WHAT WAS MASS HYSTERIA? A FAITH HEALER & POPULAR APOCALYPTICISM IN POSTWAR GERMANY

Моника Блэк (Университет Теннесси (Ноксвилл); доцент и заместитель декана исторического факультета; PhD) / Monica Black (University of Tennessee, Knoxville; associate professor, associate head, Department of History; PhD), mblack9@utk.edu.

Аннотация

Когда сразу после Второй мировой войны в Германии возник некий эксцентричный чудотворец и начал исцелять больных, он спровоцировал массовое явление, которое многие оценивали как пример коллективной истерии. Но это понятие, чья генеалогия восходит к XIX веку (и к эпохе особенно сильного ужаса перед толпой), обобщило и даже медикализировало феномен, который для современников имел разительно широкий набор значений. Эта статья посвящена исследованию возможной связи между целителем и апокалипсическими предсказаниями, распространившимися в Германии после Гитлера и Второй мировой войны.

Abstract

When an eccentric wonderworker surfaced in Germany in the years just after the Second World War and began healing the sick, he inspired a mass phenomenon that some contemporaries saw as an instance of mass hysteria. But this term, whose genealogy reached back to the nineteenth century (and an era with a particular dread of the crowd), generalized and even medicalized a phenomenon that, for some living at the time, had a dramatically different set of meanings. This essay explores the possible connection between a faith healer and the apocalyptic prophecies that coursed through popular culture in Germany in the years after Hitler and after the Second World War.

 

В марте 1949 года по вестфальскому городу Херфорду, который вскоре должен был войти в состав Федеральной Республики Германии, пронеслись слухи, что в город пришел мессия и исцеляет больных. По крайней мере, так рассказывали люди: мальчик по имени Дитер Хюльсманн, страдавший мышечной атрофией и пролежавший в постели около десяти недель, поскольку не мог стоять или ходить, вдруг поднялся и благодаря помощи некоего святого человека или чудотворца сделал несколько нерешительных шагов [Schmidt 1949: 84—87]. Этот случай немедленно провозгласили чудом. По мере того как из Херфорда распространялись слухи, фамильную виллу Хюльсманнов на Вильгельмсплац, 7 наводнили посетители: ищущие исцеления, доброжелатели, не говоря уже об огромном количестве зевак. Вдоль оживленных соседних улиц выстраивались автомобили, грузовые машины и даже целые автобусы, на которых устремлялись в город больные. Вскоре уже сотни, а затем и тысячи спали на вокзальных скамьях или на лужайке около дома Хюльсманнов, проводя там дни и ночи, невзирая на весеннюю прохладу и сырость.

Вместе со страждущими прибыли и журналисты, а с их прибытием рассказы о внезапных исцелениях распространились далеко за пределы Херфорда, старинного и промышленного, но ничем больше не примечательного города с населением около 50 тысяч человек, известного в основном производством сигар, сладостей и кухонной мебели [Badisches Tagblatt 1949][1]. Это явление получило название «Херфордского чуда». Взрослые и дети, передвигавшиеся только в инвалидных колясках или на костылях, а то и вовсе годами прикованные к постели, вдруг вставали и ходили. Люди с дефектами речи начинали говорить без усилий и напряжения. Боль, терзавшая иных месяцы и годы, исчезала. Глаза, ослабевшие от возраста, болезни или несчастного случая, начинали видеть. Обездвиженные и поврежденные конечности становились послушными. Глухие обретали слух.

Как выяснилось, в центре этого действа исцеления стоял эксцентричный человек по имени Бруно Грёнинг. Сначала о нем почти ничего не было известно. Однако после непродолжительного лечения, сводившегося большей частью к тому, что он сидел с Дитером и тер ему ноги, Грёнинг сделал так, что мальчик стал ходить [Schmidt 1949: 86]. Когда начала вырисовываться более полная картина, почти такими же из ряда вон выходящими оказались и заяв­ления целителя о себе самом, своей силе, Боге, природе, добре и зле, здоровье и болезни. Среди них были как повседневные, так и грандиозные. «Я здесь, чтобы способствовать исцелению народа», — сказал он в 1949 году во Франкфурте [Klinkmüller 1949][2]. Только Бог может послать здоровье или болезнь, и он, Грёнинг, — орудие Бога на земле: «Я дал осуществиться событиям, которые вы называете чудесами, — заметил он в разговоре с одним из репортеров. — Но это не чудеса, это само собой разумеющиеся вещи. <…> Хорошее в людях должно вытеснить плохое. <…> Отбросьте свои страдания» [Kaul 1949: 13].

