(НИУ ВШЭ; преподаватель Школы исторических наук, старший научный сотрудник Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А.В. Полетаева) 

(HSE; Lecturer at the School of History, Senior Research Fellow at the Poletaev Institute for Theoretical and Historical Studies in the Humanities) 

olegzorom2010@gmail.com

Ключевые слова: рецензия, журнал, наука, Российская империя, диссертация, книга, XIX век
Key words: review, journal, science, Russian Empire, dissertation, book, nineteenth century

УДК/UDC: 94 (47).07

Аннотация: В статье изучается роль журнальной рецензии в профессионализации российских гуманитарных наук имперского периода. В качестве источников выбраны рецензии из «Журнала Министерства народного просвещения» — ведущего научно-периодического издания в России второй половины XIX в., где публиковались сочинения по филологии, истории, философии, востоковедению и педагогике. Автор выявляет основные критерии, по которым ученые оценивали качество работы своих коллег, — беспристрастность в суждениях, убедительность критических доводов, подтверждение оригинальных гипотез выдержками из источников, полнота списка литературы и др. Автор приходит к выводу, что российское академическое сообщество XIX в. видело в журнальных рецензиях не формальный и вспомогательный жанр, как в наши дни, а результативный механизм повышения качества научных исследований.

Abstract: This article studies the role of journal reviews in the professionalization of the humanities in Russia during the imperial period. Reviews from The Journal of the Ministry of National Education were chosen as sources, as this was the leading scholarly publication in Russia during the second half of the nineteenth century, publishing works on philology, history, philosophy, Eastern studies, and pedagogy. The author uncovers the fundamental criteria used by scholars to evaluate the work of their colleagues: objectivity in judgments, persuasiveness of critical conclusions, confirmation of original hypotheses with quotations from sources, bibliographical comprehensiveness, and so forth. The author concludes that Russian academic society of the nineteenth century saw journal reviews not as a formalized, secondary genre (as they are seen today), but as an effective mechanism for enhancing the quality of scholarly research. 

Oleg Morozov. The Criteria for Evaluating Scholarly Texts in Reviews from the Latter Half of the Nineteenth Century: The Journal of the Ministry of National Education[1]

 

Качество современных российских рецензий по гуманитарным наукам все чаще вызывает озабоченность со стороны академической общественности. Диагноз варьируется от «системного недостатка российской науки» [Шахрай 2013] до «нормального состояния кризиса жанра» [Степанов 2016: 99]. Какой бы ни была формулировка, ясно одно — ни редколлегии журналов, ни сами исследователи не признают рецензию полноценным способом приумножения научного знания наравне со статьями, сборниками и монографиями. Текущая ситуация устраивает далеко не всех, свидетельством чему являются многочисленные упреки современных рецензентов в реферативности и разговоры о создании авторитетного экспертного журнала, целиком посвященного критике научных сочинений.

 

Однако какой бы ни была стратегия выхода из сложившегося положения, встает вопрос: всегда ли журнальная рецензия была в России на вторых ролях или мы можем отыскать в истории нашей страны периоды, когда рецензия играла важную роль в развитии науки? Увы, этот вопрос приходится задавать потому, что пока мы располагаем крайне скупыми сведениями о том, что представляло собой научное знание в советскую и досоветскую эпохи. В частности, мы почти ничего не знаем об устройстве периодических изданий в Российской империи и их влиянии на профессионализацию гуманитарных дисциплин. В этой статье я попытаюсь восполнить этот пробел, проанализировав несколько рецензий из «Журнала Министерства народного просвещения» второй половины XIX века. Я покажу, как рецензенты устанавливали критерии оценивания научных текстов и тем самым способствовали институционализации экспертных практик, позволявших создавать или разрушать академические репутации. Разобранные мной примеры ни в коей мере не претендуют на исчерпывающее изучение этой темы, а скорее служат прологом к долгому и сложному разговору о становлении рецензий как жанра научной литературы, — разговору, который еще только предстоит. Во избежание путаницы с понятиями специально оговорю, что под рецензией я подразумеваю не внутреннее рецензирование рукописи перед принятием ее к печати, а форму научной критики — опубликованный текст, в котором дается оценка изданному сочинению.

