Мигель Бельтран де Фелипе (р. 1964) – профессор права Университета Кастилия – Ла-Манча, сотрудник Конституционного суда Испании (1998–2002), автор шести книг по конституционному и административному праву Испании, конституционному праву США, правовой системе Европейского союза.

Введение

С 2012 года Испания находится в сложной конституционно-политической ситуации, обусловленной вызовом, который был брошен ее центральному правительству властями и некоторыми местными политическими партиями Каталонии – одной из испанских территорий. Эти власти и эти партии, поддерживаемые неуклонно расширяющейся частью каталонского населения, запустили процесс сецессии, призванный разорвать узы между Каталонией и Испанией и, соответственно, породить новое независимое государство.

В этой статье предпринимается попытка подвести промежуточные итоги набирающего темп обособления. По ходу изложения я буду избегать как избыточной детализации описываемых проблем, так и обсуждения возможных путей их решения: моя цель состоит в том, чтобы проанализировать историческую подоплеку процесса суверенизации (proceso soberanista) и его политического оформления. По этой причине я почти не использовал теоретические работы, опираясь в основном на сообщения СМИ и научные статьи о событиях, произошедших с 2012 года.

Приступая к изложению, мне хотелось бы пояснить, что правовые и конституционные проблемы, как и сопутствующие им проблемы политические, – материя чрезвычайно сложная и многофакторная. Так бывает всегда, когда речь заходит о национализме. Насколько мне известно, в мире почти нет государств, даже федеративных, конституции которых допускали бы одностороннюю сецессию. В случае федераций это обусловлено тем, что носителем суверенитета в них неизменно выступает сама федерация или ее народ, но не провинции или штаты. Например, в статье 2 Конституции Мексики утверждается, что «мексиканский народ является неделимым»; преамбулой австралийской Конституции постулируется «единое и нерушимое Федеральное Содружество под началом Короны Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии»; согласно решению Верховного суда США (штат Техас против Уайта, 1868), основывавшегося на том, что статья XIII Статей Конфедерации 1781 года провозгласила союз североамериканских штатов «вечным», а преамбула Конституции 1787 года заявила о намерении «образовать более совершенный союз», США представляют собой «нерушимый союз, составленный из нерушимых штатов», не имеющих права на отделение; статья 137 Конституции Российской Федерации допускает пересмотр федеральной структуры государства, но только в смысле образования новых субъектов федерации, не предусматривая при этом отделения ни одного из субъектов. Наконец, в соответствии со статьей 2 Конституции Испании эта страна «основана на нерушимом единстве испанской нации».

Краткий исторический обзор

Каталония и Страна Басков представляют собой два региона Испании, которые обладают отчетливо выраженной идентичностью, прочными культурными традициями и самобытной историей. С конца XV века и до 1714 года Каталония оставалась территорией Арагонского королевства, входившей в состав Испании, но пользовавшейся особыми правами в сфере самоуправления. После «войны за испанское наследство» 1700–1714 годов, в которой Каталония блокировалась с проигравшей стороной в лице Австрии, новая династия Бурбонов, начавшаяся с Филиппа V, внука французского короля Людовика XIV, и приступившая к централизации и модернизации Испании, отменила местные институты и вольности (fueros). Через столетие, и снова в контексте наследования испанского престола, Каталония и Страна Басков, а также некоторые другие регионы начали серию войн, чтобы защитить свои fueros. Королева Елизавета выиграла первую из так называемых «карлистских» войн (1833–1840), но за ней последовали две другие войны (1846–1849 и 1872–1876). Для регионов целью этих гражданских конфликтов было не достижение независимости от Испании, а принуждение центрального правительства к принятию fueros. Восставшие территории настаивали на том, что в ходе учреждения в XV веке испанского централизованного государства оно обещало уважать их вольности. Несмотря на то, что мятежники проиграли все три «карлистские» войны, общим итогом противостояния стало частичное и косвенное признание fueros королем Альфонсом XII. В полном объеме самоуправление не признавалось, но некоторые мелкие его аспекты, в основном фискального плана, были возвращены – по крайней мере в отношении Страны Басков. В то время Каталония была самой развитой и богатой областью Испании, а ее промышленная и торговая буржуазия вполне в духе европейского политического романтизма горячо отстаивала культурную самобытность региона. В XX веке были два эпизода, когда каталонское самоуправление восстанавливалось: первый раз это произошло в 1914–1924 годах и сопровождалось предоставлением региональным властям незначительных полномочий, а во второй раз – в республиканский период 1931–1939 годов, когда у каталонцев появилось собственное выборное и автономное правительство. В октябре 1934 года каталонские власти в одностороннем порядке заявили о провозглашении «каталонской государственности», и, несмотря на тот факт, что это был скорее чисто символический жест, его считают одним из обстоятельств, которые спустя двадцать месяцев привели к гражданской войне.

