Журнальный клуб Интелрос » Неприкосновенный запас » №119, 2018
Анита Клоте — преподаватель факультета практической теологии и миссиологии Стелленбосского университета (ЮАР).
[стр. 221—235 бумажной версии номера]
Социальная сплоченность стала на сегодняшний день довольно известным понятием, хотя концептуальной ясностью оно не отличается. Исходя из этого в первой части настоящей статьи будет предложен обзор теорий социальной сплоченности и социального капитала. Из этого рассмотрения станет понятно, что социальная сплоченность и социальный капитал являются взаимозависимыми концептами, а в их формировании важную роль играет социальный контекст. Контекстуальные аспекты социальной сплоченности рассматриваются мной на примере Южной Африки. Изучением социального капитала и социальной сплоченности в основном занимаются социология, антропология и политология, но в данной статье высказывается мнение о том, что и религиоведение тоже способно внести ценный вклад в этот процесс. В связи с этим последний раздел настоящей статьи содержит критические размышления о религиозном социальном капитале и о роли генерирующих его конгрегаций в упрочении социальной сплоченности.
Некоторые авторы видят в социальной сплоченности не что иное, как «клей, скрепляющий общество воедино», или, говоря иначе, «свойство, удерживающее общество от распада»[2]. Вместе с тем Ян Гермен Янмат, автор этих формулировок, полагает, что многие специалисты трактуют термин «социальная сплоченность» слишком идеализированно и утопично. В частности, примером тому может служить следующее определение, которое предлагают Джозеф Чан и Элен Чан:
«Под социальной сплоченностью понимается состояние, охватывающее как вертикальные, так и горизонтальные взаимодействия между членами общества и характеризующееся такой совокупностью установок и норм, которая включает в себя доверие, чувство принадлежности целому и готовность участвовать в его делах, проявляющуюся в реальной активности»[3].
Определения «социальной сплоченности» и «социального капитала» зачастую похожи друг от друга. Однако Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) предостерегает от слишком узкого понимания «социальной сплоченности» в качестве «социального капитала», подчеркивая при этом, что первое понятие гораздо шире, поскольку включает в себя несколько аспектов: вовлеченность, активное участие, доверие, социальную мобильность[4]. Исчерпывающее описание сплоченного общества, предложенное ОЭСР, изложено следующим образом:
«[Это социум,] работающий на благо всех своих членов, борющийся с социальной изоляцией и маргинализацией, порождающий чувство сопричастности, способствующий укреплению доверия и открывающий перед своими членами возможности продвижения по социальной лестнице»[5].
Роберт Оксоби, ссылаясь на Джеффа Дейтона-Джонсона[6], также касается сходства и различия понятий «социальная сплоченность» и «социальный капитал». С его точки зрения, если «социальный капитал предполагает вклад отдельного человека в сотрудничество с другими людьми, включающий в себя его собственные время, усилия и расходы», то «социальная сплоченность характеризует общество в зависимости от накопленного им социального капитала»[7]. Это понимание, в котором «социальный капитал» имеет отношение к группам индивидов, в то время как социальная сплоченность описывает все общество, созвучно с различием между социальным капиталом и социальной сплоченностью, отмеченным ОЭСР. В свете сказанного можно предположить, что социальная сплоченность достижима лишь в тех ситуациях, где имеется доступный социальный капитал; иными словами, наличие социального капитала выступает необходимой предпосылкой для обеспечения социальной сплоченности. Следовательно, слабая социальная сплоченность указывает на нехватку социального капитала. Для того, чтобы получить более четкое представление о социальном капитале как о неотъемлемом компоненте социальной сплоченности, в следующем разделе я сфокусируюсь на концептуальном обсуждении социального капитала.
Итак, социальный капитал — один из ключевых элементов социальной сплоченности. В этой связи я хотела бы пояснить, что понимается под социальным капиталом, а также осветить задачи, стоящие перед данным концептом в научном плане. В формировании социального капитала важнейшее место занимают такие составляющие, как доверие, социальные сети и нормы, а также взаимопомощь. В этом разделе я предложу толкование концепта «социальный капитал» исходя из перечисленных сущностных элементов. Социальный капитал изучается в таких областях, как социология и политология, а на его исследование в сфере общественных наук значительное влияние оказали работы Пьера Бурдьё, Джеймса Коулмана и Роберта Патнэма[8].