Через год после своего основания Министерство народного просвещения обзавелось специальным периодическим изданием, чтобы объявлять «высочайшие повеления» в области образования и науки[2]. В первой четверти XIX века название этого издания менялось несколько раз вслед за переменой названия самого образовательного ведомства[3]. Наконец, в 1834 году был учрежден «Журнал Министерства народного просвещения», просуществовавший вплоть до 1918 года. По замыслу министра С. С. Уварова, журнал должен был знакомить читателей с образовательной политикой правительства и удовлетворять «истинных сынов Отечества справедливое желание знать, каким образом они могут лучше содействовать высоким намерениям Отца России» [ЖМНП 1834: VII]. В первом же номере был опубликован циркуляр Уварова со знаменитой идеологической триадой: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование... совершалось в соединенном духе Православия, Самодержавия и народности» [Там же: XLIX—L]. Уваров считал журнал своим детищем и лично занимался всеми административными и финансовыми вопросами, связанными с его продвижением: утверждал рубрики, отбирал авторов, устанавливал суммы гонораров за статьи [Старчевский 1888: 110]. Доход журналу приносила обязательная подписка, обходившаяся учебным заведениям в 30—35 руб. за годовой комплект (во второй половине XIX века сумма менялась). Сперва подписка ограничивалась университетами, гимназиями и училищами. Затем ее распространили на лицеи, частные пансионы и крупных чиновников[4], например попечителей учебных округов и смотрителей училищ [Галиуллина, Ильина 2013: 144].

Однако Уваров хотел видеть в журнале не только государственный инструмент по укреплению верноподданнических чувств, но и современное научное издание, доказывающее отечественным и иностранным читателям, что Россия, «отжив период безусловного подражания… лучше своих иноземных наставников умеет применить плоды образования к своим собственным потребностям» [ЖМНП 1834: V]. По приказу министра в журнал начали отбирать «любопытные» статьи и лекции, из которых составляли специальное отделение — «Словесность и науки». Критерии отбора текстов разработал сам Уваров. Он же лично знакомился с рукописями, приходившими в редакцию, и оценивал их с точки зрения потенциальной государственной пользы. Р. Х. Галиуллиной и К. А. Ильиной удалось установить, что уваровские требования стали предтечей таких подразделов современных диссертаций, как «актуальность» и «практическая значимость», не понаслышке знакомых российским аспирантам и соискателям [Галиуллина, Ильина 2013: 147].

Превращение ведомственного журнала в площадку для обмена результатами научных исследований было выгодно правительству, желавшему держать академическое сообщество в узде и контролировать производство знания в империи. Отбирая статьи в журнал, чиновники не только присваивали себе право определять, какие публикации достойны публичного внимания, но и формировали у ученых общее понимание того, что такое научный труд и как он должен быть оформлен. Еще одним уваровским нововведением 1830-х годов в области надзора за наукой стало обязательное рецензирование диссертаций [Ильина 2016: 18—19]. На роль экспертного центра был выбран Санкт-Петербургский университет. Отзывы на диссертации, написанные столичными профессорами, нужны были правительству для того, чтобы оперативно получать сведения о состоянии университетской науки, ее изъянах и перспективах.

Усердная деятельность Уварова в 1830—1840-х годах может навести на мысль, что научная экспертиза в Российской империи всегда находилась под неусыпным контролем правительства. В годы правления Николая I чиновники действительно были инициаторами многих инноваций в области образования и науки, однако во второй половине XIX века можно найти немало примеров тому, как академическое сообщество, реагируя на либерализацию образовательной политики, запускало собственные процессы саморегуляции. «Журнал Министерства народного просвещения» содержит сведения об одном из таких процессов, возможно даже главном из них — утверждении критериев оценивания научных текстов. Критерии эти рождались не в протоколах и циркулярах, а на страницах рецензий, написанных университетскими людьми.

Журнальная рецензия формировалась в России в течение первой половины XIX века. Ее истоки следует искать в аннотированных описаниях «Московских ученых ведомостей», учреждавшихся по образцу немецких университетских изданий. «Обозрения» научных сочинений регулярно публиковали у себя журналы, учрежденные новыми университетами в Казани и Харькове. К аналогичной практике прибегали и в «Журнале Министерства народного просвещения».