На протяжении веков часть каталонского общества, несмотря на пребывание региона в составе Испании, сохраняла чувство национальной идентичности и склонность к национализму. Воплощением таких настроений стало политическое движение, известное под именем «каталонства»[1]. Некоторые считают, что правильнее использовать этот термин во множественном числе, поскольку речь идет о многогранном явлении. «Каталонство» добивается политического и культурного признания Каталонии, которое должно быть обеспечено посредством политического самоуправления. Его основу составляют тезис об уникальности, или по крайней мере принципиальной самобытности, Каталонии; наличие у нее собственного языка (на нем говорят в Каталонии, а также в Валенсии и на Балеарских островах), а также мифологизация каталонских институтов, существовавших в прошлом и упраздненных Бурбонами в 1714 году. Испанское правительство – более или менее демократичное (с 1874-го по 1923 год при королях Альфонсе XII и его сыне Альфонсе XIII) или же открыто авторитарное (с 1923-го по 1930 год и с 1939-го по 1975 год, когда страной управляли диктаторы Примо де Ривера и Франко) – в целом оставалось централистским, отвергая самоуправление не только для регионов, но и для муниципалитетов и пресекая публичные проявления культурной самобытности, например публичное использование региональных языков. В истории страны существовали, впрочем, три полосы, когда, пусть даже и на короткий срок, возобладали идеи верховенства права: это Первая республика 1873–1874 годов, Вторая республика 1931–1939 годов и нынешний период, начало которому положила смерть Франко в 1975 году. Во все эти эпохи политическая децентрализация и самоуправление считались неизбежными спутниками демократии. Таким образом, в демократические годы политических прав и свобод требовали для себя не только индивиды, но и такие регионы, как Каталония и Страна Басков, обладавшие неоспоримой спецификой и поощрявшие местный национализм.

Конституционные основы: Испания как квазифедеральная полития

С 1975 года Испания начала процесс демократизации, так называемый «переход», в ходе которого в декабре 1978-го была принята новая Конституция, установившая в стране демократическую систему и открывшая для Испании двери в Совет Европы (1977), НАТО (1981) и Европейский союз (1986). Монархия и государственность основывались как на единстве, так и на разнообразии Испании – статья 2 Основного закона гласит:

«Конституция основана на нерушимом единстве испанской нации, общем и неделимом Отечестве всех испанцев; она признает и гарантирует право на автономию для национальностей и регионов, ее составляющих, и солидарность между ними».

Политическая децентрализация открывала перед «национальностями и регионами», объединяемыми термином «автономные сообщества» (Comunidades Autónomas), возможность самоуправления, которое опиралось бы на выборные органы власти и конституционно определяемые полномочия. Важно подчеркнуть, что и сами создатели Конституции, и ее текст, предусматривали наличие двух групп территорий.

В первую группу должны были войти «национальности», то есть те части Испании, которые обладают явной коллективной идентичностью, выражающейся в требовании самоуправления, а также историческим опытом функционирования собственных органов самоуправления. В это число вошли Каталония, получившая самоуправление в 1932 году, а также Страна Басков и Галисия, которые стали самоуправляемыми в 1936 году. (Впрочем, в случае Галисии решение о введении самоуправления было принято, но его реализации помешала начавшаяся гражданская война.) Трем перечисленным историческим «национальностям» предстояло сразу и почти автоматически стать «автономными сообществами» с собственными уставами (Estatuto de Autonomía) и самыми широкими полномочиями.

Вторую группу должна была составить остальная Испания, то есть «регионы» вроде Мадрида, Кастилии, Валенсии, Андалусии, Астурии и прочих, в которых националистические настроения или стремление к самоуправлению не проявляли себя сколько-нибудь выраженным образом. Они тоже могли стать «автономными сообществами» и обзавестись собственным статутом, но с важным отличием: по умолчанию, они получали доступ только к низшим уровням самоуправления, а при желании добиться максимального уровня, аналогичного предоставленному «национальностям», им необходимо было проводить референдумы.

Региональная система, оформленная в 1978 году, была «открытой»: в отличие от других послевоенных моделей, например, немецкой или итальянской, испанская Конституция не создавала «автономные сообщества» как таковые. То есть она не устанавливала их число, названия, территорию, полномочия. Она лишь запускала процесс их создания. Таким образом, предлагаемая ею модель политической децентрализации была не слишком четкой: в отправную точку (Конституцию) намеренно закладывались двусмысленность и расплывчатость, а получаемый итог оказывался неопределенным. Более того, процесс становления гипотетически мог занять несколько лет или даже десятилетий – как это случилось, например, в Италии. Следует также упомянуть и о правовой асимметрии, обусловленной не только различиями между «национальностями» и «регионами», но также и тем, что каждое из таких образований само могло намечать специфический перечень полномочий, закладываемых в устав. Все уставы, конституирующие создание «автономного сообщества», одновременно выступают элементами национального и регионального законодательства; согласно пункту 1 статьи 147, «Уставы являются основным правовым актом каждого автономного Сообщества, и Государство признает и охраняет их в качестве составной части своего законодательства». Любой устав принимается посредством процедуры, которая в практическом плане требует согласия между центральной властью и властями «автономного сообщества».

