подчеркивается интерна­циональный, независимый, восприимчивый ко всему новому дух города и де­лается попытка создать и новый образ самой Германии. Авторы путеводителя «Hamburg bei Nacht», например, призывают отвергнуть устойчивые жуткие предрассудки, касающиеся людей из маргинальных слоев общества, транс­веститов, матерей-одиночек, женщин, зарабатывающих на жизнь продажей сексуальных услуг, и это тоже говорит о желании преодолеть прошлое и дви­гаться вперед к более либеральному будущему. Таким образом, эти тексты сообщают о предоставляемых путешествиями возможностях (пускай даже ты никуда не едешь, а сидишь в своем кресле и листаешь книжку) обретения новых форм идентификации, учат нас понимать собственную культуру и культуру других народов.

Не политическая арена, а сфера досуга и потребления удовольствий стала передним краем перемен в восприятии окружающего мира. Но по иронии судьбы, когда к концу 1960-х годов понятие «греха» стараниями авторов пу­теводителей (особенно альтернативных, с их толерантностью) почти исчезло, а сам грех в каком-то смысле стал нормой, Репербан начал утрачивать свою уникальность «города греха». Изменилось отношение к таким понятиям, как «секс» и «досуг», и этот отмеченный в путеводителях факт явился предвест­ником сексуальной революции, в ходе которой, но уже на другом уровне, на первый план вышло понятие «естественной» сексуальности, вытеснив фети­шизм обнаженного тела; долгие годы остававшийся брeндом Репербана, он устарел и вышел из моды. Молодое поколение туристов желало более «аутен­тичных» переживаний в клубах и подвальчиках Санкт-Паули, где играли со­временную музыку, оно отвергло полузапрещенную, ставшую залежалым то­варом эротику эпохи «экономического чуда», приспособленную к вкусам пожилых, семейных и преимущественно мужского пола клиентов.

В конечном счете, все участники торговли «сердцем Санкт-Паули» ясно осознавали свою миссию (сознательно направленную на подъем экономики этого района и дальнейшее его процветание); все они сходились в одном: пусть на Репербане есть воровские притоны, пусть там полно мошенников, виртуозов своего дела, но большинство тех, кто трудится на «самой греховной миле» Германии, люди добросердечные, прилагающие все силы, чтобы до­ставить удовольствие любому, кто к ним за этим пожаловал. И удовольствия, предоставляемые на этом «конвейере радостей», — необходимый компонент жизни в современном мире. А уж nachts um halb eins («ночи в половине пер­вого») Репербана мы нигде, кроме Гамбурга, не увидим, они сулят нам при­ключения настолько захватывающие, что трудно не поддаться искушению и не испытать их^[121]. В конечном счете, и авторы туристических путеводителей, и туристические ассоциации, и антрепренеры, и бизнесмены, и городские вла­сти дружно трудились, желая убедить гостей города в том, что Репербан, по сути, подобен проститутке с золотым сердцем из известной пословицы: ре­путация у нее, конечно, подмочена, зато она способна любить, и, ей-богу, стоит хотя бы изредка навещать ее.

Пер. с англ. Вл. Кучерявкина