В 1860—1890-е годы рецензии выходили в журнале регулярно в отделе «Критика и библиография». Объектом внимания рецензентов становились не только русскоязычные труды, но и иностранные, чаще всего немецкие или французские. Что касается объема, то рецензии XIX века были гораздо длиннее своих современных аналогов: порой они превышали полсотни страниц и выходили частями в разные месяцы. Рецензентами выступали академики и профессора. Чаще всего рецензировали книги, статьи, сборники документов и статистические материалы. В ряде случаев это могли быть и опубликованные в виде книги диссертации. Публикация научно-квалификационной работы перед защитой распространена и в наши дни.

Большой вклад в развитие научной критики внесла рецензия на докторскую диссертацию, написанную философом и психологом М.М. Троицким, который прославился в России как сооснователь Московского психологического общества. В 1853 году, завершив обучение в семинарии, Троицкий поступил в Киевскую духовную академию. В 1858 году он защитил магистерскую диссертацию по соотношению греческого образования и христианского вероучения в сочинениях ранних отцов церкви. Сначала Троицкий работал министерским чиновником, затем начал академическую карьеру, дослужившись в 1885 году до декана историко-филологического факультета Московского университета [Алексеев 1901: 879—881]. Диссертация Троицкого «Немецкая психология в текущем столетии» была написана в 1867 году, после того как он прошел стажировку в Германии. Поездка была инициирована министром народного просвещения А.В. Головниным, который прилагал немало усилий по возрождению в России философии, пострадавшей от гонений в годы реакционного министерства князя П. А. Ширинского-Шихматова — автора крылатой фразы: «Польза философии не доказана, а вред от нее возможен» [Никитенко 1893: 517].

Диссертация Троицкого вызвала бурную полемику в академических кругах. Всему виной была резкая критика немецкого идеализма, очень популярного в России во времена Великих реформ. Троицкому помнили эту критику очень долго. Даже В.В. Розанов, хваливший Троицкого через 20 лет за то, что его «Немецкая психология…» побуждала российское общество изучать английскую литературу, не преминул добавить: «…Эта положительная и хорошая сторона его научной деятельности была совершенно заслонена отрицательной… полемикой против германской философии, от изучения которой, по его мысли, нужно было предварительно отвлечь наше общество» [Розанов 1890: 14—15].

Троицкий хотел защититься в Московском университете, однако занимавший кафедру П.Д. Юркевич, который знал Троицкого еще по Киевской духовной академии, отказал ему, поскольку счел критический тон работы неуместным:

При всем моем участии и уважении к вам, я должен буду сделать об вашей диссертации отзыв очень неблагоприятный. Как утопающий хватается за соломинку, так я льщу себя надеждой, что, может быть… к концу диссертации я найду основы для одобрения вашего труда. Один Бог знает, как мучительны были мои тревоги и ожидания лучшего в течение этого полугодия. Но я теперь вижу, что если бы я одобрил ваш труд, то меня сочли бы варваром уже не философы наших петербургских трущоб, но действительные знатоки философии и все научно-образованные люди, особенно же я знаю, что мне пришлось бы нести тяжелую ответственность за честь университета… [Ивановский 1900: 204—205; Асмус 1946: 71—74].

После неудачи в Москве Троицкий обратился в Санкт-Петербургский университет. Оппонентами на защите выступили профессора С.Ф. Сидонский и М.И. Владиславлев. Последний познакомился с Троицким во время стажировки в Германии. Оба представили удовлетворительные отзывы, не став чинить соискателю особых препятствий.

Правда, в том же году Владиславлев опубликовал развернутую рецензию на работу Троицкого в «Журнале Министерства народного просвещения», озаглавив ее «Зависимость немецкой философии от английской». Несмотря на то что Владиславлев не стал возражать против присуждения своему товарищу докторской степени, он воспользовался тем, что диссертация была опубликована перед защитой, и решил обстоятельно разобрать все недостатки данного труда, рассматривая его не как научно-квалификационное сочинение, а как книгу, представленную на суд академической общественности.

Отдавая должное широкой эрудиции Троицкого, Владиславлев тем не менее подверг «Немецкую психологию…» жесткой критике за не подкрепленные аргументами суждения, порой ошибочные:

…Если бы исследования Троицкого давали нам богатый исторический материал, если бы за его критическими замечаниями можно было бы признать полное беспристрастие и верность… то, очевидно, упомянутая книга была бы несомненным вкладом в русскую философскую литературу.

По мнению рецензента, голословность Троицкого была особенно неуместна потому, что у «русского исследователя» не должно быть никаких преград, чтобы «совершенно спокойно искать исторической истины»: в отличие от немцев, англичан или французов, патриотизм русского не связан ни с одним западноевропейским философом, а значит, у русского нет оснований искать в исторических исследованиях «пищу для национального тщеславия» [Владиславлев 1867: 174—175].