Поскольку конституционное регулирование деятельности «автономных сообществ» оставляет политическим акторам широкое поле для максимизации самоуправления, Испания, теоретически, может как приближаться к федеративным государствам, так и, напротив, реализовать минималистскую модель, оставляющую сообществам незначительные объемы власти. За политическими акторами резервируется возможность, по крайней мере в теории, либо поддерживать конституционную разницу между «национальностями» и «регионами», либо, наоборот, ориентироваться на унификацию, в рамках которой все «автономные сообщества» будут обладать сходным объемом полномочий – вопреки тому факту, что наши «отцы-основатели» намеревались создать асимметричную систему.

Такой контекст обусловил очень важные политические последствия. Во-первых, сам процесс политической децентрализации длился только четыре года (17 «автономных сообществ» появились на свет между 1979-м и 1983 годами). Это весьма короткий срок, особенно, если принять во внимание, что на него пришлись попытка военного путча, разгул баскского терроризма и политический транзит, завершением которого стала победа Социалистической партии на выборах 1982 года. Все эти осложнения тем не менее не остановили децентрализацию. Во-вторых, после 1978 года абсолютно все испанские территории выразили желание превратиться в «автономные сообщества» и обзавестись региональным самоуправлением. (Это было удивительно, так как в прежние времена лишь немногие заявляли о подобных устремлениях.) В-третьих, в 1980–1990-е годы стало очевидным, что конституционные различия между «национальностями» (Каталонией, Страной Басков и Галисией) и «регионами» оказались практически стертыми. Начало этому процессу положили довольно причудливые политические события 1980–1981 годов, когда о своих претензиях на устав такого же типа, каким обладали Каталония, Страна Басков и Галисия, заявила Андалусия. Национальное правительство тогда не поддержало эту идею, и в Андалусии был проведен общенародный референдум, который, впрочем, не собрал требуемого большинства. Тем не менее после вызванных этими обстоятельствами двух правовых реформ, не безупречных с конституционной точки зрения, Андалусия тоже получила самоуправление максимального объема. К 1983 году все территории стали «автономными сообществами», в том числе даже такие маленькие, как Риоха или Кантабрия, ранее не проявлявшие ни региональной специфики, ни тяги к самоуправлению. «Кофе для всех» («café para todos») – так в просторечии принято называть состоявшееся уравнивание. Наконец, в-четвертых, после 35 лет региональной политической децентрализации, в ходе которой полномочия регионов постоянно наращивались, окончательная модель очень напоминает федеративные страны[2]. Таким образом, начав с рыхлой и невнятной конституционной конструкции, Испания превратилась в фактическую федерацию, хотя и не обозначаемую этим термином. Сегодня каждое из 17 «автономных сообществ» имеет парламент, правительство и администрацию, а их политическая сила не слишком отличается от той, которой располагают немецкие земли, швейцарские кантоны или канадские провинции.

Да, определенные различия между Испанией и федеративными государствами по-прежнему сохраняются. Испанская судебная система, например, остается централизованной. Иначе выглядит и трактовка суверенитета: в 1978 году испанское государство было заново учреждено не суверенным соглашением между «национальностями и регионами», с одной стороны, и Испанией, с другой стороны, – это было сделано суверенным решением испанского народа как единого целого. Пункт 2 статьи 1 Конституции гласит, что «носителем национального суверенитета является испанский народ, источник государственной власти». Таким образом, мы имеем дело с федерализмом деволюционного типа, транслируемым сверху вниз. Как отмечалось выше, «единство» страны в нашем случае гарантировано ее Конституцией. Но с политической точки зрения, определяемой объемами полномочий «автономных сообществ», современную Испанию вполне можно рассматривать как федеративное государство.

Начало кризиса: Устав Каталонии и решение Конституционного суда

Вопрос о сецессии берет начало в 2005 году, когда Устав Каталонии, принятый в 1979 году, был заменен на новый. Уставы одновременно относятся к национальному и региональному законодательству, и потому их обновление требует особой процедуры, отличающейся от обычного законотворчества. Когда речь идет о «национальностях», подобных Каталонии, региональный парламент, добивающийся обновления устава, должен отправить в общенациональный парламент проект нового текста. В Мадриде его рассматривают, если требуется, вносят поправки, а после того, как проект устава утверждают законом общенационального уровня, его должен ратифицировать специально организуемый с этой целью референдум «автономного сообщества». Путь сложен, и уставы почти не менялись; процесс деволюции, идущий с 1980-х годов, в основном обеспечивался традиционными правовыми актами или решениями Конституционного суда, а не внесением изменений в уставы «автономных сообществ».

