Журнальный клуб Интелрос » НЛО » №116, 2012
Печатается по правленой машинописи в ОР НРБ Ф. 1377 (Папка с материалами 1950—1980-х годов.). Мы благодарим А.С. Кушнера за разрешение опубликовать эссе.
...Желание человека получить землю и средства в свое владение, создать свою семейную ферму не противоречит социализму, товарищи. Такой хозяин будет действовать на земле, которая является общенародной собственностью. Он будет действовать в стране, где власть принадлежит рабочим и крестьянам, трудящимся, и она будет определять нормативную базу взаимоотношений. Так что он будет работать в интересах социализма, а не против.
Михаил Горбачев. Речь на встрече с руководителями предприятий агропромышленного комплекса. 12 октября 1988 года[2]
Наши экономисты, публицисты, писатели наговорили уже много предпоследних слов. Последнего они не сказали, потому что у них имеется презумпция социализма, само собой разумеющегося.
Ближе всего к последнему слову недавно подошел Амосов[3] в статье «Реальности, идеалы и модели» /ЛГ. 5 октября 1988/. Там сказано, что капитализм не только не «загнивает», но что «он жизнеспособен и динамичен, стоит на крепких биологических основах». Социализм пока не получается, потому что «люди оказались неподходящими».
«Лидерство, жадность, — определяет homo sapiens'a Амосов, — немного сопереживания и любопытства при значительной воспитуемости — вот естество человека. Нужно ли его насиловать, внедряя социализм?» Казалось бы, сказано последнее слово: социализм противен естеству человеческому. Но на этом самом месте Амосов описывает восьмерку. Оказывается, насиловать нужно, употребив для этого воспитуемость. «Потребность в собственности заложена в генах, но регулировать размеры имущества необходимо, чтобы не стимулировать жадность и зависть».
Капитализм экономически эффективнее, но социализм (кооперативный, арендный, хозрасчетный, демократический) — моральнее. «Хозяин всегда лучше управляет, чем коллектив. Но мораль дороже. А кроме того, сверхвысокую эффективность не выдержит планета». Преимущество социализма, таким образом, в повышенной моральности и пониженной эффективности. Презумпция социалистического выбора со скрипом уцелела.
Маркс понимал, что человек управляем интересами и блистательно писал об этом. Но Маркс был одним из великих утопистов; к тому же не знающим ничего о генах и о том, что в них содержится. Он думал, что социальные обстоятельства в корне изменят механизмы поведения, и вожделения отдельного человека отождествятся с интересами бесклассового общества, то есть интересами всех.
Когда утопии становятся реальностью, они приобретают страшную разрушительную силу. Уже Великая французская революция показала, что получается, если попробовать на практике абсолютный Разум, естественного человека и триаду свободы, равенства и братства.
Ленин с его чувством реальности угадал разрушительные возможности чистой формы и отступил от нее в НЭП. В народных демократиях, — замечу, — обстоит несколько лучше, потому что у них изначально не было чистой формы. И еще потому, что там не истребили дотла умение и привычку работать.
У нас чистую форму спешно восстановил Сталин. Для чего потребовалось наглухо завинтить несколько расслабившееся человеческое естество. В этом историческая логика Сталина. Элемент необходимости в феномене Сталина. Но есть в нем и элемент случайности. Затребованный историей насильник мог все же не быть азиатом, параноиком, маниакальным убийцей. Тогда чистая форма была бы менее кромешной.
Действовать экономически система не могла. Она держалась террором — странной смесью террора с молодежным энтузиазмом (комсомольцы и зеки на великих стройках эпохи). Потом система стала держаться коррупцией. Всеобщее воровство, взятки, левые доходы, расхищение запасов — из всего этого возникала бредовая видимость работы самопожирающегося механизма. Когда он сожрал себя почти без остатка, — пришла историческая необходимость в личности типа Горбачева.
Чистая форма завела в бездну погибели. Альтернативой Горбачеву мог быть переворот извне. Крайне для нас опасный, потому что он имел все возможности стать фашистским. У нас много толкуют о второй партии, воображая ее чем-то интеллигентски-западнически-либеральным. Лидер — Лидия Корнеевна Чуковская. Но то, что нужно Лидии Корнеевне (читать печатных Набокова и Гумилева)[4] вовсе не нужно массам. А вторая партия у нас и так уже есть. Это «Память» с ее испытанными лозунгами и органическими пещерными инстинктами; идеалы Союза русского народа в сочетании со сталинско-гитлеровским опытом.