Некоторое время имя Грёнинга не сходило с уст всех жителей окку­пированной Германии: политиков, городских и региональных чиновников, юрис­тов, психиатров, рядовых обывателей, клириков и журналистов. Его личностью заинтересовались различные эксперты. Он неоднократно фигурировал на страницах «Der Spiegel» и один раз — на обложке этого журнала. О нем сняли документальный фильм; он привлекал к себе рабочих и аристократов, мужчин, женщин и детей, городских и деревенских жителей наряду с телезвездами, министрами и членами Союзного оккупационного правительства[3].

Хулители Грёнинга, составлявшие целый лагерь, называли его мошенником, шарлатаном, опасным помешанным, человеком с сексуальными отклонениями, лидером культа, предвестником и возбудителем массовой истерии. Графолог Людевиц, очевидно, изучивший почерк Грёнинга, объявил, что последним двигают «чисто эгоистические мотивы, которые он, подобно актеру, пытается спрятать под маской наивной религиозности». Почитатели Грёнинга, они же его «жертвы», принадлежали, опять же, согласно Людевицу, «к определенному слабовольному, легковерному и внушаемому типу людей, из числа невротиков, истериков и им подобных, с расстроенным придуманными болезнями воображением»[4]. Как Людевиц установил это без анализа их почерка, остается неясным, но его диагноз соответствует широко распространенным с XIX века представлениям об опасностях внушения [Harrington 2008: 57—66].

Для своих последователей Грёнинг был не иначе как мессией. Они на­зывали его «чудесным доктором» (Wunderdoktor), «чудесным целителем» (Wun­der­heiler), «чудотворцем» (Wundertäter), «приносящим исцеление» (Heilspender), даже «спасителем» (Heiland). Хотя в СМИ он то выходил на первый план, то вновь пропадал из поля зрения, в ФРГ он оставался объектом одновременно восхищения и ужаса вплоть до своей смерти в 1959 году. Его высказывания и массовые исцеления — когда десятки тысяч людей собирались, надеясь на встречу с ним, — не говоря уже о его юридических столкновениях, появлениях в суде и ожесточенных публичных спорах с некоторыми бывшими последователями, неизменно кормили журналистику и желтую прессу интригами и таинственностью на протяжении 1950-х годов.

И на этом, конечно, можно было бы остановиться: вероятно, феномен Бруно Грёнинга и десятков тысяч его последователей был лишь одним из тех моментов в истории, когда людей без всякой причины завораживает некая идея, голос, видение, желание и они временно отрываются от повседневной действительности либо заблуждения или ужас толкают их на поступки, которые выглядят иррациональными. Однако мне это кажется излишним обоб­ще­нием и даже сведением к медицинским аспектам явлений, имеющих собственные, весьма точные, привязанные ко времени причины и определенные социальные значения, явлений, обусловленных очень конкретными обстоятельствами, жизненными переживаниями, религиозной и культурной историей.

Поэтому мне хотелось бы обсудить этот вопрос несколько подробнее. Почему в 1949 году исцеления, осуществленные Грёнингом, были немедленно объявлены многими — не только теми, кто обращался к нему за помощью, их родными и другими очевидцами, но часто также прессой и ведущими политиками — чудесами? Точнее, что значило быть мессией после Гитлера? К 1949 году последний уже умер и был большей частью (но отнюдь не полностью) дискредитирован как диктатор-пророк. Этот пророк, почитавшийся как спаситель, втянул Германию в войну, во многом мотивированную апокалипсическими видениями чистоты, экзистенциальной борьбы добра и зла. Гитлер будет нередко мелькать на заднем плане дискуссий о Грёнинге и о том, почему тысячи немцев сутками терпели дождь и холод, лишь бы только краем глаза взглянуть на него.

Целители-мистики были в современной Германии и до Грёнинга, не говоря уже о традициях целительства и лечения магией [Jütte 1996: 103—111; Linse 1996: 89—177; Simon 2003]. В 1930-е годы, размышляя об успехе в свое время известного Йозефа Вайсенберга, лечившего внушением, журналист Рудольф Олден писал, что чудеса — «в такой же степени продукт истории и среды, в какой — заурядности и банальности» [Olden 1932]. Если Олден был прав, значит, время и место играют немаловажную роль в нашем осмыслении феномена Грёнинга и той сопровождавшей его вспышки, которую некоторые называли массовой истерией. На фоне недавно пережитого страной нацистского режима, разрушительной войны и геноцида, в контексте набирающей силу холодной войны, перед лицом возможности ядерного уничтожения эпизод с Грёнингом получил общественный резонанс, по масштабам несопоставимый с тем, какой вызывала личность любого другого целителя в новейшей немецкой истории. Отчасти масла в огонь здесь подлили вновь ощутившие свободу и соревнующиеся между собой журналисты. Но что-то в этом эпизоде, вероятно, связано с более продолжительной ненаписанной историей популярного апокалипсизма и религиозных пророчеств в Гер­мании. Получается, что Грёнинг оказался в самом подходящем месте в са­мое подходящее время, приписывая свое появление и свои действия — в глазах тех, кто был склонен смотреть на них соответствующим образом, — руке Божьей.