Но в 2003–2004 годах политическая ситуация в стране резко изменилась. Впервые за период транзита у власти в Мадриде и в Барселоне оказалась одна и та же Испанская социалистическая рабочая партия. Она решила, что стоит обновить каталонский Устав. Предложение об этом в 2005 году было одобрено каталонским парламентом в соотношении 120 против 15. После этого оно было направлено в национальный парламент. В проекте содержались весьма спорные положения, которые, по мнению многих, противоречили Конституции, поскольку в них превышались конституционные рамки, установленные для «автономных сообществ». Более того, проект содержал собственный билль о правах, а в его преамбуле несколько раз указывалось, что Каталония является отдельной нацией. Оппозиция в лице Народной партии яростно сопротивлялась реформе: ее лидеры заявляли, что предложения каталонцев «разрушат» Испанию. И, хотя это было явным преувеличением, фактом остается то, что впервые за весь конституционный период территориальная реформа осуществлялась без консенсуса между двумя основными партиями. Некоторые ученые и политики, даже соглашаясь с необходимостью нового устава для Каталонии, считают, что Социалистическая партия не должна была затевать реформу, не добившись предварительно компромисса с Народной партией. Например, Хосеп Дюран, до 2015 года состоявший в каталонской националистической партии, положившей начало процессу сецессии, недавно признал, что принятие нового Устава Каталонии, при поддержке только «одной из двух Испаний», было ошибкой[3].

В ходе дебатов в общенациональном парламенте некоторые из наиболее одиозных положений Устава были приведены в соответствие с Конституцией. Например, однозначное признание Каталонии отдельной нацией трансформировалось в два довольно двусмысленных предложения:

«Парламент Каталонии, отражая сознание, мнения, суждения, взгляды и волю граждан Каталонии, широким большинством голосов принял определение Каталонии как нации. Конституция Испании во второй главе признает народ Каталонии как нацию»[4].

Частичный пересмотр законопроекта не был принят наиболее ярыми националистическими партиями Каталонии: некоторые из них даже отказали местному правительству в поддержке. После одобрения общенациональным парламентом, состоявшегося в мае 2006 года, в Каталонии прошел референдум по ратификации нового Устава. При явке всего лишь в 50% его одобрили 74% избирателей.

Подобно любым другим законам, уставы могут рассматриваться Конституционным судом на предмет их конституционности. Этой возможностью воспользовалась Народная партия, попросив судей признать недействительными более половины положений обновленного каталонского Устава. Потребовались четыре года – и жесткое давление на суд, – чтобы принять решение. В решении Конституционного суда 31/2010, вынесенном в июне 2010 года, судьи, мнения которых разделились, оставили в силе бóльшую часть текста, но при этом заявили, что четырнадцать статей документа противоречат Конституции. Касаясь провозглашения Каталонии «нацией», суд заявил, что оно «юридически неэффективно», поскольку не является частью Устава, а содержится только в его преамбуле. Суд также напомнил, что единственным «народом», признаваемым в Конституции страны, остается испанский народ.

Обнародованное решение было спорным, и, несмотря на то, что в целом Устав устоял, многие каталонцы увидели в нем беззаконное покушение на их право на самоуправление. По убеждению местных националистических партий, с Каталонией обошлись несправедливо дважды: первый раз – когда проект Устава, внесенный региональными властями, «поправили» в общенациональном парламенте, второй раз – когда новый Устав был частично нуллифицирован Конституционным судом. Согласно их точке зрения, демократически выраженная воля каталонского народа была незаконно и недемократично попрана. В июле 2010 года в Барселоне под лозунгом «Мы – нация, мы решаем!» прошла массовая манифестация протеста, в которой приняли участие все каталонские партии, кроме двух правых организаций – Народной партии и партии «Граждане» («Cuidadanos»).

В октябре 2010 года на волне поднявшегося недовольства националистические партии отвоевали власть в ходе местных выборов. До этого момента основная правонационалистическая каталонская партия «Конвергенция и союз» («Convergencia i Unió»), постоянно находившаяся у власти с 1980 года (за исключением периода 2003–2010 годов), не была сепаратистской. Несмотря на свой национализм, она оставалась довольно умеренной партией, представлявшей основное русло «каталонства». Ее политика предполагала получение от правительства в Мадриде все большего объема власти в обмен на поддержку премьер-министра в парламенте страны. До 2010 года она не выступала за независимость, поскольку «каталонство» было не сепаратистским, а всего лишь регионалистским движением, открыто националистическим, но вполне удовлетворенным существующими конституционными установлениями, несмотря на стремление расширить полномочия Каталонии как «автономного сообщества». Но реформирование устава изменило все: во-первых, оно было инициировано другими силами (социалистами), которые приписали себе эту заслугу; во-вторых, дальнейшее наращивание полномочий в рамках существующей системы теперь казалось бессмысленным, поскольку новый устав уже обеспечил Каталонии максимум возможного. Эти соображения, подкрепляемые фрустрацией, вызванной судебным решением 2010 года, преобразовали не только главную каталонскую партию, но и более мелкие партии региона. Вновь оказавшись у власти, «Конвергенция и союз» открыто поддержала идею независимости Каталонии.