Вот что обещано извне. Горбачев — это лучшее из возможного изнутри, отрицание чистой формы. Суть горбачевизма (и эту суть надо ценить и поддерживать) в том, чтобы экономическими и политическими способами отчасти вернуть права человеческому естеству, с его потребностью в собственности, инициативе, свободе. В то же время этот человек оставлен в пределах противопоказанной естеству системы, сохраняющей свои глубинные механизмы: жесткий контроль над немножко дозволенной частной собственностью; тем самым над инициативой; однопартийное устройство, тем самым верховная власть партии и неизбежность бюрократического управления обществом.
Вероятно, поощряемые разоблачения прошлого имеют свою стратегию. Надлежит доказать, что со смерти Ленина и до 1985 года система непрерывно искажалась злонамеренностью или головотяпством исторических персонажей, а что сама по себе, как таковая, система — о'кей.
Гласность безгранична пока она способствует развитию социализма, демократия необходима в пределах социалистического плюрализма. Это было нам сказано уже несколько раз и так ясно, что не услышать могли только не имеющие ушей. Именно не имеющим ушей свойственны наивные требования и наивные разочарования, в пылу которых они утверждают, что ничего нового и хорошего не происходит. Неверно! Происходит то новое и хорошее (поддерживайте и цените!), какое может происходить внутри противоестественного устройства.
Многие пружины скрылись из виду, ушли в глубину, но в экстремальных обстоятельствах они вдруг беспощадно обнажаются. Так в случае с Ельциным, когда перед удрученными свидетелями был точно разыгран знакомый сценарий со сворой, которая вчера облизывала начальника, а сегодня рвет его зубами, с покаянием и самоуничижением подсудимого и проч.[5] Так было при обсуждении событий в Карабахе, когда у Горбачева не выдержали нервы. Он сорвался, кричал как Хрущев, грубо прерывал говоривших. Зато по-новому прозвучали исполненные достоинства реплики Амбарцумяна[6].
Это все экстремальные ситуации; московский митинг с массовым избиением участников — тоже[7]. Вообще же нам предлагают соблюдать правила игры (Ельцин в своем выступлении на пленуме резко их нарушил). Наша жизнь пронизана невидимыми условными соглашениями. Интуицией неназываемых тем.
16.10.88
[2] См.: Правда. 1988. № 288. 14 октября. С. 2.
[3] Амосов Николай Михайлович (1913—2002) — врач-кардиохируг, теоретик медицины, мыслитель и публицист, теоретик здорового образа жизни и рационального планирования общества.
[4] Появление подборок Н. Гумилева к столетнему юбилею поэта в «Литературной России» (№ 15) и «Огоньке» (№ 17) было воспринято как значимое общественное событие (ср.: Енишерлов В. Возвращение Николая Гумилева. 1986 год // Наше наследие. 2003. № 67—68). Публикации произведений В.В. Набокова в советской подцензурной печати начались также в 1986 году с появления фрагмента из романа «Защита Лужина» в журнале «64 — Шахматное обозрение» (№ 16).
[5] См.: Энергично вести перестройку // Правда. 1987. № 317. 13 ноября. С. 2—3.
[6] Речь идет о перепалке Горбачева с ректором Ереванского университета академиком Сергеем Александровичем Ам- барцумяном (р. 1922) на заседании Президиума Верховного Совета СССР 18 июля 1988 года (см.: Правда. 1988. № 202. 20 июля. С. 4). Скорее всего, Гинзбург видела трансляцию заседания, так как в газетные стенограммы их спор вошел в отредактированном виде. На заседании также выступал президент Академии наук Армянской ССР, академик Виктор Амазаспович Амбарцумян (1908—1996).
[7] Речь, вероятно, идет о митинге, организованном партией «Демократический союз» 21 августа 1988 года на Пушкинской площади в Москве к двадцатилетию оккупации Чехословакии войсками Варшавского пакта, — одном из первых демократических митингов перестройки. Митинг был разогнан милицией с применением спецсредств.