Бурдьё и Коулман определяют социальный капитал как «совокупность ресурсов, доступных индивидам благодаря их участию в социальных сетях»[9]. Аналогичным образом Вива Она Барткус и Джеймс Дэвис понимают под социальным капиталом репрезентацию ресурсов, которые вытекают из человеческих взаимоотношений и способствуют как отдельным личностям, так и целым коллективам в достижении их целей, направленных на общее благо[10]. Что касается определения социального капитала, то те же авторы выделяют два подхода. Первый из них, функциональный, заимствуется из работ Патнэма, который видит в социальном капитале «те особенности социальной организации (доверие, нормы, сети), которые способны упрочить эффективность осуществляемых обществом координированных действий»[11]. Второй подход, описательный, предложили Жанин Нахапет и Самантра Гошал, толкующие социальный капитал как «сумму фактических и потенциальных ресурсов, встроенных в социальную сеть, доступных благодаря ей и извлекаемых через нее индивидами или группами»[12]. Согласно наблюдениям Барткус и Дэвиса, специалисты, предлагающие собственные определения социального капитала, уделяют основное внимание либо лежащим в его основе ресурсам, либо последствиям его применения.
Существуют по крайней мере две составляющие социального капитала, которые обособлены, но неотделимы друг от друга, — это структура и содержание[13]. Структурный аспект отсылает к таким формализованным моделям связи, как сетевые конфигурации или участие в деятельности волонтерских ассоциаций, тогда как содержательный аспект касается человеческой стороны сетевых взаимодействий. Далее, сфера человеческих отношений определяется их качеством, которое сказывается на состоянии всеобъемлющей социальной сети. Важнейшее место здесь занимают практики доверия и справедливости, а также социальные нормы, которые требуют ответственного отношения к чужим ожиданиям и создают тем самым атмосферу взаимности[14]. Информирование и доверие представляют собой по меньшей мере часть ресурсов, которые можно извлечь из участия в социальных сетях. Тем не менее сказанное не означает, что социальный капитал можно отождествлять с доверием или социальными сетями; его скорее надо связывать с наличием взаимных обязательств, которые произрастают из доверительных отношений и информации, обретаемых благодаря приобщению к социальным сетям[15]. Франсиско Эрерос, например, видит в доверии не столько сам социальный капитал, сколько своеобразную «смазку», позволяющую участникам социальных сетей его наращивать. В то же время информацию он считает побочным продуктом, получаемым в результате участия в социальных сетях[16]. Коулман, напротив, утверждает, что информационный потенциал социальных сетей предстает отдельной формой социального капитала[17]. По мнению Барткус и Дэвиса, социальные сети подкрепляют ориентацию на доверие, в то время как правила приемлемого поведения мотивируют членов сообщества взаимодействовать в доверительной форме. Нормы также снабжают общество механизмами, позволяющими расценивать поступки как хорошие или дурные и, соответственно, вознаграждать или наказывать за них.
Я хотела бы еще остановиться по крайней мере на двух характеристиках социального капитала. Во-первых, социальный капитал рассматривается как общественное благо, а не как частная собственность какого-либо отдельного лица, извлекающего из него выгоду. Следовательно, социальный капитал обладает некоторыми чертами общественного блага, а это означает, что тех или иных представителей сообщества нельзя оградить от распределения выгод, полученных в результате использования социального капитала[18]. Во-вторых, социальный капитал следует считать антропогенным, а не природным феноменом. Понятие природного капитала отсылает к таким ресурсам, как океаны, атмосфера, биологическое разнообразие, то есть к тому, что не было создано руками человека. Напротив, антропогенный капитал создается людьми с затратами времени и сил в надежде на то, что он принесет пользу в будущем. Антропогенный капитал можно разделить на три вида: физический, человеческий и социальный. Интересной особенностью социального капитала как типа антропогенного капитала выступает то, что при надлежащем использовании он может расти: иначе говоря, он становится лучше и больше в тех случаях, когда его используют[19]. В то же время если взаимность в процессе использования социального капитала отсутствует, то он с легкостью уничтожается, причем восстанавливать его намного труднее, нежели физический капитал. Несмотря на то, что капитал определяется как совокупность ресурсов, способных обеспечить некие блага в будущем, по крайней мере две общие характеристики, присущие всем разновидностям антропогенного капитала, указывают на то, что он может иметь и негативный эффект. Речь идет о том, что, во-первых, не существует никакой гарантии, что какой-либо тип капитала действительно обеспечит сообществу блага в будущем, а во-вторых, любой капитал способен не только приносить пользу социуму, но и вредить ему[20].