Неуверенная поступь независимости и обострение кризиса

Победа правой Народной партии на общенациональных выборах в ноябре 2011 года и радикализация каталонского националистического блока вылились в эскалацию политической напряженности между правительством Испании и правительством Каталонии. Уместно напомнить, что Народная партия решительно выступала против нового каталонского Устава, инициировав его рассмотрение в Конституционном суде. Важно также иметь в виду, что на каталонских выборах 2010 года она получила лишь 12% голосов избирателей. Соответственно, кабинет, который возглавил Мариано Рахой, занял жесткую позицию по каталонскому вопросу. По мнению правительства, ни компромисс, ни даже диалог с каталонскими лидерами были невозможны; вожди сепаратистов в свою очередь заявляли, что они в любом случае намерены реализовать сепаратистскую повестку, поскольку каталонский народ имеет «право решать». Все это естественным образом вело к взаимному ожесточению сторон.

В сентябре 2012 года в Барселоне под лозунгом «Каталония, новое европейское государство» прошла еще одна многотысячная демонстрация, в подготовке и проведении которой участвовали структуры гражданского общества, объединившиеся в Каталонскую национальную ассамблею. Вслед за этим события стали развиваться стремительно. После того, как премьер-министр Рахой отклонил предложения каталонского президента Артура Маса о переходе Каталонии к новой налоговой системе (она предполагала ограниченный фискальный суверенитет, которым в настоящее время располагают Страна Басков и Наварра), Мас начал политическую кампанию, которую увенчала декларация каталонского парламента, призвавшего к проведению консультативного референдума о будущем региона. Кроме того, Мас объявил о проведении осенью 2012 года досрочных региональных выборов. По результатам голосования его партия сохранила власть, но потеряла 20% былой поддержки: эти голоса перешли к левой партии «Эскуэрра Републикана» («Esquerra Republicana» – «Республиканская левая»), также ориентированной на сецессию. Более 55% избирателей поддержали сепаратистские партии, которые в итоге получили в парламенте две трети мест (87 из 135). С этого момента доминирующей темой каталонской политической повестки стали не экономический кризис, безработица или коррупция, а исключительно независимость. Фактически процесс отделения начался[5].

На своей первой сессии, состоявшейся в январе 2013 года, каталонский парламент принял резолюцию № 5/Х, касающуюся суверенитета региона[6]. Согласно принципам, положенным в основу этого документа, каталонский народ обладает правовым и политическим суверенитетом, причем в резолюции утверждается, что «Испания» дважды блокировала законное намерение каталонцев обрести самоуправление:

«Препятствия, чинимые институтами испанского государства, и особенно решение Конституционного суда № 31/2010, ведут к радикальному отрицанию демократического изъявления коллективной воли каталонского народа в рамках испанского государства и закладывают основы для деградации самоуправления, очевидной сегодня в политической, правовой, финансовой, социальной, культурной и языковой сферах».

Таким образом, «Испания» отказывает Каталонии в «праве решать», а резолюция нацелена на изменение этой ситуации. Само это право в предельно широком виде было обозначено в другой резолюции регионального парламента; под ним понимается «неотъемлемое и неотчуждаемое право Каталонии на самоопределение как демократическое выражение ее суверенитета в качестве нации». Это право отвечает «потребности Каталонии выбирать собственный путь», а для каталонского народа оно означает «способность свободно и демократично выбирать собственное коллективное будущее, позволяющее обеспечить социальный прогресс и экономическое развитие, укреплять демократию и развивать собственную культуру и язык» (резолюция № 742/IX от 27 сентября 2012 года)[7].

Специалисты указывали, что в обе резолюции намеренно были включены двусмысленные и неоднозначные формулировки: в них отсутствует явный призыв к проведению референдума об отделении, а «право решать», объем которого четко не определен, приравнивается и к «праву быть услышанными», и к «праву отделиться»[8]. Еще важнее то, что в документах не устанавливается конституционная процедура, посредством которой будет осуществляться «процесс суверенизации». Впрочем, в любом случае было очевидно, что «право решать» в интерпретации каталонских лидеров включает в себя право в одностороннем порядке отделиться от Испании. Как и следовало ожидать, испанское правительство оспорило законность резолюции в Конституционном суде. В ответ каталонское правительство запустило процесс по реализации «права решать», объявив о проведении в ноябре 2014 года референдума с двумя вопросами: 1) «Хотите ли вы, чтобы Каталония стала государством?», 2) «Если на первый вопрос вы отвечаете утвердительно, хотите ли вы, чтобы это государство было независимым?». Понимая, что полномочиями по проведению подобного референдума обладают только общенациональные власти, каталонское правительство в январе 2014 года официально обратилось в испанский парламент с просьбой наделить его такой прерогативой. Депутаты в Мадриде вполне ожидаемо отклонили это обращение 299 голосами против 47. Каталонское правительство, таким образом, вновь пополнило список нанесенных ему обид: согласно его версии, Испания опять, проигнорировав законность и демократию, отказала каталонцам в праве быть услышанными.