*   *   *

Современники, писавшие о Грёнинге, с маниакальным упорством описывали едва ли не каждую деталь его физического облика: форму и цвет глаз, длину волос, походку, мимику, жесты, манеру речи. Говорили, что у него был проницательный взгляд; что, несмотря на худобу, он источал жизненную силу. Один из журналистов отметил его «костлявость» и «горящие глаза», остановившись также на «неухоженных руках с короткими пальцами» [Badisches Tagblatt 1949][5]. Другие обращали внимание на его увеличенную щитовидную железу или длинные «масляные» волосы. Рассказывали, что он мало ел, а спал еще меньше, зато курил не переставая. Он любил оставаться один на кладбище или в лесу и мог часами рассматривать побеги травы, заводя дружбу с белками и другими зверьками. Люди, которые знали его, говорили, что, даже когда он был ребенком, больные чувствовали себя лучше, когда он просто стоял рядом с ними [Revue 1949].

Проще говоря, Грёнинг был не совсем от мира сего. Даже еженедельник «Der Spiegel», склонный к вдумчивой иронии и скепсису, акцентировал стремление целителя носить черное как намек на некий культ [Spiegel 1949]. Однако быть святым еще не значит быть человеком из другого мира. Многие с похвалой отзывались о «простоте» Грёнинга, его «земном» характере, отсутствии специальных знаний и подготовки. В то время как некоторые высмеивали его скудную немецкую речь, другие превозносили ее как лишенную прикрас, неиспорченную. Что касается самого Грёнинга, он подчеркивал свою безыскусность и умеренность как составляющие своей связи с Богом. «Моя сила, — сказал он в одном интервью, — не человеческая, а божественная. <…> Я не чудесный врачеватель, я всего лишь маленький Грёнинг» [Neue Miesbacher Anzeiger 1949][6].

Приверженцы Грёнинга недвусмысленно связывали его появление с цар­ством Христа, и можно было услышать, как, собираясь вокруг него, они повторяли: «Да приидет Царствие Твое» [Trampler 1949: 92]. Другие во время этих собраний испытывали экстатические переживания, пели гимны и молились вслух, «будто в Средние века», по язвительному замечанию одного врача [Böhme 1950: 15]. Спустя несколько недель его пребывания в Херфорде местные чиновники настолько встревожились масштабами толпы, непрерывно устремляющейся в город, что запретили Грёнингу осуществлять свою миссию исцеления больных в этом городе. В качестве реакции на запрет один человек написал главе городской администрации, что, «если бы Христос пришел теперь на землю, люди относились бы к нему точно так же, как к Грёнингу»[7]. Впоследствии другая женщина сравнила коснувшийся Грёнинга запрет с «распятием Господа нашего Иисуса Христа две тысячи лет назад». «Герр Бруно Грёнинг — добрый сын Бога», — писала она[8].

Как объяснить, что Грёнинга провозгласили не просто рядовым целителем, а «ангелом Божьим», «третьим Мессией» и спасителем?[9] Мне бы хотелось теперь в общих чертах затронуть историю популярного религиозного апокалипсизма и пророчеств в модерной Германии. Эта история показывает, что Грёнинг был не просто «еще одним Гитлером», по выражению некоторых его критиков, — т.е. не просто человеком, способным заворожить восприимчивую публику своим взглядом и обещаниями. В действительности его появление — подобно появлению кометы или падающей звезды — можно отнести к более давней традиции выявления и истолкования знаков, в которых стремились увидеть действие десницы Божьей на земле.