Что с очевидностью вытекает из литературы, посвященной определению социального капитала, так это то, что он есть плод не индивидуального усилия, но суммы усилий индивидов, совместно вовлекающихся в какую-то общественную сеть с целью производства подобного капитала. Интересно, что в результате производится общее благо, приносящее выгоду даже тем людям, которые непосредственно не участвовали в его создании. Одним из ключевых элементов данного процесса оказывается доверие, которое позволяет человеку ожидать благого поведения от других людей (принцип взаимности) и даже действовать во имя отстранившихся от этого процесса лиц, чтобы в итоге создать лучшее будущее для всех. Информация также играет во всем этом жизненно важную роль: чем большими знаниями друг о друге обладают люди, тем большую готовность (или неготовность) участвовать в общем процессе они проявляют, тем прочнее их доверие (или недоверие) по отношению друг к другу. Наличие в социальном капитале общественной ценности может рассматриваться как позитивный атрибут, но одновременно оно способно и сдерживать инвестиции в него, так как люди, не пользуясь всеми его благами, всегда вынуждены делить его с другими, включая даже тех, кто не участвовал в его создании[21]. Для того, чтобы рождалось доверие и гарантировалась взаимность, необходимы нормы и ценности, которые регулируют процесс участия в сетях. По-видимому, люди, разделяющие такие ценности, как честность и самоотверженность, заботящиеся о ближних, будут более расположены к созданию социального капитала.
Одной из проблем, связанных с социальным капиталом, является крайнее разнообразие его определений, которые в конечном счете обессмысливают его своей многозначностью[22]. Крайнюю сложность представляет и измерение социального капитала эмпирическим путем[23]. Тем не менее отсюда вовсе не следует, будто социального капитала не существует. Янмат сформулировал эту проблему в следующей дилемме: стоит ли за концептом «социальная сплоченность» какое-то явление реальной жизни или это исключительно элемент научного анализа?[24] Впрочем, несмотря на перечисленные трудности, которые, несомненно, стоит учитывать при работе с данными концептами и их влиянием на повседневную жизнь, я нахожу эти понятия весьма полезными для описания тех социальных взаимодействий, из которых рождается общественное благо. В оставшейся части статьи я буду обращаться к «социальному капиталу» и «социальной сплоченности» как к взаимозаменяемым концептам, не забывая, однако, о том, что их тесная взаимосвязь не означает их полной тождественности.
Разговоры о социальной сплоченности, рисуя усовершенствованную социальную реальность, и вправду звучат привлекательно. Но означает ли это, что люди действительно способны демонстрировать сплоченность поверх культурных, классовых, экономических и религиозных границ? Мне кажется, крайне важно поставить вопрос о взаимоотношении общественного контекста и социальной сплоченности. С теоретической точки зрения социальная сплоченность может рассматриваться как универсальное явление, но вопрос о контексте, в котором она реализуется, подчеркивает региональные и местные особенности этого феномена. По-видимому, для формирования социальной сплоченности необходимы вполне определенные условия, например: люди должны быть добросовестными, честными, заботливыми, стремиться к совместному участию в социальных сетях. Янмат поднимает похожую проблему, когда задается следующим вопросом: можно ли считать общества, для которых типичен ценностный консенсус, более тяготеющими к равенству, более склонными к доверию, более гражданственными и менее криминальными? Подспудно за этим вопросом стоит предположение, что в обществе равных, где каждый человек имеет доступ к работе, образованию, здравоохранению, складывание социальной сплоченности более вероятно. Другими словами, приведенные условия могут считаться наиболее благоприятными для формирования социальной сплоченности или «взаимосвязанности ее компонентов»[25].