По мере того, как приближался ноябрь 2014 года, политическая атмосфера накалялась. Правительство в Мадриде, руководствуясь позицией Народной партии, отказывалось начинать какие-либо переговоры с каталонскими лидерами. Те в свою очередь повторяли, что референдум будет проведен вне зависимости от того, какой окажется правительственная или судебная оценка его легальности. В СМИ заговорили о «приближающемся крушении поезда». В марте 2014 года Конституционный суд вынес постановление № 42/2014, касающееся каталонской резолюции 2013 года[9]. Это было взвешенное решение, в котором содержались ссылки на канадское судебное решение 1996 года относительно Квебека. Суд признал незаконным «принцип суверенитета» применительно к отдельно взятому региону: в статьях 1 и 2 Конституции Испании безоговорочно постулируется, что носителем национального суверенитета выступает исключительно испанский народ в целом, а не его отдельные части. Иначе говоря, каталонские власти не имеют возможности в одностороннем порядке провести местный референдум о самоопределении и интеграции с Испанией. Что же касается «права решать», то суд счел его всего лишь «устремлением», а не проявлением какого-либо оформившегося закона. Исходя из этого он оставил в силе соответствующие части резолюции, интерпретируя их как выражение политического принципа, который со временем может быть воплощен в рамках Конституции и установленной правовой процедуры. По мнению Ферререса, это было соломоново решение, ибо оно не покушалось на «право решать», что бы под таковым ни подразумевалось, но направляло реализацию этого права в гипотетически конституционное русло[10]. Фактически суд заявил о том, что для легальной реализации этого права необходима конституционная реформа:

«Любая правовая инициатива, нацеленная на изменение самих основ испанского конституционного порядка, приемлема лишь до тех пор, пока ее не начинают проводить в жизнь, нарушая демократические принципы, фундаментальные права или прочие конституционные положения. Подобная инициатива может быть реализована в процессе конституционной реформы. [...] Учитывая все вышесказанное, суд заключает, что ссылки на “право решать”, имеющиеся в оспариваемой резолюции и истолкованные в свете упомянутых конституционных принципов, не противоречат Конституции и в целом могут считаться допустимыми с учетом сделанных судом оговорок; выражаемое же ими политическое устремление вполне может быть встроено в конституционный порядок».

Технически все здесь верно: в отличие, скажем, от Основного закона ФРГ, Конституция Испании не содержит «пункта о неизменности», и, следовательно, любое ее положение может быть пересмотрено. Соответственно, даже содержащееся в статьях 1 и 2 толкование суверенитета может быть изменено в таком ключе, который позволит Каталонии или другим «национальностям» и «регионам» в одностороннем порядке пересматривать свои политические связи с Испанией.

Несмотря на то, что Конституционный суд, а затем и правительство страны запретили проведение референдума или иного заменяющего его голосования, каталонское правительство организовало 9 ноября 2014 года «всенародный консультационный опрос», в правовом смысле не претендующий на статус референдума. По мнению правительства, эта акция была призвана стать важным шагом к «участию народа в определении политического будущего Каталонии». Общенациональное правительство в свою очередь объявило эту «консультацию» незаконной и возбудило уголовное преследование в отношении каталонского президента Маса и некоторых его сподвижников. В ходе состоявшегося голосования регистрация электората не велась, а должностные лица на избирательных участках отсутствовали: вместо них, всю работу выполняли добровольцы. Уровень явки установить трудно, причем не только потому, что списков избирателей не было, но и потому, что право голосовать было предоставлено подросткам старше 16 лет и резидентам-иностранцам. По приблизительным оценкам, явка составила 37%, из которых 80% дважды ответили «да» – Каталонии как государству и Каталонии как независимому государству. Короче говоря, в ходе символического голосования меньшинства идею независимости поддержало подавляющее большинство из этого меньшинства.

К 2015 году взаимоотношения между испанскими и каталонскими властями оказались в точке замерзания. Социалистическая партия, изгнанная из правительства как на общенациональном уровне, так и на региональном, выступила с предложением о конституционной реформе, которая, как предполагается, превратит Испанию в федеративное государство и позволит признать каталонскую политическую идентичность. Это, как считали его инициаторы, поможет усмирить сепаратистов. Накануне избирательной кампании по подготовке к выборам 27 сентября 2015 года Народная партия после некоторых колебаний решила не включать в свою предвыборную программу, подготавливаемую к ожидаемым в декабре 2015 года общенациональным выборам, предложение о внесении поправок в Конституцию Испании. Как и прежде, консенсус между двумя основными национальными партиями относительно территориального вопроса отсутствует.