Все эти предварительные рассуждения нужны были Владиславлеву для того, чтобы упрекнуть Троицкого в предвзятости к «заграничной философии» и отсутствии верности «исторической правде». Рецензия заняла в общей сложности почти 80 страниц. По сути, она была полноценным научным сочинением с детальным разбором каждого опорного суждения Троицкого и ссылками на российскую и иностранную литературу, которыми рецензент подкреплял свои доводы. Так, утверждение Троицкого о том, что Рене Декарт был схоластом, Владиславлев называл ошибкой и давал развернутое объяснение, что такое схоластика и почему это философское направление к Декарту не относится.

Владиславлев не только обратил внимание на ошибки и неточности в тексте, но и коснулся таких аспектов книги, как список использованной литературы и научный метод. Первый, по его мнению, страдал от отсутствия важных работ, которые непременно следовало включить, а вот под вторым рецензент подразумевал структуру книги и способ подачи материала: из-за неправильного построения текста, сетовал Владиславлев, книга была испещрена «утомительными повторениями» [Там же: 188—189, 533].

К слову, взгляд Троицкого на философию вызывал критику со стороны не только его коллег, но и некоторых студентов. Будущий философ и правовед Е.Н. Трубецкой, учившийся у Троицкого в Московском университете, называл своего учителя «в высокой степени ограниченным» и «чрезвычайно невежественным» и с неприятием вспоминал, как тот «уснащал свои лекции дешевым и плоским глумлением над германскими философами». Вместе с тем Трубецкой с неохотой признавал, что большинство слушателей уважало «Матвейку» (так Троицкого прозвали студенты) за умение доступно объяснять сложные темы:

…Молодежь, переполнявшая его аудиторию, после каждой лекции провожала его громом рукоплесканий. Это нас волновало и раздражало. Помнится, после вступительной лекции «Матвейки» я в полном негодовании стал кричать, что не аплодировать нужно, а свистать за такую лекцию. Некоторые из студентов опешили, другие же вознегодовали на меня. <…> Философия, как ее преподавал Троицкий, оказывалась всем по плечу, даже круглым невеждам [Трубецкой 2000: 73—74].

Из-за резких оценок Владиславлева может сложиться впечатление, что в России второй половины XIX века любая смелая критика на страницах книг и диссертаций воспринималась учеными в штыки. Это совсем не так. Просто в те времена в российской науке уже были проведены твердые границы между голословной критикой, вызывавшей раздражение, и аргументированной, которая непременно должна была присутствовать не только в научном сочинении, но даже в справочном сопровождении к изданным источникам. Так, историк литературы Л.Н. Майков, рецензируя издание писем Д. Рондо, жены британского консула при императорском дворе времен правления Анны Ивановны, отметил, что составитель «объяснительных примечаний» С.Н. Шубинский не показал критического отношения к текстам писем:

…При чтении последних встречаются известия, которые требуют проверки или разъяснения, а примечания дают их не всегда [Майков 1874: 230].

Как именно должны выглядеть подобные разъяснения, рецензент не уточнил.

Иногда невольно удивляешься, с каким вниманием российские ученые второй половины XIX века относились к построению критической аргументации. Даже если рецензент не утруждал себя подробным анализом каждого не понравившегося ему довода, он все равно считал необходимым хотя бы упомянуть несколько уязвимых мест, кратко обозначив по ним свои замечания. Историк Н.И. Петров, получив просьбу написать рецензию для «Журнала Министерства народного просвещения» на книгу С.Т. Голубева «Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники» (1883), по собственному признанию, хотел отделаться не критическим, а скорее биографическим текстом, поскольку не чувствовал себя компетентным давать развернутую оценку работе Голубева. Но и в получившемся тексте, который структурой напоминает популярные нынче реферативные рецензии, Петров посчитал нужным отметить, что автор книги не согласует приводимые им цитаты с его же утверждениями и что подчас он выбирает «адвокатский тон» по отношению к главному герою своей книги, «часто не имеющий для себя прочных оснований и доводящий автора до натянутых выводов и общих мест» [Петров 1884а: 164]. Видимо, даже те рецензии, которые тяготели к реферативности, не могли обойтись без упоминаний о том, как автор работает с источниками и строит свои рассуждения.