Ссылаясь на контекстуальный характер социальной сплоченности, Алехандро Портес и Эрик Викстром утверждают, что сплоченность в современном мире определяется не прочностью сетевых связей (социальным капиталом), а естественной (органической) солидарностью, базирующейся на всеобщем характере правил. В современном обществе «доверие зависит не столько от взаимопонимания, сколько от универсальных норм и способности соответствующих институций добиваться их соблюдения»[26]. Развивая данную тему, эти авторы приходят к заключению, согласно которому многие блага общественного социального капитала скорее коррелируют друг с другом, нежели обусловливают друг друга, и зависят от более основополагающих структурных факторов, из которых самыми важными являются неравенство, уровень образованности населения и этническо-расовый состав. Отсюда следует, что качественное управление напрямую связано с социальной сплоченностью, поскольку она повышает уровень доверия и толерантности, а также способствует признанию многообразия. Дэвид Чидестер, Филип Декстер и Уилмот Джеймс, подчеркивая контекстуальный характер социального капитала, идентифицируют его в различных сферах: в государственном управлении — это общественное доверие, в трудовой области — социальное благосостояние, в сфере бизнеса — социальная ответственность, в общественной жизни — социальное единение[27].
Как будет выглядеть процесс формирования социального капитала в такой стране, как Южно-Африканская Республика, где неравенство, безработица и бедность дробят население на различные социально-экономические группы, богатых и бедных, а религия по-прежнему противопоставляет людей по расовому признаку? Могут ли граждане этой страны, невзирая на перечисленные различия, разделять схожие взгляды и нужды, дабы совместно участвовать в социальных сетях и выстраивать социальный капитал, тем самым укрепляя или формируя социальную сплоченность? Находятся ли они в равном положении для того, чтобы их вклад в это дело ценился и воспринимался с одинаковой серьезностью? Не является ли южноафриканский контекст более благоприятным для развития негативных социальный сетей, то есть выстраивания сообществ, настроенных друг против друга? В интерпретации Гэвина Брэдшоу список проблем, которые угрожают социальной сплоченности в ЮАР, включает в себя следующие пункты: нехватка социальных услуг, сохраняющиеся расовые предрассудки, неолиберальная макроэкономическая политика, высокий уровень преступности, поляризация мнений по ключевым социально-политическим вопросам, дефицит межрасового взаимодействия, прекращение деятельности Комиссии по установлении истины и примирению, земельная реформа и убийства фермеров, нарастающая эмиграция[28]. Однако, несмотря на перечисленные реалии, Чидестер, Декстер и Джеймс утверждают, что «ЮАР усвоила идеалы социальной сплоченности»[29]. Они, разумеется, признают, что обретение социального капитала не дается без общественного усилия и придерживаются того мнения, что блага, проистекающие из общих норм, взаимного доверия и социальных сетей, нуждаются в каком-то особом подкреплении. Социальный капитал, рассматриваемый в ценностной перспективе, содержит в себе нечто сакральное. Именно в свете сакрального характера ценностей и норм, участвующих в образовании социального капитала, в заключительном разделе своей статьи я сосредоточусь на соотношении религии и социального капитала.
Анализ соотношения между религией и социальным капиталом заставляет задуматься, возможно ли социальное обновление без обновления нравственного и влияет ли современная религия на общественную сферу. Подобная фокусировка религии никоим образом не предполагает выдвижения ее на роль ключевого фактора, обеспечивающего социальную сплоченность, поскольку о конфликтном потенциале религий хорошо известно. Патнэм, например, описывая темные стороны религиозной вовлеченности в формирование социального капитала, говорит о «сектантском социальном капитале», накопление которого оборачивается нетерпимостью[30]. Действительно религия разделяет людей по расовому и экономическому признакам, что очень заметно в ЮАР. Этот печальный факт служит еще одним свидетельством, что религиозный социальный капитал порой препятствует социальной сплоченности. И тем не менее я рассматриваю религию в качестве важного элемента общественной жизни и, следовательно, формирования социального капитала и социальной сплоченности. Как пишет Джорджина Предука: «Нравственные традиции религии не раз доказывали свою пригодность в деле укрепления сообществ. Религия, удовлетворяя личные запросы индивидов, играет важную роль в поддержании социальной сплоченности»[31]. Пол Брамадат также придерживается мнения, что религиозные традиции предоставляют моральные, социальные и духовные основания жизни как для общин, так и для индивидов, а следовательно, нельзя отрицать за ними способность к наращиванию социального капитала[32].
