[стр. 3—5 бумажной версии номера]

На 120-й номер «НЗ» приходится двадцатилетие с момента появления нашего журнала. Казалось бы, юбилейная повестка должна была продиктовать какие-то жизнеутверждающие и радостные темы. Однако происходящие на протяжении последних десятилетий социально-политические и экономические процессы, ведущие к монополизации власти, концентрирующейся в руках отдельных национальных лидеров и узких групп партийной, бюрократической или корпоративной элиты, ставят вопрос о будущем демократии даже в тех странах, где еще недавно этот вопрос казался давно решенным. Этим тенденциям и оформляющим их режимам, все более расширяющим «серую зону» между тоталитаризмом и демократией, и посвящены два следующих друг за другом номера (№ 120 и № 121).

Двадцать лет назад, в 1998 году, первый номер «НЗ» выходил в тот момент, когда уже можно было подводить определенные — пусть и не всегда удовлетворительные — итоги становления демократии в посткоммунистических странах, размечая новый социокультурный ландшафт, оформляющийся после периода десятилетней турбулентности. Картографированию этого пространства — будущее которого, как казалось тогда, с неизбежностью должно было определяться правилами свободного рынка, политической конкуренции и открытой интеллектуальной дискуссии — и посвящался новый журнал, обозначавший себя как «форум разнообразных мнений и идей» (Ирина Прохорова. «Вместо предисловия» (Неприкосновенный запас. 1998. № 1. С. 4)).

Наступившее будущее предстало не слишком похожим на эти ожидания — и не только в России. Метаморфозы российского демократического транзита, в который было инвестировано немало средств, надежд и обещаний, представляют особый интерес именно в той перспективе, которая с самого начала находилась в центре внимания журнала. Надо сказать, что кривая постепенного утверждения российского авторитаризма стала довольно злым и ироничным ответом на опасения постсоветской интеллигенции 1990-х, столкнувшейся с тем, что новое государство демонстрировало полное равнодушие к традиционной для нее интеллектуальной продукции. Рыночная экономика и демократический режим, за которые так ратовал позднесоветский либеральный образованный класс — в отличие от социалистической идеократии, — в услугах интеллигенции (независимо от идейной ангажированности ее отдельных групп) особенно не нуждались. Так что частичная победа демократии обернулась полным поражением ее главной интеллектуальной агентуры. Речь идет не о самоощущении или успешных социальных траекториях отдельных представителей этой социальной страты (особенно в крупных городах), а об утрате ее конституирующей символической функции в структуре общества и привычного социального статуса.

Парадоксальным образом именно внутреннее перерождение слабо укорененных демократических институтов, в конце концов, приведшее к установлению авторитарного режима управления страной, сопровождалось реактулизацией системы идеологического производства. За консолидацией власти, монополизацией собственности, приватизацией доступа к национальным ресурсам и бюджетным средствам настал черед нематериальных ценностей. Снисходительное равнодушие к культуре, ограниченное благотворительностью, за которой, за редкими исключениями, стояло либо барское чудачество одиночек, либо системное стремление повысить корпоративный имидж и уйти от налогов, сменилось все более жгучим интересом нового режима к сфере идей. Его всеядность и способность абсорбировать различные и зачастую противостоящие друг другу интеллектуальные традиции по-своему восхищают — как восхищают монументальный аппетит Собакевича или самозабвенный задор Ноздрева. Место в идеологической конструкции, на разных этапах легитимирующей молодой российский авторитаризм, нашлось практически всем. Неформальные встречи с молодыми писателями и пожилыми рок-музыкантами сменялись подотчетными заседаниями в академических институтах, на которых уяснялась природа суверенной демократии. За чаепитием Владимира Путина и Александра Солженицына следовали консультации с наследниками ИТР и системо-мыследеятельностной методологии. Неолиберальные идеи сворачивания социальной поддержки и наследие традиционализма и патримониализма, духовность и одержимость новыми технологиями, постсоветский рессентимент и грезы о русской монархии, национальный и имперский дискурсы, история и география, реконструкция прошлого и футурологическое визионерство оказались в равной степени востребованы российским государством, едва ли не впервые за свою историю обыгравшим российскую интеллигенцию в борьбе за символическую гегемонию — причем практически без использования прямого физического насилия (как это было в сталинскую эпоху). В этом смысле успех современного российского авторитаризма во многом объясняется именно тем, что он достиг доминирования в сфере ценностей, мало интересовавшей рыночников и либералов 1990-х. Так что в дебатах о политике и культуре, которые и составляют наш «Неприкосновенный запас», еще рано ставить точку.

P.S. Редакция журнала «Неприкосновенный запас» выражает признательность за помощь в работе над этим и следующим (№ 121) выпусками «НЗ» Центру изучения гражданского общества и прав человека имени Э. Гагарина и лично профессору Московской высшей школы социальных и экономических наук Григорию Юдину за его советы в отношении перевода наиболее авторитетных текстов, связанных с темой этих номеров.

И в заключение мы хотели бы сказать спасибо за внимание, интерес и поддержку нашим читателям и авторам. А также перечислить имена редакторов — тех, кто начинал журнал, трудился в нем прежде и трудится сейчас: Михаил Габович, Григорий Дашевский, Андрей Захаров, Антон Золотов, Илья Калинин, Кирилл Кобрин, Андрей Курилкин, Александр Носов, Ирина Прохорова, Лев Усыскин, Игорь Федюкин. Спасибо вам! Продолжаем работать. [НЗ]