Stott A.M. THE POET AND THE VAMPYRE: The Curse of Byron and the Birth of Literature’s Greatest Monsters. — N.Y.: Pegasus Books, 2014. — 434 p.

Книга Эндрю М. Стотта «Поэт и Вампир. Проклятие Байрона и рождение величайших монстров литературы» близка к романизированной биографии. Автор обильно цитирует художественные произведения, дневники, письма, мемуары, но примечания благоразумно убраны в конец, и ничто не мешает предаваться увлекательному чтению о жизни замечательных людей, попадающих в сомнительные положения.

Вначале — предыстория действующих лиц, которые в 1816 г. двигаются к Женевскому озеру. 28-летний лорд Байрон — уже прославленный автор двух песен «Паломничества Чайльд Гарольда», «восточных поэм», который настолько поразил читателей включением в литературу образа автора, что слился со своими экстраординарными персонажами, превратившись в объект «байрономании». В 1816 г. Байрон расстался с женой, общественное мнение обратилось против поэта, и он навсегда покинул Англию. В книге воспроизведена карикатура, запечатлевшая отношение современников к добровольному изгнаннику: полнеющий Байрон — с легкомысленными женщинами и солидным багажом — отплывает от родных берегов, машет шляпой брошенной жене и дочери и декламирует знаменитое «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай».

Байрона сопровождал Джон Полидори, сын итальянского литератора-эмигранта и англичанки. (Младшая сестра Джона — Фрэнсис — станет матерью прерафаэлита Д.Г. Россетти; в книге помещена семейная фотография Россетти, которую сделал Льюис Кэрролл.) Полидори был на семь лет моложе Байрона, учился медицине, однако мечтал о литературной славе. Он с удовольствием принял приглашение стать личным врачом Байрона на время путешествия.

Одновременно в европейский тур отправилась другая группа англичан. В нее входили поэт Шелли, Мэри Годвин, их сын, а также сводная сестра Мэри — Клэр Клэрмонт. Девочки росли в философском и литературном доме, где пропаган­дировались атеизм, необходимость борьбы за социальное равенство и раскре­пощение чувства. Отец Мэри — Уильям Годвин, автор политического трактата «Исследование о политической справедливости», а также «Калеба Вильямса» и других романов — заслужил репутацию предтечи анархизма. Мать — Мэри Уолстонкрафт, женщина  вызывающего поведения, идеолог феминизма. Брак был счастливым: супругов объединяли и чувство, и сходство философских взглядов. Однако в 1797 г. — после рождения Мэри — ее мать умерла. Годвин женился вторично, новая супруга ввела в дом детей от предыдущего супружества — в том числе дочь Клэр, ровесницу Мэри. Стотт показывает, что они отчасти конкурировали. Обе — художественно одарены. Обе — как продукт вольного воспитания — готовы преступить светские условности. Мэри стала любовницей и верной спутницей Шелли. В 1812 г. двадцатилетний красавец, знатного происхождения, но конфликтующий с отцом-аристократом, познакомился с Годвином и выступил в качестве его ученика. Годвина привлекали в нем энтузиазм, а также возможность получения от него финансовой поддержки, в которой престарелый радикал постоянно нуждался. Шелли был женат, но в 1814 г. начинается его бурный роман с Мэри. Несмотря на свободомыслие, Годвин и его жена были против скандальной связи, а Клэр поддержала сестру и даже жила вместе с любовниками. Шелли продолжает творить, сочинил за это время поэмы «Королева Маб» и «Аластор», однако — в отличие от Байрона — успеха не добился. Сама Клэр, в свою очередь, пустилась во все тяжкие. В 1816 г. она пополнила ряды жертв байрономании. Байрон подчеркивал, что о страсти речь не идет. Тем не менее Клэр решает последовать за поэтом на континент и увлекает за собой сестру и Шелли, которым также жилось в Англии некомфортно.

В Женеве две группы необыкновенных туристов встретились. Байрон с Полидори арендовали виллу Диодати на южном берегу Женевского озера, Шелли со спутницами поселились рядом. Это была первая встреча поэтов, которая поло­жила начало прочному духовному союзу. Байрон, который скептически (и сатирически) относился к литераторам-современникам, безусловно, выделил Шелли из их числа, а Шелли хотя осуждал в друге аристократические симпатии и откровенный имморализм, испытывал его художественное влияние еще с 1810 г. (до возникновения байрономании) и прямо восхищался III песней «Чайльд Гарольда», которая создавалась на его глазах.