Религиозные конгрегации, в рамках которых люди выстраивают общинные сети, представляют собой наглядную иллюстрацию того, каким образом религия может приносить пользу при формировании социального капитала. Церковь, как отмечал Коулман, является публичным институтом, который изначально рассматривает себя в качестве сообщества[33]. Несмотря на то, что в эпоху технологического прогресса интенсивность непосредственных межличностных контактов неуклонно снижается, в ЮАР по-прежнему много людей, принадлежащих к конгрегациям и участвующих в их деятельности. В конгрегации идут не только для того, чтобы найти смысл жизни; там же обретается и общественный контекст, в котором люди, взаимодействуя друг с другом, выстраивают сети, генерирующие социальный капитал[34]. Подобное ощущение общности расширяет для членов конгрегаций возможности усвоения групповых норм и содействует их применению в совместных делах и начинаниях (связующая функция социального капитала внутри общности, именуемая также «бондинговым социальным капиталом»). Кроме того, многие конгрегации побуждают своих членов поддерживать контакты с людьми, не входящими в их собственные группы (объединяющая функция социального капитала вне общности, именуемая также «бриджинговым социальным капиталом»)[35]. Коулман, впрочем, предупреждает, что в отношении социального капитала, производимого религиозными конгрегациями, имеются свои ограничения[36]. Первое из них связано с наличием горизонтальной и вертикальной церковной власти. Вертикальная религиозная власть, которая характеризуется наличием иерархического руководства, подталкивает членов конгрегации к пассивности, в то время как горизонтальная религиозная власть делает их более активными. Малые конгрегации интенсивнее генерируют социальный капитал, чем большие церкви. Иногда небольшие группы внутри конгрегаций образуют клики, «замораживающие» социальный капитал ради собственной выгоды. Наконец, чрезмерное подчеркивание значения конгрегации как единственной религиозной структуры, способной производить социальный капитал, вводит в заблуждение: силы конгрегаций не безграничны, и для ощутимого влияния на общество им необходимо самым тесным образом взаимодействовать с внецерковными организациями.
Имеющиеся исследования показывают, что из-за присущей им нормативной структуры и символической насыщенности религиозные учреждения имеют выход на самые разные аспекты благополучия людей. Вышесказанное означает, что даже связующий социальный капитал, который ассоциируется в основном с теми, кто непосредственно состоит в религиозной организации, может оказывать побочное воздействие и на более широкое сообщество[37]. Несмотря на потенциально негативные эффекты связующего социального капитала, замыкающие его внутри церковного круга, иногда с его помощью члены конгрегаций обогащают друг друга навыками и знаниями, применимыми за пределами конгрегации, в контактах с представителями иных религиозных или расовых групп. Впитывая ценности, присущие связующему религиозному капиталу, члены конгрегаций вдохновляют себя на более широкое общественное служение за рамками своей церкви. Как полагают Натан Тодд и Николь Аллен, «конгрегации предоставляют отдельным лицам пространство для участия в мероприятиях по утверждению религиозно трактуемой социальной справедливости, тем самым вовлекая индивидов в деятельность более широкого сообщества»[38].
Иначе говоря, можно утверждать, что внутренний связующий капитал, накапливаемый в религиозных институциях, может преобразовываться во внешний объединяющий социальный капитал, имеющий значение для всего общества. Так, Майкл Мейсон, Кристофер Шмидт и Джереми Меннис полагают, что религиозный капитал весьма эффективен в борьбе с наркотиками. Их вывод распространяется на все рассмотренные ими аспекты религиозной жизни, включая частную религиозность (внутриличностные аспекты религиозной практики), социальную религиозность (публичные аспекты религиозной практики) и чувственную религиозность (персональное восприятие поддержки со стороны конгрегации)[39]. Выводы этих ученых свидетельствуют о том, что близость и причастность к религиозным институциям служат хорошим профилактическим средством, поскольку само их наличие воспринимается как фактор, укрепляющий общественную стабильность.
Кроме того, социальная религиозность предоставляет поведенческие модели для несовершеннолетних, занимающие важное место в профилактике злоупотреблений психотропными веществами[40]. Аналогичным образом Райан Аллен отмечает, что религиозные институции обеспечивают связующим и объединяющим капиталом иммигрантов[41]. Связующий религиозный социальный капитал помогает им сохранять собственную национальную идентичность и позволяет придерживаться привычных ритуалов, поскольку религиозные учреждения выступают для них общинными центрами, удовлетворяющими социальные и духовные потребности. В свою очередь объединяющий религиозный социальный капитал сводит иммигрантов с миром за пределами их собственной общины, помогая им разнообразить и укреплять свои социальные сети[42]. Натан Тодд и Николь Аллен добавляют к сказанному, что религиозные учреждения обладают еще и возможностью предоставлять иммигрантам посреднические структуры, в силу чего борьба за социальную справедливость для этой страты трансформируется в благо для всего общества. Вместе с тем, несмотря на то, что превращение связующего социального капитала в объединяющий социальный капитал в рамках конгрегаций вполне возможно, этот процесс весьма неустойчив и хрупок.