Голубев сильно обиделся на своего рецензента. В том же году он написал длинную «антикритику», обвинив Петрова в предвзятости. Петров, в свою очередь, промолчать тоже не смог и в «Трудах Киевской духовной академии» составил Голубеву ответ, в котором повторил ранее высказанные им замечания и еще раз подчеркнул, что его первая рецензия не была задумана как критический текст и содержала «больше указаний на достоинства книги, чем на ее недостатки».

В своей антикритике г. Голубев не только старается выставить меня некомпетентным лицом, но как будто хочет набросить тень и на мою добросовестность [Петров 1884б: 632].

Эта история показательна тем, что в ней ярко проступает хрупкое самолюбие ученых людей, не способных принимать даже обоснованные упреки в свой адрес. Такое отношение вполне понятно, ведь любая рецензия могла как укрепить, так и подорвать репутацию человека, поэтому на страницах периодических изданий нередко шли ожесточенные бои между коллегами. Порой эти бои не дают ничего нового в плане критериев оценивания научных сочинений, но представляют бесценный материал для изучения профессиональных отношений внутри академического сообщества.

С точки зрения рецензентов второй половины XIX века, обстоятельная критика источника нужна была не только для того, чтобы продемонстрировать беспристрастность суждений и умение работать с информацией, но и для овладения научным методом. Выше я упомянул, что, например, Владиславлев под методом имел в виду структуру книги. Однако это была не единственная трактовка метода в гуманитарных науках дореволюционного времени. Например, историк А.С. Лебедев, рецензируя в 1892 году книгу Д.В. Цветаева «Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований», понимал под методом «те приемы, посредством которых достигается… “точное знание”». Под «приемами» же Лебедев имел в виду навыки работы с источниками, в частности степень корректности приводимых в книге цитат и их корреляцию с авторскими рассуждениями. Разобрав подробно несколько выдержек, Лебедев подводит неутешительный итог: «Приведенные примеры, нам кажется, показывают достаточно, что научный метод г. Цветаева не отличается особенной точностью: автор ставит несоответственные цитаты, изменяет свидетельства и факты, случаи единичные обобщает, искусственно привлекает к вопросу, для освещения его в желаемом смысле, факты, к нему не относящиеся» [Лебедев 1892: 194].

Далеко не все рецензии из «Журнала Министерства народного просвещения» растягивались на десятки страниц, однако многие из них существенно превышали рекомендованный в наши дни объем, причем благодаря не только дотошности, с которой рецензенты разбирали каждый, по их мнению, несостоятельный аргумент, но и включению в рецензии развернутой справочной информации. Ее мы чаще всего можем встретить в рецензиях, рассчитанных на то, чтобы познакомить читателя с каким-нибудь известным героем или событием. Вслед за уже упомянутой выше рецензией Петрова приведу в качестве еще одного примера рецензию российского филолога-классика Н.М. Благовещенского на диссертацию и впоследствии книгу своего коллеги И.В. Помяловского «Марк Теренций Варрон Реатинский и Мениппова сатура» (1869).

Текст Благовещенского начинается с развернутого исторического вступления о том, кто такой Марк Теренций Варрон и что за сочинения он оставил после себя. Пространный биографический рассказ плавно переходит в историографический обзор, на заключительном этапе которого начинается оценка достоинств и недостатков книги. Тем самым рецензент встраивает труд Помяловского в уже имеющийся на тот момент исследовательский контекст и, отталкиваясь от него, формулирует свое мнение о книге, приводя из нее обширные выдержки [Благовещенский 1870: 109—110, 114—115]. В конце Благовещенский останавливается на ошибках и опечатках опубликованного перевода одной из менипповых сатир, тщательно разбирая каждый спорный эпизод.

Разобранные мной примеры показывают, что во второй половине XIX века рецензия не воспринималась учеными с формальной стороны. Напротив, наличие в «Журнале Министерства народного просвещения» объемных и критических рецензий по гуманитарным дисциплинам свидетельствует о том, что этому жанру придавали большое значение в развитии науки. Рецензенты оценивали тексты по таким критериям, как беспристрастность в суждениях, убедительность критических доводов, умение работать с источниками (в частности, подкреплять свои аргументы корректными цитатами), полнота списка литературы, овладение научным методом. Под последним понимали либо выстраивание логичной и доступной читателю структуры текста, либо «приемы», позволявшие добывать «точное знание», — формулирование критических доводов и подкрепление их ссылками на примеры из источников.