*   *   *

Исследователи традиций хилиазма в модерной Германии в основном сосредоточивали внимание на интеллектуальной истории эпохи национализма и национал-социализма, почти безапелляционно утверждая независимость пророческих учений и эсхатологии от церковной доктрины[10]. Обзор некоторых недолговечных свидетельств на протяжении нескольких десятилетий до появления на сцене Грёнинга — таких, как слухи, газетные истории, фольклор, — открывает нечто иное. Это нечто иное можно считать формой эсха­тологической чувствительности — собранием рассказов, персонажей и мотивов, составлявших часть «системы понятных знаков и сигналов, связанных единством опыта и восприятия», которой можно было располагать в соответствующих обстоятельствах [Ondrovcik 2015]. Многие из таких знаков и сигналов — в том числе сам Грёнинг, время его появления, даже его наруж­ность — казалось, указывали на конец времен, последнюю, все стирающую катастрофу и / или некое великое искупление.

Едва ли возможно точно проследить истоки эсхатологических настроений в современной Германии, хотя события мировых войн, разумеется, во многом их сформировали. Однако еще до Первой мировой войны разнообразие религиозных течений вышло за пределы характерного для Германии конфессионального разделения на протестантов и католиков. Некоторые вдохновлялись Книгой Откровения, утверждая в своих сочинениях, что «мы живем в последние времена» [Ribbat 1996: 75]. Между 1890-ми и 1920-ми годами эти груп­пы превратились в представителей настоящего массового движения: только в Берлине сообщества Новоапостольской церкви — лишь одного из нескольких типов возникших хилиастических религиозных групп — включали в себя около 20 000 последователей [Linse 1996: 47—48]. Эсхатологический пафос, изначально присущий подобным общинам, начал сходить на нет к 1914 году, однако вспыхнул с новой силой в начале Первой мировой войны [Linse 1996: 52]. Появилась целая армия популярных предсказателей, прорицателей и публицистов, в прогнозах относительно исхода войны нередко опиравшихся на знакомые сюжеты и прежние предсказания, некоторые из них восходили к эпохе Наполеона и даже еще более ранним временам. Пророчества таких легендарных личностей, как «Лесной пророк» (Waldpro­phet) — соединяющий в себе как минимум две другие ключевые фигуры немецкого фольклорно-визионерского дискурса, Маттиаса Штормбергера (ок. 1745—?) и Мюльхиазля (Матиаса Ланга, 1753—?), — получили новых приверженцев [Bachter 1999: 31]. Пророчества, приписываемые этим людям, теперь нашли новое применение. В них говорилось о том, что мир перевернулся (женщины носили брюки и стригли волосы), предвещались разрушение и гибель (и возможность обновления). Иными словами, в них присутствовали дуалистические мотивы, характерные для апокалипсической литературы: оппозиции добра и зла, праведных и осужденных, чистых и нечистых, уничтожения и возрождения [Vondung 1988: 22]. Другой областью, где регулярно проявлялись эсхатологичес­кие мотивы, была военная поэзия. У этих стихов, написанных в основном мужчинами и женщинами из образованных слоев, была большая читательская аудитория [Vondung 1988: 193—194]. Еще одним источником — что уже более предсказуемо — была теология [Heschel 2008: 172].

За поражением Германии в 1918 году последовали революция и бурные события 1920—1930-х годов: гиперинфляция, путчи, назначение правительства срочным указом. Для немцев, придерживавшихся милленаристских воззрений, эти события служили лишь подтверждением того, что конец света близок. С началом экономического кризиса на улицы вышли «босоногие пророки» и «святые от инфляции», как их называли, провозглашавшие конец времен и изображавшие себя искупителями [Linse 1983]. В каком-то смысле Гитлер был одним из них. Немало людей в Германии склонны были рассматривать его приход к власти и утверждение Третьего рейха как верные знаки того, что история движется не без смысла и порядка, но со всей целеустремленностью судьбы и божественной благодати. Когда сами сторонники нацистов говорили, как иногда можно было услышать, о Тысячелетнем рейхе, они не только называли себя именем, содержащим глубокий библейский подтекст и магическую силу чисел, — они предсказывали будущее. Гитлер «вчитал» себя в Книгу Откровения «как избранный свыше для основания <…> Третьего рейха», под которым подразумевалась не только третья в истории Германии империя, но также «тысячелетнее царство Христа на земле» [Pagels 2012: 38][11]. Хилиазм лежал в основе мировоззрения некоторых нацистских лидеров и их последователей. В их ви´дении истории Гитлер представал как искупитель, который спасет немецкий народ и приведет царство праведни­ков к окончательной победе над злом, к торжеству света над тьмой [Bärsch 1984][12]. Такое восприятие отчасти послужило мотивацией и для нацистской войны, которая мыслилась не только в экзистенциальных, но и в религиозных терминах. Нацистский апокалипсизм и выросший на его почве геноцид стремились, как утверждают в последнее время, стереть следы времени, восстановить и очистить истоки и переписать историю в соответствии с революционной эрой — эрой Тысячелетнего царства [Confino 2014].