Каким же образом можно способствовать приращению религиозного социального капитала конгрегаций, добиваясь при этом укрепления общественной сплоченности? Хотя развернутый ответ на этот вопрос остается за пределами настоящей статьи, я хотела бы отметить два существенных пункта. По-видимому, крайне важное значение в этом деле имеет лидерство. Я согласна с мнением Хари Брауна, Анджелы Кайзер и Энтони Дэниэлса, что духовным лидерам конгрегаций надлежит проявлять бóльшую политическую сознательность, прежде всего сглаживая расовое размежевание и укрепляя объединяющую разновидность религиозного социального капитала. По справедливому суждению этих исследователей, «духовенство и миряне, придерживающиеся политического дискурса в своих храмах, способны формировать такой социальный капитал, который позволяет различным расовым группам выдвигать на первый план общий интерес»[43].
В той же связи Оуэн Томас отстаивает наличие «политической духовности», кажущейся «ошеломляющим противоречием в терминах», но вместе с тем являющейся существенным элементом христианской жизни[44]. Такая политическая духовность поощряет участие в общественных делах, поскольку позволяет видеть в них не факультативное занятие, а один из компонентов миссии церкви по отношению к миру. Одним из способов, с помощью которого духовные руководители могут укреплять религиозный объединяющий капитал, выступает культивирование открытости и сотрудничества относительно других конгрегаций[45]. В силу сказанного партнерство между конгрегациями можно считать ключевой составляющей религиозных усилий по укреплению социальной сплоченности. Причем подобное партнерство может вливаться в более масштабные социальные сети, включающие светские организации и государственные структуры. Самим конгрегациям, однако, налаживание описанного партнерства дается нелегко, несмотря даже на тот факт, что все они сталкиваются с похожими проблемами и одинаково смотрят на многие вопросы[46]. Иэн Нел тоже согласен с тем, что объединяющий религиозный капитал может формироваться через экуменические связи с верующими, принадлежащими к разным конфессиям и культурам. Тем не менее он обращает внимание и на сложности, возникающие в свете этого перед религиозными руководителями: «Церковным лидерам необходимо проявлять в этом деле особую настойчивость, поскольку им приходится заставлять людей выходить из привычных “зон комфорта”»[47]. Объединяющий религиозный капитал способен повлечь за собой преобразование конгрегаций, поскольку радушие по отношению к соседям из других стран побуждает их выходить за привычные границы. В данной связи объединяющий социальный капитал, производимый конгрегациями, важен не только в перспективе благополучия всего общества, но и в свете той миссии, ради которой существует церковь.
В завершение я хотела бы подчеркнуть значимость христианских практик как средства наращивания связующего и объединяющего религиозного капитала, которое способствует укреплению социальной сплоченности. Несмотря на то, что христианские практики являются лишь человеческой деятельностью и в силу этого лишены сакрального измерения, христианские практики — это «обыкновения, привычки и образ жизни, посредством которых верующие стремятся к единению со Христом и к солидарности с другими людьми»[48]. В христианских практиках прихожане ощущают присутствие Бога, и именно с этим ощущением они осознают нужды этого мира. Крейг Дайкстра говорит о двух преображениях, происходящих в ходе осуществления церковных практик[49]. Во-первых, мы начинаем видеть друг в друге братьев и через свое радушие делаем незнакомца соседом. Именно христианские практики, таким образом, выводят христиан из их «зон комфорта» в мир, к служению. Во-вторых, христианские практики способны помочь конгрегациям перейти от генерирования связующего религиозного капитала, ориентированного вовнутрь, к производству объединяющего религиозного капитала, который работает на общее благо и укрепляет социальную сплоченность.