Не все рецензии могли похвастаться большим объемом, и не все были сосредоточены на поэтапном и обстоятельном разборе недостатков. Однако и те рецензенты, которые изначально задумывали свои тексты как обзорные, все равно старались не замыкать их в рамки банального пересказа, а считали профессиональным долгом хотя бы в общих чертах указать на те погрешности в работе с материалом, которые бросались им в глаза. Все это говорит о том, что даже те рецензенты, которые преследовали в своих текстах не столько аналитические, сколько справочные цели, не могли уклониться от оценивания научного потенциала рассматриваемых ими сочинений.

Разумеется, проанализированный в работе материал — это пока только попытка задуматься о том, как российские гуманитарии относились к научной работе и по каким критериям проводили ее оценивание. В будущем неплохо было бы сравнить рецензии из «Журнала Министерства народного просвещения» и других периодических изданий, выходивших в XIX — начале ХХ века, или сопоставить критерии оценивания в журнальных рецензиях и отзывах на диссертации, чтобы понять, насколько эти критерии были универсальны и зависели ли они от типа рецензируемой работы. Однако и представленные в статье примеры позволяют утверждать, что во второй половине XIX века ученые относились к журнальным рецензиям серьезнее, чем сейчас, а сами рецензии решали не столько справочно-ознакомительные, сколько аналитические задачи и поэтому играли более основательную роль в профессионализации научного знания, чем современные рецензии-рефераты.
 

Библиография / References

[Алексеев 1901] — Алексеев С.А. Троицкий Матвей Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб.: Изд. дело, Брокгауз—Ефрон, 1901. Т. 33а. С. 879—881.

(Alekseev S.A. Troitskiy Matvey Mikhaylovich // Entsiklopedicheskiy slovar’ Brokgauza i Efrona. Saint Petersburg, 1901. T. 33a. P. 879—881.)

[Асмус 1946] — Асмус В.Ф. Борьба философских течений в Московском университете в 70-х годах XIX века // Вопросы истории. 1946. № 1. С. 56—85.

(Asmus V.F. Bor’ba filosofskikh techeniy v Moskovskom universitete v 70-kh godakh XIX veka // Voprosy istorii. 1946. № 1. P. 56—85.)

[Благовещенский 1870] — Благовещенский Н.М. Рец. на: Помяловский И.В. Марк Теренций Варрон Реатинский и Мениппова сатура. СПб., 1869 // Журнал Министерства народного просвещения. 1870. Ч. 147. С. 88—131.

(Blagoveshchenskiy N.M. Rets. na: Pomyalovskiy I.V. Mark Terentsiy Varron Reatinskiy i Menippova satura. Saint Petersburg, 1869 // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniya. 1870. Part 147. P. 88—131.)

[Владиславлев 1867] — Владиславлев М.И. Зависимость немецкой философии от английской // Журнал Министерства народного просвещения. 1867. Ч. 135. С. 174—208, 499—539.

(Vladislavlev M.I. Zavisimost’ nemetskoy filosofii ot angliyskoy // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniya. 1867. Issue 135. P. 174—208, 499—539.)

[Галиуллина, Ильина 2013] — Галиуллина Р.Х., Ильина К.А. Журналы о себе и для себя: университетские издания первой половины XIX в. // Сословие русских профессоров. Создатели статусов и смыслов / Под ред. Е.А. Вишленковой, И.М. Савельевой. М.: Изд. дом ВШЭ, 2013. С. 135—168.

(Galiullina R.Kh., Il’ina K.A. Zhurnaly o sebe i dlya sebya: universitetskie izdaniya pervoy poloviny XIX v. // Soslovie russkikh professorov. Sozdateli statusov i smyslov. Moscow, 2013. P. 135—168.)

[Ивановский 1900] — Ивановский В.Н. К характеристике Троицкого // Вопросы философии и психологии. 1900. Кн. 52 (2). С. 183—213.

(Ivanovskiy V.N. K kharakteristike Troitskogo // Voprosy filosofii i psikhologii. 1900. Book 52 (2). P. 183—213.)

[Ильина 2016] — Ильина К.А. Что побуждало русских профессоров писать рецензии: к истории жанра: препринт WP6/2016/02. М.: Изд. дом ВШЭ, 2016.