В последние месяцы Второй мировой войны Германию волновали все варианты апокалипсического сценария. Некоторые предсказывали уничтожение всех немцев в том случае, если война будет проиграна, и требовали «фанатичного сопротивления» [Herf 2006: 259]. Послевоенные свидетельства также указывают на то, что отрывки из Книги Откровения, вызывавшие интерес как исторические пророчества, циркулировали по всей Германии — особенно это касается главы 13, стихов 11—18: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» [Grabinski 1946][13]. Художник Отто Панкок был не единственным человеком в Германии, задавшимся целью исследовать Откровение с нумерологической точки зрения и обнаружившим — как показал он в машинописной копии 1945 года, — что имя Гитлера в числовом варианте дает 666. Позже Панкок создал гравюру по дереву, изображавшую Гитлера — некогда возвеличенного как мессию — в образе Зверя [Gärtner 1985: 193].

В хаосе поражения нацистского государства по немецкоговорящей Европе бродили всевозможные слухи и кошмарные видения [Black 2013]. Прежние пророчества и народные легенды, разные осколки коллективной памяти — вроде предсказаний, приписываемых Лесному пророку, Богемскому лесному прорицателю и Мюльхиазлю, — вновь привлекли к себе внимание, были переосмыслены и дополнены новыми мотивами и знаниями, заимствованными из различных печатных источников и передававшимися из уст в уста. Вновь всплыли пророчества Сибиллы Вайс, которая, согласно народным предани­ям, была ведьмой, за несколько веков до того предсказавшей не только исход войны, но также высылку немецкого населения из Богемии и других регионов после войны. Ее видения, подробно изложенные немецкими изгнанниками, предвещали еще одну войну, которая будет «худшей из всех» и не оставит камня на камне, но продолжаться будет не дольше снегопада. В контексте ожидания конца света эти пророчества нередко заканчивались картиной мирного возвращения изгнанников в свои богемские и силезские села (из которых таинственным образом исчезали — все до единого — те, кто отправил их в изгнание)[14].

Но в начале 1949 года все чаще давал о себе знать особый вид пророчеств — о неотвратимом конце света. Вскоре их распространение достигло таких масштабов, что они привлекли внимание Альфреда Дика, специалиста по доисторической эпохе. Дик провел исследование, впоследствии опубликованное, различных слухов и прорицаний, услышанных им зимой и весной того года. Они возникли в районе Ганновера, на севере Центральной Германии. Появившись как устное предание, они быстро проникли в газеты. Под заголовками «Апокалипсис!», «17 марта — конец света!» или «Семьи хотят быть вмес­те в преддверии конца света!» вполне солидные газеты публиковали, под видом шутки или ложных слухов, истории о надвигающемся апокалипсисе [Dieck 1950: 707]. Как эти истории воспринимали люди, которые под впечатлением от недавно пережитого привыкли ожидать худшего, — было уже совсем другим вопросом.

Дик высказал гипотезу, что роль непоколебимого авторитета, прежде принадлежавшая Гитлеру, в 1945 году перешла к армии астрологов и ясновидящих, появление которых, как и в 1918 году, должно было заполнить пробел в знаниях, возникший, когда мир, как было очевидно для людей в Германии, разрушился. Союзники, вместо того чтобы заполнять этот пробел, оказались вероломными и не заслуживающими доверия, как утверждал Дик, поскольку проводили непопулярную политику, например техническое разоружение, продолжавшееся и в 1950-е годы. Напряженные отношения между Востоком и Западом, американская массовая культура, строящаяся на скандале, и сенсационная пресса вместе способствовали все более безрадостным представлениям о будущем [Dieck 1950: 706]. Затем, как раз примерно в конце февраля 1949 года, слухи о скором конце света стали, по наблюдениям Дика, более настойчивыми и тревожными. Дата, которую обычно называли в связи с грядущей трагедией, — где-то в середине марта — сдвигалась, но по мере того, как сроки близились, на одной гамбургской радиостанции, вероятно, в качестве насмешки над слухами передавали «пьесу о катастрофе», где сильнейший метеоритный дождь угрожал продолжению жизни на планете [Dieck 1950: 707]. И как раз в это время и в этом месте (Херфорд входил в область, выбранную Диком для исследования) появился тот самый Грёнинг.