Несмотря на разнообразие определений социального капитала, его ключевыми элементами неизменно выступают сети, доверие, нормы и взаимность, присущие отношениям между индивидами и группами. Социальная сплоченность выступает положительным итогом формирования в сообществе социального капитала, причем, укрепляясь, она в свою очередь ведет к дальнейшему его наращиванию. Очевидно, что формирование социального капитала — очень тонкий процесс; его с легкостью можно прервать, а на возобновление его уходят годы. Критики также обращают внимание на тот факт, что социальный капитал есть «палка о двух концах», поскольку он имеет как благоприятные, так и негативные последствия. Размышления над контекстуальным характером социальной сплоченности — в частности в Южно-Африканской Республике — порождают больше вопросов, чем ответов. Как будет наращиваться социальный капитал в тех сложнейших условиях, в которых находится страна? Литература по данной проблематике свидетельствует о том, что формирование социального капитала основывается на нормах и ценностях, управляющих данным процессом, а религиозный капитал, производимый конгрегациями, может послужить смысловым наполнением для этих элементов. Опасности и ограничения, сопряженные с религиозным социальным капиталом, хорошо известны, но правильные духовные лидеры и утверждение политической духовности способны их корректировать. Несмотря на то, что деятельность конгрегаций преимущественно ассоциируется лишь со связующим капиталом, исследования все чаще свидетельствуют о том, что связующий капитал, ориентированный вовнутрь, способен превращаться в объединяющий капитал, нацеленный вовне. По моему мнению, сетевые и партнерские отношения конгрегаций с другими организациями, и даже с государственными органами, расширяют возможности по созиданию объединяющего социального капитала. Как отмечают специалисты, христианские практики, которые, как правило, имеют отношение к связующему социальному капиталу, обретают завершенность только в том случае, если их обращают на служение людям вне конгрегации — тем, к кому порой относятся как к «врагам» и «чужакам». Радушие и добросердечие способны стать инструментами перехода от связующего религиозного капитала к объединяющему, вносящему вклад в реализацию общего блага.
Перевод с английского Анастасии Ким и Андрея Захарова
[1] Перевод осуществлен по изданию: Cloete A. Social Cohesion and Social Capital: Possible Implications for the Common Goods // Verbum et Ecclesia. 2014. Vol. 35. № 3.
[2] Janmaat J.G. Social Cohesion as Real-Life Phenomenon: Assessing the Explanatory Power of the Universalist and Particularist Perspectives // Social Indicators Research. 2011. Vol. 100. P. 61, 63.
[3] Chan J., Chan E. Reconsidering Social Cohesion: Developing a Definition and Analytic Framework for Empirical Research // Social Indicators Research. 2006. Vol. 75. № 2. P. 290.
[4] Perspectives on Global Development 2012: Social Cohesion in a Shifting World. Paris: OECD, 2011. P. 53.
[5] Ibid. P. 51.
[6] Dayton-Johnson J. Knitted Warmth: The Simple Analytics of Social Cohesion // Journal of Socio-Economics. 2003. Vol. 32. № 6. P. 632—645.
[7] Oxoby R. Understanding Social Inclusion, Social Cohesion and Social Capital // International Journal of Social Economics. 2009. Vol. 36. № 12. P. 1136.
[8] Bourdieu P. The Forms of Capital // Richardson J.G. (Ed.). Handbook of Theory and Research for Sociology of Education. New York: Greenwood, 1985. P. 241—260; Coleman J. Social Capital in the Creation of Human Capital // American Journal of Sociology. 1988. Vol. 94. P. 95—120; Idem. Foundations of Social Theory. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1990; Putnam R. Making Democracy Work: Civic Traditions in Modern Italy.Princeton: Princeton University Press, 1993; Idem. Bowling Alone: The Collapse and Revival of American Community. Princeton: Princeton University Press, 2000.
[9] Herreros F. The Problem of Forming Social Capital: Why Trust?Houndsmill: Palgrave Macmillan, 2004. P. 6.
[10] Bartkus V.O., Davis J. Introduction // Idem (Eds.). Social Сapital: Reaching Out, Reaching In. Northampton, MA: Edward Elgar Publishing, 2009. P. 2.
[11] Putnam R. Making Democracy Work… P. 63.
[12] Nahapiet J., Ghosal S. Social Capital, Intellectual Capital and the Organizational Advantage // Academy of Management Review. 1998. Vol. 23. № 2. P. 243.
[13] Bartkus V.O., Davis J. Op. cit. P. 2.
[14] Lewicki R., Brinsfield C. Trust and Distrust and Building Social Capital // Bartkus V.O., Davis J. (Eds.). Op. cit. P. 227.