Региональные выборы сентября 2015 года

Несмотря на символический и неофициальный характер «консультации с народом», каталонские власти сочли ее успешной. Стараясь не замечать факта низкой явки, они представляли голосование как победу над «Испанией», поскольку сумели преодолеть запрет центральных властей. «Испания», говорили они, пыталась заткнуть каталонцам рот, но каталонцы – и, следовательно, демократия – победили. «Консультация» преподносилась сепаратистским блоком как демократическая победа над недемократической «Испанией».

Процесс сецессии перешел в новую стадию. В январе 2015 года Мас заявил о том, что 27 сентября он намерен провести новые досрочные выборы. Этим выборам предписывалась особая миссия: они должны были стать «плебисцитом», максимально похожим на референдум об отделении, запрещенный испанскими властями и Конституционным судом. По-видимому, сепаратистский блок понимал, что на международном уровне символическая «консультация», объявленная испанскими властями незаконной и не признаваемая другими странами или Европейским союзом, не произвела должного впечатления. Курс на сецессию следовало поддержать посредством конституционного и легального электорального процесса, делающего ее легитимной.

«Плебисцитарный» тип выборов означал, что сепаратисты пойдут на него единым фронтом: партии, выступающие за сецессию, не будут выдвигать собственных программ и выставлять своих кандидатов, но, вместо этого, сформируют единый список, включающий не только политиков, но и представителей гражданского общества. Соответственно, его программу составят только те политические шаги, которые надо будет предпринять для обеспечения независимости от Испании. По словам сепаратистов, голосование за объединенный список будет означать голосование за независимость.

Сепаратистский блок обнародовал свою «дорожную карту», которая была составлена на основе предложений, разработанных Консультативным советом по национальному транзиту, созданным в 2013 году каталонским правительством для правового и политического обеспечения предстоящей сецессии. После выборов, в победе на которых сепаратисты не сомневались, планировалось принятие правовых мер, нацеленных на создание институциональных основ самостоятельного государства. В течение последующих 18 месяцев предполагалось провозгласить независимость Каталонии от Испании[11]. Несмотря на то, что в предлагаемых мерах не было ничего принципиально нового, обнародованная программа вызвала раскол в партии «Конвергенция и союз». Исторически это была коалиция двух партий, «Конвергенции» и «Союза», причем представители второй из них, по духу более умеренной и христианско-демократической, никогда не поддерживали идею независимости напрямую. Они покинули каталонское правительство и создали новую партию. Состоявшееся событие вызвало также жесткую реакцию Мадрида: лидеры Народной партии заявили, что «плебисцитарные» выборы противоречат Конституции и представляют собой политическое мошенничество, поскольку превращение обычных выборов в референдум, ранее запрещенный решением Конституционного суда, противозаконно. Ровно за месяц до голосования полиция обыскала штаб-квартиру «Конвергенции» в рамках одного из коррупционных расследований. Одновременно правительство в Мадриде необычайно быстро провело реформу Конституционного суда, позволившую полиции применять репрессивные меры к тем, кто не выполняет его решения. Европейский союз играл во всех этих событиях двусмысленную роль: сначала он пытался избегать любой вовлеченности в каталонские дела, но за несколько недель до выборов Европейская комиссия и Жан-Клод Юнкер ясно дали понять, что они не одобряют одностороннее отделение и что гипотетическое новое государство не будет членом ЕС.

Главная проблема накануне голосования виделась сепаратистам в том, какое большинство должно лечь в основу провозглашения независимости: общенародное или парламентское. Сепаратистский блок не конкретизировал этот вопрос. Ситуация складывалась довольно противоречивая, потому что «плебисцитарная» природа голосования не слишком согласовывалась с высказанной Масом летом 2015 года идеей о том, что для обособления от Испании будет достаточно парламентского большинства.

Главной особенностью состоявшегося 27 сентября голосования стала необычайно высокая явка: на каталонских выборах в 2010 году она составила 60%, в 2012 году – 69,5%, а в сентябре 2015 года – 77,5%. По мнению аналитиков и комментаторов, этот фактор сработал против сепаратистов: ранее они уже мобилизовали весь свой электорат, и теперь пришло время для мобилизации противников Маса, его единого списка и самого курса на отделение.

Общий итог можно расценивать как поражение сепаратистов. Если, как они утверждали, в Каталонии состоялся всего лишь плебисцит («да» или «нет» относительно независимости), то тогда объединенный список его проиграл: отделение от Испании поддержали меньшинство избирателей (47,7%). Причем эта цифра сложилась за счет суммирования 39,5%, полученных самой «Конвергенцией» и ее союзниками, с 8,2% крайне левого «боливарианского» движения «CUP» («Candidatura d'Unitat Popular»). Иначе говоря, 47,7% голосов народной поддержки, полученных за отделение, были таким же поражением, как и 49,4%, полученных за независимость Квебека от Канады в 1995 году.