*   *   *

Некоторое время, даже целые годы, Грёнинг лечил людей, очевидно, не привлекая к себе ничьего внимания. Почему тогда в Херфорде вышло совсем иначе? Наверное, стремление посреди хаоса событий докопаться до какого-то окончательного смысла истории, возникшее на фоне многократно повторяющихся пугающих слухов о конце света, может служить подсказкой. Может быть, в действительности некоторые просто ждали, когда появится Грёнинг или кто-то похожий на него. Потом, когда он во имя Божие исцелил мальчика от ужасной болезни, из-за которой (по слухам) тот не мог ходить; когда он (как говорили) просто велел мальчику «идти на улицу и играть» и мальчик (как рассказывали) сделал это, — Грёнинг утвердил образ целителя как помазанника, образ, запечатлевшийся в истории духовной медицины с давних пор и восходящий по крайней мере ко времени Иисуса из Назарета. Для тех, кто был склонен смотреть на происходящее подобным образом, осуществленные Грёнингом чудесные исцеления подтверждали, что он помазанник, а будучи помазанником, он мог творить истинные чудеса. То, что, по слухам, он был наделен и другими необычайными способностями — например, ясновидением и, если верить некоторым, даже даром воскрешать умерших, — только способствовало упрочению его авторитета и делало правомерными его заявления о связи с Богом. Хилиасты долгое время считали эти способности признаком возвращения апостольских времен [Linse 1996: 192]. Грёнинг также соответствовал, если принять эту точку зрения, милленаристским представлениям о пророке: он был скромным человеком, относительно малообразованным; он утверждал, что исцеляет с помощью божественного вмешательства и из личного чувства долга, побуждающего его творить волю Бога; он находился вне традиционных религиозных институтов [Harrison 1979: 11—12].

Когда Грёнингу запретили заниматься целительством сначала в Херфорде, потом на всей территории Северного Рейна — Вестфалии, а затем и в Гамбурге, летом 1949 года он перебрался на юг, в Мюнхен. Огромные толпы начали стихийно собираться по всему городу всего лишь из-за слухов, что он может появиться. Когда, наконец, он наполовину обосновался в небольшом городе Розенхайме, толпы выросли до таких размеров, что Красный Крест был вынужден поставить палатки, чтобы дать укрытие просящим исцеления. Молитвенная, насыщенная эмоциями атмосфера вдохновляла на дальнейшие пророческие прозрения. «Мне кажется, что мы живем в последние време­на», — говорил приехавший из Италии бенедиктинец в проповеди перед толпами людей в Розенхайме в сентябре того года [Trampler 1949: 107]. Сам Грёнинг в этой ситуации казался предзнаменованием, отражающим ход событий, смысл и судьбу мироздания и очерчивающим «космические горизонты, на которых разворачивается история» [Taubes 2009: 43]. Новая версия прорицаний Мюльхиазля была перепечатана в виде брошюры в свете появления Грёнинга. Ее издатель воспользовался случаем, чтобы высказать свой взгляд на более широкое значение фигуры Грёнинга и связать это с более давней историей популярной немецкой эсхатологии. В брошюре он привел цитату, приписываемую Мюльхиазлю: «Появятся великие проповедники, и святые будут творить чудеса. К людям вернется вера, и настанет долгое безмятежное время» [Adlmaier 1950: 23]. Грёнинг стал знаком, подтверждающим другие знаки: искупления, обновленной веры и возможности чудес. Вскоре после этого один из ближайших последователей и учеников Грёнинга опубликовал книгу о целителе под названием «Великое преобразование» [Trampler 1949]. Грёнинг, полагали некоторые, положил начало новой эре.

Конечно, не все в Германии разделяли эту точку зрения. Многие смотрели на Грёнинга в лучшем случае как на шарлатана, страшного посланца из темного мира невежества и суеверий, в худшем — как на нового Гитлера. Среди религиозных немцев Грёнинга, разумеется, поддерживали далеко не все. Многие представители духовенства, как протестанты, так и католики, были по-настоящему обеспокоены словами, к которым он часто возвращался, — что лишь «добрые» заслуживают благополучия. Другие выражали неприятие со специфически христианской точки зрения, обвиняя Грёнинга в том, что он прибегает к «дьявольскому искусству» и состоит в сговоре с «бесовски­ми силами», пытаясь «смущать человечество»[15]. И даже в милленаристских круга­х многих нельзя было убедить, что Грёнинг — мессия, совершающий чуде­са благодаря помощи свыше. Но в беспорядочной атмосфере 1949 года огромные толпы самых разных людей объявляли Грёнинга своим спасителем и тем, кто выведет Германию из тьмы. Если все люди «искренне обратятся к Иисусу», как утверждал один человек в письме в поддержку Грёнинга, «наша жизнь станет лучше, и катастрофу (Unheil), все еще нависающую над нами, можно будет предотвратить»[16].