На вилле проводились литературные чтения. Обсудили и не одобрили трагедию Полидори. Байрон познакомился и познакомил остальных с романом «Гленарвон», где бывшая любовница Каролина Лэм вывела его в образе Гленарво­на-Рутвена — безнравственного злодея, извращенная любовь которого означает для жертвы смерть. Читали на вилле и книгу «Фантасмагориана, или Собрание историй о привидениях, призраках, духах, фантомах и проч.» (1812). Стотт, к со­жалению, ограничивается беглой характеристикой этого сочинения (французский перевод пятитомной немецкой «Книги привидений», изданной И. Апелем и Ф. Лауном) как низкопробного (с. 145). Как известно, Байрон предложил присутствующим сочинить что-нибудь подобное. Так родился замысел Мэри Годвин, который вскоре реализовался в эпохальном романе «Франкенштейн» (1818). Инициатора соревнования хватило на краткий набросок об Огасте Дарвелле. Это — типично «байронический», демонический персонаж, который встречает в лондонском свете юношу (от лица которого ведется повествование), отправляется с ним в путешествие по Востоку и неожиданно умирает на турецком кладбище недалеко от Эфеса, взяв перед смертью обещание совершить таинственные ритуалы (с намеком на элевсинские мистерии). Большее прилежание показал Полидори, написав на основе байроновской заготовки повесть «Вампир», которую читал своим женевским знакомым.

Связь Клэр с Байроном в Швейцарии продолжилась и привела к беременности. При посредстве Шелли заключили договор: Байрон признает ребенка и примет ответственность за его воспитание, но специально оговаривает невмешательст­во матери. К концу лета Байрона навестили великосветские друзья, в их чис­ле — М.Г. Льюис, автор классического романа ужасов «Монах». Эта «мужская» компания для женщин была закрытой, а у идеально настроенного Шелли вызывала отторжение. Кроме того, у Шелли образовались финансовые проблемы, и он с Мэри и Клэр вернулся на родину. Там поэта ждали испытания: утопилась вначале еди­но­утробная сестра Мэри — Фанни (видимо, любившая его), потом — жена. Однако тем самым Шелли получил законную возможность оформить отношения с Мэри, а вскоре принял на попечение Клэр с ее дочерью, которая родилась в 1817 г. В литературном отношении Шелли обрел единомышленников — Ли Ханта, У. Хэзлитта и других, но программная поэма «Возмущение Ислама» (1818) читательского признания снова не получила. Напротив, роман Мэри Шелли «Франкенштейн», анонимно изданный с предисловием супруга, оказался бестселлером.

Байрон покинул Швейцарию вслед за Шелли, предварительно рассчитав Полидори. Оба направились в Италию: поэт — с комфортом, неудачливый доктор — пешком. Отец Полидори в письме изъявил радость по поводу того, что сын наконец расстался с человеком, «столь дискредитировавшим себя в глазах общественного мнения» (с. 195). В Италию Шелли, Мэри и Клэр привезли к Байрону дочь, когда ей исполнился год. Байрон по-своему заботился о дочери, отдал на воспитание в католический монастырь, но в 1822 г. маленькая Аллегра скончалась.

Полидори после долгих скитаний добрался до Лондона и, отказавшись от меди­цинской карьеры, попытался завоевать место в литературе, опубликовав смелы­й трактат о природе удовольствия, пьесы, поэму и т.п. Но самое главное: в 1819 г. издатель Г. Колбурн, который некогда опубликовал роман «Гленарвон», выпустил в свет «Вампира», приписав повесть Байрону. Колбурн не принадлежал к поклонникам Байрона, и его могло привлечь то обстоятельство, что монстр-кровосос в повести Полидори звался Рутвен, заставляя вспомнить о заглавном ге­рое романа К. Лэм. Тем не менее успех превзошел все ожидания, повесть была воспри­нята как типично байроническая, переиздавалась несколько раз и была переве­дена на другие языки, во Франции ее инсценировали, а затем драма была поставлена и на английской сцене. История получения рукописи Колбурном остается тайной, Полидори не получил особых доходов, протестовал против издательского произвола, но был ославлен журналистами как безнравственный проныра (с. 272). Байрон печатно отказался от авторства «Вампира» и в том же году опубликовал свой набросок о Дарвелле.