Как писала испанская пресса, Мас проиграл плебисцит, но выиграл выборы. С технической точки зрения на выборах 27 сентября были представлены списки кандидатов, выдвинутых от политических партий. Единый сепаратистский список, как уже отмечалось, получил 39,5% голосов, что принесло ему 62 места из 135, имеющихся в парламенте Каталонии. Между тем, абсолютное большинство составляет 68 мест. Что касается выборов, то сепаратистов формально можно считать победителями, ибо вторая по численности представительства сила – правая и умеренная партия «Граждане» – добилась всего 18% голосов и 25 мест. Тем не менее эта победа оказалась горькой: ведь на каталонских выборах 2010 года «Конвергенция» завоевала 62 места, а ее союзница «Esquerra» еще 10 мест, то есть у них было абсолютное большинство. На досрочных выборах 2012 года у «Конвергенции» были только 50 мандатов, но зато «Esquerra» взяла 21, что вновь обеспечивало абсолютное большинство и побуждало «Конвергенцию» к сепаратистским решениям. Но 27 сентября сумма, полученная обеими выступающими за сецессию партиями объединенного списка, составила всего 62 места. По сравнению с 2012 годом снижение значительное: если в 2012-м сепаратистов поддержали около 55% избирателей, что обеспечило им две трети мест в региональном парламенте (87 из 135), то в 2015-м эти показатели составляли соответственно 47,7% и 72 места.

Таким образом, итоги недавних каталонских выборов не столь однозначны, как может показаться на первый взгляд. С одной стороны, провал «плебисцита» не вызывает сомнений, но при этом сепаратистам не хватило лишь 2,5% голосов. Впервые за всю демократическую историю Испании такое количество избирателей выразило стремление отделиться от единого государства. С точки зрения сторонников сецессии, столь значительную, пусть даже не абсолютную, поддержку можно рассматривать как победу. Как бы то ни было, ни одно правительство в Мадриде не должно игнорировать подобный факт. Тем не менее кабинет Народной партии отнесся к результатам голосования с пренебрежением: на следующий день после выборов премьер-министр Рахой заявил, что идея независимости повержена и этот сценарий снят с политической повестки, – то есть повел себя так, будто ничего не случилось.

С другой стороны, победа на выборах оказалась не особенно убедительной. Не достигнув рубежа в 68 мест, который позволяет сформировать стабильное правительство, сепаратистский блок («Конвергенция» и «Esquerra») нуждается в поддержке других партий. Единственной силой, которая способна поддержать сепаратистское правительство, выступает вышеупомянутая левая партия «CUP». До голосования она тоже высказывалась в пользу сецессии, хотя и не предоставила своих кандидатов в объединенный список. В 2012 году эта партия выглядела очень слабой, получив 3,5% голосов и 3 мандата, но в сентябре 2015-го ее представительство выросло в три раза. Проблема, однако, в том, что на следующий день после сентябрьского голосования лидеры «CUP» заявили, что они не поддержат выдвижение Маса на пост президента региона, а провозглашение независимости по итогам голосования считают невозможным. Для Маса и «Конвергенции» оба заявления оказались неприятным сюрпризом. Когда формировался сепаратистский список, вошедшие в него партии и гражданские организации договорились о том, что Мас, занимающий свой нынешний пост с 2010 года, вновь будет избран главой каталонского правительства. Но теперь единственный шанс объединенного списка прийти к власти – то есть заручиться поддержкой 10 депутатов от «CUP» – предполагает отказ от поддержки Маса. В связи с этим некоторые наблюдатели говорят, что политическая карьера Маса подходит к концу: ему нужно уйти, позволив другому человеку возглавить региональное правительство. Но, если Мас пожелает остаться, а «CUP», все-таки устояв перед неизбежным давлением, так и не поддержит его, неминуем тупик, и тогда придется проводить новые досрочные выборы. Если же «CUP» в конце концов поддержит Маса, то судьба каталонского правительства будет зависеть от антисистемной левой партии, что, безусловно, станет кошмаром для преобладающе правых избирателей «Конвергенции».

Что же касается независимости, то в этом вопросе депутатские места «CUP» также являются необходимыми для запуска процессов, предусмотренных так называемой «дорожной картой». Но ее лидеры высказались однозначно: учитывая результаты плебисцита, независимость пока недостижима. В итоге вырисовывается довольно сложный сценарий. Неоднозначность «плебисцитарных выборов» допускает множественность трактовок. Вопрос о том, объявлять ли независимость, опираясь на народное волеизъявление, или делать это посредством парламентского большинства, на сегодня уже не актуален: одностороннее отделение невозможно ни с опорой на 47,7% голосов избирателей, ни с поддержкой 72 парламентариев, среди которых будут 10 членов не желающей независимости партии «CUP».

Как бы то ни было, все очень зыбко, поскольку поражение сепаратистов, не сумевших добиться поддержки 50% каталонцев, едва ли можно трактовать как победу противников сецессии, ибо факт остается фактом: почти половина жителей региона готова к отделению от Испании. Следовательно, сентябрьские выборы пока не решили ничего – за исключением того, что они подтвердили растущую популярность сецессии Каталонии в глазах ее граждан.

Перевод с английского Андрея Захарова