*   *   *

Противники Грёнинга часто называли феномен, которым сопровождалось его появление, случаем «массовой истерии». Таким образом они вписывали свое настоящее — 1949 год — в генеалогию, восходившую, в ее современном варианте, к XIX веку, — веку, когда особенно сильным был страх толпы, иррациональной и примитивной, похожей на неуравновешенную женщину, безликой, лишенной всякого чувства ответственности, легковозбудимой в своей агрессии, патологически опасной. Однако толпами вокруг Грёнинга, по-видимому, руководили не страх, ненависть или жестокость. Они хотели исцеления в то время, когда, казалось, эпидемия распространилась по свету. Элейн Пейджелс пишет, что, хотя страшные кризисы в истории человечества могут вызывать эсхатологические фантазии, они также могут открывать новые духовные горизонты, новые направления; кризис может обернуться обновлением, возвращением к Богу, к добру [Pagels 2012: 73]. По сравнению с более выигрышным положением 1949 года немцы пережили ряд событий, которые не без причины казались им катастрофическими. Во время Третьего рейха, по крайней мере с определенного момента, их правительство намеренно сеяло ложные слухи, чтобы отвлечь внимание от все более неотвра­тимого исхода войны. Министерство пропаганды, возглавляемое Йозефом Геббель­сом, не только распространяло истории о революционном новом «чудесном оружии», которое поможет Германии вырвать победу из пасти поражения, но также рассылало по почте анонимные листовки с напечатанными пророчествами о неизбежной победе [Grabinski 1946]. Когда даже сказки уже были несостоятельны, правительство перешло к пугающим картинам поражения. Апокалипсические сценарии процветали в массовой культуре в конце войны и после нее и продолжали распространяться не только устно, но и в газетах — свидетельство того, что даже постфашистская пресса необязательно была надежной или даже просто информативной. В этом омуте неопределенности, предчувствий и недоверия Грёнинг был если не мессией, то по крайней мере человеком, дававшим надежду, чьи удивительные терапевтические способности в глазах некоторых подтверждали его связь с Богом.

Пер. с англ. Татьяны Пирусской

 

БИБЛИОГРАФИЯ / REFERENCES

[Adlmaier 1950] — Adlmaier C. Blick in die Zukunft. Traunstein: Chiemgau Druck, 1950.

[Bachter 1999] — Bachter S. Nostradamus und der Mühlhiasl: Transformation und Wiederkehr von Prophezeiungen // Augsburger Volkskundliche Nachrichten. 1999. Bd. 5. № 10. S. 26—46.

[Badisches Tagblatt 1949] — Der Wundertäter von Herford // Badisches Tagblatt. 1949. № 72. 23. Juni.

[Bärsch 1984] — Bärsch C.-E. Die Geschichtsprophetie des Joseph Goebbels // Von kommenden Zeiten: Geschichtsprophetien im 19. und 20. Jahrhundert / Hg. von J.H. Knoll und J.H. Schoeps. Stuttgart; Bonn: Burg Verlag, 1984. S. 169—179.

[Black 2013] — Black M. Expellees Tell Tales: Partisan Blood Drinkers and the Cultural His­tory of Violence after WWII // History and Memory. 2013. Vol. 25. № 1. P. 77—110.

[Böhme 1950] — Böhme K. Wunderheilungen: Lourdes — Gesundbeter — Gröning. Berlin: Verlag Psyche, 1950.

[Confino 2014] — Confino A. A World without Jews: The Nazi Imagination from Persecution to Genocide. New Haven: Yale University Press, 2014.

[Dieck 1950] — Dieck A. Der Weltuntergang am 17. März 1949 in Südhannover // Neues Archiv für Niedersachsen. 1950. Bd. 20. S. 704—720.

[Fritzsche 1996] — Fritzsche P. Nazi Modern // Modernism/modernity. 1996. Vol. 3. № 1. P. 1—22.

[Gärtner 1985] — Gärtner U.C. Die wenig beachteten Lieblingskinder: Apokalypsefolgen im 20. Jahrhundert // Apokalypse — ein Prinzip Hoffnung? Ernst Bloch zum 100. Geburtstag / Hg. von R.W. Gassen und B. Holeczek. Heidelberg: Edition Braus, 1985. S. 156—183.