(Il’ina K.A. Chto pobuzhdalo russkikh professorov pisat’ retsenzii: k istorii zhanra: preprint WP6/
2016/02. Moscow, 2016.)

[ЖМНП 1834] — Журнал Министерства народного просвещения. 1834. Ч. 1.

(Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniya. 1834. Part 1.)

[Лебедев 1892] — Лебедев А.С. Рец. на: Цветаев Д.В. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890 // Журнал Министерства народного просвещения. 1892. Ч. 280. С. 175—228.

(Lebedev A.S. Rets. na: Tsvetaev D.V. Protestantstvo i protestanty v Rossii do epokhi preobrazovaniy. Moscow, 1890 // Zhurnal Ministerstvа narodnogo prosveshcheniya. 1892. Part 280. P. 175—228.)

[Майков 1874] — Майков Л.Н. Рец. на: Записки иностранцев о России в XVIII столетии. Письма леди Рондо, жены английского резидента при русском дворе в царствование императрицы Анны Ивановны. СПб., 1874 // Журнал Министерства народного просвещения. 1874. Ч. 171. С. 223—230.

(Maykov L.N. Rets. na: Zapiski inostrantsev o Rossii v XVIII stoletii. Pis’ma ledi Rondo, zheny angliyskogo rezidenta pri russkom dvore v tsarstvovanie imperatritsy Anny Ivanovny. Saint Petersburg, 1874 // Zhurnal Ministerstvа narodnogo prosveshcheniya. 1874. Part 171. P. 223—230.)

[Никитенко 1893] — Никитенко А.В. Записки и дневник (1826—1877): В 3 т. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1893. Т. 1.

(Nikitenko A.V. Zapiski i dnevnik (1826—1877): In 3 vols. Saint Petersburg, 1893. Vol. 1.)

[Петров 1884а] — Петров Н.И. Рец. на: Голубев С.Т. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники. Киев, 1883 // Журнал Министерства народного просвещения. 1884. Ч. 231. С. 148—165.

(Petrov N.I. Rets. na: Golubev S.T. Kievskiy mitropolit Petr Mogila i ego spodvizhniki. Kiev, 1883 // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniya. 1884. Part 231. Р. 148—165.)

[Петров 1884б] — Петров Н.И. Отзыв автору книги «Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники» // Труды Киевской духовной академии. 1884. № 4. С. 632—641.

(Petrov N.I. Otzyv avtoru knigi «Kievskiy mitropolit Petr Mogila i ego spodvizhniki» // Trudy Kievskoj duhovnoj akademii. 1884. № 4. P. 632—641.)

[Розанов 1890] — Розанов В.В. Заметки о важнейших течениях русской философской мысли в связи с нашей переводной литературой по философии // Вопросы философии и психологии. 1890. Вып. 3. С. 1—36.

(Rozanov V.V. Zametki o vazhneyshikh techeniyakh russkoy filosofskoy mysli v svyazi s nashey perevodnoy literaturoy po filosofii // Voprosy filosofii i psikhologii. 1890. Issue 3. P. 1—36.)

[Старчевский 1888] — Старчевский А.В. Воспоминания старого литератора // Исторический вестник. 1888. Т. 34. № 10. С. 97—135.

(Starchevskiy A.V. Vospominaniya starogo literatora // Istoricheskiy vestnik. 1888. Vol. 34. № 10. P. 97—135.)

[Степанов 2016] — Степанов Б.Е. «Кризис жанра»: книжные рецензии в перспективе исследований научной коммуникации // Laboratorium. 2016. № 8. С. 82—106.

(Stepanov B.E. «Krizis zhanra»: knizhnye retsenzii v perspektive issledovaniy nauchnoy kommunikatsii // Laboratorium. 2016. № 8. P. 82—106.)

[Трубецкой 2000] — Трубецкой Е.Н. Из прошлого. Воспоминания. Из путевых заметок беженца / Сост., предисл., коммент. С.М. Половинкина. Томск: Водолей, 2000.

(Trubetskoy E.N. Iz proshlogo. Vospominaniya. Iz putevykh zametok bezhentsa. Tomsk, 2000.)

[Шахрай 2013] — Шахрай С. Жанр рецензии находится в кризисе // Ведомости. 2013. № 3295.

(Shakhray S. Zhanr retsenzii nakhoditsya v krizise // Vedomosti. 2013. № 3295.)