[15] Herreros F. Op. cit. P. 7.
[16] Ibid. P. 15.
[17] Coleman J. Foundations of Social Theory. P. 310.
[18] Herreros F. Op. cit. P. 19.
[19] Grootaert C., Bastelaer T. Introduction and Overview // Idem (Eds.). The Role of Social Capital in Development: An Empirical Assessment. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 4.
[20] Ostrom E. What Is Social Capital? // Bartkus V.O., Davis J. (Eds.). Op. cit. P. 21—22.
[21] Putnam R. Bowling Alone… P. 20.
[22] Grootaert C., Bastelaer T. Op. cit. P. 5.
[23] Ibid. P. 6.
[24] Janmaat J.G. Op. cit. P. 61.
[25] Ibid. P. 62, 64.
[26] Portes A., Vickstrom E. Diversity, Social Capital, and Cohesion // Annual Review of Sociology. 2011. Vol. 37. P. 461—476.
[27] Chidester D., Dexter P., James W. Conclusion: Social Cohesion in South Africa // Idem (Eds.). What Holds Us Together? Social Cohesion in South Africa. Cape Town: HSRC Press, 2003. P. 324.
[28] Bradshaw G. Social Cohesion in a Post-Conflict Context: Case Study of South Africa 12 Years On // International Social Science Journal. 2009. Vol. 192. P. 186—191.
[29] Chidester D., Dexter P., James W. Op. cit. P. 323.
[30] Putnam R. Bowling Alone… P. 301.
[31] Preduca G. Democracy, Religious Ethics, and Human Rights // Contemporary Readings in Law and Social Justice. 2011. Vol. 3. № 1. P. 129.
[32] Bramadat P.A. Religion, Social Capital, and “The Day that Changed the World” // Journal of International Migration and Integration. 2005. Vol. 69. № 2. P. 209.
[33] Coleman J. Religious Social Capital: Its Nature, Social Location and Limits // Smith C. (Ed.). Religion as Social Capital: Producing the Common Good. Waco, TX: Baylor University Press, 2003. P. 36.
[34] Cnaan R., Boddie S., Yancey G. Bowling Alone but Serving Together: The Congregational Norm of Community Involvement // Smith C. (Ed.). Op. cit.P. 21.
[35] Ibid. P. 26.
[36] Coleman J. Religious Social Capital… P. 36—40.
[37] Mason M., Schmidt C., Mennis J. Dimensions of Religiosity and Access to Religious Social Capital: Correlates with Substance Use Among Urban Adolescents // Journal of Primary Prevention. 2012. Vol. 33. P. 229—231.
[38] Todd N., Allen N. Religious Congregations as Mediating Structures for Social Justice: A Multilevel Examination // American Journal for Community Psychology. 2011. Vol. 48. P. 235.
[39] Mason M., Schmidt C., Mennis J. Op. cit. P. 229—230.
[40] Ibid. P. 234.
[41] Allen R. The Bonding and Bridging Roles of Religious Institutions for Refugees in a Non-Gateway Context // Ethnic and Racial Studies. 2010. Vol. 33. № 6. P. 1050—1052.
[42] Todd N., Allen N. Op. cit. P. 222.
[43] Brown R., Kaiser A., Daniels W. Religion and the Interracial/Ethnic Common Good // Journal of Religion and Society. 2010. № 12. Р. 10, 12.
[44] Thomas O. Political Spirituality // Journal of Religion & Society. 2001. № 3. P. 1.
[45] Todd N., Allen N. Op. cit. P. 234.
[46] Cloete A. Exploring Unemployment’s Challenges to the Church’s Mission Today // Pieterse H., Thesnaar C. (Eds.). A Faithful Witness: Essays in Honor of Malan Nel. Wellington: Bible Media, 2009. P. 88.
[47] Nel I. Leaderships in Acts through a Social Capital Lens // Verbum et Ecclesia. 2009. Vol. 30. № 2. P. 3.
[48] Yaconelli M. Focusing Youth Ministry through Christian Practices // Dean K., Clark C., Rahn D. (Eds.). Starting Right: Thinking Theological about Youth Ministry. El Cajon, MI: Zondervan Publishing House, 2001. P. 155.
[49] Dykstra C. Growing in the Life of Faith: Education and Christian Practices. Louisville: Westminster John Knox Press, 2005. P. 60—61.