[Grabinski 1946] — Grabinski B. Kriegsprophezeiungen // Neues Tageblatt. 1946. 15. Oktober. S. 3.

[Harrington 2008] — Harrington A. The Cure within: A History of Mind-Body Medicine. New York: Norton, 2008.

[Harrison 1979] — Harrison J.F.C. The Second Coming: Popular Millenarianism, 1780—1850. London; Henley: Routledge; Kegan Paul, 1979.

[Herf 2006] — Herf J. The Jewish Enemy: Nazi Propaganda during WWII and the Holocaust. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2006.

[Heschel 2008] — Heschel S. The Aryan Jesus: Christian Theologians and the Bible in Nazi Germany. Princeton: Princeton University Press, 2008.

[Jütte 1996] — Jütte R. Geschichte der alternativen Medizin: Von der Volksmedizin zu den unkonventionellen Therapien von heute. München: C.H. Beck, 1996.

[Kaul 1949] — Kaul A. Das Wunder von Herford: Die merkwürdige Heilerfolge des Bruno Gröning. Laudenbach: Lauda-Verlag, 1949.

[Klinkmüller 1949] — Klinkmüller J. Bruno Gröning in Frankfurt // Frankfurter Neue Presse. [1949. Undatiert.]

[Linse 1983] — Linse U. Barfüßige Propheten: Erlöser der zwanziger Jahre. Berlin: Siedler Verlag, 1983.

[Linse 1996] — Linse U. Geisterseher und Wunderwirker: Heilssuche im Industriezeitalter. Frankfurt am Main: Fischer, 1996.

[Neue Miesbacher Anzeiger 1949] — «Meine Kraft ist keine menschliche» // Neue Miesbacher Anzeiger. 1949. 10. September.

[New York Times 1949] — Bavarian «Healer» Attracts Germans // New York Times. 1949. September 8.

[Olden 1932] — Olden R. Propheten in deutscher Krise: Das Wunderbare oder die Verzauberten. Berlin: Rowohlt, 1932.

[Ondrovcik 2015] — Ondrovcik J. Max Hoelz Haunts the Vogtland: The Visible and the Invisible in Germany, 1914—21 // Revisiting the «Nazi Occult»: Histories, Realities, Legacies / Ed. by M. Black and E. Kurlander. Rochester, N.Y.: Camden House, 2015. P. 65—85.

[Pagels 2012] — Pagels E. Revelations: Visions, Prophecy, and Politics in the Book of Revelation. New York: Penguin, 2012.

[Redles 2005] — Redles D. Hitler’s Millennial Reich: Apocalyptic Belief and the Search for Salvation. New York: New York University Press, 2005.

[Revue 1949] — Das Leben Bruno Grönings: Nach dem persönlichen Bericht des Seelenarztes // Revue. 1949. 4. September. S. 11.

[Rhodes 1980] — Rhodes J.M. The Hitler Movement: A Modern Millenarian Revolution. Stanford: Hoover Institution Press, 1980.

[Ribbat 1996] — Ribbat Ch. Religiöse Erregung: Protestantische Schwärmer im Kaiserreich. Frankfurt am Main; New York: Campus Verlag, 1996.

[Schmidt 1949] — Schmidt E.-A. Die Wunderheilungen des Bruno Gröning. Berlin: Falken Verlag Erich Sicker, 1949.

[Simon 2003] — Simon M. «Volksmedizin» im frühen 20. Jahrhundert: Zum Quellenwert des Atlas der deutschen Volkskunde. Mainz: Gesellschaft für Volkskunde in Rheinland-Pfalz, 2003.

[Spiegel 1949] — Wer ein Schnitzel findet, ist geheilt // Der Spiegel. 1949. 7. Juli. S. 6—7.

[Steigmann-Gall 2003] — Steigmann-Gall R. Holy Reich: Nazi Conceptions of Christianity. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.

[Taubes 2009] — Taubes J. Occidental Eschatology / Transl. by D. Ratmoko. Stanford: Stanford University Press, 2009.

[Trampler 1949] — Trampler K. Die große Umkehr: Fragen um Bruno Gröning. Seebruck am Chiemsee: Heering, 1949.

[Vondung 1988] — Vondung K. Die Apokalypse in Deutschland. München: DTV, 1988.

[Wainwright 1993] — Wainwright A.W. Mysterious Apocalypse: Interpreting the Book of Revelation. Nashville: Abingdon Press, 1993.

- See more at: http://www.nlobooks.ru/node/6742#sthash.S77goW5e.dpuf