Сопоставление двух «вампирических» текстов показывает, что только Полидори прямо отнес основного героя к вампирам (у Байрона слово «вампир» отсутствует), добавил описания его преступлений, использовал сюжетный ход с воскресением (у Байрона фрагмент завершается похоронами Дарвелла), а также изобразил похождения воскресшего вампира в высшем лондонском свете. В обо­их текстах в сцене смерти герой связывает спутника обещанием: у Байрона — совер­шить таинственный обряд, у Полидори — хранить тайну его смерти. У Байрона последствия данного обещания не описаны, а у Полидори они имеют фатальный характер: юный Обри, принужденный безучастно наблюдать за тем, как вампир Рутвен губит его родную сестру, сам умирает от этого вынужденного молчания. То есть «вампирический» элемент внесен в сюжет именно Полидори, а потому именно его следует по праву считать основоположником культурной традиции, получившей со временем колоссальный культурный резонанс.

Однако Стотт интересуется не вычленением «вампирического» текста из высокого романтизма[1] и не его структурированием[2], а социально-психологическим аспектом повести Полидори: «…представление Рутвена в “Вампире” Полидори хитом сезона может быть прочитано как атака на культ славы, как бичевание заболтавшегося высшего общества, чья страсть к сенсационности делает его уязвимым для эксплуатации. В повести возвышение Рутвена до статуса звезды утверждает за ним право идти путем совращения, явного и хищного преследования женщин. Но женщины не только жертвы насилия, они одновременно — инструмент, который Рутвен использует, чтобы уничтожать мужчин. “Вампир” — это притча об оскорбленной мужской доверительности. Сексуальное неистовство Рутвена разрушает идеалы чистоты и благовоспитанности <…>, однако власть Рутвена над Обри основана не столько на убийствах, сколько на клятве самого Обри. В версии Байрона клятва Огаста Дарвелла и сопровождающие ее ритуа­лы — это дар, обеспечивающий вхождение в оккультный мир. В версии Полидори клятва — трюк, способ связать Обри удушливой конфиденциальностью, и ощущение немоты и беспомощности еще усиливается унизительным смехом Рутвена. Это подтверждается тем фактом, что Полидори, редактируя текст и готовя то, что должно было стать “авторизованным” изданием, в качестве ключевого исправ­ления изменил фамилию Рутвен на Стронгмор (Strongmore, более сильный. — М.О.). Лишенный мужественности сильным соперником, Обри надеется найти утешение в чувстве нравственного превосходства, приравнивая успех к аморальности, а удовольствие — к жестокости. Защита — слабая, и, принужденный к постыдному молчанию, он погружается в состояние равнодушия и болезни, пока гнев не находит выхода, обратившись роковым образом против него самого. На пороге смерти, бессильный предотвратить убийство сестры, Обри теряет все, сохраняя только гордую верность слову и слабое утешение, что в его страданиях есть нечто добродетельное» (с. 250).

В 1821 г. Полидори был найден мертвым в своей комнате. Подозревали самоубийство (позднее племянник Джона — Уильям Россетти — на спиритическом сеансе получил от дядиного духа подтверждение этой версии). Клэр, пережив всех участников событий на вилле Диодати, умерла в 1879 г. Ее изобилующая зачеркиваниями записка (хранится в Нью-Йоркской публичной библиотеке), сделанная на закате долгой жизни, гласит: «Я видела, как под влиянием доктрины и веры в Свободную Любовь два первых поэта Англии, возможно, Европы, два человека высокого происхождения, прекрасного образования, которых считали наиболее утонченными и достойными представителями своего века, стали чудовищами лжи, низости, жестокости и предательства. Я видела, как под влиянием Свободной Любви женщин третировали как обременительных животных. Под влиянием Свободной Любви лорд Б. стал человеком-тигром, утоляющим жаж­ду в причинении боли тем беззащитным женщинам, которые любили его; заклю­чил собственного ребенка четырех лет в монастырь в отдаленном месте, где никто не мог присматривать за ней, охранять ее от пренебрежения и чужих рук, без единого родственника или друга рядом» (с. 307).

Как известно, образы вампиров в массовой культуре обладают способностью отражать страхи и заботы современного общества, и в книге Стотта «рождение величайших монстров литературы» интерпретируется как результат романти­ческого отказа от традиционных ценностей и стремления к сексуальной свобо­де, которой злоупотребляли избранные английские интеллектуалы конца XVIII — первых десятилетий XIX в.